Печальные последствия амортенции

Находясь на границе собственной жизни и смерти, начинаешь размышлять о насущном. Начинаешь понимать, что хотел бы что-то испытывать, хоть какие-то положительные чувства и эмоции. Хочешь, чтобы боль смешивалась с радостью и искренним смехом, как ранее — в детстве с матерью и отцом. Чтобы все было хорошо, без боли и ебаного разочарования, преследующего тебя повсюду. Пытаешься найти равновесие, почувствовать блаженство, находясь дома, навевая себе хорошие воспоминания, а может, и счастливые. Но не можешь отыскать, разбивая коленки в кровь и ставя свою стабильность на полное дно. Ты счастлив лишь тогда, когда ты в чертовом разврате. Оно изнасилует тебя и выкинет в пустоту облеванного и рыдающего. Ты погряз. Лишь оно дает тебе свободу и удовлетворение, как бы жалко это не звучало. Милый Драко, ты должен убить Дамблдора. Убить волшебника всех ебаных времен, иначе убьют всю твою любимую семейку. Жизнь замечательна. Радуйся, о милый Драко! Начинаешь пить и курить, чтобы чувствовать себя в норме. Старательно избегаешь изобилия толпы и отнекиваешься от никчемного стада своим высокомерным поведением. Поднимаешь чертов подбородок, смотришь свысока, немного хмуришь темные брови. Алкоголь дает опустошенность, сигареты убирают возникающую тревожность. Приступаешь пить каждый день -с утра, не удосуживаясь даже легкого завтрака. Наблюдаешь ночами за безумными криками магглорожденных, которых с ослепительной улыбкой пытает Темный Лорд. Он смеется — ты пытаешься не зарыдать. Руки трясутся, ты не в силах совладать с ними. Тело сжимается в судорогах. Ты молчишь, скрывая это за одеждой. Благодаря некоторым стараниям, собственное лицо становится отрешенным, безразличным. Рассматриваешь жертву. Сердцебиение становится глухим. Заплаканное красное лицо давит на тебя слишком сильно. Молящий взгляд. Ты хочешь закричать ей, не смотреть на тебя. Отвернуться. Просто уйти. Окровавленный рот, из которого падают на стол огромные сгустки крови с чем-то черным. Она умрет, если не дать ей мгновенной помощи. Её висящее тело едва соприкасается с тобой. Ты мысленно молишься о том, чтобы оно не соприкоснулось, чуть ли не прижимаешься к спинке хладного неудобного стула. Магглорожденная ведьма ждёт помощи. Но ты не можешь. Не хочешь оказаться рядом с ней. -Круцио. Женщина скручивается в болезненных конвульсиях. Радостный смех Темного Лорда раздражают барабанные перепонки, насилуя их своей эмоциональностью. Она же кричит. Так яростно и безумно. Её стеклянные глаза касаются его лица. Сильно сжимаешь челюсть. Слёзы ровными ручейками стекают из ее глаз, не желая прерываться даже на секунду. Ты смотришь на ее дрожавшие алые губы. Сгустки вытекают все сильнее. Сломанный нос. Кровь, наскоро лопнувшая в капиллярах черных глаз, стекает по ее лицу, смешиваясь с солёными слезами. Падает на пышный длинный стол, на котором ты любишь любил обедать. Сейчас сжавшийся желудок хочет выкинуть недавно принятую пищу. Сблевать. Ты больше не сможешь принимать здесь пищу или же вообще принимать ее, постоянно думая об этой сцене. Еле слышно шепчет сдавленное «спаси», извергая из себя что-то большое. -Авада Кедавра! С видной ненавистью произносит Тёмный Лорд. Зелёный луч мгновенно касается ее тела: она падает навзничь, едва касаясь твоей руки. Глотаешь, ощущая страх. Не было никакой радости от умалишенной игры Воландеморта. Показушное пренебрежение. Боишься даже вздохнуть. Отец, что сидит рядом, безразлично взирает в стену напротив, но ты видишь мельком, как в спазмах дергается его кадык. Мать судорожно обхватывает тебя за руку, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. Смотришь на мать. На ее лице застывает ободряющая улыбка, однако вид ее трясущегося нервозного тельца и панического страха в прекрасных глазах цвета утреннего неба ничуть не успокаивает. Хочешь уйти. Выпить и по возможности сброситься с крыши. Запустить в себя чертову Аваду, лишь бы не видеть это. Не испытывать. *** Громкие голоса проснувшихся парней раздражают. Корчишь тошнотворную гримасу, прежде чем заткнуть уши горячей подушкой. Неприятно стонешь, слыша, как раздвигаются шторки приятной постели и сонный голос Теодора, твердящего подниматься. Холодный душ нисколько не приводит в чувства. Сильно трешь свое тело мочалкой. Падаешь на пол из-за низкого гемоглобина, впоследствии не пытаясь прийти в себя и подняться. Ненавистно рассматриваешь стекающую пену мыла с руки. Черная метка. Начинаешь сильней водить по ней, желая отодрать к чертям. Однако она как всегда остается безупречной. На другой руке — глубокие уже зажившие порезы. Дрожишь. Соприкасаешься кулаками по напряженным ногам, ощущая некоторое удовлетворение. Всего-то должен убить Дамблдора, величайшего волшебника всех ебаных времен. Чистишь зубы. Рассматриваешь бледное отражение с красными толи от бессонницы, толи от частого плача, глаза. Чёрная паста болезненно царапает язык. Уголок губ поднимается вверх, тело пытается сделать подобность улыбки. Мгновенно отворачиваешься, думая о лживости. С помощью палочки стираешь все недочеты лица, заставляя то принимать боле менее презентабельный вид. Достаешь из тумбочки огневиски. Делаешь несколько больших глотков, ощущая приятное жжение в горле. Ухмыляешься, видя перед собой блаженную пустоту. Надеваешь черные брюки, крой которых приятно кладется на кожу. Белоснежную рубашку, чувствуя, что та стала намного больше. Застёгиваешь простые запонки. Завязываешь галстук, сдавливая немного себе шею. Форменный джемпер. Брызги любимого парфюма касаются нескольких участков тела. Ты больше не испытываешь радость. Вливаешь алкоголь в неприметный флакон, кладешь его в сумку, перед тем как идти на занятия. *** - И? Кто ответит? С безразличием глядишь на лицо преподавателя. Думаешь о том, почему он здесь работает. С вами, не имевшими смысл жизни. С людьми, которым абсолютно все равно на занятия. Ты не открываешь больше учебник. Тебе это не нужно. Стало все равно на текущие отметки. Рот преподавателя часто открывается. Ты глядишь на него в упор, однако ничего не слышишь. Он вновь кричит на вас, ожидая положенный правильный ответ. Ты ухмыляешься, зная, что он считает вас бездарными. Невольно задаешься вопросом, почему он, много говоривший о том, что откажется от вас, все еще приходит на занятия и пытается обучать чему-то. Замечаешь в другом углу кабинете поднятую руку и с равнодушием уставляешься в окно, где видна состоявшаяся погода. Она выглядит прекрасной. Ты хочешь выйти и погулять под огромным ливнем. Хочешь промокнуть до нижнего белья, хохотать до потери сознания, а потом пасть на грязную дорогу и зарыдать от осознания собственной никчемности. И холод, забирающийся под мокрую одежду, только воодушевляет. От тебя зависит многое, а ты только и делаешь, что прослушиваешь уроки, пялясь в ебаное окно. Полное ничтожество, которое не может даже отыскать информацию, позволяющую впустить в Хогвартс пожирателей. Ненавистно смотришь на веселенького Дамблдора и думаешь, что же, блять, делать. Этот старик смеется и весело проводит время, а ты мучаешься последствиями собственного не очень свободного выбора: непременно покончишь с жизнью директора, а не поставишь на кон дорогих тебе людей. Кто-то толкнет тебя в бок. Ты вздрогнешь, начиная смотреть на источник раздражения и прерывания мыслей. Однокурсник с улыбкой поднимает подбородок, указывая на людей на противоположном углу. Ты взглянешь туда на секунду и вновь потеряешься в себе. Кто-то наложил на рыжего нищебродского куска дерьма заклинание, заставляя того биться в конвульсиях. Из мерзкого его рта выходит пена. А тупой непонимающий взгляд направлен в потолок. Ебаный мозг «Золотого трио», как прозвала их ебанутая Скитер, пытается что-то сделать. Но ее действия бестолковы и недейственны. Как всегда. Нехотя наблюдаешь за тупой потасовкой испуганного Гриффиндора и учителя, пытавшего вернуть в сознание ученика. Ваш факультет начинает хохотать еще хлеще, наблюдая за актерами дешевого второсортного театра. Ты даже не улыбнешься. Нет сил. — Грейнджер, колись, хотела случайно убить своего любовника? Персефона томно стонет, проводя пальцами по шее. Поднимает подбородок, закатывая, словно от блаженства, накрашенные черными тенями глаза. После чего отпускает руку на рубашку и расстегивает пару верхних пуговиц, медленно закусывая нижнюю губу. Теодор, сидящий подле нее, мгновенно примыкает к ней. Пэнси мягко улыбается, вскидывая на парня руку. А тот начинает судорожно шевелиться, неистово крича. Падает со стула, стараясь повторить все движения облеванного супер-пупер рыжего героя, будущего коматозника. -П-помогите, — уже красный Нотт молебно тянется к хохотавшей девушке, заставляя ее отпустить его. Она через время кивает и сильно взмахивает палочкой, говоря про себя нужное заклинание, заставляя лежащего гриффиндорца полностью обмякнуть в руках профессора. Теодор лишь кричит от смеха. - Это ты! Незамедлительно слышится голос грязнокровки. Ты останавливаешься, задумываясь о том, почему ты всё еще смотришь на сие несовершенство. Доска должна быть поинтересней, чем данное столпотворение. - Может, — непонятно жмет плечами слизеринка, — это, по крайней мере, развеселило меня в ряду неудачных скучных будней, — и равнодушно уставляется на Грейнджер, быстро идущую к вашей компании. - Я отведу его в больничное крыло, — беспокойно смотрит на курс преподаватель, — а с вами мы еще поговорим, — окидывает вас осуждающим взглядом, после чего быстро исчезает в дверях с застывшим подобно сомнамбуле Уизли. Дурацкое шоу окончено. Ты вспоминаешь о огневиски. Делаешь пару обжигающих глотков и расслабленно облокачиваешься о парту. Монтегю, сидящий спереди, шепчет пару фраз о тупости «выдающегося» Гриффиндора. Ты согласно киваешь, безразлично уставившись в тетрадь. Там пару фраз, не более. Рисуешь острым пером очертание черного глаза и ставишь большую кляксу на собственное творчество. Трясущими пальцами дотрагиваешься до заболевшего виска. Нужно покурить. Ты смотришь на время. Двадцать минут. Мешает сосредоточиться грязнокровная сука, стоявшая уже несколько минут у парты Персефоны. Яростно высказывает собственное никому ненужное мнение умиротворенной Паркинсон. Ухмылка на лице той становится все больше. Её острые ноготки периодически ударяются о дубовую парту. Уже спокойный Нотт беспрекословно встает и мгновенно заслоняет собой девушку. Вопросительно поднимает подбородок, впоследствии указывает Грейнджер пройти к своему месту и не мешать им учиться. Но та пылает и сдвигается только в сторону, ближе подходя к Пэнси. -Толстокожая тварь! -Отойди, — в голосе подруги появляются настораживающиеся нотки. Тео прислушивается и делает шаг в сторону, зная тягу Персефоны к темным искусствам — запросто оторвет ей конечность или зашьет ее грязнокровный рот подходящим заклинанием, после чего с чистой совестью последует на отработку. Раскрасневшаяся Грейнджер наставляет на ее палочку, говоря о какой-то непонятной ненависти к девушке, а считая то, что Паркинсон считает ее никакой — она просто воспользуется возможностью убрать раздражающего индивида. -Убери палочку — незамедлительно произносишь ты, перекрывая своим телом подругу. Грейнджер не слышит. -Убери, — медленно повторяешь ты, ощущая цепкий взгляд на собственном теле. Она неосознанно закусывает нижнюю губу. Ты на мгновение думаешь о причинах ее странного поведения, преследующих тебя уже несколько последних недель. Постоянное ее появление в центре твоего кругозора. Слишком частое рассматривание твоего тела. Тяжелое дыхание. Часто замечаешь ее сальные волосы и мешки под глазами. Грейнджер ежеминутно пропадает за книгами, даже не уделяя времени своим друзьям. Она похожа на ебаную наркоманку, сильно нуждающуюся в постоянной дозе. Ты сетуешь на видимый недотрах, думая о том, что Уизел или Поттер не справляется со своей первостепенной обязанностью. Замечаешь в ее глазах непонятный блеск: она заметно раздражена. Ищешь взглядом святошу Поттера, желая спокойно убрать истеричную натуру. Ты не хочешь причинять ей боль. Перед глазами всё идет представление, устроенное Темным Лордом. Он улыбается, словно является участником драматического театра. Магглорожденные неистово кричат. Тот хохочет и проводит пальцем по палочке. А ты глядишь, как быстро поднимаются их тела на пару метров и взрываются, раскидывая органы по твоему чистому телу. Тебе попадается глаз. Но Грейнджер — тупая сука, не осознающая, что ее отважность в скором времени доведет ее до смерти. Как всегда не прислушивается и делает все по-своему. И шрамоголовый придурок не пытается успокоить ее. Только смотрит на разгорающееся дерьмо и находится рядом с ней. Рукой отображаешь удар обратно. Даже не глядишь на валявшуюся в ногах Грейнджер. Просто тревожно смотришь на Пэнси. Лицо выражает спокойствие, если не рассматривать напряженность челюстей. -Свалим отсюда? Нотт подмигивает. Ты натягиваешь улыбку. Персефона неудовлетворенно хмыкает, но начинает собирать принадлежности в портфель, после чего обхватывает тебя и Теодора цепкой хваткой и уводит с кабинета. Думаешь о значении слова «семья». *** Лежишь на коленях расслабленной Персефоны, наблюдая за ее шевелящимся горлом: она неспешно попивает огневиски и слушает речь слишком эмоционального Теодора. Ты жмёшься к ней, пристально рассматривая тонкую руку. Расстегиваешь запонки белой рубашки и проводишь дрожащими пальцами по едва видным родинкам. Тебе даже не нужно видеть ее тело, чтобы найти их. Ты полностью знаешь ее обнаженную плоть, как и собственную. Весьма хорошо знаешь. Соприкасаешься своими губами с ее кожей и искренне улыбаешься, чувствуя возникшую истому. Она берет тебя за руку. Решаешься рассказать то, что гложет. -Хуевый год, — Теодор замолкает, уставившись на тебя. Ты не смотришь на них. Глаза направлены в потолок гостиной, однако ты ничего не видишь, погрузившись в мысли. Ты хочешь отключить их. Не следовать давним воспоминаниям и постоянным навязчивым идеям. Тебе нужно поделиться с этим, иначе они угробят тебя. Убьют. -Я даже хотел убить себя. Думаешь о порезанной руке. Ты проводишь по ней осколком зеркала в уборной комнате в своем же доме. Сильно вдавливаешь острие в себя, пытаясь справиться с тяжелым дыханием. Рассматриваешь себя в зеркале, понимая собственную ничтожность, и нажимаешь сильнее. Ты ненавидишь себя. Ненавидишь то, что делаешь сейчас, но не можешь остановиться. Ты падаешь на холодный пол и не пытаешься взять себя в руки. Просто рыдаешь и кричишь во всю глотку, проклиная себя. Ползёшь к палочке, чтобы наконец сказать заветное заклинание. Тебе нужно убить себя, чтобы больше не испытывать это ебаное разочарование и боль. Эту тупую ненависть к себе. Вспоминаешь появившегося отца в дверях. Его испуганное лицо. Но Люциус быстро взял себя в руки и вернул хладнокровие. Презрительно смотрел, отбирая палочку и стекло зеркала. -Больше нечем заняться? Звал эльфа залатать твою руку и несколько раз пускал в тебя круцио, чтобы знал текущее положение дел, чтобы знал, как не должен поступать. -Только попытайся еще так сделать. Мгновенно окажешься за присмотром. Говорит он с утра за завтраком и осуждающе взирал. Вот и всё. - Как думаете, кто ударил заклинанием в Уизли? Лишь хмыкаешь, понимая собственное положение. Ты считаешь их близкими людьми. Так почему они желают пропустить тему, которая тебя по-настоящему волнует, и переключиться на нестоящего рыжего ублюдка? Почему ты поддерживаешь их в их трудных ситуациях? Вспоминаешь панические атаки Персефоны. В такие минуты ты находишься рядом с ней и глушишь ее боль, разговаривая. Внимательно слушая ее в то время, как она избивает тебя или запускает несколькими заклинаниями. Пэнси с легкостью создает в комнате разгром, после чего мечется в попытках убить тебя. Слёзно просит прощения, практически целуя твои ноги. И ты, несомненно, прощаешь, обхватывая ее дрожащее маленькое тело своими руками. Теодор непринужденно будит тебя среди ночи и ложится рядом. Берет тебя за руку и, плача, начинает делиться происходящим. Захлебывается слезами, рассматривая темный потолок, и что-то бессвязно говорит. Ты не понимаешь его пьяные неуравновешенные речи, однако молвишь, что вы справитесь и совместно решите волнующее в ближайшее время. Спиной он прижимается к твоему обнаженному телу и просто засыпает, держа твою руку в своей. А ты ещё долгое время лежишь, слушая его сбивчивое сердцебиение. Или же то, как Пэнси с Теодором прижимали тебя к своим телам, создавая некое связывающее трио. Полное слияние, в котором ты расслаблялся и плакал, уходя от всех насущных проблем. Мог проклинать всех и каждого, а они гладили тебя, успокаивая. Говорили поддерживающие речи об угнетении подонков, заставивших тебя взволноваться. -Полностью уверена в Грейнджер, — с раздражением отвечает девушка, массируя нежную твою голову. — Будь я на ее месте, убила бы эту скотину заодно только существование рядом. Почему они не слушают тебя? Или это не та близость, на которую ты можешь рассчитывать? Ты стираешь возникшую слезу, и губишь себя в алкоголе, даже не прислушиваясь к их дальнейшим словам. А засыпая, сваливаешься с дивана и непроизвольно стонешь от боли. *** Ты стал пить один, проводя вечера в Астрономической башне. Нравилось тебе быть здесь. Становилось спокойнее, когда не находился подле людей, от коих тошнило. Ещё и Хогвартс открылся с потрясающей для тебя стороны. Дни и многочисленные утра проводил в библиотеке, пытаясь найти хоть что-то. Стал смотреть на закаты и рассветы и часто смеяться, обхватывая себя руками от холода. Бился кулаками о стены, пытаясь взять над собой контроль. Безудержно плакал. Обволакивал себя алкоголем и сигаретами. Ты погряз. Много думал о смысле жизни, но так и не пришёл к разумному решению проблемы. Это всё бессмысленно. Твое присутствие здесь тоже бессмысленно. У тебя даже нет людей, с кем можно было поговорить. Ты жалок. Наблюдал за Грейнджер, что сидела уже несколько вечеров напротив. В нескольких метрах. Ты равнодушно смотрел на нее. Она на тебя, не пытаясь что-то сказать. Первое время думал о том, что Грейнджер может накричать на тебя за распитие алкогольных напитков и курение сигарет на территории «священного всеми любимого» Хогвартса и отвести к директору, однако она этого не делала. Её взгляд как всегда застревал на бутылке, после чего устремлялся на тебя в поиске ответа. Кивал, смотря, как под заклинанием алкоголь оказывался в ее дрожавших руках. Она незамедлительно делала пару глотков и благодарно улыбалась. -Почему ты здесь? Спросила через время Грейнджер, разрушая идиллическую обстановку. Ты непонимающе взглянул на неё, осознавая бестолковость последующего разговора. -Почему ты здесь? Мгновенно повторила она, наблюдая за твоим лицом. Вероятно, думала о том, что ты не расслышал ее слова, полностью погрязнув в своих грязных мыслях. Интересный вопрос, на который ты не мог ответить. Мог бы прямо сейчас сброситься с башни и прекратить это ничтожное существование. Нужно было только сделать несколько шагов и пресечь барьер. Страдания должны исчезнуть. Ты должен исчезнуть. Должен исчезнуть рано или поздно, так почему же не облегчить себе задачу и жизнь остальным, нашедшим смысл существования? Однако ты бы соврал, сказал бы что-то неопределенное и послал ее к черту. -У меня к тебе встречный вопрос, — она замолкла и закусила нижнюю губу. На ее лице образовалась глупая пьяная ухмылка. Ты улыбнулся, вспоминая Паркинсон. - Тут красиво и никто тебя не побеспокоит, - взглянул на неё в непонимании. Как же библиотека Хогвартса, в которой она просиживала всё время? Там её тоже никто не беспокоил, кроме своих паршивцев. Или она сбегает от них? Девушка сильно сжалась, чувствуя порывы ветра на худом теле. Ты состроил пренебрежительную гримасу, думая о тупости всеумной девушки, после чего наслал на нее согревающее заклинание. -Спасибо, — ты только кивнул, не желая больше тратить на нее свое бесценное время. Впрочем, было все равно на ее нахождение здесь. Но ты не был намерен разговаривать с ней и вести непринужденные интеллектуальные беседы, как и со всеми другими индивидами. Скорее, сбросил бы себя с башни, чем рассказал что-то воодушевляющее. *** - Преступление и наказание, серьезно? Её брови скакнут вверх. Она удивленно взглянет на тебя и тяжело нахмурится, кладя толстый том на колени. Сглотнет. Ты сделаешь небольшую затяжку и заинтересованно уставишься на неё. - Ты…. — она неловко откашляется, — ты знаешь маггловскую литературу? - Было бы странно, если бы не знал простого Достоевского, — хмыкнешь ты, наблюдая за ее шокированным лицом, и неизвестно почему начинаешь пояснять.- Родители хотели, чтобы я был эрудирован во всех областях, включая и маггловскую литературу, невзирая на любовь к магическому миру.… Всё-таки, маггловский мир перегоняет магический своими изобретениями. Нарцисса хотела, видя в тебе намного больше отца. Вашу далекую отверженность. Особенно в последнее время, когда хотела под обстоятельствами перебраться, лишь бы скрыться от всех текущих событий. Подальше от всех. Подальше от Хогвартса, Темного Лорда и страха, преследующего ее с самого твоего рождения. Вы бы уехали, если бы не ее желание быть совместно с отцом, маниакально ходившим за своим повелителем. Грейнджер сделает несколько глотков бренди, прежде чем сформулировать интересный ей вопрос. Ты посмотришь на румянец на щеках и спустишься вниз на обветренные губы, ожидая следующих слов. Просто знаешь, что она не прекратит сейчас что-то утверждать. Как всегда. - И как тебе Достоевский? - Само произведение или же писатель? - Произведение. - Ни о чем, — непонятно улыбаясь, она положит голову на руку и внимательно взглянет. - Почему же? - В чем смысл убивать двух старух и воровать то, чем впоследствии не воспользуешься? Он жалок, рассказывая это все девушке лёгкого поведения, после чего идя за ней как влюбленная собачка. Неразумность так и хлещет. Ты посмотришь на красную ее мордашку, явно настроенную на обсуждение. В голову уже приходит сожаление, что развил эту тему и вовсе завёл с ней диалог. Уголки губ непроизвольно сойдут вниз, пока ты будешь рассматривать ее восторженную мимику. Пиздец. -Достоевский пытается сказать нам, как бы не сложилась судьба человека, нужно жить по Божьим законам или же по Мерлину на нашем укладе, - пояснит она неизвестное, - Любое деяние, будь оно плохим или хорошим, найдет отклик. А хороший финал, в котором Раскольников и Соня мечтают о светлом будущем, проводя время на каторге, показывает, что любой оступившийся человек, раскаявшийся в своем поступке, имеет право на еще один шанс. Ты отхлебнешь, выслушивая ее пламенные противоположные высказывания, думая только о том, почему бы не сказать ей заткнуться и больше не говорить с тобой. Чтобы она больше не была здесь. Или же пусть присутствует днем или утром, ежели ей так нравится это место. Главное, чтобы они не встречались нигде, помимо совместных занятий. В последнее время они проводят вместе уж слишком много времени. Каждый ебаный вечер теплой осени. Алкоголь будет странным на вкус или же у тебя богатое пьяное воображение: он отдастся во рту древесным и горьким шоколадом, а не привычными плодами и ягодами. Ты задумаешься о собственных вкусовых сосках и причинах такого странного вкуса. В голову придет нелепая мыслишка, что Грейнджер решила убить тебя, раз смотрит со страхом и одновременно с желанием чего-то непонятного. - И я не считаю Соню ужасной, как делаешь это ты, — ломкий голос перебьет, ты забьешь на текучесть мыслей. Грейнджер обвинит тебя в твоем мнении, перекручивая все искаженно. Превосходно. - Я не считаю ее ужасной. Факт в том, что она легкомысленная девушка, спасающая всех и каждого, а он мнимый убийца. Они стоят друг друга. И даже их любовь не изменит мое отношение к этим персонажам. - Она делала это ради семьи. - Не думаю, что ты бы осквернила свое тело ради кого-то, даже ради семьи. Она промолчит. Ты задумаешься о случае, произошедшем прошлой весной. - Не прикасайся ко мне! Мгновение и Пэнси взяла в руки палочку. Сердцебиение стало участливым. Ты смотрел на палочку, наставленную на свою сжатую грудь. Взглянул в ее болотные глаза, в которых стояла тревога. Её пальцы нервозно проходились по дереву, девушка пыталась унять взявшийся страх. - Пэнси, — говорил ты робко и боязливо протягивал к ней руку, — я не причиню боли. Коснулся ее горячего напряженного тела. Она незамедлительно произнесла неизвестное заклинание и отшвырнула твое тело в противоположную сторону комнаты. Ты зашипел, ударяясь головой о каменный подоконник гостиной. Глаза мутно прошлись по Нотту, севшему на корточки напротив. - Драко… Он спрашивал о твоем самочувствии и встревоженно глядел на кровь, текущую из больного темя. Ты не отвечал, рассматривая покрасневшую Паркинсон, находившуюся в паре метров. Она затравленно переводила взгляд с палочки на тебя. Плакала, молвив о том, что не хотела ударять тебя, просто чувство самосохранения перебороло ее тело. - Прости, — говорила Пэнси и оседала на пол гостиной. Нотт говорил тебе, что нужно сходить в больничное крыло и проверить голову на наличие травмы. Беспокойно смотрел на паническую атаку девушки, сидевшую у твоих ног. Её тело содрогалось в спазме, а вы не были способны ничего с ней сделать. Не были способны даже притронуться и успокоить, боясь за ее состояние, за то, что станет хуже. Теодор пытался словами привести ее в чувства, однако девушка туманно смотрела на тебя и рыдала. Болотные глаза устранили все факторы раздражения, сосредоточившись полностью на твоем теле. Дрожавшими пальцами брала за твои лодыжки и клала на них свою голову, словно была ничем. Её рот беззвучно трясся, а Паркинсон не могла произнести ни слова. Её телом грязно воспользовались, а Пэнси заламывала себя, стараясь справиться со всем собственноручно. Ты наблюдал за ее нервными срывами и паническими атаками, которые в последнее время стало обыкновенностью для нее и для вас, и не имел возможности что-то сделать, ведь она не ждала твоей помощи. Она боялась всех вас, а ты ненавидел себя за то, что родился мужчиной, ненавидел за то, что посмел допустить кому-то сделать больно. - Я просто не могу… - Всё в порядке, — врал ты, вынуждая себя сидеть смирно и не совершать никаких резких движений, чтобы не испугать ее еще больше. - Да. Для Персефоны собственное тело было слишком важным. Её чистый непорочный храм, в который подпускала Теодора и тебя. Это нельзя было назвать простым сексом для удовлетворения физической потребности. Половой акт, основанный на чувствах и доверии, был сокровенным для вас местом, который ты не вправе высмеять или назвать это пустым. А Грейнджер скажет это с лёгкостью, словно это ничего не стоит. А может, в ее глазах секс — и есть ничто, и она сможет свободно заниматься им с каждым человеком? Ты не узнаешь, что сподвижет тобой сейчас. Доказательство обратного или же интерес? Ты с легкостью отключишь рвущиеся беспокойные мысли и незамедлительно подойдёшь к девушке, которая с каждым твоим шагом становится всё беспокойней. - секс учит нас морали. Грейнджер попытается достать из кармана палочку, однако ты быстро прервешь действие, хватая ее за ноги. - например? Голова грубо ударится о холодную поверхность пола. - мы стали больше заботиться друг о друге. Сморщится от боли. Ты потянешь непонятную особу к себе. Уберешь книгу, лежащую на тонких девичьих ногах, и расстегнешь ширинку ее джинсов. - стали всем, -задыхался под костлявыми пальчиками Персефоны, доводившими тебя до болезненной удовлетворенности. Губы Теодора с рвением касались твоего рта, сминая под себя все стоны. А ты помутневшим взглядом глядел на его нагое тело. Пэнси велела тебе лишь смотреть и дрожать от удовольствия. Грейнджер замрёт - не сможет даже оттолкнуть тебя. Ты взглянешь в ее испуганные маленькие глаза, проводя рукой по бежевым трусикам. Она поднималась, чувствуя соприкосновение твоих пальцев с ее насквозь промокшим черным бельем, и мгновенно отодвигала обхватывающую тело ткань. Усаживалась на твои пальцы и сжималась стенками, доводя тебя до искупления. - Малфой, — Грейнджер положит свою руку на твою, пытаясь убрать. Но ее действия окажутся бестолковыми и недейственными: ты спустишься вниз и проведешь дрожащими пальцами по горячему ее лону. Не решишься пресечь нижнее белье и коснуться клитора. Слишком мерзко прикасаться к влагалищу. Не Паркинсон. Её губы задрожат. Карие глаза начнут стремительно краснеть: ещё немного и она разревётся. Мгновенно достанешь собственную руку из плотных стягивающих тканей и застегнешь ее ширинку. Уголок твоих губ незамедлительно поднимется вверх, все больше убеждаясь в своей правоте. Ты в силах контролировать себя. Не Пэнси. - Соня могла уехать оттуда и устроиться на нормальную работу, а не проводить время, занимаясь половыми актами с неудачными мужчинами ради еды для отца и не своей семьи, который спускал все их состояние. Она бы ненавидела себя, если бы не хотела это делать. Ты выкинешь дотлевшую сигарету и сделаешь несколько шагов к выходу, не желая больше убеждать ее. Возможно, твоя совесть замучает тебя за то, что бесцеремонно и насильственно проник в личное чужое пространство, но точно не сегодня. Грейнджер не Паркинсон. - Она любила его, Малфой. - Нахуй такую любовь. Если он не хочет спасаться, никто его не спасёт. Соня должна спасаться сама, а не заниматься самобичеванием. Её жертвенность сделала ее ничтожной. Остановишься через этаж, почему-то слыша ее истерический хохот, и последуешь дальше по лестнице, не смея больше оставаться. Твои руки блаженно затрясутся. Ты подумаешь об алкоголе, что приведёт тебя в чувства. Захочешь позабыть эту неловкую сцену со странной Грейнджер и привычно заснуть на кровати, уткнувшись головой в холодную подушку.