Тренер

Я прихожу в зал раньше обычного. Это — не моя вина, просто какая-то авария, в школе отключили воду, и нас распустили. И я мог бы, пожалуй, сходить домой, спокойно поесть, переодеться, прийти хоть немного в себя в конце концов, и только потом идти на тренировку. Я мог бы, но не мог. До городских соревнований всего две недели, и тренер каждую минуту моего свободного времени посвящает тренировкам. Если он узнает, что я два часа лежал дома без дела… После того случая с мамой, я даже проверять не хочу, расскажет ли она отцу, что я был дома. Более того, я даже в надежде, что и она не узнает, домой идти не собираюсь. Это того не стоит. Хватит с меня и еще большего контроля, хотя казалось бы — куда уже. Поэтому я прихожу в зал, точно зная, что тренер уже здесь. И не ошибаюсь. Он стоит в самом дальнем углу зала на коленях перед скамейкой и обрабатывает разбитое колено какому-то парнишке. Сопляку, как называет их тренер. А кругом вертятся другие сопляки, кто где: бегают, приседают, отжимаются. Неорганизованные, громкие, но какие-то при этом очень сосредоточенные. Младшая группа. Разумеется, я — не единственный, кого тренирует тренер. Не может же он получать зарплату только за то, что тренирует сына. За меня он и не получает, я — его хобби. А заработок — они. Я знаю, что отец младшую группу терпеть не может. И знаю, что тренировать он соглашается только их. — У этих безмозглых сопляков ни стремления, ни таланта! — рассуждал как-то он, по пути с тренировки домой. — Но хуже другое — у них и потом этого не будет. Сопляки хоть за себя не отвечают. По меркам тренера, все здесь — неудачники. Он уверен, чемпионом могу стать только я, потому что меня растят как чемпиона. У других шансов нет. Я завороженно смотрю, как осторожно, почти бережно тренер протирает разбитое колено, как лепит на него пластырь, как разглаживает клеевые края, чтобы он не оторвался, и вспоминаю, как тренировался с сочащейся из колена кровью, потому что чемпиона ничто не остановит. И как со стертыми в кровь ногами, без какого-либо пластыря, вышел на соревнования, потому что чемпион должен сам следить за состоянием своей обуви, и вовремя понимать, если что-то не так. Может, в этом все и дело? Может, тренер и правда хочет, чтобы я был чемпионом, может и правда делает все это ради моего блага? Я вижу, как тренер встает, как поднимает парнишку за плечо со скамейки, как подзатыльником отправляет к остальным. Вижу, но молчу. Не в чемпионстве тут дело. Я продолжаю наблюдать за тренировкой, пользуясь тем, что на меня тренер не обращает внимания — а я уверен, что увидел он меня сразу — и продолжаю молчать. И когда мальчишка с развязанным шнурком падает, но от едва заметной подножки, а не от шнурка, и когда двое других не выдерживают давления на спину и падают плашмя на отжиманиях. Я хочу кричать, хочу остановить тренера, хочу успокоить детей, но вместо этого стою на месте и не издаю ни звука. Вдруг вспоминается, как о методиках тренера чуть не стало известно другим. Когда в школе был медосмотр — впервые полноценный, — и мои синяки заметили. К счастью — уже сходящие, старые, желтые, но все еще крупные и, для медсестры, которая их разглядела, необъяснимые. Я помню, как меня осмотрел сначала пришедший специально на медосмотр врач, как потом пришла завуч, сказала, что они с директором примут меры. А потом вместо «мер» объявился отец, забрал меня и все меры принимал сам. Как обычно. Мне по такому случаю даже разрешили остаться дома — на пару дней. Я вспоминаю это все, снова смотрю на всех этих детей и знаю, что ничего не скажу. За этих детей есть кому заступиться. Этим детям есть кому пожаловаться. А мне с тренером еще жить. Тренировка сопляков заканчивается, и все они с визгом бегут из зала — куда активнее, чем до этого бегали по кругу. Тренер наконец-то поворачивается ко мне, спрашивает: — Почему не в школе? И в одном только этом вопросе угрозы больше, чем во всех подзатыльниках, которые он успел раздать детям. Я рассказываю — почти спокойно, уверенный, что не вру — и тут же натыкаюсь на следующий вопрос: — Ел? — Нет, тренер. А когда бы я, если после школы сразу пошел сюда? Он ведь сам и велел так делать, после уроков — сразу в зал. — Начинай разминаться, — велит он. — Буду через полчаса, у меня обед. Лучше тебе к этому времени быть готовым работать. Он уходит, а я смотрю на дверь, в которую он только что вышел. Я и не надеялся, что он позовет меня с собой. Как и не надеялся в детстве, что мне обработают разбитое колено. И все равно, я знаю, что дело тут не только в том, что тренер — отец. И не в том, что я — чемпион. Просто он — такой.