Тренер

Я усаживаюсь на табуретку за столом, шумно вздыхаю и морщусь, пользуясь тем, что отца на кухне еще нет. Чем ближе городские соревнования, тем интенсивнее тренировки. И тем дольше сходят последствия. Тренер не позволит позору районных соревнований повториться. А если такое случится, поднимет «цены» в прейскуранте. Снова. Мама, кружащая по кухне с ложками и лопаточками в руках, замирает, услышав этот вздох — всего на мгновение, но мне и этого хватает, — а потом тихо, будто извиняясь, произносит: — Он же для тебя старается. — Я знаю, — автоматически бурчу я, зная, что спорить с этим утверждением нельзя. Мама — не спортсмен и не тренер, она не знает, как воспитывать чемпионов. А вот отец — да, он и воспитывает. И всех это, вроде, устраивает. По крайней мере, никто не спорит. — Потом еще радоваться будешь, что тебя отец тренировал, а не кто-то чужой, — повторяет мама за отцом. — Если не брошу до того, — от отчаяния говорю я и замираю. Расслабился, потерял бдительность — и вот, сам себя подвел. Если отец узнает, что я это сказал, житья мне не даст. Как никогда хочется верить, что мама ему рассказывает не все. — Помоги мне с посудой, — просит она. Я послушно встаю, потому что чемпионы всегда помогают своей семье, иду к шкафу, достаю из него стаканы, потому что тарелки она всегда расставляет сама. Слышу за спиной, как вздыхает мама — будто испуганно, будто ей тоже больно — и тут же оборачиваюсь, чтобы посмотреть, в чем дело. Мама смотрит на мои ноги каким-то непроницаемым взглядом, и я понимаю — синяк. Вчера я не выдержал, дернулся, и тренер попал по ноге, вот след и не скрыт шортами. Надо будет на тренировку штаны взять. И на физру переодеваться в туалете. Жаль только, что раньше не подумал — мама заметила. — Ничего, выиграешь на городе — станет полегче, — говорит она. А может, не так и жаль. Я разливаю по стаканам напитки: отцу — кофе, маме — чай, себе — воду, и расставляю их по столу. Сажусь на место, в этот раз сдерживаясь. Разумеется, мама не раздает тарелки с завтраком, пока не придет отец. Это привычно, так всегда. Как только он приходит, перед ним и маминым чаем появляются тарелки сырников, а передо мной — овсянка. И это тоже привычно. Еда чемпионов должна приносить пользу и утолять голод. Вкусная еда приводит к лени и поражениям. Едим мы молча, и эта тишина почти приятна. Пока на кухне тихо, я знаю, что отец не услышит ничего того, что ему слышать не стоит. Я стараюсь есть быстро, и при этом не слишком торопиться, потому что чемпионы не могут есть как свиньи, и все равно не успеваю, слышу: — Доел? Собирайся, тебе еще отжиматься перед выходом. Смотрю на недоеденную кашу, на тренера, киваю, молча убираю все в мойку. Если спорить, отжиматься придется с полным рюкзаком книг на спине, а это почти наверняка приведет к новым синякам. Я ухожу в свою комнату, собираю портфель, меняю тренировочные шорты на спортивные штаны, уже зная, что за «несоблюдение формы» мне тоже попадет, и запрещая себе думать, что это — нечестно. Чемпионы должны быть терпеливыми, сам виноват. Успеваю еще раз разгладить покрывало на кровати, поправляю книги на столе так, чтобы корешки были параллельны краю столешницы, хочу сходить в коридор за веником и подмести — не успеваю. Тренер заходит ко мне в комнату с ремнем в руке, закрывает за собой дверь, и я уже знаю, что произошло. Надо было молчать. А лучше — выйти к завтраку после отца — меньше бы получил. — Ты что матери наговорил? — рычит он, и я знаю, что ответ ему не нужен. В этот раз он лупит особенно остервенело, не так, как на тренировках. Все еще прицельно, не попадая ни по ногам, ни по спине, но сильно, быстро, отчаянно. Пока он лупит, я успеваю понять, что бег — это навсегда. Уверен, именно это и вдалбливает в меня тренер, именно об этом и думает на каждом ударе, чтобы ремень, как проводник, до меня это донес. Когда он останавливается, я понимаю, что даже после скакалки не было так плохо. Боль усиливается даже от вдохов. — Теперь отжимания, — командует тренер, когда мне все же удается встать и поправить кровать. — Надевай рюкзак. Пятьдесят. Я с трудом пропихиваю руки в лямки рюкзака, точно зная, что, когда приму упор лежа, он будет тереться о зад. Вчера с рюкзаком я смог отжаться тридцать семь раз, хотя тренер и требовал сорок. Но три — это не так страшно. Сегодня я падаю после двадцать девятого.