Aut vincere, aut mori.

Ратиа не была против того, что я вернулась на прежнее место, она даже ничего особо не сказала, она просто приняла это как данность. Ее не волновало ничего, она была лишена обидчивости, хитрости, чрезвычайной сентиментальности, и прочей белиберды, этого всего мусора, который обыкновенно присутствовал у девочек ее возраста, который составлял пятьдесят процентов личности остальных наших одноклассниц, скажем так. Ратиа просто стала раскладывать школьные принадлежности на парте покомпактнее, освобождая половину для меня. А как она их раскладывала, это вообще отдельная история. Этому она посвящала очень много времени, начиная с той самой минуты, когда приходила перед уроками и заходила в класс, до того момента, как звенела пресловутая шутка Баха, зовущая на урок. Ей было так важно, чтобы все было разложено ровно, правильно, ей был важен порядок. Иногда она добиралась и до моих вещей, которые хаотично валялись на парте, потому что я вытаскивала их в последний миг. В отличии от Ратии, которая, мне казалось, даже и не уходила домой, поэтому всегда была вовремя, я постоянно опаздывала на уроки, мне особенно трудно было поздно ночью оторваться от чего-то невообразимо важного, и ровно так же было невыносимо разделить слипшееся в одно целое веко на два равных — первое математическое упражнение, которое я делала по утрам. Поэтому тонкие руки Ратии, чуть дрожа, перебирали мои шариковые, гелевые и капиллярные, чёрные и цветные ручки, карандаши и так далее. Почему для того, чтобы объяснить, что с ней точно было что-то не в порядке, (хотя она стремилась абсолютно все в нем держать), я использую самые примитивные примеры? Похожих ситуаций было полно. В отличии от меня, Ратиа была очень скрытной, но что-то в ней выдавало то, что на самом деле за этой маской молчаливой задумчивости и организованности она прячет ту себя, что кричит о помощи. Хаос пугал ее, может быть потому, что в нем всегда найдётся правда. Мой хаос тоже пугал ее — моя несдержанность, открытость, наивность, можно сказать, я была кладезью противных Ратии качеств, необъяснимых для неё, непонятных, раздражающих такой выточенный, идеальный ее характер. Но мой хаос поглощает все вокруг, деваться ей было некуда. Я жила и не задумывалась ни о чем, кроме того, что мне нужно к завтрашнему дню прочитать три параграфа учебника истории, решить пять уравнений и все это после того, как несколько часов игры на скрипке пройдутся смычком по моему терпению, искромсав его в мелкие куски. Я приходила домой поздно, как можно быстрее приступала к домашней работе, благодаря некоторым, не буду скромничать, данным, что-то я успевала быстрее, а для других предметов мне нужно было откуда-то достать терпение, которого у меня отродясь не было, и медленно чертить какой-нибудь четырёхугольник, отмечая каждый угол и проводя прямее прямых, прямо прямую диагональ. Все равно на уроки у меня уходило обычно меньше часа, и я могла со спокойной душой читать что-то заумное или писать подражания греческим поэтам, кстати, не всегда гекзаметром. Ратиа же все подчиняла себе, подчиняла время, место, выстраивала идеальную схему, план на каждый день, и, когда я перешла от стадии глубокой неприязни к ней на следующую, «любопытство», мне показалось все это удивительным, некоторое меня даже смущало. Она жила по часам, по расписанию, каждый день делая что-то в определенное время. будто бы целые сутки проходили у неё как в школе, 9:00–9:45 — алгебра, 10:00–10:45, латынь, так же: 17:00–19:00 она делает домашнее задание, после этого 19:15–20:15, идёт на пробежку (каждый день? Я всегда восхищалась такой силой воли!), 20:30–21:30 — чтение…