ОСЕННИЕ СКАЗКИ

      Из-за закрытой двери, из-за пафосной темно-красной портьеры с золотой бахромой доносятся звуки, способные напугать до смерти. Не таких опытных придворных, как Ким Сокджин, конечно, но у Намджуна, к примеру, мурашки по спине ползут. Чего уж говорить о Чимине: у того лицо такое бледное, что ему впору записываться в японский кордебалет или где у них там гейши при дворе танцуют? — Его Величество гневается… — пояснят Сокджин, не оборачиваясь, вошедшему Хосоку на его безмолвный (одной бровью дрогнувшей заданный) вопрос. — Давно? — уточняет все-таки Хосок. — С завтрака, — кивает Чимин, еле разомкнув свои пухлые губы. — Если мы… — Его Величество Король Чон Чонгук Седьмой Младший Неповторимый и Неподражаемый и прочее, и прочее велит войти Верховному Главнокомандующему, — вместе со стуком распахиваемой поспешно двери прокатывается по приемной до боли знакомым голосом Премьер-министра.       Премьер министр Ким Тэхен имеет вид взмокший и испуганный, что вообще-то бывает с ним редко. В последний раз, дай бог памяти Сокджину, таким он видел Тэхёна еще при осаде той приморской деревушки, название которой он не вспомнит тем более.       Сокджин улыбается, ободряюще хлопает пару раз по спине Намджуна и шагает в покои короля.       Его Величество изволит гневаться, развалясь в своем королевском кресле напротив окна. Он вяло отщипывает по ягоде от виноградной грозди и отправляет эти ягоды в рот лежащему у его ног Первому Сиятельному Королевскому доберману Паму (собака любила виноград до умопомрачения и обжиралась его с последствиями, но Король потакал, а кто что скажет против воли Короля?). — Ваше Величество, — коротко кивает Сокджин и едва заметно склоняется в поклоне. — Я вот не могу понять! — взвизгивает Король совсем не по-королевски, — Вот объясни мне хоть ты! Раз уж я такой тупой у вас Король и до меня всё не доходит…       Сокджин вздыхает и складывает руки на груди, готовясь выслушать очередную королевскую истерику. — Как??? Как огромная государственная армия, вооруженная до зубов, не может справиться с одним маленьким монахом???        У Короля краснеет кончик носа, что неизменно указывает на его бешенство. — Да кто он такой, чтобы… — Король закашливается собственными словами и чуток сбавляет тон, — А кто он такой, кстати? — Имя священнослужителя, насаждающего на юге нашего государства новое религиозное учение, к которому примкнули все приморские провинции и готовятся примкнуть срединные земли, нам неизвестно, — смиренно отвечает Сокджин. — Вот тебе надо было обязательно про срединные напоминать, да? — бесится Король. — Ты Намджуна туда посылал? — Глава министерства внутренней и внешней политики Ким Намджун предпринял поездку в храм Святого Медиатора в конце прошлой недели, но вернулся без положительных для нас результатов: духовный лидер религиозного учения Нового Возвращения отказался встретиться с ним. — А его просто арестовать нельзя? — устало опускается в кресло Король. — Просто арестовать и казнить? Нельзя? Всех можно, а его нельзя? — Он лидер религиозного течения, которое втянуло в свои сети половину нашего государства, Ваше Величество. Если мы казним духовного лидера, мы нарвемся на гражданскую войну, равных которой не было в нашей истории вообще никогда, — терпеливо поясняет Сокджин. — Она может привести к свержению монархии и… — Да понял я, — фыркает Король и впивается взглядом в оконный резной переплет, — понял. Не надо про свержение. Чего он хочет? — Он хочет видеть Короля, — раздается от двери чуть скрипучий голос Министра финансов Чон Хосока. — Ты виделся с ним? — вскидывает на него взгляд Король, забыв даже разгневаться за то, что Хосок вломился в королевские покои без приглашения. — Виделся, — кивает Хосок и аккуратно гладит по каштановой спинке Первого Сиятельного Королевского добермана Пама. Сиятельный пес снисходит до фырканья и стаскивает со стола виноградную гроздь. — Его Величеству он понравится. Вы можете даже подружиться. — У Короля нет друзей, — отрезает Его Величество, надменно надувая щеки, — Есть сторонники и враги.       Хосок пожимает плечами. — Может, послать министра культуры? — предлагает откуда-то из-за портьеры Премьер-министр Ким Тэхен, которому входить в покои велено не было, как, собственно, и покидать их, поэтому он принял гибкое решение находиться в преддверии, схоронившись за золоченой бахромой, и действовать по ситуации. — Пак Чимин всем нравится, у него есть харизма, люди его люб… — Пак Чимин болен, — раздается откуда-то из приемной голосом министра культуры. — Он сильно болен и практически не встает с постели. Вряд ли он сможет выполнить волю Его Величество, разве только ценой собственной жизни… — Не надо ценой собственной жизни, — вздыхает Король. — Ладно. Я поеду. А почему это монах не может сам приехать к Его Величеству и испросить аудиенции? Почему монарх в сонме важнейших государственных дел должен изыскивать свободный день и лично… — Он беспокоится за свою жизнь, — немного кровожадно улыбается министр обороны, — и его можно понять.

***

      Кортеж Его Величества Короля Чон Чонгука Седьмого Младшего Неповторимого и Неподражаемого и прочее, и прочее появляется в конце улицы небольшой рыбацкой деревушки к полудню следующего дня. Его Величество изумленно рассматривает разноцветные палатки, разбитые вдоль дороги на обочинах. — Это последователи нового религиозного учения Нового Возвращения, — поясняет Премьер-министр, немного отодвигая занавеску на окне золотой королевской кареты. — Люди целыми семьями съезжаются в эту деревушку, чтобы примкнуть к своему Учителю. Скоро храм Святого Медиатора станет здесь градообразующим предприятием, а сама деревушка превратится в город-миллионник.       Министр внутренней и внешней политики Ким Намджун задумчиво смотрит в свое окно. С самого военного переворота, когда две противоборствующие ветви древнейшей монархии, династии Чон и Мин вступили в решающую схватку, Ким Намджун не видел такого. В те далекие времена, когда половина народа страны встала против другой половины, когда брат пошел на брата, а друг на друга, отец против сына, а мать против дочери, люди вот так же брели по дорогам, разбивали палатки на обочинах в поисках своих, тех, на чьей стороне они хотели быть.       Это было страшное время, и когда династия Чон все-таки победила, а династия Мин, вплоть до самого младшего представителя рода, была казнена, люди, кажется выдохнули с облегчением, радуясь хоть какому-то окончанию страшного темного и кровавого времени.       Ким Намджун не думал, что когда-нибудь увидит еще раз такое, но вот они, люди на дороге и их палатки, и ничего хорошего монархии династии Чон и конкретно ее юному и несмышленому представителю это не сулит.       Огромное зеленое поле у храма Святого Медиатора сплошь усеяно людьми. Их палатки стоят так плотно, что приходится протискиваться между ними, чтобы пройти через поле к храму. Над полем стоит веселый шум и гам, но как только позолоченный кортеж Короля въезжает в витые ворота храма, все звуки стихают и огромное поле, полное людей, просто замирает, насторожившись. — Мне обязательно туда идти? — как-то очень тихо уточнят Его Величество и ерзает на своем бархатном сидении. — Вы под охраной своей роты солдат, они будут сопровождать вас в храм, и это не обсуждается, — поясняет, спешившись и заглянув в окно кареты, Верховный Главнокомандующий. — Ничего не бойтесь. По первому вашему взмаху руки этот храм будет стерт с лица земли вместе с его духовным лидером.       И губы Верховного Главнокомандующего сминаются в столь кровожадной усмешке, что Его Величество Чон Чонгук Седьмой исполняется спокойствия и уверено шагает из кареты на каменную мостовую. И встречается с тысячами пар глаз, направленных на него со всех сторон. — Это… — мямлит Король, вновь чувствуя тревогу. — Это люди, Ваше Величество, — поясняет Премьер-министр. — И чего они на меня смотрят так… — шепчет Король одним губами. — Они смотрят на вас с надеждой, Ваше Величество, — улыбается премьер-министр и кланяется, указывая Королю дорогу к храму.       В первом огромном зале со сводчатыми потолками и перекликающейся в окнах со всех сторон света мозаикой абсолютно тихо и пусто. Совершенно неожиданно и бесшумно откуда-то из боковой двери появляется человек в черной рясе с капюшоном и просит Короля следовать за ним. Сокджин и конвой из двадцати солдат кладут руки на мечи и встают рядом с Королем. — Король войдет туда только с охраной, — твердо произносит Верховный Главнокомандующий. — Но Учитель велел… — начинает мямлить монах, но Сокджин перебивает его: — Или туда не войдет никто.       И добавляет, сминая губы в усмешке: — И не выйдет оттуда тоже.       Его Величество Король Чон Чонгук Седьмой Младший бросает на своего Верховного Главнокомандующего взгляд, полный юношеского страха пополам с гордостью — так смотрят на своих старших братьев, когда он вступаются за младших на уличных разборках.       Когда-то у Короля тоже был старший брат. Но в ту смутную пору его родители оказались по другую сторону баррикад. Иногда Королю снится разрушенный дом семьи старшего брата и раскачивающиеся во дворе на виселице тела их слуг.       Монах отступает.       И внезапно огромные тяжелые двери главного зала храма распахиваются одним движением, словно резкий порыв ветра раскрывает их створки, и Короля едва не сносит мощной волной невероятно красивая и чистая музыка, льющаяся из зала.       Храм Святого Медиатора славится своим органом: такого огромного инструмента нет больше ни в одном городе, даже ни в одном государстве на материке. Его звучание столь прекрасно, что кажется, будто из него льются не просто звуки — будто это небесное пение, а сам орган — проводник его в мир людей. Потому храм и назван именем Святого Медиатора, проводника. И сейчас этот орган играет, и Его Величество захлебывается в этих звуках.       По обе стороны от длинного прохода на скамьях сидят люди в одинаковых черных балахонах с капюшонами. Их лиц не видно, а в руках они держат свечи. Как только за королем захлопывается дверь, отрезая его и весь этот зал от внешнего мира, все встают в едином порыве, и нервный свет от свечей в их руках начинает плясать отблесками по витражам и золоту лепнины.       Наступает тишина.       И вдруг раздается голос. Чуть хриплый, чуть надсадный, немного подвисающий на шипящих звуках. Очень проникновенный и сильный голос. Он звучит в полной тишине, постепенно приближаясь, словно нарастая.       Его Величество сухо сглатывает и смотрит во все глаза на светящуюся точку в самом конце прохода. От звенящего в пустоте и тишине голоса мысли тают, а голова кажется набитой мягкой и приятной ватой. «Пусть глас небесный вольется в тебя звуком чистым и точным. Пусть каждый, кто был рожден рабом, станет королем, а каждый, что родился королем, познает, что значит быть рабом. Ничто не дается тебе просто так — знай, ради чего, и следуй тому, во имя чего получил ты каждое благо».       Голос звучит все громче, и Королю кажется, будто он постепенно погружается в какой-то транс, не в силах ничего сказать. Светящаяся точка в самом конце прохода разрастается медленно, больно жжет глаза. «И раб, и король, также жаждут и так же получают. И корона, и осколки ее блестят одинаково ярко в небесных лучах. Слушай небесный глас, он вольется в тебя с этой музыкой, и она станет для тебя откровением и истиной. Ничто не продлится вечно: твоя корона не будет вечно блестеть, твоя палатка не будет вечно стоять у дороги. Однажды ты, рожденный в канаве, расправишь крылья как Дракон. Если небеса однажды спасли твою мать, не дав ей умереть и позволив спасти тебя, ты помни: ничего не дается тебе просто так. Знай, ради чего, и следуй тому, во имя чего получил ты каждое благо».       У Короля начинают слезиться глаза. Влага режет, жжет ресницы, и ему вдруг вспоминается, как в детстве, когда вокруг бушевал мир, состоящий из дыма и смерти, когда две династии сцепились как берсерки в попытке отобрать вожделенную корону, маленький Чон Чонгук точно так же терпел резь в глазах и жжение на ресницах, потому что всё, что ему хотелось, это продолжать играть со своим хёном, смотреть в его улыбающееся всеми своими открытыми розовыми деснами лицо и быть счастливым просто оттого, что хён рядом. Тогда маленький Чон Чонгук точно знал, что жизнь должна быть именно такой, а всё, что происходит вокруг — не то, не жизнь. В глубине души Его Величество Чон Чонгук и сейчас так считает, но вряд ли когда-нибудь себе признается в этом. «Если тебе есть, что терять, не жалей. Ибо все, что есть у тебя, было дано тебе небесами. Только небеса вольны выбирать, когда и в какую минуту тебе упасть. Сегодня ты сверкаешь своей короной на самом верху, а завтра осколки твоей короны будут сверкать на самом дне канавы. Ничего не дается тебе просто так: знай, ради чего, и следуй тому, во имя чего получил ты каждое благо».       Его Величество помнит, как нестерпимо сверкала на самом дне огромного рва вокруг королевского дворца смятая корона правителя государства — высокого, сильного, мудрого монарха династии Мин, сброшенного с трона его противником из династии Чон. Его Величество был совсем мал, когда дед привел его к тому рву и указал на этот блеск из самой темноты и велел почитать это место как символ мощи и победы династии Чон.       А маленький Чонгук все хотел спросить у деда, когда вернется его хён и можно будет продолжить играть и улыбаться друг другу. Но спросить не решался. «Небеса назовут тебя, и ты услышишь их. Небеса скажут тебе мое имя, и ты узнаешь его»  — громыхал голос, умноженный многократно эхом старинных сводов. — «Что может сравниться с небесами, если на их стороне — истина. Что может удержать мое имя, если истина — на моей стороне…».       Огромное светлое пятно в самом конце прохода вдруг разрастается до нетерпимых глазом размеров, и Его Величество зажмуривается, не в силах выдержать это жжение по линии роста ресниц. А когда открывает глаза, перед ним стоит хрупкий, маленький, белокожий и темноволосый человек — в белой шелковой рубашке и черных простых брюках он кажется почти ребёнком, случайно забредшим на мессу. — Хён? — шепчет Король и смотрит во все глаза на это лицо, в котором, он пока не знает еще, что именно, но мелькает что-то теплое и знакомое, просто слегка подзабытое, но все равно что-то очень свое. И должно быть в этом лице еще что-то, по чему Чонгук может точно определить…       Человек в белой рубашке улыбается.       Вот оно!       Светло-розовые нежные по-детски обнаженные в улыбке десны расцветают на лице человека напротив, и сердце Короля рушится к ногам его, рассыпаясь на короткие всхлипы вперемешку с выдохами. — Хён! Юнги-хён…       Человек в белой рубашке шагает к Королю и протягивает руки к его лицу. Солдаты, сопровождающие Короля, дергаются, метнув взгляды в сторону Верховного Главнокомандующего, но натыкаются на его мягкую улыбку и теплый взгляд, направленный на человека в белой рубашке, и отступают.       А человек в белой рубашке обхватывает своими тонкими белыми пальцами влажное от слез лицо Короля и коротко прижимается губами к его лбу. Чувствует, как унизанные перстнями августейшие пальцы сминают шелк на его плечах, и спускаются губами к губам. — Я скучал по тебе, Гукки, — шепчет человек в белом, и Его Величество Король Чон Чонгук Седьмой Младший прерывисто вдыхает, всхлипывает и утыкается лбом в худую ключицу, выглядывающую из-под белого шелка рубашки.       И на дне его огромных черных заплаканных глаз поблескивают осколки его короны.