Скотт Каан: Как фотографировать голых мужчин

С нового дня все идет кувырком. Хуже: все просто катится в ад со сверхзвуковой скоростью. Алекс, у которого, несомненно, девять жизней и сорок восемь часов в сутках — иначе как он успевает все и при этом не валится с ног и не засыпает после каждой сцены — затеял со Скоттом опасную игру. А нет бы поберечь нервы съемочной группы. Он принимает такие позы и корчит такие уморительно-томные рожи, словно снимается в любительском порно. Разве что в камеру не таращится. Но даже будь она в руках Скотта, Алекс никогда не стал бы искать глазами объектив — профессионализм так легко не оставишь за бортом. Господи, да у Ала за плечами примерно пара сотен съемок и фотосессий. А облизывать пальцы после еды, чуть косясь глазами в сторону Скотта, и вовсе необязательно. Им еще, между прочим, часа два бегать по жаре в, дьявол их забери, подобии бронежилетов, и нет ни хуя хорошего в том, что от твоего партнера по съемкам тянет смесью антиперспиранта, грима и карри, у тебя — стояк от бесконечных воспоминаний, а градусник зашкаливает за все мыслимые показатели. — Что ты творишь, придурок? — шипит Скотт, когда Алекс проделывает что-то уж совсем немыслимое, — в одних голубых макгареттовских плавках нагибается через спинку скамейки, стоя на ней на коленях. Сплошь — упругие бедра, крепкая задница, черное пятно татуировки над резинкой и голые пятки. У Скотта начинается приступ… очевидно, астмы… когда Дэниел рядом присвистывает: — Вау-вау! Постой так немного, я достану телефон. Алекс слегка поводит бедрами и по очереди напрягает правую и левую ягодицы. Не исключено, что гулкий звон чуть поодаль оповещает: кто-то из ассистентов уронил штатив с отражателем. Возвращается к позе человека прямоходящего Ал с широкой улыбкой. Будто удачно провернувший шалость ребенок. Выпороть бы его. Но если он хотел кое о чем напомнить Скотту — это безусловно удалось. — Постой-ка, Скотти, когда это было? Позавчера, так? Да, позавчера, — Алекс моментально вернулся к своему модус вивенди — кривляется, размахивает руками, мешая девушкам поправлять прическу и грим, и развлекает их дурацкой историей о наступившем на медузу туристе, постепенно завладевая вниманием всех в радиусе пятидесяти футов. Скотт хмурится, но выдавливает из себя оскалоподобную улыбку. Позавчера. Это было позавчера. Алекс точно так же перегнулся через низкую спинку дивана, играя полушариями задницы, пока Скотт истекал слюной и, сходя с ума от желания, искал закатившуюся куда-то смазку. И это совершенно недопустимо. Вывалить наружу настолько личное — это вам не привычные шуточки про секс Стива и Дэнни или групповушку 5-0 на компьютерном столе. Скотт хрустит пальцами, бьет кулаком по ладони, чтобы сконцентрироваться; прикрыв глаза, отдает себя в руки гримеров и все решает, как лучше вправить мозги этому потрясающему австралийскому болвану. Повод подворачивается сразу же: следующим утром, когда они оба свободны и стоят на пороге тренировочного зала. — Даже с больным коленом я выбью из тебя всю дурь, — говорит Скотт и восторженно хохочет, глядя, как Алекс очень серьезно оправляет ги, по всем правилам завязывая белый пояс новичка. — Несомненно, — пожимает плечами тот. — Нужно много раз проиграть, прежде чем выиграешь. Когда-нибудь и я тебя придушу. А потом можем побегать наперегонки. И Скотт, в одних полотняных штанах, что, без сомнения, должно взбесить Алекса, с уважением относящегося к деталям и ритуалам, неспешно идет в зал, разминается, а после раз за разом швыряет Алекса на маты и не дает провести ни один прием. Но и сам не заканчивает атаки ― только обозначает рычаги и узлы, каждый раз орет «Вставай!», будто это не джиу-джитсу, а бокс. И сам заводится от быстрых коротких спаррингов, все резче и неожиданней завершая их. Распластанный на полу Алекс прекрасен. Куртка распахнулась на потной груди, лицо покраснело от усилий, и волосы слиплись жестким ежиком. Если бы у этого дикаря были хотя бы зачатки вкуса, он непременно отрастил бы волосы немного длиннее. Не спрашивайте, почему и зачем Скотт гуглил его старые фото одной бесконечной ночью. Но Алекс встает раз за разом. Уперто, по-макгарреттовски, криво ухмыляется, вытирает рукавом пот со лба, бросается в новую атаку и наконец почти орет: — Давай, Скотти, мать твою! Ты что, жалеешь меня?! Не стоило ему так надрывать голосовые связки. Скотт глубоко кивает и решает, что следующая схватка будет последней. Пока Ал не научится думать в борьбе головой, а не темпераментом — ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Алекс кидается на него со всем рвением неофита и не успевает и глазом моргнуть, как оказывается на спине, цепко оплетенный ногами лежащего под ним Скотта. И это Скотт еще бережет колено! Он сжимает шею Алекса в локтевом захвате, и — ну какой же тяжеленный! — тот выворачивается всем телом, ерзая поясницей по паху Скотта, а спиной в жесткой куртке — по открытой груди. Скотт прилагает не так уж много усилий — уязвимое место у Алекса не сложно найти — вена на шее бьется, словно готова разорваться, и стук его крови пульсирует на коже Скотта, смешиваясь с запахом пота, адреналина, дикого первобытного чистейшего возбуждения настоящего, не игрового боя. Чуть крепче нажатие, доля секунды — и Алекс почти отключается в его руках, обмякая и привалившись еще крепче. И на самом деле это плохо, очень плохо, смешивать благородный спорт и секс, но у Скотта сейчас стоит так, что еще немного и защитный бандаж разлетится в клочья. — Хорошо, ученик, — с трудом выжимает он хохоток, когда Алекс легко хлопает его по бедру, признавая поражение. — Пожалуйста, больше никогда не поступай со мной так, как вчера. С лица Алекса еще не сошли багровые пятна. Он восстанавливает дыхание, прочищая горло, становится на четвереньки, садится на пятки, трет глаза и наконец-то исторгает человеческую речь: — Неужели я совсем тебе не нравлюсь? Звучит совершенно наивно и смешно, и, возможно, дело в небольшом повреждении мозга от удушья, но влажные ресницы часто моргают, губы растягиваются в наивной улыбке, и… ну… каждый, кто работает лицом и телом, всегда знает, как добиться от зрителя нужной реакции. Тем более что Скотт не собирается врать. Ни на секунду не кривит душой, лишь слегка хмурится от тянущей боли, опускаясь в такой же позе напротив: — Ты прекрасен, детка. Иначе какого хрена у нас случилось… То, что случилось? Это Гавайи, я мог найти себе кого угодно. — Но недостаточно хорош для твоего обожаемого «Никона»? Не Джордж Клуни, да? — О, ебаный боже, — Скотт заводит глаза. — То есть, когда я говорю, «да, хочу, у тебя самый охуительный член из всех, кого я встречал» — тебе все еще мало?! Смени психотерапевта — это лучший совет, который все еще актуален. Алекс ловит его руку. Держит крепко, но в глаза не смотрит, изучает какие-то ворсинки на своих штанах, и, блядь, они не должны так натягиваться на бедрах и обрисовывать пах, ему нужно купить ги на два размера больше. — Все просто, — наконец говорит Алекс. — У меня дохрениллион фотографий. Но среди них нет ни одной твоей. Я хочу знать, каким ты меня видишь. Снаружи зала слышны стуки, шорохи и голоса, их время на тренировку истекло, еще миг — и появятся свидетели, и Скотт быстро вырывает ладонь из его руки. На секунду касается пальцами его влажного лба, век, скул, проводит подушечками по губам и обещает: — Ладно, захвачу с собой камеру. Сегодня вечером у тебя. Часов в десять. Согласен? Вместо ответа Алекс одним движением вспрыгивает с колен на полную стопу и улыбается ярко и озорно. Но кивает глубокомысленно, а в глазах — полнейшая серьезность с большой буквы С: — Я буду дома к девяти. Черт бы его побрал. Три года? Наверняка Скотт был безумен, планируя такое. По крайней мере, именно сейчас он хочет, чтобы сериал не протянул и первого сезона, потому что такого дерьма с ним не случалось давненько. И, кстати, Алексу следует поработать над скоростью реакций. Единственный изъян, который видит в нем Скотт. Без шуток. Им не стоило трахаться. Но он уже думает, достаточно ли пленки у него в отеле. Потому что это Гавайи, знаете ли. И даже курьеры здесь работают в три раза медленней, чем на материке. Он делает заказ на полугодичный запас пленки ровно двадцать минут спустя.