Скотт Каан: Как фотографировать голых мужчин

Внезапно, с сексом все становится проще. Неожиданное открытие для Скотта. Секс больше двух раз обычно подразумевает… Скотт ненавидит это слово… отношения. Иногда взаимные обязательства. Или что еще хуже — разговоры и планы. Как мы проведем эти выходные? Не купить ли мне новый коврик в гостиную? У моей семиюродной кузины сегодня юбилей, нам нужно там быть. Почему мы всегда ездим в один и тот же супермаркет и когда ты познакомишь меня со своими друзьями? Но сейчас все иначе. Как будто уходит внутреннее напряжение, раз за разом возникающее, когда режиссеры кричат «Стоп!» Те пять минут, когда он — Дэнни, переходящий от метки к метке, у Скотта все прекрасно. Те двадцать, когда он — Скотт, не давали нормально дышать. Алексу не нужны особые приглашения. Долгие маневры вокруг да около. Только едва заметный кивок в ответ на вопросительный взмах ресниц и приподнятую бровь. Ничего странного в том, что два ведущих актера желают лишний раз прорепетировать сцену перед завтрашней съемкой, все знают, насколько серьезно Алекс относится к работе. Как у него получается выходить на площадку абсолютно готовым и полностью… МакГарреттом — для Скотта до сих пор загадка. Нет, они не манкируют пятничными посиделками с группой. Во-первых, это было бы слишком высокомерно и неприлично. А во-вторых, среди коллег действительно установилась приятная атмосфера, и Скотт знает по опыту — если все развлекаются и получают кайф от процесса, результат будет хорош. Он только надеется, что это не слишком быстро превратится в рутину. И у него всегда есть идеальная отговорка. Имя отца вызывает благоговейный трепет и производит впечатление на всех. Всегда. Часто это безумно бесит, но когда нужно — срабатывает без осечек. Достаточно пристально взглянуть на телефон, словно извиняясь, сказать: — Папа звонит, — и это повод исчезнуть с самой важной вечеринки без прощаний или расшаркиваний, быстро направляясь к выходу и держа телефон возле уха. Папе не стоит знать, куда, а главное, зачем после этого направляется Скотт. Но стал бы тот расспрашивать ― он не смог бы соврать. У них с Алексом секс. И, блядь, Скотту это нравится, хоть засудите его! И даже дом не вызывает отвращения — чужой, чужой, но с массой удобных горизонтальных поверхностей, маленькой кухонькой и огромной спальней на втором этаже. И до ужаса примитивный код сигнализации, придуманный для них Алексом — «726889», складывающийся в буквы «Scotty» — нравится. Жалюзи на окнах, почти не пропускающие свет снаружи. И тонкий запах кондиционера для постельного белья. Может, действительно стоит позвонить отцу, но Скотт спохватывается в последний момент — в Лос-Анджелесе уже за полночь, и смешивает два коктейля, не решаясь отпить, пока Алекс не открывает дверь, громко звеня брелоком с ключами. — Тебе правда звонил Джеймс? Охренеть. Немного не то, что хочется услышать от шести футов загорелых мышц, пахнущих свежим потом и остатками грима и сверкающих широчайшей улыбкой. Нет, он любезно простил бы это кому угодно, но только не тому, с кем собрался трахаться в… дайте-ка подумать… наверное, раз двадцатый. Что-то около того, да. Со Скотта разом слетает все, что хоть как-то можно было назвать романтичным настроем, и вместо того, чтобы протянуть Алексу коктейль, он сам отхлебывает большой глоток из его стакана. Если бы он хотел, чтобы с ними был третий, то просто завернул бы по дороге в соседний бар, найдя там парня или девушку. — Я искупаюсь, ты не против? — спрашивает Скотт, потому что это — лучшее завершение конфликта. Он не желает ни ссор, ни выяснения — о бога ради! ― отношений, ни объяснений, потому что Алекс недоуменно хлопает ресницами, не понимая, что не так. «Все так, все так, мой дорогой, ты просто слишком примитивно устроен для другого континента вообще и для Лос-Анджелеса в частности», — глотает с последними каплями выпивки Скотт, но молчит и отправляется в патио, по пути избавляясь от футболки, джинсов, носков и трусов. Когда он ныряет в бассейн с головой, то ровно на долю секунды ему кажется, что это портал в другой мир. Вода — искусственная, чуть горьковатая и слишком ярко-синяя — все равно спасает от опрометчивых и глупых шагов, хотя Скотту до сих пор не ясно, кому нужен бассейн, когда живой океан в двух шагах. Сделав три полных круга, он выбирается на бортик, найдя там аккуратно сложенное полотенце, рядом с ним — наполненный высокий стакан с коктейлем и полоской лимона внутри и Алекса, развалившегося на шезлонге в одном подобии плавок. — Прости, — издали кричит тот, — не уверен, что тебе понравится «Лошадиная шея». Вкус напитка на самом деле отвратительный. Лучше было бы облизать шкуру дохлой лошади, о чем Скотт без колебаний сообщает Алексу. Тот ржет совершенно непристойно: разводит бедра, спускает одну ногу с шезлонга, пристукивая пяткой по сероватой плитке, укладывает ладонь на грудь и запрокидывает голову так, что над длинной шеей виден только острый подбородок и резкий край челюсти. И синеватые блики неживого света уличных ламп делают его горячее тело похожим на труп в киношной прозекторской. Скотт даже может вообразить неровный Y-образный шрам на его груди и животе. — Мать твою, — орет он. — Ты знаешь где, на хуй, выключается эта подсветка?! Должно быть, выходит совсем истерично. Потому что Алекс моментом слетает с шезлонга, уносится к стене, чем-то щелкает, но спустя долгие секунды наконец-то наступает облегчение: пальмы и кусты переливаются теплыми розоватыми искрами, бассейн становится темно-синим, а большая лампа над входом в дом — приглушенно-желтой. И сам Алекс в этих тонах выглядит иначе: темнее, горячей, с осязаемой теплой волной, исходящей от тела, влажными губами и бездонным взглядом. Скотт забывает про полотенце. Просто выпускает его из рук, парой шагов покрывая расстояние между ними. Притягивает Алекса в поцелуй, сминает губы, треплет волосы, вжимает пальцы в бока, гладит поясницу, задницу, не отпускает захвата, осторожно укладывая через бедро прямо на влажную прохладную плитку. Алекс ведется идеально: чутко отзываясь на каждый нажим ладони, прогибается или отстраняется ровно как нужно, вздыхает и стонет, пока Скотт находит в себе остатки благоразумия, стаскивая вниз полотенце с шезлонга. Скотт сосет так, будто пытается выиграть конкурс на лучший минет в мировой истории. Он хочет, чтобы Алекс кричал, чтобы метался и ловил пальцами его волосы, пригибая и отталкивая голову. Он ждет подходящего момента и, когда тот наступает — когда в промежности уже слишком много влаги и слюны — сует сразу два пальца внутрь. И Алекс вскидывается, с коротким глухим стоном выгибаясь навстречу: — Блядь, да, пожалуйста, — гребаный акцент становится гуще и сводит Скотта с ума. Он плюет на ладонь, похерив презерватив — слишком далеко идти, слишком долго возиться, жаль упустить момент ― и входит резко, наверное, больно, но Алекс распахивает глаза, почти черные, безумные, и тянет его еще ближе, сам насаживается глубже, целует, обвивает ногами, вцепляется пальцами в плечи, и остается только двигаться-двигаться-двигаться, пока общая гонка за оргазмом не придет к финишу. — Что ж, детка, уверен ― ты не забеременеешь, — шепчет Скотт, устало свалившись в сторону. Плитка приятно холодит бок, но стоит сдвинуться обратно хотя бы на дюйм, и там все еще полыхает жар их тел, вероятно, расплавивший землю до самого океана. — Можно тебя спросить? — хрипло шепчет Алекс, когда на полотенце уже начинает чувствоваться каждая складка и пора бы перебраться на что-то менее твердое и более пригодное для отдыха. — Будь предельно осторожен! Только если не о моем отце, — Скотт расслабился и почти не раздражен. — В противном случае я дам тебе номер своего психотерапевта, он явно лучше, чем твой. Тихий смех Алекса похож на шуршание крыльев небольшой птицы. Но целует он так страстно, словно они только что не устроили секс-марафон, пытаясь побить несколько личных рекордов. — Нет, я про другое. Ты вечно таскаешься со своим «Никоном», даже не замечаешь, что не выпускаешь его из рук. Сделал сотни снимков песка, бродячих собак, фруктов на прилавках, парусов в океане, танцовщиц хулу и каждого из съемочной группы. Почему ты никогда не фотографируешь меня? Хреново. Скотту придется объясняться, и это то, что он ненавидит больше всего. Особенно в момент, когда на грудь и живот Алекса легла тень от ближайшей пальмы, словно чужой ладонью накрывая покрасневшую кожу в капельках пота. — Не знаю, детка. Может, потому что у меня к тебе другой интерес? Или я все еще не нашел удачного ракурса? Скотт лжет. И надеется, что Алекс пропустит мимо ушей легкую дрожь в его голосе, если отвлечь его невероятно глубоким поцелуем.