The ocean eyes / Глаза океана

      Он плывет сквозь толщу воды, не зная усталости.              Откуда она может появиться, когда он и есть океан?       Когда его руки — это сила течений.       Когда его мощный хвост помогает лавировать среди слоев вод.       Когда его очи видят в самой глубокой тьме, потому что они и есть глаза океана: светящиеся в темноте и различающие каждую деталь.              Он — вольный, свободный, сильный.       Ему доступны все знания этого водного мира просто потому, что он — сам часть этого мира, поэтому живет с ним в гармонии.              Но иногда он выбирается на поверхность, потому что ему всегда было любопытно, что там, наверху. Его родня с непониманием относится к этому желанию, но, по крайней мере, ему не запрещают, поэтому сейчас Мью сидит на камне, что возвышается посреди бушующего океана, и смотрит, смотрит, смотрит.              Его не пугает активная стихия, потому что он — часть ее, а его голос способен как вызвать бурю, так и успокоить ее. Но он это делает только в том случае, когда знает, что это не нарушит равновесие водного мира, иначе это грозит ему наказанием от достаточно строгого отца, а вот этого он бы точно не хотел.              Да и чего ему бояться? Волн? Ветра? Он просто уйдет под толщу воды одним прыжком, и уже через несколько мгновений вокруг будет только тишина и чуть мутная из-за шторма вода.              Сейчас же он с любопытством смотрит, как с непогодой сражается какое-то судно. Вот и что оно тут забыло? Неужели случайно отошло далеко от берега, а теперь его увело за собой течение?              Мью, ведомый тем самым природным любопытством, подплывает ближе и видит: так и есть, это не грузовой корабль, которые часто тут проплывают, проседающий из-за веса, а небольшая яхта, на которой… всего один человек? Но обычно же целая команда на таких суднах, тогда почему…              Он видит, что этот человек изо всех сил сражается с ветром, пытается выставлять паруса, но те вырывает у него из рук потоком воздуха. Мью как будто даже ощущает отчаяние, что исходит от этого парня, его упорство и стремление справиться со стихией, но также и страх, потому что люди так чужды океану.       Те это тоже чувствуют и боятся.              Он не должен вмешиваться.       Он не должен.       Он не…              Парня смывает за борт волной, и он почти дергается, чтобы рвануть за ним следом. Почти, потому что видит, как чужие руки судорожно цепляются за веревки, за все, до чего могут дотянуться — упорству этого человека можно только позавидовать. Мью, затаив дыхание, наблюдает, как тот из последних сил пытается удержаться на своей лодке, но…              Но силы человека не бесконечны, и он не может выстоять против мощи океана, который сейчас вошел в свой пик и буянит так сильно, что даже Мью становится не по себе. Словно стихия хочет намеренно уничтожить и эту яхту, и этого бедное существо, что попало в ее сети. Но Мью знает: природа ни на кого не держит зла — та просто не знает, что это такое. Все, что имеет значение — это гармония и равновесие, ведь за каждой бурей наступает штиль и хорошая погода.              И не страшно же, если он чуть-чуть этому поможет?       Правда?              Мью прислушивается и всматривается: нет, ему нельзя вмешиваться в эту бурю, потому что она восстанавливает равновесие, слишком давно была последняя в этих краях. Но… все же он почему-то понимает, что должен что-то сделать, иначе будет неправильно.              Таких, как он раньше называли сиренами, потому что своим пением они могут делать очень многое: и управлять погодой, и сводить с ума людей — так те думали раньше. А еще русалами — за хвост вместо ног. А древние греки — тритонами и считали их сынами Посейдона и Амфитриты за необычный внешний вид, древние римляне — Нептуна и Салации. Но суть это не меняет, потому что Мью — не человек и никогда им не был, зато у него есть возможность немного помочь — и он ею воспользуется вопреки здравому смыслу и запретам.              Его песня к океану — всегда особенная, каждый раз уникальная, потому что океан — живое существо, у которого может меняться настроение, поэтому слова он подбирает тщательно и осторожно, хотя они сами возникают в его голове и складываются в песню.              Возьми мои мысли и мою боль,       Как пустая бутылка вбирает в себя дождь,       И исцели.              Возьми мое прошлое и мои грехи,       Как пустой парус принимает ветер,       И исцели.              Водная пыль не дает ему четко видеть, но его голос с каждой секундой крепчает, а шторм успокаивается, а ведь этого он и добивался.              Возьми мое сердце и мою руку,       Как океан принимает в себя грязные пески,       И исцели.              Шторма больше нет, все, что их окружает — это волнение мутной воды, и теперь Мью может броситься на помощь. Он легко ориентируется в воде даже в полной темноте, поэтому уходит всего несколько минут, чтобы отыскать безжизненно обмякшее тело, которое уже не борется со стихией, а сдалось ей на милость. Он только надеется, что не опоздал…              Дотянуть парня до берега — не сложно, его тренированное тело может и не такое, а вот что делать с ним дальше, Мью не знает, поэтому растерянно оглядывает неподвижного пострадавшего и пытается сообразить. Наверное, этому человек нужен воздух? Тот же не может дышать водой, как это делает он сам? И, вероятно, наглотался жидкости, пока был в океане.              Мью аккуратно переворачивает парня на бок и осторожно стучит по спине: может так вода сможет выйти из него? И правда: потоки жидкости начинают струиться изо приоткрытого рта, поэтому он радуется: он все правильно делает. И продолжает аккуратно похлопывать по спине, ожидая, пока вся вода не выйдет. К сожалению, тут его голос бессилен — этого количества жидкости слишком мало, чтобы она откликнулась на его песню, но ему и правда почему-то до боли не хочется, чтобы этот мальчик, такой тонкий и бледный в его руках, умер.              Он поворачивает парня обратно на спину, когда вода перестает течь, и на мгновение зависает, пораженный изящной красотой этого почти белого лица, темнотой ресниц, что веером лежат на бесцветных щеках, и полнотой красивых, пусть и немного синеватых губ. Взгляд на последние наводит его на мысль: если вода вышла из этого тела, то ее нужно заменить воздухом.              Мью зависает, потому что не знает, как это сделать, поэтому проходится пальцами по лицу, пока случайно не касается этих манящих его губ, которые чуть приоткрываются под давлением на них.       А что если…              Он мало знает о людях и их строении, но почему-то думает, что дышать они могут и ртом тоже — как он это делает с водой. Поэтому аккуратно давит по обеим сторонам от рта, чтобы тот немного приоткрылся.              Ну вот, теперь воздух должен туда поступать, правда?       Дыши, человек.       Живи.              Но тот его не слышит и продолжает лежать жуткой неподвижной массой на берегу, вызывая страх. Мью утыкается лицом в ладони: думай же, думай! Все в природе взаимосвязано — не может не быть выхода! Ведь даже буря — это единение противоположностей, ветра и воды, а они почти несовместимы друг с другом.              Ветер!       Вот оно!              Если человек не может сам взять воздух, то надо ему его дать. Он смотрит на приоткрытый рот, неловко придвигается к парню поближе, делает непривычный ему вдох воздуха и прижимается губами к чужим губам, чтобы создать мини-ветер между ними, чтобы донести этот воздух тому, кто без него умрет.              Губы парня безжизненные и холодные, неподвижные под его собственными, но он не оставляет попытки: вновь и вновь пытается вдохнуть воздух в это аморфное тело, приникая ко рту, который… начинает под ним дрожать? Неужели получилось?              Мью делает еще несколько выдохов, пока парень под ним не закашливается и не заваливается на бок, чтобы извергнуть из себя остатки морской воды и потом поднять на него приоткрытые глаза:              — Что случилось…              — Твоя лодка перевернулась, ты тонул, — он шепчет в шоке, что все удалось — он и правда спас человека.              Но потом осознание накрывает его полностью, и Мью в ужасе отшатывается: никто не должен видеть его на берегу — люди не должны знать, что все легенды о русалах реальны! Этого ему точно никто не простит, поэтому он в спешке на руках ползет к воде, чтобы та скрыла его хвост от начинающих открываться глаз этого человека.              — Что случилось? Ты куда? — Тот жмурится и все еще пытается откашляться.              — Я… Мне… Мне пора, да, пора.              — Погоди! — Парень приподнимается на дрожащих руках. — Ты спас меня, я хочу тебя отблагодарить.              — Не надо, мне ничего не надо, — Мью отчаянно трясет головой. — Там, наверное, еще остались в воде люди — я поплыву проверить.              Он точно знает, что там никого нет — этот мальчик был один, но ему нужно скрыться — и как можно быстрее. Но тот пытается его остановить:              — Но как тебя зовут? Как мне тебя найти?              — Мью, — это он, пожалуй, сказать может. — Но не надо меня искать, правда.              — Но как я смогу тебя снова увидеть?              Правильный ответ — “никак”, но почему-то язык не поворачивается так сказать, поэтому Мью в отчаянии шепчет:              — Я приплыву на этот берег через несколько дней. Если хочешь — приходи.              Теперь — изо всех сил плыть подальше от этого человека, который вслед кричит ему:              — Галф, меня зовут Галф! И я обязательно приду!              Но сам-то он прийти не сможет, потому что ему нельзя видеться с людьми и нельзя выдавать себя — это правило просто незыблемо, и он даже думать боится, что будет, если он его нарушит.              Но это странное имя, Галф, так греет изнутри, что он невольно улыбается, когда плывет в самую глубину к себе домой.