Сердце черных роз

      Софья помнила тот вечер, будто он был не много седмиц назад, а лишь пару минут. Юная девица бы солгала, ежели сказала, что от решения родичей была в восторге. Нет, малая доля радости была, но она меркла перед более скептическими мыслями. Со Стефанией они пусть и были близкими родственницами, но для Софьи тетка была слишком туманной и далекой.       Также девица с интересом наблюдала за отношениями Олега и Стефании. Друг другу они были родными братом и сестрой, но с трудом в их глазах и речи можно было уследить трепет, тягу к близкому по крови. Лишь изредка мелькала некая тоска по былым дням, когда они вспоминали юность. Легко же было уловить общее желание к взаимной выгоде. Про саму же Софию тоже не забывали. Племянница была для них товаром, за который можно неплохо поиметь выгоду, только самое главное не растерять из-за поспешности. Софья знала что ее не отдадут кому-то дурному, но не из-за жалости, а из-за не желания потом ходить с дурным клеймом. К тому же основное семья получила от старших двоюродных сестер Софьи, а сама она должна была стать еще одним небольшим подарком.        Особенно София помнила её разговор с дядюшкой вечером за несколько дней перед долгой дорогой.       — Софья, не вздумай учудить чего дурного, а то там тебя жалеть никто не будет. Ежели приедешь ко мне обратно с позором, то я холопам первым делом прикажу, чтобы высекли тебе хорошенько!       — Дядюшка, ну за кого ты меня держишь? Я что, девица блудливая иль совсем негожая?       — Я тебе не разрешал говорить! — мужчина строго крикнул. Софья, виновато склонив голову, робко проговорила:       — Прости, дядя.        — Софья, не забывайся с кем ты толкуешь. Ты гляди, как взгляд воротишь, аки мученица! — барин сильно дернул племянницу за плечо и хорошенечко потряс. — Не блудливая и негожая — это еще мы глянем! И все-таки избаловал я тебя…       После этого воцарилась тишина, в коей Софья пыталась отвлечься на тихое потрескивание свеч, лишь бы хоть на мгновения отвлечься от горького едкого укора. Провинившейся племяннице осталось только ждать пока хмурость дядюшки пройдет, оставляя лишь мнимую снисходительность, которая была для неё привычной.        — Помурлычешь ты еще пред Михаилом. Ты ведь это умеешь? — тон разговора Олега Дмитриевича резко сменился на более спокойный, но с издевкой. Софья же, улыбнувшись краем губ, позволила себе погладить рукава своей же одежды.       — Жива, а значит ещё мои постыдные очи могут кому-то показаться несчастными и невиновными. — Хотя голосок был её тих и ласков, а весь девичьей стан дрожал. Тут ведь не подгадаешь; успокоит это ли его, иль разозлит еще больше. И вот в хмуром мужском взгляде мелькнула забава.        — Дивная ты девка, Софья. Но знай, что моя сестра просто так тебя за уши тащить не будет. Черт знает что у нее на уме. Осторожной будь. И, так уж и быть, разрешу тебе взять твою Ольгу. Жалко конечно ладную холопку тебе отдавать, но может она понадобиться. Софья тут приободрилась и как запела задорно:       — Спасибо дядюшка! — девица на радостях поцеловала правую дядюшкину в знак благодарности.        — Полно тебе. А теперь к себе иди. Остаток того вечера был для по-настоящему радостным именно из-за разрешения взять верную служанку с собой. Оля была для неё как подруга, к тому же в некоторых моментах она могла подержать и успокоить. Софья бы с трудом представляла себя в слободе без неё…

***

      Ярославна с ранних лет знала, что любую рану в душе можно заглушить и унять. Никому не нужно глядеть на грустную, хмурую… Всем нужны милые красивые девицы. Не предавать огласки ум, дабы странной не прослыть и больно горделивой, но и открытой дурочкой не быть. Легкой на подъем и задорной, но и не так чтобы это можно было назвать распутством. Все ради той самой «хорошенькой миленькой девицей» на радость родичам.       Но, а самой Софии от подобного лицемерия тошнило, но девушка серьезно с этим и не спорила. Таков порядок вещей и кто она такая, чтобы с этим не соглашаться? Всего лишь очередная девица из боярского роду. Сама судьба Софьи была не в её руках, а в хитрых, ловких ладонях родичей. Завтра же её могут, как товар на ярмарке, отдать кому-то, кого ранее девушка не видела ни разу. Могут же ещё за непослушание в монастырь сослать и дело с концом. Это Софью Ярославну и пугало, жгуче раздражало, но за очередной милой улыбкой, всё грызущее душу уходило глубоко, в самые тёмные уголки. Потом образ лживый спадал, а внутри кололо пустотой. Как же хотелось в те моменты все мучение утолить в вине, но, чаще всего, она одумывалась и терпела.       Для юной девицы должна стать опорой матушка родная, которая все выслушает и совет даст. Забавно, но когда мать ещё была жива, Софья ее не любила. Мать вечна была в своих думах, вечна держалась стороной, а самой Софьей занимались двоюродные сестры и слуги. После мать вовсе ушла в монастырь и через пару лет слегла от хвори. Был же у той женщины путь во второй брак, но она сама от него отказалась. «Отец твой, лежа при смерти, наказывал мне оставаться до конца жизни его» — Софья не помнила, чтобы мать говорила эти слова с любовью по умершему мужу, но точно помнит послушание, смирение. Её мать говорила об отце не с трепетом иле грустью, а чувством долга и уважения. Жена должна была уважать мужа своего, пусть даже почившего. Еще София помнит, что очи матери были всегда с алой поволокой опухшие от слез, но в детстве как-то не придавала этому значения.       Софья наблюдала как молодые дворянки порхали перед государыней, развлекая царицу свежими вестями. Больше всего взгляд цеплялся за Марию Скуратову, которая пусть была совсем юной, но не уступала ни в чем какой-либо другой девице рода боярского. Скуратова мила, обходительна, но как же был хитер взгляд её. Прочими девицам Скуратова умела вертела как хотела, как некоторыми молодцами. Сама же Софья сидела чуть в стороне со своей новой знакомой Агафьей.        — Увидела как вычурна наша Мария Скуратова… — прошептала Агафья на ухо Софье.        — Ну и что с того? Наверняка далеко пойдет, — пожав плечами, сухо ответила София. Агафья же недовольно фыркнула.        — Интересно, про что она со всеми шепталась сегодня ранехонько по дороге в церковь. Я чуть поодаль шла и не удалось послушать — начала еще тише говорить Агафья, прикрывая рот рукой.        — Ну и правильно, подслушивать не хорошо, особенно по дороге в церковь — цыкнула Софья, нарочито косо глядя на Агафью.        — С чего ты… — недоговорила Агафья, вздрогнув от чьей-то руки на своем плече. Софья же подняла взгляд в недоумении, ведь за спиной знакомой стояла Мария Скуратова.        — Агафья, могла бы просто подойти и спросить, а не шушукаться за спиной — тихонечко сказала Мария Скуратова таким голосом, который будучи тихим не терял отчетливости.        — Подловили же тебя, — хихикала Софья, на что в ответ получила легкий пинок в бок от уже успевшей насупиться Агафьи.       — Софья, в следующий раз я буду так же ухмыляться с тебя — буркнула Агафья.        — Хватит с вас обеих! — шикнула Скуратова. — А шептались мы про Варвару. Видели бы вы какая она понурая была — было ясно видно, как Скуратова пыталась ехидную ухмылку давить, но, а очи хитрые все выдавали.        — Варвару? — промолвила Софья, негромко.        Мария Скуратова наклонилась близко к девушкам, так, что можно было услышать запах сладких пряностей, коей исходил от неё.        — Агафья про нее тебе поведает. Я же её завидела сегодня ранехонько, и вы бы видели, какой она была. Не то чтобы ранее была больно веселой, но, а сейчас явно что-то сталось с ней — Скуратова погладила по плечам Агафью, а затем отстранилась, с улыбкой то ли дерзкой, то ли милой. «Цепкая же оказалась девица, прям как Стефания Дмитриевна рассказывала» — размышляла София, потирая руки.        — Мы про Варвару Сицкую и, Бога ради, не говори, что ты про неё не знаешь! — шепнула Агафья тихо на ухо Софье, а в следующее мгновение тут же отстранилась.        — Не хорошо же сплетничать — прыснула Софья в руку. Агафья хмыкнула как-то нервно, тяжело, а после с некой пренебрежительностью в голосе продолжила:       — Есть про что посплетничать. Наверное, ты к этому не привыкла, София, — особенно выразительное было сказано последние, будто попытка уязвить, называя не короткое имя.       — Спасибо, милая, мне на душе приятно, коли называют меня именно так.       — Тебя же все просто «Софьей» зовут, иль неужто какой молодец тебя так часто звал.       — Ой! Нашла ты, конечно, что сказать… Не молодец, а двоюродный брат. И я была не простой Софьей, а «милая моя София»       — О как. Походу повезло тебе с твоим Михаилом. Вы же с ними всего-то двоюродные, но отношение у него к тебе как к родной сестре.       — Ну нет. Так называл меня другой мой брат двоюродный.       — Еще один, и какой он? — Агафья говорила это с нескрываемым интересом. Возможность выпытать и после перемыть по этому поводу кости, была желанной для неё.       — Мы очень давно не виделись. Его как-то отправили много лет назад вместе с послами в край, что дальше Литвы. И с той поры никто из родни нашей не ведает жив ли он…       Агафья все это слушала, но без особого интереса, взглядом пытаясь найти чего поинтереснее. Агафье это не показалось интересным. Ну посол, и что с того? Много с этой темы не подымешь, а лишний раз выпытывать за чужих родственников Агафья не любила. Софья же, быстро заметив интерес собеседницы, тут же сменила тему, задорно начиная тараторить уже про другое:        — Агафья, а я вижу, ты со Скуратовой дружна.        — К Марии тянутся все боярские девки, но не всем быть ей подругами, как повезло мне.       — Попала к ней в подруги значит. А некоторым достается просто быть у неё на побегушках — ответила Софья вкрадчиво.       — Мария же ещё не только при царице, но и при Сицких. Поэтому она и про Варю знает много… — ответ был пуглив и оборван. По Агафье можно было сказать точно, что сейчас говорить более она не намеренна.        — Знаешь что Агафья? — уже говорила более спокойно Софья.       — Что же, хочешь через нас с ней познакомиться? Я то давненько знакома. Софье осталось лишь улыбнутся, дивясь догадливости новой знакомой. Изначально, Софья помышляла, что пред ней очередная девонька с особо длинным языком, которая только сидит в углу сплетницей и охоча только к сплетням, а на деле еще ум хитрющий есть. Может поэтому Агафья в подруге к Скуратовой попала.       — Как с языка сняла, Агафья, — уже более ласково вымолвила София.

***

       Серебрянка, тяжко выдохнув, прижалась спиной к дереву. Оля была в недоумении; представилась ее новая знакомая крайне странно. Какая-нибудь девица дворянского роду или из семьи купцов не стала бы тут одной ошиваться, да и с виду Серебрянка на них не походила. Хотя, почему-то и обычной холопкой её назвать нельзя было. Ладони Серебрянки были без какого-либо отпечатка от тяжелого труда, что не может быть у обычной служанки. К тому же, само имя новой знакомой походило на прозвище. Видно, что Серебрянка особа не простая, но это и напугало Ольгу.       Постепенно Ольге на ум приходил один недобрый вариант. Быть может, перед ней дрянная девка, голодранка, которая еще телом торгует.       Ольге не хотелось якшаться с девками, которые телом торгуют, но из-за догадок она не могла просто осыпать бранью иле грозиться ударить эту девушку. Сильно кололо сердце жалость, и она же не давала холодным мыслям взять вверх.       — Я тут совсем недавно, поэтому не все знать могу. Про тебя не доводилась слыхивать. Кто же ты? Серебрянка качнула головой, говоря:       — Добрая же ты. Не брезгуешь помощь предложить — и резко замолчала, оборвав и недоговорив. Серебрянка смотрела, в ожидании со странным блеском в тусклых глазах.       — Ты же пока ничего дурного мне не сделала. Я тебя знаю всего ничего и сказать тоже могу мало. Что такого в том, что тебе предлагают люди помощь? Из сухих, слегка потрескавшихся уст Серебрянки вырвались смешки. Не добрые и не забавные, а надрывистые, нервные, что даже можно было спутать с истерикой.        — Откуда же такая доброта. А я то думала, что таких людей не сыскать…- Серебрянка легонько покачивалась, что-то, продолжая, говорить, но так тихо и неразборчиво, что Ольга не смогла и слова внятного услышать. Все же можно было увидеть в Серебрянке болезненность, которая была сложнее, глубже. Не обычная хворь, которая была бы видна с первого взгляда, а то, что клубиться в самой душе, эхом отдаваясь в голосе. Взгляд невнятный, речь вечно срывающаяся на хрип.       Оля не могла противиться навязчивому чувству жалости, что росло где-то внутри и почти болезненно и знойно гудело при думах. Умно тут было бы отстранится. Зачем ей это? По что знаться с не пойми какой девкой? Ольга всегда в родных кругах слыла прилежной, доброй девицей и хотела бы это сохранить, не марая глупыми поступками.        — Оля, спасибо за твою доброту — уже в какой раз Серебрянка упомянула черту Ольги.        — Я же ничего хорошего тебе толком не сделала! — почти вскрикнула Ольга.       — Зачем же? Ты проявила ко мне нежность, а это я ценю и не забуду.       — Не надо мне… — Оля и договорить не успела как дверь избы громко проскрипела. Послышался удивленный и недовольный голос Ксении:       — Оля, ты там потерялась или… — Ксения, увидев девицу подле Ольги, вздрогнула и лишь рот открыла, коей не мог вымолвить ни слово. Серебрянка же выпрямилась, и игриво пропела:       — Ну что же ты замерла, милая моя копуша! Иль боишься меня?.. А Ксения же насупилась, раскраснелась и крикнула:       — Олька, ты что, не ведаешь с кем, стоишь рядом?! А ты, блудливая дрянь, вон пошла, пока по-доброму просят!        — Ведь не тебе же мне приказы отдавать. — Серебрянка еще раз усмехнулась, но говорить уже ничего не стала, хотя даже в глазах ее пробудилось что-то бесноватое.             Серебрянка развернулась и пошла прочь гордой походкой, последний раз глянув на Ольку. Ольге же хватило мгновения, чтобы понять к чему этот взгляд. Они, так или иначе, встретятся вновь. Не успела Ольга и оглянуться, как её со всех сторон обступили девки, которые вышли, по всей видимости на шум, устроенный Ксенией. А сама Ксения стояла прямо перед лицом Ольги с надменным лицом, словно смакуя замешательство и растерянность Оли. Ежели Оля не сможет в момент сей себя оправдать, то это чревато началом грязных россказней про неё.

***

      Блёклый силуэт луны виднелся на небе, которое было затянуто черными, почти угольными тучами. В стенах слободы все утихло, что было удивительным, ведь там всегда гремело, ревело, ну а сегодня слышались отовсюду лишь шепоты бесформенные и неясные. Нищие скоморохи разбрелись кто куда, стараясь хоть немного согреться, прижавшись к деревянным срубам. Казалась эта тишина больно странной и совсем шаткой.       В той обстановке, в коей находилась Серебрянка, спокойствие всегда считалось мнимым. Вот, как сейчас, один хмурый недовольный слуга ведёт её к господским покоям.       Серебрянка всю дорогу тихо бубнила себе что-то под нос, чем сильно раздражала мужика, который за руку почти силком вел ее.        — Что ты там себе бормочешь?! — рявкнул мужчина, уже замахиваясь над девицей        — Как думаешь сегодня будет гроза? — как-то по-детски, невпопад ответила Серебрянка, заглядываясь на мужика.        — Безголовая же… — громко фыркнул мужик. — Думать надобно, как бы ты свою дурную башку сберегла, а не глупости эти.       — Я могу её потерять хоть на первой заре. Ничего плохого, как и ничего хорошо с того не будет. Берег бы ты свою голову на плечах, а то тяжко будет твоей семье без кормильца.        — Змеюка подколодная!        — Для змеюки я слишком велика — съехидничала девушка. После ее ответа мужчина схватил ее за шею и шептал сбивчиво:       — Я бы тебе слова не сказал, ежели ты не подставляла нас всех! Я обыскался тебя по всей слободе, и барин заждался тебя, — руки его тряслись. Была бы его воля, он бы Серебрянку, намотав на кулак её косу, вдарил бы об пол, чтобы не видеть это вечно непонимающее, словно не от мира сего лицо, но не мог. Федору Алексеевичу эта девица была нужна целехонька, и тут уже гнев приходилось сдержать, чтобы не накликать лишний раз беду.       — Не стоит так переживать. Ты искал меня и нашел, а вина уже моя, что шаталась не пойми где. С меня и убудет вдруг что…       — И тебе на участь свою все равно?       — А тебе какая разница?       Мужик глянул на неё ни то с издевкой, ни то с неким пониманием. Темнота скрывала потаенные эмоции, сглаживая все в один мрачный омут. Через пару мгновений мужчина, выдохнув, открыл тяжелую дверь и толкнул туда Серебрянку. Мужик, когда втолкнул девицу в покои барина, спешно начал уходить. Его дело было привести и он привел, а что уже будет происходить за теми стенами — не его дело.       Серебрянка не ойкнула, не отреагировала как-либо на подобную грубость, будто это было для неё чем-то уже давно пройденным, обыденным. Девушка упала на колени, сильно ударившись. Скорее всего это приведет к новым синяками на теле, но опять же, с уст её сухих не слетело и болезненного стона. Она так и сидела с опущенной головою, ожидая какого-либо знака, который позволил бы ей сделать хоть что-нибудь.        — Серебрянка, — наконец прозвучал голос Федора. Тон Басманова был небрежным и усталым, словно измученным. Обычно Федор был всегда горд, напыщен и окутан не добрыми сплетнями. Прекрасен, как ангел, и весел словно черт. Но тут же он казался уязвимым; очи, всегда наполненные недобрыми огоньками, теперь были потухшими, а походка грузная, лишенная манерности аки у умелого танцора. Ещё пару неряшливых шагов и он стоял подле девицы, наклонившись. Серебрянка подняла голову, все ещё ничего не говоря опричнику. Девушка ждала, пока он разрешит говорить.       — Где же ты была? — усталая речь с трудом походила на укор иле на гнев.        — Я была у той знахарки, спрашивала за тебя, Федор Алексеевич, как ты мне и сказал. Уж прости, но дорога не такая близкая. Федор, хмыкнув, небрежно провел указательным пальцем по овалу лица Серебрянки.        — За меня? И что же она сказала? — Он дотронулся до уголков ее рта, растягивая их.       — Не хорошее, Федор Алексеевич. Сказывала, что твой век не долог, аки пламя яркое, которое быстро загорается и так же быстро потухает. Не добрый ведь знак, когда человеку по несколько раз на день чудится стук топора.       На этих словах Федор сильно ущипнул девицу за щеку. Серебрянка ощущала как перстни на руках опричника, словно нарочно расчесывают, царапают лицо её.        — Я это и без этой старой гусыни знал!       Федор склоняет голову свою на бок, и обращает свой взор уже не на Серебрянку, а на святой угол. Лики святых кажутся пугающими при блёклом свете свеч. Федор пригляделся и в тот же момент отвернулся, словно увидел нечто страшное. Когда опричник взглянул на иконы, то ему на одно мгновение отчетливо показалось, что святые грозно глядели на него, как на прокаженного. Басманов в тот момент ощутил, что стан его леденел и тяжелел, не смел сделать и двух шагов, и только когда он отвернулся, все прошло, развеялось.       Серебрянка невероятно аккуратно потянулась к его рукам. Касание почти неосязаемые, как у слепой, которая пыталась ощупать и понять, что стоит пред ней. Прикосновение Серебрянки только раззадорило Федора. Басманов быстро одернул девицу и схватил ее за косу. Он будто очнулся от дурмана и снова ожил, а в очах темных вновь засверкали шальные огоньки. Опричник наматывал на свой кулак девичью косу, самодовольно ухмыляясь, словно смеясь. Мгновение, и он резко дернул Серебрянку за косу, чем вызвал у нее некое подобие болезненного стона. Федор ещё раз дернул чуть слабей, а затем одним движением оттолкнул от себя. Грохнулась девушка около ложа опричника, и тут же попыталась подняться, но руки ее предательски дрожали, позволяя лишь чуток приподняться с пола.        — Знаешь, мне мой милый брат говорил, что ни одна нормальная баба на меня не взглянет. Хочется ему думать, что я также сер, как он, — говорил Федор. — И я подумал, а чего же мне стоит вскружить голову какой-нибудь боярыне? — с каждым словом его голос становился все невнятнее, растворяясь в треске свеч. — Ради утехи почему бы и нет…        — Так выбери же тут, коей будешь крутить аки куклой. Тебе же это в тягость не будет, — подала свой голос Серебрянка.       Федор же умолк вовсе, подходя к кровати. Еле-еле Серебрянка смогла разглядеть лукавую улыбку на устах опричника.