Где день тот, когда плач пропоют по тебе

Время как поток реки — он есть вне зависимости от обрядов, огня и суеты людей… Сила заключается в простом: либо человек умеет смотреть сквозь Поток в обе стороны, либо слепо плывет в нем, умея лишь предугадывать и догадываться.

::

За тонкими разноцветными слоями сатина, что закрывали паланкин, в щелке мелькали раскидистые пальмы, прекрасные строения из цветного стекла и мозаика разноцветных камней дороги вдоль богатого шумного порта. Доносился запах соли, специй, гнилых фруктов, свежей рыбы и многократно используемого масла для жарки. Боясь дать лучам света коснуться своего лица, Чимин придерживал аккуратно одну из штор, несмело выглядывая за пределы паланкина. На его глазах города сменялись селениями, селения — пустынями, равнинами, холмами и горами… Чимин никогда не был так далеко от дома и продолжал отдаляться от него с каждой минутой под ровный, медитативный шаг стражи, что сопровождала его. Мать всегда говорила, что его Глаза самые сильные в роду — подумать только, во всем роду… В только исполнившиеся четырнадцать Чимину было сложно в это поверить, к тому же прямо сейчас, плывя в укутанном шелками и непроглядными тяжелыми тканями паланкине в окружении самых лучших воинов своего, теперь уже бывшего Господина, Чимин не видел ничего. Внутренний взор, обращенный к Грядущему, был окутан туманом. Словно спал, убаюканный успокаивающими травами и благовониями, после тяжелой работы. Чимину было и страшно, и волнительно, но больше любопытно. Он никогда не был из тех, какие бунтовали против своей судьбы и, тем более, высшей воли Госпожи-Матери. В конце концов то, что было принято именовать судьбой, было столь же постоянно сколь же и переменчиво — как потоки быстрых горных рек. Рек, благостно дающих жизнь и также жестоко забирающих ее. Он поднял осторожный взгляд к небу — они двигались по сухой безлюдной степи, но он все равно боялся, что кто-то из недостойных сможет увидеть его. По обычаям простым смертным не положено видеть лиц провидцев: это тушит внутренний взор провидения, а у людей забирает жизненную силу. Чимин еще не знал, насколько это правда. Неужели в нем, простом, довольно низком и хрупком и на вид подростке, выросшем почти что мальчиком на побегушках при дворе не самого дородного градоправителя, могла быть заключена подобная сила? Тайная, способная столь глубоко сразить непосвященных или просто слабых, что они начнут угасать? Чимин не знал и не хотел задумываться. Пока он смотрел на серо-синее небо без единого солнца, он пробовал пару раз сосредоточиться и заглянуть в Грядущее, но ничего не получалось. Отвлекал ли стук копыт и гул шагов, свист ли ветра, скрип ли повозок, шелест ли тканевых стен паланкина… Он все продолжал вспоминать Госпожу-Мать. Провидица Империи — так люди боязливым шепотом называли ее на улицах. Чимин иногда называл ее просто «мамой»… Ему как сейчас виделись ее нежные руки, мягкий, но такой далекий и холодный взгляд любящих глаз, ее аккуратная тонкая фигура, закутанная в дорогие, ласкающие кожу ткани. Мама говорила, что провидцы — каждый сам волен выбирать себе тот образ жизни, какой только пожелает. Во что одеваться, когда спать, когда принимать пищу, выходить ли в город со стражей или самостоятельно — мать говорила, что из-за силы провидцев давно в прошлом те времена, когда глупые и жестокие правители могли держать их при себе насильно. Чимин был сообразительным, но тогда не понимал ее сложных речей. Он думал, что ныне они значат для него лишь то, что ему не следует бояться своего нового господина, да и то… Мысль почему-то убегала от него, а он не спешил догонять. В глади недвижного неба ему мерещились образы родного края, слышались материны напевы, щебет кухарок, крики мальчишек, с которыми он играл на тренировочных кортах. Сейчас все они оставались в прошлом — Поток уносил их от Чимина, и Чимина — от них. Ему предстоял другой путь, как оказалось. И вёл он в маячащие на горизонте, покатые и хмурые горы, черные, искрящиеся белоснежным снегом на вершинах. В книгах писали, что над ними видно аж два солнца. Чимин еще не представлял, какому удивительному краю предстоит стать его новым домом, но почему-то жуткого предчувствия не испытывал. Ему было почти никак: он радовался, что исполняет волю Госпожи-Матери, ему было любопытно, каким будет его новый Господин, что за люди будут жить вокруг него в суровой северной стране Ма-Юо, но не более. Что-то еще, чего он пока не мог понять, бурлило внутри груди: словно какое-то азартное предвкушение, но и оно не имело особой силы, вынуждая его почти что скучать. Чимин просто ждал, когда пройдут еще три ночи, прежде чем караван спешится, пересядет на выносливых северных горных коней, и они наконец пересекут границу Ма-Юо.

::

Полы кожаного плаща отороченного мехом шелестели по каменному полу в такт торопливым шагам. Чимин чувствовал себя уставшим и грязным с дороги, проваливался в сон, стоило замереть хоть на секунду, и еще толком даже не успел прийти в себя по приезду в замок Харах, но долг ждал его уже. Он навалился всем весом на огромные увитые резьбой каменные двери, растворяя их. Лицо сразу огладило тепло, запах растений, вьющихся по стенам, и старых пыльных бумаг, что заваливали широкий стол посреди комнаты. — Это правда? — сразу громко спросил Чимин. Звонким эхом его недовольный уставший голос откликнулся от уходящих ввысь стен. — Ты провидец, ты и скажи, — усмехнулись в ответ. Чимин тяжело выдохнул и отметил, что Тэхен звучал не менее устало, чем он сам, а потому сразу смерил свое раздражение. — Я не заглядываю в Грядущее каждый час, чтобы быть в курсе эксцентричных и импульсивных выходок Чонгука, зависящих от перемены его настроения. Что, в этот раз ему постелили простыни не того цвета? — огрызнулся Чимин. Недовольство еще бурлило в нем, но мягкий каминный свет, вид самого Тэхена — слегка растрепанного, с помятыми несвежими волосами, в простой рубахе, меховой жилетке и грубых рабочих штанах, болтающихся на длинных тонких ногах… Почему-то Тэхен больше всех вызывал чувство дома, когда его заставали за работой. — Прости, Тэ, я просто… — Чимин развел руками устало, оглядываясь растерянно вокруг. — Я понимаю, — сухо отозвался тот, но после поднял к Провидцу озабоченный взгляд. — Постой, ты ведь, должно быть, только-только приехал. Светлость, тебе следовало бы отдохнуть, прежде чем бросаться бегать по замку, чтобы вылить на кого-нибудь свое раздражение и недовольство. Поверь, мне тут не лучше. — Я понимаю, извини, Тэ, я не хотел, — смиренно вздохнул Чимин. Его плечи наконец расслабились, а вся усталость навалилась новой десятитонной плитой. — Ох, — только и сказал он, оседая в ближайшее мягкое кресло и вытягивая ноги. — Лучше иди к себе, омойся и поспи на свежей постели, — наставительным тоном быстро заметил Тэхен. Такой хороший лекарь, надо же, действительно его призвание; Чимин усмехнулся мягко. Взгляд и правда плыл, но он все еще держался на чистом упрямстве и остатках праведного недовольства. — Так это правда? — обреченно выдохнул он опять. — Правитель уехал с делегацией на Восток? — Хах, с делегацией… Да. Еще и полудня не прошло. — Тэхен занялся бумагами на столе. — С ним магический отряд, личная свита, сотня лучших воинов и конница. Не думаю, что мы теперь услышим слова «бунты на Востоке» в ближайшие времена. — Усмешка у Тэхена получилась слишком едкой, грустной и утомленный. Чимин был полностью с ним согласен. — А кто- — Его Благородие генерал Чон остался здесь как ставленник. Знаешь, на случай вспышек конфликтов с Дракмой, хотя ни он, ни даже сам Король не считают, что в ближайшие луны кто-то полезет к нам с гор опять. Чимин вымученно вздохнул и потер пальцами переносицу, обдумывая тэхеновы слова. Его сухой, подчеркнуто формальный тон и официальное название титулов свидетельствовали о том, что Чонгук снова изволил с ним поругаться. Несколько минут они молчали. Сон, к внутренней боли Чимина, ушел, оставляя после себя лишь разбитость, усталость и желание сбежать к чертям да хоть в ту же варварскую высокогорную Дракму, чем… Он засопел, пытаясь успокоить себя глубоким дыханием, и наконец, открыл глаза, нахмурившись. — Он даже ничего не написал мне. Ни слова. Ни амулетного сигнала. А если бы!.. Ц… — он разочарованно отмахнулся сам же от себя, решая все претензии и недовольства приберечь не для случайного слушателя в лице измотанного первого лекаря двора, а непосредственно для их получателя. Чимин имел огромный запас терпения в конце концов, так что решил, что сейчас действительно может отправиться отдыхать. Он ведь не спал пару дней точно — сам даже сбился со счету — а в конце был еще и долгий и тяжелый путь до столицы… Он тяжело поднялся из нагревшегося под ним кресла, но у самых дверей замер. Ни лорды Ма-Юо, ни генерал магических войск, ни приближенный круг советников и министров, ни выученные чиновники, ни даже сам Чимин не хотели, чтобы Чонгук шел очередной кровавой бойней на мятежные восточные племена. Их смешные восстания не мешали править, не влияли на экономику всего королевства, разросшегося с момента вступления Его на престол, но Он… Чонгук, второй сын Чона Ма-Юо Чону, прослывшего глупым, жестоким правителем. Сын Красноглазого Дурака, по слухам убивший собственного старшего брата в младенчестве, чтобы захватить отцовский трон; убивший потом и самого отца… Что ж. Чимин задумчиво оглядел вязь рунической резьбы по камню и с умиротворением положил на нее ладонь. Сухое тепло и сила, собранная в старинном замке сразу приятно защекотали изнутри. Все же он улыбнулся: он был дома. — Получается, он вернется не позже солнцестояния? — все же спросил Чимин с неуловимым следом надежды. Тэхен ядовито и неестественно засмеялся, бася свое любимое «ты провидец, ты и скажи». Почему-то эта давно вошедшая в обиход присказка успокаивала даже сильнее родных стен. Чимин невольно мягко хмыкнул, как обычно, по накатанной отвечая: — Тэ, перестань, я уже много раз объяснял. — Знаю-знаю. Но это все равно звучит смешно, — добродушно усмехнулся он. — Но, да. Наше Величество взял мало людей, поругался со своим генералом на дворцовом пороге, как оказывается, ничего не написал своему драгоценному тебе, и я не сказал бы, что он собирается задерживаться. Думаю, дня три не больше пройдет, как он вернется в Харах. — Хорошо, — скорее себе чем Тэхену в ответ прошелестел Чимин. — Хорошо… — эхом повторил, уже закрывая дверь в малый кабинет, как Тэхен окликнул его снова. — Не хотел спрашивать, но раз ты зашел. У нас будет добрая весна? «Трав не хватает… Урожаи кончаются… Крестьянам нужна работа…» — не прозвучал конец его слов. Чимин бросил ему через плечо мягкую улыбку и счел, что может себе позволить коротко глянуть в Грядущее ради ответа для дорогого друга. Он посмотрел: зеленые равнины стояли перед Глазами, голубые северные цветы украшали темные горные склоны, а там, где снег не стаивал, прорастали традиционно северные «снежные» приправы: много острого корня, холодная мята, целебные подснежники редкими кустами. На пастбищах новый выводок жеребят пасся вдоль спустившегося горного ручья, крестьяне были заняты обработкой шерсти, нарощенной белыми овцами за зиму. Пока он словно облетел необъятные исконные северные земли, принадлежавшие роду Чон Ма-Юо уже более десятка поколений, прошло меньше секунды. На губах все играла такая же невесомая улыбка. Чимин поймал ожидающий тэхенов взгляд и как всегда бывает в такие моменты под сердцем его укололо — это был один из тех редких взглядов, что не дрожали перед ним, что не источали страх, робость и покорность или преклонение перед его пресловутым, в сущности, Даром. Как давно привык — к особым для себя людям — Чимин благодарно кивнул, отвечая лишь: «будет». — Тогда все не так плохо, — вздохнул Тэхен и ответил ему уважительным коротким поклоном. — А теперь иди отдыхать, Светлость. Его Величество не преминет казнить весь двор, если узнает, что ты изволил шастать по замку в полуобморочном состоянии. — Полно уж, — рассмеялся слабо Чимин и помахал на прощание, все же закрывая тяжелые двери. Он вдохнул прохладный воздух открытых коридоров внешних верхних ярусов замка и достал из внутреннего кармана тонкий платок, чтобы протереть лоб и выступившие от перемены температур слезинки на глазах. Ноги практически не держали. От верховой езды на протяжении долгих часов болели бедра и спина, но Чимин все же не чувствовал себя до конца спокойным. Он снова прокрутил в памяти всю встречу с Тэхеном, каждое его слово, невербальную реакцию, вздох, сомнение… Чимин не чувствовал себя спокойным, зная, что Король сбежал в незапланированный поход, пока столицей управляет ставленник. В конце концов все приближенные твердили Чонгуку оставить Восток покамест в покое не просто так: в Дракме, единственных воинственных соседях, которые еще осмеливались нападать на Ма-Юо сами, сменялся вождь. А каждый новый вождь, следуя их безумному варварскому закону власти сильнейшим, стремился доказать разросшейся столице Ма-Юо, что северные степи принадлежат вовсе не им, «грязным людям». Так дракмийцы звали магов, что были покрыты рисунками рун, знать, чью кожу оттеняли чистые белоснежные ткани дорогих одежд, воинов, чьи лица становилась бронзовыми под лучами двух солнц, что, наконец, к концу зимы начинали властвовать в небе… Чимин довольно прикрыл глаза, предвкушая наступление теплого сезона. Это было волшебное время в северных землях: снег продолжал лежать, стаивая неохотно, чистейшие реки и ручьи спускались с холмов заполняя высохшие за зиму русла, а белые равнины становились плодоносно-коричневыми, почти черными из-за проснувшейся влажной почвы. В Харахе сменяли ковры, открывали веранды и обновляли настилы кремового дерева, и прячущаяся у подножий гор каменная крепость, способная годами держаться под осадой, превращалась в волшебный легкий дворец, блестящий мозаичными шпилями и пестрыми флагами под все такими же холодными лучами солнц Ма и Юо. Постепенно, Чимин и сам не заметил как, мысли от воображений теплого летнего сезона, перешли к таким же как земля, черным глубоким глазам… По-детски мягким губам, смольным волосам молодого еще совсем правителя. Чимин даже замер, облокотившись на широкий подоконник, выложенный из сохраняющего тепло матово-черного камня. Вид отсюда открывался невероятный: к устью Королевской Пади тянулись степные просторы, покрытые пятнами непроходимого леса, возвышались створами вершины холмов, что сверкали в свете солнц чистыми снегами. Чувства почему-то охватывали Чимина всегда с новой силой, если он возвращался в родной город и родной замок Ма-Юо после даже таких недолгих отъездов как сейчас. Задрожали чувственно кончики пальцев, укололо приятно куда-то в поясницу, теплая волна омыла изнутри и с губ чудом не сорвался слишком нежный для посторонних ушей выдох. Даже стенам Чимин бы не доверил себя такого. Он открыл глаза, оглядывая просторы под косыми солнечными лучами, все еще неосознанно храня на губах теплую, особенную улыбку, предназначенную вовсе не диким, захватывающим дух степям, не величественным, тянущимся к горизонту хребтам гор. Он сардонически усмехнулся: ново ли — Господин и его верный Провидец, полюбившие друг друга больше, чем ждали, могли и хотели. Давно ли такая история почти запретной связи стала редкостью? Стала ли? Слишком много королевств, царств, вольных городов и держав, которые воюют, мирятся, ведут торговлю, живут, влача себя сквозь время, и хранят древние знания и учения. Слишком много способных, хоть как-то посвященных людей… Слишком много соблазнительного — запретного и порочного — в том, чтобы не сдержаться и стать одними из многих… Не знающий поражений амбициозный Король, чье имя вызывает дрожь и страх еще не покоренных земель, и наделенный Даром, служащий по праву высочайшего обещания, его верный Провидец — тот, кого в любом народе боятся и почитают наравне с тёмными, но необходимыми для равновесия мира силами. Чимин уверен, что они не единственные — не первые и не последние; и каким-то странным образом эта его внутренняя уверенность вызывает в нем все еще не утихающее возмущение по поводу того, что он не предвидел им такую слабость. Ни себе, ни своему Королю. Чимин действительно смотрел в Грядущее для Чонгука по первым его зовам, по малейшим приказам, различал детали и мелочи событий до вздохов и взглядов, но ни разу и намека не находил там тому, что сейчас таким бушующим жарким огнем охватывало его сердце и разум, а на душу возлагало неподъемный камень тоски. Потому что в отличие от него самого, любимый его был сейчас не дома. В Харахе на самом деле было почти пусто. Наверняка все чиновники заперлись в каком-нибудь своем зале собраний и подсчитывали результаты чонгуковой выходки, придворные бездельничали за сплетнями, а слуги в суеверном страхе прятались по углам, заслышав, что Его Светлость королевский Провидец вернулся в Харах. Этот древний родовой замок слишком похож был на Чонгука и слишком пуст без него… Он снаружи такой же сухой и суровый, неприступный, отделанный черно-серым камнем толстых стен; с узкими, не пускающими внутрь зимние хлесткие ветры окнами по наружному периметру, и — многогранный, наполненный воздушными светлыми коридорами, теплыми залами, отделанный самыми искусными мастерами, переливающийся редкими драгоценными камнями, хранящий историю, тайны и крепкую силу, пускающий корни на много этажей вглубь — внутри… Однако Чимин не позволяет чувствам одолевать себя дольше. Тоска — последнее, что волнует его в данных обстоятельствах. Как бы и что бы ни говорил Тэхен про «не так плохо», как бы ни расцветали новые территории Ма-Юо, как бы ни радовало приближение теплого сезона и как бы ни богатело королевство из-за пары налаженных торговых путей, Чимин знает все равно — наперед — времена сейчас тяжелые. Это не предвидение, а всего лишь предчувствие, но наверное мать была права и его Дар действительно могущественен, и, как правило, даже мимолетные предчувствия его оказываются правдой. Чимин тяжело вздохнул и продолжил путь, но не в свои покои, как желало бы его тело и как бы не настаивал Тэхен, — кое-что в речах его заставляло Чимина беспокоиться и он бы не смог отдаться целительному сну, пока что. Обойдя еще несколько высоких коридоров, освещенных живыми кристаллами и факелами, Чимин наконец замер у очередной резной двери. В отличие от дверей малого кабинета Тэхена, эти не внушали такого трепета и даже бы внимание на себя не обратили. Подумав, Чимин на всякий случай достал из внутреннего кармана многослойного одеяния простой бамбуковый обод, к половине которого был приторочен кусок грубого кремово-серого сукна крупного плетения. На той части, что не была обращена к лицу Чимина, когда он водрузил обод себе на сальные волосы, потертыми чернилами была толсто выведена руна солнца Ма. Следом Чимин накинул на голову меховой капюшон и, постучав, спрятал руки в длинные ниспадающие рукава. — Да? — молодая девушка, задрапированная в простые серые одежды прислуги, сперва вежливо и любопытно выглянула из щели открывшейся двери, но осознав, кто перед ней сразу же чуть было не упала ниц, вздрагивая от священного испуга и отшатываясь. — О, Богини, Ваша Светлость, священный господин! П-простите, я, я не хотела оскорбить вас взглядом- — Успокойся, дитя, все в порядке, — прошелестел Чимин, перебивая начавшую трястись от страха девушку. Пальцы ее добела сжали косяк двери, а сама она будто вросла в пол. Что ж, думалось Чимину, хотя бы не напрасно он устроил весь этот оккультный маскарад. Еще думалось, что вот в этом они с Чонгуком похожи больше всего: высокомерие и тяжелые отношения с обычаями — никакого почтения, бунтарство и все будто из-под палки, к бесконечному брюзжанию совета старейшин. Смешно было бы хотя бы денёк погулять по замку с открытым ликом: половина бы придворных скончалась, другая бы сбежала в Дракму. Чимину почти смешно. — Довольно преграждать путь Его Светлости, исчезни с дороги, девчонка, — раздался изнутри небольшого кабинета скрипучий низкий голос. Хосок звучал еще более устало чем Чимин и Тэхен вместе взятые; под грудью болезненно закололо — почему же всегда именно он?.. Подождав пока служанка оттает и в поклоне отползет к стене, Чимин тенью скользнул в почти полностью темное, но такое же теплое и уютное помещение. В камине потрескивали дрова, и стены освещала пара толстых свечей, откуда-то из угла тянулся запах цветочной благовонии. Кабинет был скудно обставлен: кушетка, обитая потертым кое-где бархатом (завалена книгами), пустующее кресло подле камина, да жесткий стул у тяжелого широкого стола, заваленного бумагами, свитками, книгами и письменными принадлежностями. Хосок сидел там, над ним — застывшие в глубоком поклоне по случаю появления Чимина — два адъютанта в повседневной форме. Генерал Чон пристально посмотрел на Чимина, без труда находя под скрывающим лицо сукном глаза, и как всегда понял его без лишних слов. А может, просто в отличие от него и Чонгука с большим почтением относился к обычаям. — Вон все. Оставьте нас. Чимин однако поднял ладонь в мягком жесте, и двинувшиеся было воины и служанка замерли не дыша. — Если вы заняты, я подожду, пока вы сможете найти время, генерал. Вы можете прийти в мою приемную, когда освободитесь. Хосок окинул его быстрым оценивающим взглядом. — Нет. Нет, не стоит, Ваша Светлость, — покачал головой он, благодарно кивая Чимину за предложение. Его цепкий хитрый взгляд еще с секунду был прикован к глазам Чимина. После он коротко цыкнул слугам и те смылись из кабинета. Некоторое время Чимин и Хосоком одинаково молча ждали, пока удаляющиеся от кабинета шаги окончательно растворятся и даже ветер под дверями улетит изучать другие коридоры. — Паршиво выглядишь, — вздохнул наконец Чимин куда менее официально и плавными движениями скинул капюшон и отложил на край стола обод с маской. — Рад, что ты наконец вернулся, — вымученно проговорил Хосок, поднимаясь, обходя стол и опускаясь перед Чимином на одно колено. Он низко согнул голову и бережно взял в свою руку ладонь Чимина, в жесте полной преданности и почитания соприкасаясь лбом с гладкой кожей тыльной стороны. — Ох, мой генерал, наш славный парень бросил тебя одного здесь, — сочувствующе протянул Чимин с улыбкой и задержал Хосока, когда тот уже собирался было встать. Приток доброты и почтения к нему разлился внутри как всегда неконтролируемо и широко. Движения Хосока говорили о многих ночах, проведенных без сна, о тяжести свалившейся на него ответственности, об истощающихся силах. Чимину было больно видеть его таким. Могучий воин, истинный сын Севера и дитя зимы. Чон Хосок будучи не сильно старше Чимина являлся наставником принца Чонгука уже тогда, когда четырнадцатилетний предсказатель лишь переступил порог Хараха. Мастер военного дела и по-настоящему сильный маг. Он обладал знанием, мудростью, преданностью и верностью, о которых правители могли лишь мечтать. Его решения, гибкий ум и милосердие не раз служили королевству так же, как невероятные его умения и магическая мощь. Чимин ценил его и за это, но особенным его делало иное. Ни разу за все их знакомство Хосок не посмотрел на него тем, вгоняющим Чимина в отчаяние и скуку взглядом, полным дремучего незнания, какого-то доисторического, варварского трепета, одновременной боязни на грани желания убить, и превознесения на грани того чтобы при одном только виде силуэта его падать ниц… Чимин всем сердцем был признателен Хосоку и относился к нему с немеренным, почти священным для себя уважением. И он знал, что готов для своего генерала на все, что в его силах, лишь бы ему не было настолько тяжело. Чимин положил свободную руку воину на плечо, поглаживая жесткие мышцы под кроем простой мягкой рубахи, прошелся пальцами выше, едва массируя шею и забираясь в короткие волосы на затылке. Забывая про свою изможденность, Чимин приблизился на полшага, позволяя тяжелой голове упереться ему куда-то в живот, и положил обе ладони на затылок, продолжая поглаживать и прижимать к себе, делиться своей особенной аурой, которую уж такие как Хосок могли различить в окружающем воздухе. В конце концов, Чимин был утомлен дорогой, да парочкой незначительных дел, что уже завершились, а вот Хосок все еще продолжал нести бремя доверенного лица самого Короля. — Тебе следует отдохнуть. Сколько ты уже не спал, мой генерал? — прошептал Чимин, нежно глядя на темноволосую макушку сверху вниз. — Я не считал, солнце. Сам знаешь каково приходится, когда Чонгуки выкидывает такие фортели, — Хосок даже цыкнул со слабой усмешкой, но она улетела с тяжелым выдохом. Руки его безвольными плетьми повисли вдоль тела. — Дозорные доносят, что за блокпостами в Высоких Пиках неспокойно со стороны Дракмы… Я разрываюсь между обходом или полноценной вылазкой, чтобы быть наготове если они- Или лучше напасть первыми, чтобы предупредить- — Тш-ш… Я понимаю, — кивнул Чимин, — я понимаю, — и с довольной улыбкой все же скользнул пальцами правой руки на самое основание генеральской головы, надавливая более ощутимо чем до этого. Он был не силен в магии — обычной магии — даже самой бытовой, и даже рун на его теле не было начертано, но кое-чему он успел научиться за время дружбы с Тэхеном, который иногда хоть и любил поворчать, был дружелюбным и напоминал Чимину мальчишек, с которыми он играл еще у себя на родине. Мягкая волна свежести и энергии разлилась по хосоковому телу как только Чимин сосредоточился. Не так сильно и внушительно как хотелось бы, но теперь Чимин хотя бы мог с уверенностью и без всякого Дара сказать, что горе-ставленник дойдет до своих покоев, а не провалиться в скудные часы беспокойного сна на жесткой кушетке в тесном кабинете, увешанном наводящими мурашки магическими текстами, забытыми рунами и всякими амулетами со всех уголков завоеванных территорий. — Не стоило, милорд, — произнес Хосок тихо, жестко, но все равно благодарно. Он увереннее повел плечами, как будто впервые за сутки находя силы вдохнуть полной грудью. Чимин еще пару раз провел между прядей спутанных волос, прежде чем генерал с новыми силами поднялся на ноги. Выпрямившись, он все же наконец оттаял, сверкая улыбчивым взором, и крепко схватился за чиминовы плечи, чуть тряся его, вертя и разглядывая с привередливостью строгой мамочки. — Да ты сам, когда последний раз-то спал? Нехорошо, милорд, очень нехорошо, хочешь чтобы наш ненаглядный мальчик поубивал половину двора, как только обнаружит круги под твоими прекрасными глазами? — с иронией протараторил Хосок и даже привычным учительским жестом потрепал волосы на чиминовом затылке. Чимин только и мог что устало выдохнуть да довольно отметить, что такой генерал Чон нравится и привычен ему гораздо больше, да и уверенности в завтрашнем дне тоже побольше вызывает. Он только развел руками. — Не мог не повидаться с тобой, когда Тэ-Тэ сказал, что ты сейчас ставленник. К тому же хоть кто-то должен отправить тебя спать. К тому же я не могу этого не сделать как единственный, у кого по воле Короля больше власти. — Чонгук сделал бы тебя ставленником, будь ты в Харахе. Но по-моему он был даже рад, что ты уехал с делами в Ривельгейт и не застал этого его… Этого. — Хосок махнул кистью руки, тяжело вздыхая, и вернулся за стол. — Я знаю, — тоже вздохнул Чимин, нехотя задумываясь. Мысли лениво и беспокойно кружились в голове, так и не формируясь во что-то мало-мальски осмысленное, но все равно вызывали беспокойство и тяжелую усталость. Чимин поморщился. Надо было заставить себя отложить уж эти думы на потом. Главное — Хосока — он уже проведал и на сейчас выполнил все дела, которые нашел для себя важными по приезду. — Я не- — Не надо, — снова отмахнулся Хосок. — Не говори мне ничего. Когда солнце всего королевства начинает оправдываться, я чувствую себя ужасно. А так, даже без провидения, все было примерно как и всегда. С каждым словом Хосок тяжело хмурился и прямо на глазах менялся. Его тридцать три и обычно вполне улыбчивое красивое лицо, хитрый острый взгляд покрывались холодной и непроницаемой коркой. Суровость и жесткость проступали в каждой поре, показывались морщины, он казался старше и тверже, тень, отбрасываемая огнем камина на стену, казалась гуще и чернее. Чимин даже чувствовал, как начинали тревожить воздух руны начертанные почти на всем его теле. К сожалению, в этой хмурости и тяжести мыслей он был согласен с генералом. Сердце вновь болезненно отяжелело. Предчувствие не первый раз за последние луны твердило ему о чем-то темном, надвигающимся, как и любое бедствие, из неоткуда и когда не ждали. И теперь, как не хотел бы он всего лишь злиться на своего Короля за необдуманные и резкие поступки, за новые реки крови и за то, что не предупредил, — Чимин знал, что на самом деле тревожило его совсем иное. Предчувствие — не провидение — простое и глупое предчувствие, доступное обыкновенному торгашу на рынке, даже глупому сыну мясника или юной купеческой девице, что грезит лишь об удачном замужестве. Предчувствие, которое обычно помогает хозяйкам выбрать свежие продукты или подсказывает степным фермерам заготовить побольше хвороста и жира на зиму… Как не хотел бы признавать его существование Чимин, оно терзало его еще до отъезда в Ривельгейт, еще даже раньше. …Продолжались пограничные стычки с Дракмой, военный совет чах над красочными картами земель, приезжали без конца с докладами ставленники и лорды завоеванных территорий, Ма-Юо потихоньку обрастало мощью и богатством, какого еще не случалось в былой его истории, а Чимина как будто затягивало туманом — неосязаемым, дающим видеть всё вокруг, но уже забравшимся к нему в глотку. Он редко когда хандрил на почве предчувствий так долго, но уже — сколько лун успело пройти, как он впервые заметил этого маленького червя внутри себя? Вот из нового похода вернулись Король и его генерал. Вот снова Чонгук приказывал лорду Ким Тэхену вернуться к должности своего первого мандата, и вот тот вновь просил милости не возлагать на него боле эту честь. Вот приходили от лазутчиков вести о новом перевороте в Дракме, вот собирался малый совет, чтобы избрать тактику на сей раз, и вот Чимин той же ночью смотрел в Грядущее, не находя там ничего из ряда вон и предсказывая своему Королю очередную победу, почти бескровную. Вот после очередного тяжелого дня, перехватывая его запястья мягко и игриво, Чонгук целовал его руки и уводил из рабочего кабинета, чтобы разнежить на шелковых простынях королевской постели. Вот Чимин ловил себя впервые за долгое время на том, что даже под мерное сопение любимого сбоку не может заснуть… Вот оно. Почти четыре луны назад, когда начал таять первый снег на равнинах, получается. Довольно много — особенно для простого предчувствия. Если бы он только, хотя бы, знал и понимал куда следует смотреть и где искать причины?.. Это тебе не глупые стычки с Дракмой, которые в потоках Грядущего мелькают очерченным алыми знамёнами — тут либо процеживать через себя весь Поток от завтрашнего дня до конца мира, либо ждать, когда провидение даст больше подсказок, когда сработает тот самый Дар в истинном смысле своем. Хосоку не требовалось вслух говорить, что за последний год, прошедший в переговорах, войнах, походах, снова войнах и снова переговорах, Чонгук начал меняться. Не так как меняются люди обычно на протяжении жизни: становясь мудрее, переживая быт и выходящее из быта, старея, переосмысливая свои убеждения или открывая новые истины. Чонгук менялся незримо, мимолетно, но в то же время неоспоримо и слишком резко. Страшнее всего для Чимина было то, что он не понимал, как. Не понимал, куда и что. И к чему это приведет. Он не видел этих перемен раньше, и, даже попроси кто сформулировать в чем они, — не смог бы… Но если и Хосок замечал, и самому Чимину было неспокойно… Чимин был почти уверен, что это не тот случай, когда стоит надеяться на лучшее, а стоит — готовиться ко всему, и по наступлении настоящего просто принять его таким, какое оно есть. Что бы это не значило для Чонгука. Он внезапно почувствовал, что еще чуть-чуть и изможденное физически тело не выдержит и морально, подводя под монастырь душу. Слезы горячей волной подобрались слишком близко к горлу и Чимин отрывисто повертел головой. Это было неизбежно. Та, незамеченная в свое время слабость, робкая и хрупкая, теперь обреченная, разросшаяся крепкими цепучими корнями и ветвями, почти уродливая, не будь она такой волшебной и прекрасной. Чон Чонгук был не только Королем — Господином, которому Чимин поклялся служить до своего последнего вздоха или пока сам Господин не отлучит его; даже не просто служить, быть его глазами и внутренним голосом — и даже так. Чонгук был не только Им для Чимина Провидца — Чонгук еще и забрал его, в сущности, слабое, человеческое сердце. И отдал свое взамен. И оба они всегда знали, на что обрекли себя, не найдя сил отказаться друг от друга. Словно почувствовав неладное, Хосок снова поднялся с жесткого стула и подошел к Чимину достаточно торопливо. — Ничего страшного тем не менее не случилось, милорд. Это вовсе не первый раз, когда Его Величество поступает так. К тому же мы с тобой знаем, что Грядущее не всегда Настоящее, — на грани различимого произнес Хосок почти на ухо. Он снова бережно взял чиминовы пальцы в свои, сухие и шершавые, и в коротком, но уверенном жесте поднес к губам. — Ты нужен ему сейчас больше всех нас, так что оставь разбираться с этим мне. Последний раз, когда я отговаривал его от нынешнего похода, я на секунду допустил, что он может убить меня, если я не прекращу перечить, так что- — Наша служба ему в том, чтобы перечить, — слабым эхом отозвался Чимин, сжимая в ответ хосокову ладонь и зажимая замок между ними. Он чувствовал исходящую от него поддержку, куда более глубокую, чем выражали его слова. Чимин чувствовал, что, пусть и не так как он, и не столь глубоко и отчаянно, но Хосок любил Чонгука и дорожил им и его благополучием не меньше. Искренне, не как верный слуга своего Короля, а как друг, учитель — по зову сердца, болящего из-за того, куда катилось настоящее. — Я говорю для того, чтобы попросить тебя не… Не принимать не его сторону. Он будет в бешенстве, если и ты начнешь.. Каким бы черствым и жестким он не становился на протяжении последних лет, как бы не возмужал за пройденные войны, ты лучше меня знаешь, что ругаться и ссориться с самыми близкими ему людьми ему невероятно тяжело. Его это ранит, наверное, даже сильнее чем нас. Чимин горько выдохнул, прикрывая глаза. Слишком много того, о чем сам он тихо и одиноко волновался ночами и днями, было озвучено тающим хосоковым голосом. — Я никогда не приму не его сторону, мой генерал, — выдохнул Чимин. — И ты тоже. И я запрещаю тебе думать, что ты — на другой. Ты последний, кого он все еще слушает из командования и совета, ты научил его всему, с чем он идет сейчас по новым землям. И если воля Богини Солнца такова, что ему суждено пройти через подобное внутреннее испытание, мы должны быть подле него до конца. Должны не позволять подчинить себя, делая бесполезными куклами. Такие нашептывают ему сейчас обо всех соблазнах положения правителя столь большого числа богатых земель… Все это они говорили слабым шепотом, потому что такие разговоры страшно было доверить даже воздуху в запертом кабинете — не то что иному человеку. — Я знаю, солнце. Будет так, как ты прикажешь… — Хосок помедлил, глядя задумчиво и отстраненно в укрытый ковром пол, а после добавил еще тише: — Но также я и знаю вас обоих очень давно, я видел, как вы росли, как становились теми, кем стали ныне, — Хосок замолчал, не договаривая самого важного, что увидел наверняка он и он один — что пропустил сам, казалось бы, провидец. Он выдохнул; они оба понимали, что осталось среди невысказанных слов. — Я знаю, что ты огорчен не меньше меня, что ты злишься, обижаешься или хотя бы просто недоволен, но… Позволь говорить только мне. Позволь ему не соглашаться, спорить, гневаться и ругаться только на меня за неугодные его воле слова. — Ты так любишь нашего Чонгуки, Хосок, — неожиданно довольно жестко для себя произнес Чимин и в порыве крепче сжал чужую ладонь. — Ты даже не представляешь, насколько ему повезло с таким наставником и первым генералом как ты. Но ты и правда любишь его так сильно, что даже готов избаловать? — лукаво спросил Чимин, но быстро хитрая улыбка сошла на нет, когда он, подумав, все же решил сказать: — Я не думаю, что должен молчать сейчас. К тому же я итак вообще последний человек, чтобы потакать воле нашего Величества. Таково наше бремя и именно поэтому мы последние люди в этой крепости, кого он еще слушает. Чимин вдохнул и облизнул губы, добавляя то, что до этого осмеливались лишь шептать завистливые сплетники: — Чонгук все же не его сумасшедший отец. Он далеко не идиот и не дурак, чтобы предаваться пустому кровопролитию по прихоти своей. Будь он таким как рисуют проклятые шептуны из своих нор, и ты, и я, и даже Тэхен, какими бы друзьями детства они бы не были, уже давно висели бы на парадном въезде в Харах в назидание. — Милорд… — Я знаю, чего все боятся, мой генерал, — Чимину было больно и самому говорить столь жестко, но на поддержку он был обязан ответить поддержкой. Он чувствовал, что именно пугало его генерала (и его Короля) и его самого… И он также чувствовал, что должен сказать все до конца, пока Чонгука нет в стенах замка. Он положил ладонь на хосокову щеку и: — Все боятся пророчеств, даже неизреченных, даже ходящих по королевству пустым преданием о предках, потому что заведено думать, что пророчествам свойственно сбываться… Но Грядущее это лишь Поток, мой генерал. Неизбежный, но и всегда оставляющий надежду. Провидение не рок как проклятие, оно лишь указывает, куда Поток несется по воле событий… Так что не будем отчаиваться пока. И уж тем более паниковать в солнечную погоду. И он не смог. Витиевато и туманно пересказал то, чему учили его, но не смог сказать. Сказать того, что собирался на самом деле, того, о чем сам не раз думал и того, чего, он всегда знал, в тайне ото всех страшился и сам Чонгук. Больше всего. Где бы был день тот, когда обреченные кровавой историей о наследии рода своего, наследники не вели бы всю жизнь борьбу со страхом пред роком и неизбежностью продолжить линию, разделить участь? Пусть на деле Провидцы крайне редко изрекали подобные пророчества. Пусть родовых проклятий на деле существовало так мало… Хосок коротко кивнул и долгие минуты они молчали: каждый о своем и оба одновременно об одном и том же. Чимин был рад думать, что, возможно, Хосок знает, что именно он не нашел сил сказать. — Вообще я собирался сказать тебе, милорд, что что бы он не творил- — Да… «Крылья нашего принца простираются до Южных Морей», а их пока не видать, — Чимин хмыкнул. — Пожалуй, лучшее мое провидение из самых непонятных. Однако Хосок даже не улыбнулся и излюбленную их узким кругом доверенных лиц шутку пропустил, произнося еще тише и тверже, чем всё до этого: — Чтобы он не творил, он всегда будет возвращаться к тебе, милорд. Даже если солнца упадут на равнины, а горы встанут пиками вниз. Казалось, все звуки исчезли из замкнутого пространства. Словно обухом, этими словами Хосок огрел его по голове и даже по всей спине. Не к лицу Чимину было так теряться и так пораженно замирать на месте, но, как теперь, он больше не мог сдерживаться. Наверное в этом и правда заключалась сила магии: на душе вдруг начало становиться спокойнее, несмотря на потрясшее его откровение, сила которого возросла от произнесения вслух. Тревога отходила на второй план и давала вдохнуть полной грудью. Чимин по-настоящему ощущал теперь тепло дома, сонливость вновь приняла его в свои объятия, а на душе из неприятного осталась лишь тоска из-за грядущей ему холодной и пустой постели, что ждала его в его зачарованных покоях. — Пойдем, милорд. Я провожу тебя и, клянусь Величеством, сам тоже пойду отдыхать, — Хосок улыбался. Словно не было того неприятно скребущего витиеватого шепота, что позволили они себе из-за волнения. Чимин согласно кивнул и вернул на места маску и капюшон. — Ты, пожалуй, достаточно без сопровождения сегодня шастал по замку. — Зато я прогулялся. Все же здесь невероятно красиво, особенно на внешних террасах, тем более на верхних. Тем более когда такое чистое небо. — Вот говори об этом Чонгуку почаще. Иногда мне кажется, что он перестает обращать внимание. — Нет-нет. Перестанет — потеряет силу половины природных рун: тут его упертость играет на нас. Внимание к деталям слишком полезная штука для вашей этой магии, — коротко засмеялся Чимин, за что получил дружеский толчок в бок. Налет суеверной неизбежности совсем оставил его, так что зевая он даже спросил: — А что, неужели совсем никто не перечил Чонгуку на сей раз с походом? Даже эти самодовольные бароны Долины?.. Хосок на миг помрачнел, бурча себе под нос с раздражением: — Боятся оказаться на плахе или еще хуже — в подвалах крепости Лийо, оттого и не перечат. Авторитет Чонгука уже давно неоспорим среди союзников, а слухи о его нравах и методах все так же исправно делают свое дело среди врагов. Чимин поджал губы в немом согласии и с принятием вздохнул, позволяя генералу взять себя под руку и повести сквозь ветренные коридоры замка. В конце концов таков был их мир, таково было королевство Ма-Юо, и даже обретшее было силу предчувствие ни в коем разе не должно было мешать Чимину вдыхать полной грудью свежий, еще морозный воздух. Хосок был прав: такое поведение Чонгука было не первым и наверняка не последним, а значит обычным, а как знатных, обученных грамоте и мудрости людей, обычное не должно было их страшить… Харах действительно был почти пуст: наверняка не только высшие приближенные выкатывали губу на очередную королевскую причуду — однако до других дела быть не могло. По дороге сквозь тайные двери и скрытые коридоры, в которых Хосок отлично ориентировался, он с усмешкой все же рассказал, как Чонгук собрал отряд вопреки вою чинуш и бюрократов, как мерзкий казначей одного из новых городов на Юге пытался блеснуть перед двором своей силой убеждения, но получил только звонкий чонгуков смех, приказ переквалифицироваться в рыночные шуты и более чем пугающую шутку про покои в крепости Лийо… У Чонгука было своеобразное чувство юмора, что в свою очередь ужасно забавляло Чимина. И его одного, пожалуй. Жизнь текла своим чередом. И к моменту, когда Чимин оказался перед дверьми своих покоев, окруженный стайкой его личной свиты слепых неприкасаемых Сестер, он чувствовал лишь, что одолевает его тягучая любовная тоска — приятная, когда знаешь, что она не продлится даже до новой луны.