Печальные последствия амортенции

Закусила нижнюю губу и оглянулась так бегло, со страхом в прекрасных глазах цвета твоего любимого горького кофе и сигарет, которые ты вдыхал посреди ночи, рассматривая ее прекрасные колдографии. Ты не преследовал ее. Безусловно, нет. Просто случайно оказывался рядом и наблюдал. Она сплошное несовершенство. Маленький аккуратный носик. Практически черные глаза, которые больше не смотрели на что-то пытливо. Грейнджер была грязью, по которой ты ступал подошвой своих туфель. А тонкий ротик слишком много говорил на совместных уроках. Девушка краснела, едва встречалась с тобой взглядом и тут же замолкала. В сексе также? Если да, то будет неплохо научиться давать ей удовольствие. А может, она девственница? Но она не могла быть девственницей, ты ощущал это на подсознательном уровне. Кто угодно, но не она. Могла быть девственницей Браун, отчаянно липнувшая к ее рыжеволосому другу. Младшая Уизли, о которой в последнее время часто начал говорить Блейз. Ты видел ее то с одним, то с другим, но она бы не дала кому-нибудь до исполнения восемнадцати лет, и то только по большой любви. Вдарила бы заклинанием, если хоть раз обмолвился с ней об этом. Начал рисовать, приобретая вдохновение. На листах твоих тетрадей все чаще появлялись очертания лица Грейнджер: где-то были ослепительно яркие глаза, где-то задирающий подбородок, нежные губы, изуродованные постоянными закусываниями неидеальной верхней челюстью зубов. Все они жили своей жизнью. Это единственное, к чему ты способен притронуться. Кудрявые волосы были безупречны. Они пахли липовым медом, который ты изредка ел с блинчиками в кругу семьи в детстве. Её парфюм был с нотками мяты, ты не знал, почему стал замечать это. Стал покупать конфеты с тем же запахом, чтобы ощутить на себе ее. Небольшие мешки под глазами. Милые ямочки на щёчках. А задница… ты мог бы уместить свои ладони на ее упругих ягодицах и сжимать… Просто сжимать в периодах стресса либо же просто в скучные минуты постоянно текущих мрачных будней. Ты не упускал ни единой ее эмоции. Ловил ее частые вздохи и незаметно вбирал в себя. Просто хотел прикоснуться к ней. По возможности целовать ее обнаженную плоть и спускаться вниз к ее разгоряченному влагалищу. Грейнджер едва доставала тебе до плеч. Бледной кожей и собственной худощавостью она прекрасно вписывалась в твое общество, словно была женственной его подобностью. Она изредка обнажала собственные запястья, в которых ты находил определенное изящество. Слишком высокомерна, но очень чувствительна. Ты видел весь ее диапазон выпускаемых эмоций и с ловкостью различал их на искренность. К примеру, в понедельник она хмуро глядела на превосходный табель своего ублюдочного друга, во вторник с искрами в глазах улыбалась шоколадной выпечке на ужин, в среду была очень тихой и отстраненной, проводила время в библиотеке и все время раздражалась. А сейчас она уставилась на тебя своими оленьими глазами и что-то говорила, нервозно смотря на твои руки, державшие книгу, и переводила взгляд обратно к глазам. Собственное сердцебиение участилось, ты отключил все факторы шума и взглянул на нее, сосредоточившись на произносимых словах. Взгляд все время падал на ее соблазнительные розоватые губы, Грейнджер неровно кашлянула, привлекая внимание к глазам. - ….. в основном зале просто очень шумно, а я хочу сконцентрироваться на чтении, - к концу фразы ее голос задрожал и перекатывался с тембра на тембр. Милейшее создание, которым отчаянно хотелось воспользоваться. Ты бы мог прямо сейчас усадить ее на стол и раздеть. Засосать впадинку ключицы и зубами сжать нежную косточку. Смотрел бы, как кожа краснела, и восхищался своим маленьким творением. Лифчик мешал твоему обзору на ее округлые бледные груди. Неизвестно почему ты представлял ее тело именно таким: слишком дистрофичным, но столь желанным. Писал ее нагой, расположившейся на удобном черном кресле, бывшем в залах мэнора. Грейнджер положила бы руки на обивку мягкого подлокотника и развела ноги в стороны, показывая себя настоящую. Стеснение, несомненно, покрыло ее впалые щеки, однако она лишь закусила нижнюю губу и поманила указательным пальчиком к себе. Жуткая собственница, вынуждающая тебя, погрязшего в собственных фантазиях, падать на пол и целовать ее пятки, маленькие пальчики. Не кривился, а с обожанием проводил влажным языком по ее гладким ногам верх. Но она бы не дала тебе этого сделать. Расположила бы ступню на твоем бледном лице и с ухмылкой говорила бы тебе о своем неподобающем поведении. Рассказывала, как следует вести себя подобно этикету. - С дамой нужно обходиться вежливо. А вы… Вы слишком извращены и похотливы, - ее милое покрасневшее личико делалось бы неровным, чересчур оскорбительным твоими не очень надлежавшими действиями. Дала бы обжигающую пощечину ногой и незамедлительно оттолкнула, заслышав затрудненные извинения. - Прошу, - глубокий вдох, - меня извинить, - выдох. – Могу я продолжить рисовать вас? – Едва различимый кивок. Она устремила взгляд вниз. А ты бы сел у ее ног и делал объем ее небольших бедер. Их отметил лишь обобщенно, понимая, что данное тебя совершенно не заинтересовало. Во всех подробностях изучал вагину, источающую обильную смазку. На твоем лице образовывалась бы кривая ухмылка. Ты не умел улыбаться. Пытался, правда, научиться, стоя перед зеркалом – и это оказалось весьма бестолковым занятием. Провёл вертикальную осевую линию по центру пергамента, не нажимая на грифель. Нарисовал посередине немалый квадрат, чтобы вписать туда все прелести смущенной Грейнджер. В верхней части обозначил крайнюю плоть клитора, сам клитор, после чего перешел к распахнутым, словно лепестками нежнейших роз, половым губам. Мать обожала лавандовый окрас. Девушка же была чем-то средним между розовым и персиковым цветом. Создание набросков ее дрожащего влагалища и выделение штриховкой теней. Бесподобная. Восхитительная. Превосходная. - Можно присесть с тобой? Ты непонимающе взглянул в ее тревожное лицо и замер, понимая иллюзорность помыслов. Беспокойный взгляд спустился на собственные вздувшиеся вены и вставший член. Прилипшая мокрая от пота рубашка неприятно холодила напряженное тело. Ты встал, решая последовать к выходу. Шёл в уборную, расслабляя тугой галстук. Обмакнул горевшее лицо в холодную воду и стукнулся головой об отражение, пытаясь успокоить учащенное сердцебиение. Смотрел покрасневшими глазами в зеркало, не осознавая происходящее. Когда это интерес к грязнокровке Грейнджер стал преобладающим фактором? Почему сейчас ты расстегнул ширинку и взял в руку налитый кровью член? Она начала сниться тебе в последнее время и казалась чем-то важным. Её лицо выпускало различные эмоции, ты заглатывал каждое из них и радовался: день был прожит не зря. Поднимался на подоконник комнаты и открывал окно, решая спрыгнуть. А барьер постоянно останавливал тебя, и ты плакал, думая лишь о том, для чего это все и почему ты все еще отчаянно цеплялся? Грейнджер не была просто интересом. Ты понял это лишь недавно, лежа в кровати, слушая повествования пьяного Теодора про прекрасную и незабываемую Пэнси, ее потрясающих глазах, в которых он мог тонуть вечно. Он говорил о ее теле и о том, как он хотел ею воспользоваться. Воспользоваться всеми фибрами собственной души, почувствовать ее в себе. Его слова касались ее мягких на солнце губ, небольших ожогов на левом бедре, низкого роста, который делал ее, несомненно, милее в сравнении с грубыми чертами лица. Говорил о ее заливистом смехе. А ты молчал, не зная, что делать. Мог уйти, оставляя его нестабильным, но столь счастливым и заплаканным. Застонал, едва притронувшись к мокрой от выделившей смазки головке. Неосознанно ты сжал ягодицы, подавшись вперед. Коснулся холодной раковины и блаженно улыбнулся, начиная сильно водить по длине члена. Пальцами другой руки сжимал собственную шею и дрочил, получая некоторое удовлетворение. Пот градом тек по истощенному телу, а ноги сводили болезненной судорогой. Не обращал внимания. Воссоздал воображением ее карие глаза, пытливо проходившие по твоему лицу. Грейнджер склонилась на колени и тронула дрожавшей рукой член. Бесцеремонно взяла себе в рот и втянула, пожимая нежными пальчиками наполненные яички. Прошлась горячим языком по головке и легонько сжала зубами вздутую венку, вынуждая тебя обхватить ее за волосы и сильнее вдалбливаться в рот до собственного опорожнения. Но в тоже время она была кем-то непорочным и светлым, тем человеком, к которому нужно стремиться. Ангелом в человеческой плоти, кто в последнее время стал неким смыслом дурного существования. Она была тактильной. А ты хотел почувствовать на себе ее прикосновения. Спазм сжимал ноги, но ты душил себя и занимался рукоблудством, доводя до бурного оргазма. Неистово трясся, извергая жемчужно-серое семя в руку. Бессильно упал на пол, неприязненно застонав от соприкосновения с твердой поверхностью. Провел рукой по пустоте, видя перед собой только ее покрасневшее миловидное лицо. Она смотрела на тебя смущенно - подобно тому, как смотрела в любое другое время. Просто была сильным охлаждающим дождем в жаркие бессмысленные дни, являлась порывом холодного ветра, бьющего прямо в лицо, или же опьяняющей жидкостью, рядом с которой ты мог забыться. Была всемогущей, но ничтожной. Такой же ничтожной как ты сам. Оставил на ее щеках вязкую сперму и коснулся губами тяжело выдыхающих губ. Просто сидел, прислоняясь корпусом к полусогнутым коленям, а испачканные руки касались плиток пола. Тяжело дышал. Туманный взгляд устремлялся на открытую дверь. Лицо заходилось в спазме: уголки губ поднялись вверх, кадык ходил туда-сюда, - а ты нервно смеялся, наконец найдя что-то сокровенное и одновременно недостижимое. *** Видел ее читающую на Астрономической башне. Грейнджер сидела на холодном полу и дрожала при малейшем дуновении ветра. Ты лишь кивал и усаживался рядом, изредка рассматривая ее раздраженное от холода лицо. Небольшие губы с язвочками тянули к себе, но ты оставался на месте. Наблюдал за бледными пальчиками, неспешно переворачивающих страницу за страницей старой книги. Через некоторое время Гермиона останавливалась и горячим дыханием согревала замерзшие ладошки, разглядывая вечерний горизонт. А ты пил. Не размышлял о количестве пропитых в последнее время жидкостей. Просто глотал, находясь в одиночестве и бывая рядом с девушкой. Монтегю вдохновил тебя страдательными рассказами о сломанном шкафе, бывшем в выручай-комнате. По его словам, другая частица в Горбине и Бэркесе. Ради интереса посетил лавку, чтобы убедиться в правдивости ненавистных высказываний о магическом перемещении слизеринца. И оказался прав. Начал засиживаться допоздна в библиотеке, пытаясь как-то починить непонятно приколоченный шкаф. Читал замусоленные бездарные книжки с древним почерком, которые тебе ни о чем не говорили, лишь пару раз высказывали собственное мнение о шкафах. Глупо смеялся, пролистывая бесчисленные страницы, написанные о каком-то ненужном отходе. Пару раз натыкался на свойства предмета и его малое содержание. А заклинания о простой починке и в помине не было, что уж говорить о его совершенствовании. Протягивал алкоголь Грейнджер, не задумываясь о последствиях. Находиться с ней рядом, просто молчать и пить большими глотками - было ничего незначащей обыденностью. Она только кивала и брала покрасневшими пальчиками бутылку и судорожно вливала в себя. Грейнджер была хрупкой и привычной… моментом, который, конечно, достоин твоей оценки. Говорила о чем-то неважном. Ты безлично слушал, не затрагивая собственные темы. Она много улыбалась, чрезмерно. Порой вставала и танцевала, вынуждая тебя иногда улыбаться. Прикусывал зажжённую сигарету и пристально наблюдал за ее движениями. Она не была точной и элегантной. Просто забывала о существовании всего и отдавала себя свежему воздуху, бродящему по всему зданию. Потрясающая. Не зная зачем, ты вставал и протягивал ей руку, сменяя ее хаотичные движения на легкие, дышавшие одной спокойностью. В твоих объятиях ее тело замолкало, а ты рассматривал ее постоянно жмущие алые губы. Девушка только закрывала глаза и мило улыбалась. Сияла свободой. А ты так отчаянно желал ее приобрести. Почувствовать на себе хоть одну чертову минуту и надолго засесть в тесной клетке, в которой ты не мог даже пошевелиться и спокойно выдохнуть. Перебарывая стеснение, прикасался к ее горячим губам и замирал, ощущая на себе потрескавшиеся складки. Она же дышала через нос, выпуская в лицо тяжелые порывы. Мягко оттягивал ее верхнюю губу, не ощущая равновесия. Судороги сжимали замерзшие ноги. А ты отчаянно захватывал холодной рукой ее тонкую шею. Пальцами ощущал ее кости, думая лишь о том, чтобы сжать их и нечаянно сломать. Сложить их к себе в карман и щупать ночами. *** - Спаси меня, спаси! Грейнджер, лежащая на обеденном столе мэнора, смотрит на тебя слишком доверчиво и тянет собственные руки в попытках прикоснуться к твоему застывшему телу. Видит в тебе, словно маленькая девочка, абсолютную защиту, а ты в страхе прижимаешься к стулу и непонимающе взираешь на ее скорые приближения. - Драко… Разглядываешь ее дрожавшее тощее тело, пораженное многими заклинаниями. Глубокие порезы, откуда вытекает не алая кровь, а что-то черное, потаенное для тебя, но для всех это были лишь ошметки разрубленного окончательно грязного тельца. - Драко, спаси её, – тихий голос Воландеморта вынуждает тебя взглянуть на него. Его бледное, схожее с черепом, лицо корчится в насмешке. Красные глаза с вертикальными черными зрачками заинтересованно смотрят на расстояние, оставшееся между тобой и насилованной девушкой. Едва слышно он выдыхает своими змеиными ноздрями, заставляя сердцебиению участиться и падать. Пропасть. -Нужно делать то, что просит дама. Невежливо отказывать, Драко, - впервые своё имя становится столь ненавистно. Грейнджер цепляется в твою руку мертвой хваткой. Сердце делает кульбит. Дрожавшей рукой ты наставляешь на нее палочку и не можешь произнести непростительное заклятие. Рот просто дергается в спазмах. Слёзы душат не только тебя, но и ее, и ты с силой сжимаешь пальцами ствол деревца. Ты должен. Обязан. - Авада, - хладный пот течет по твоему лицу, - Кед… - Авада Кедавра! Её пронзительные душераздирающие крики ломают твою нестабильную нервную систему. Через пленку слышишь тошнотворный громкий смех. Смотришь на мертвую Грейнджер, все еще державшую твою руку и кричишь. Так яростно и безумно. Внутри себя. Нервно отшатываешься от стола и бежишь от этого кровавого извращенного пира, от данной мерзости и застывавшей грязи. Бежишь в свою комнату отмаливать чертовы грехи перед Мерлином и смотреть на рисунки или же колдо, на которых богиня сладко улыбается. - Спаси меня, спаси! Истерзанная уничтоженная неприкаянная ее душа преследует тебя. А ты падаешь, пораженный собственным сознанием, всё кричишь, рассматривая сквозь пелену ее покрасневшее миловидное лицо. Натыкаешься на ее испуганный взгляд. Просыпаешься в обильном поту и рыдаешь, скручивая в скованных руках промокшую постель. Смотришь на затекшие в судороге ноги, по которым хлещет собственная моча. Твоя грудная клетка заходится в нервном смехе, а ты, не обращая должного внимания на промокшие бедра, бежишь к столу. Пишешь долбаную просьбу встретиться и отдаёшь наспех запечатанное письмо подлетевшему филину. - Отдай Грейнджер. Сопение однокурсников сопровождает твое одевание. Рот кривится в непонятной улыбке, ты смотришь на Нотта, обнимающего спящую Персефону, и получаешь осознание собственной незначимости в вашей давно прошедшей дружбе. Усаживаешься подле перил Астрономической башни и наблюдаешь за ночным горизонтом. За прекрасными звёздами. Тянешься к ним рукой. Но ты не видишь - глаза просто застилает пелена горьких слёз. Тело содрогается в спазмах, а ты думаешь о Грейнджер. Может быть, это был не сон и она мертва? Смотришь на запястье, отчетливо помня четкое соприкосновение ее цепких пальцев с твоей рукой. Растерянно вжимаешься в холодные перила, обнаруживая оставленные следы. Разглядываешь это пустое место, в котором вы проводили совместно уже несколько недель. Она умерла…. Но она не могла умереть. Не могла, ведь? Или же… Нервно взираешь в небо, ожидая прилетевшую с конвертом собственную птицу. Прижимаешь к себе ноги, заходившие в неслабом спазме. Обхватываешь их обветренными заскорузлыми руками. Жадно поглощаешь воздух, словно являешься маленькой умирающей рыбешкой, которую бросили в мутную илистую воду. Собственная голова сжимается от раздающих внутри криков Грейнджер. Она принуждает тебя схватиться за виски и, застонав от боли, потерять равновесие и встретиться профилем с каменной поверхностью. Изо рта вырывается отчаянный истошный крик, смешиваемый с бурным плачем. Ты бьешь собственную замершую грудную клетку. Сжимаешь ногтями плоть, желая только разорвать себя подобно ее изувеченному телу. Нервно проводишь руками по карманам, пытаясь найти собственную палочку, убить себя. Но ты оглядываешься и видишь её. Испуганную Грейнджер, бегущую к тебе в одной пижаме. - Драко… Ложится рядом. Хватает тебя слишком бесцеремонно и прижимает к себе. Великолепное яркое солнце, обволакивающее твое тело жаром даже сейчас. Её нежные пальцы левой руки поглаживают твою дрожащую спину. Чувствуешь ее учащенное дыхание, вдыхаешь медовый запах ее кудрявых волос и успокаиваешься. Стискиваешь руками маленькое разгоряченное тело и нервно улыбаешься, вытирая неустанно льющиеся слезы. Теплота разливается по твоему телу, не смотря, что одет лишь в тонкую рубашку и шелковые штаны, и на блуждающий по всей коже ветер. - Ты здесь… ты со мной… - Говоришь ты, целуя ее тонкую шею, чувствуя ее улыбку. Абсолютно не веря. Не доверяя. - Конечно, я буду. В любых обстоятельствах я буду предана тебе словно Хатико. - Хатико? - Буду животным, навсегда преданным своему умершему хозяину. Хатико приходил на вокзал каждый день на протяжении девяти лет ради того, чтобы встретить Его, - поясняет она с грустью и нежно улыбается, а ты смотришь на ее воспаленные от постоянных слез красные глаза. - Не будь как Хатико. Слишком жестоко. - Мне страшно тебя потерять. Просто говори со мной обо всем, даже если это будет не сильно приятно. Если захочешь уйти, послать, я не знаю, что может еще произойти. Не молчи. Отодвигается и убирает руки, стесняясь собственной неожиданной откровенности. Боязливо смотрит на тебя, ожидая дальнейших не очень хороших действий. Видишь в ее глазах покорность и желание быть рядом, ошибку всего сказанного. - Это ничего не значит, и значить не будет. Всё останется в сегодняшнем дне, - оправдывается она незамедлительно, заставляя тебя кривить ртом. - Меня радует возможность, что я могу видеть тебя и находиться рядом. Касаться тебя и целовать. Мне хорошо от осознания этого. И я плачу от того, что к тебе я так много чувствую и боюсь остаться без тебя, но не потому, что наши пути разойдутся, и мы больше никогда не увидимся, а потому, что такой возможности больше не будет вообще. Я... - Забываешься, начиная смотреть на ее сжимавшие губы. - .. к тебе привязался, - говоришь ты с насмешкой, боясь взглянуть в ее большие заплаканные глаза. Увидеть в них чертову надежду либо же сожаление было жестокостью для тебя. – Но да, ты права, это всё, - ты пошевелил пальцами левой руки, - ничего не значит и останется, непременно, в сегодняшнем дне. - Драко… - она делает к тебе шаг. Соприкасается губами с твоим лицом, а ты удовлетворенно закрываешь глаза. Прижимаешь ее ближе к себе и чувствуешь ничуть не мнимую радость. Но это на сегодня. Только сейчас.