ОСЕННИЕ СКАЗКИ

— И еще одно, последнее, ваше императорское величество, — старый слуга склонился в поклоне, и Сокджин поморщился про себя, впрочем, не меняя приветливого выражения лица. Дядюшка Ли нянчил его с самой колыбели, играл с ним и наставлял, пока отец-император был занят делами государственной важности, а теперь обязан гнуть спину, несмотря на мучающий его радикулит (уж Сокджин-то знает, сам лепил ему пластыри с ядом скорпиона на поясницу). — Какое? — Сокджин хмуро пробежался взглядом по листу с тисненым гербом, мысленно отмечая галочками каждый из рассмотренных сегодня вопросов. — Вроде бы все по плану обсудили. — Я прошу ваше императорское величество удалить из зала заседаний всех, кроме меня, — чуть склонив голову, почти прошептал министр Ли. — Дело чрезвычайной секретности, личное поручение Вашего отца… — Да, хорошо, — поторопил его Сокджин. Что там еще за поручение может быть? Он думал, что все формальности в конце концов улажены, но… — Всем спасибо за плодотворную работу. Прошу к понедельнику ваши отчеты по ситуации в ведомствах прислать на электронную почту моего секретаря. Все свободны.       Пока министры покидали зал, дядюшка Ли чинно сидел у высокого кресла императора на простом мягком стуле. Сокджин усмехнулся: хорошо, что быть императором в двадцать первом веке — не то же самое, что в веке пятом до нашей эры, например. Иначе восседать бы сейчас Сокджину на пафосном троне, а старый добрый дядюшка Ли ползал бы где-то у него в ногах. Молодой император представил, и его передернуло. — Идет восемнадцатый день вашего правления, молодой император, — начал министр Ли, когда зал покинул последний придворный. — У смертного одра вашего отца, величайшего правителя в истории, я пообещал, что до истечения месяца вашего правления передам вам великую тайну, которой владеют в государстве только два человека… вернее, владели только двое — я и ваш отец, а сейчас, выходит, только я знаю об этом. — Да что ж такое-то, дядя Ли, ну не томи! — Сокджину даже смешно от такого пафосного степенного тона старика. Что он там собрался передавать? Тайну рождения молодого императора? Так тут Сокджин вполне уверен: у них с отцом было поразительное сходство во всем, начиная родинками и заканчивая дурными привычками.       Вспомнив, как отец обожал сгрызать кончик карандаша, когда никто не видит, Сокджин грустно улыбнулся. Отца не хватало. Очень. — Давайте-ка, прогуляемся, ваше величество? — вдруг предложил Ли. — Разрешите мне опереться на вашу руку?       Они неспешно шагали по крытой галерее, которая сейчас, в середине осени, была увита осенними уютными и скромными цветами, а красные листья дикого винограда наполняли пейзаж еще большим теплом. — Этой тайне императорского дворца уже несколько сотен лет, и традиционно о ней знает только правитель и его доверенное лицо — два человека, — размеренно рассказывал старик, избегая, однако, сути вопроса. — И, что, никто ни разу не проговорился? — хмыкнул Сокджин. Вообще-то у него на сегодня еще были планы: Юнги с ребятами звал на рыбалку, и, вроде, на императорских прудах стали доставать пузатого окуня… — Проговаривались, конечно, — сухим старческим смешком ответил Ли, — Кто-то из императоров Чжан проговорился своей любовнице, и та… скажем… воспользовалась знанием в собственную пользу… — И? — Ее казнили, — пояснил Ли, — а император в итоге правил потом не больше года и уступил трон своему младшему брату. Не думаю, что одно с другим связано, но… — Ну конечно, — усмехнулся Сокджин.       Старик завел молодого императора куда-то в самый конец правого крыла дворца, где традиционно располагались архивы и кладовые и куда кроме специально приставленной прислуги никому бы пойти и в голову не пришло. — Надо же, никогда не был в этой части дворца, — огляделся Сокджин. — Это и необязательно, — посмеялся старик Ли, доставая из кармана связку ключей и отделяя от нее один неприметный ключик. — Вот государство следует знать как свои пять пальцев, а что толку бродить по коридорам дворца? Для этого есть уборщики.       Он направился шаркающей походкой к неприметной дверце в самом углу — серой, стальной, похожей на двери, ведущие в будки с электричеством. Отпер двери и пригласил Сокджина войти следом.       Комната была пустой. То есть — абсолютно. Даже штукатурки на стенах не было и стяжки на полу — сырые старые камни, обросшие мхом. Вся эта обстановка казалась нереальной, настолько она контрастировала с современным миром, оставшимся там, за дверью.       Но что-то в этой комнате было не так. Сокджин нахмурился. Он не мог понять, что именно, но казалось, что это «не так» содержал сам воздух в комнате. — Прошу вас ни в коем случае не приближаться к центру комнаты, а особенно к красной черте на полу, — предупредил старик Ли и запер дверь изнутри. — Это граница. — Граница между чем и чем? — уточнил Сокджин, приглядываясь к полу: действительно, еле заметная красная черта была нанесена выцветшей уже краской на плоские камни, и кое-где краска уже была съедена мхом. — Десять веков назад один высокопоставленный придворный монах поручил пристроить к королевскому дворцу специальную келью, в которой он мог бы укрыться от мирских забот и молиться в строгой обстановке, — дядюшка Ли оперся спиной на стену позади себя и сложил руки на груди, из чего Сокджин сделал вывод, что рассказ будет долгим. — Строители предупредили монаха, что в этом месте строить нельзя: в древности здесь располагалась могила короля-колдуна, известного своим могуществом, и, хотя кости того колдуна уже давно истлели, тревожить его дух все-таки опасались. Однако, монах посмеялся над ними и настоял на том, чтобы келью построили. Он уходил сюда раз в месяц и закрывался, чтобы провести в молитве без еды и воды ровно сутки, а потом возвращался и приступал к своим обязанностям при дворе. Но однажды он ушел и не вернулся. Дверь взломали, но монаха здесь не оказалось. Начались поиски, но человек словно канул в никуда. Списали на то, что, может, тайком выбрался из дворца ночью и просто сбежал. Но дверь была закрыта изнутри, и это беспокоило. Какое-то время келья стояла запертой, но через пару лет ее решили превратить в кладовую что ли, и сюда направили племянника императора, который тогда служил придворным архитектором, чтобы он просчитал, как тут все обустроить. — И племянник тоже пропал? — склонил голову к плечу Сокджин. — Я угадал? — Угадали, ваше величество, — вздохнул министр Ли. — Комнату объявили проклятой и заперли на долгие годы, не стали даже разбираться, что к чему. Но знание это передавали от правителя к правителю, не особо распространяясь, чтобы избежать лишнего интереса. Пару веков назад ваш пра-пра-прадед правитель династии Ким решил все-таки разобраться в этом вопросе… — Это тот правитель Ким, который умер молодым? — уточнил Сокджин. — Он, — кивнул министр Ли, — только он не умер. — Понятно. — Началось крупное расследование, в комнате день и ночь оставалась дежурить полиция, наблюдая за всем происходящим, но ничего не происходило. Сменялись десятки полицейских, но все было тихо — обычная комната, как многие. Пригласили специалистов по паранормальным явлениям, магов, уфологов, они проводили тут исследования, даже штукатурку со стен и полотка сняли, с полов соскребли всю глину… — И ничего? — Сокджин напряженно оглядывал комнату, пытаясь понять, что в этой комнате есть такого, отчего находиться в ней буквально физически тяжело. — Ничего, — кивнул Ли, — пока однажды здесь не остался дежурить на ночь полицейский из императорской гвардии. И вот он-то как раз пропал. Правда, через сутки он вернулся. — Вернулся? — Сокджин переспросил с таким нетерпением, что старик Ли забеспокоился. — Да, но рассказать ничего не смог. У бедняги случился сердечный приступ, и он умер, едва выйдя за пределы комнаты. — Что, совсем ничего не сказал? — Несколько слов только: «электричество», «будка» и «море», — пожал плечами старик Ли. — Однако, в ходе расследования сыщики пришли к такому выводу: между всеми, кто пропадал, было кое-что общее… Знаете, что отличало полицейского, который пропал, от его коллег, которые преспокойно дежурили здесь до него и никуда не пропадали? — Я, кажется, догадываюсь… — Сокджин улыбнулся. — Этот полицейский занимал высокую должность? — Да, он командовал гвардией, потому что… — Потому что приходился родственником императору, да? — предположил Сокджин. — Совершенно верно, ваше величество, — кивнул старик Ли. — Я всегда восхищался ваших острым умом… — Значит, пропадают только особы королевской крови, — задумчиво пробормотал Сокджин. — Остальным нормально. Куда же они пропадают? — Последней просьбой вашего отца-императора было рассказать вам эту тайну, вручить ключ от комнаты и взять с вас клятву, что никогда не станете испытывать судьбу и… — А кто начертил здесь красную линию? — вдруг спросил Сокджин. — И почему именно здесь? — Никто не знает, как она появилась, — развел руками Ли, — и никто не помнит, когда. Кажется, она всегда здесь была, и вот и решили, что пересекать ее нельзя. Итак, поклянитесь, ваше императорское величество, памятью вашего отца… — Ну естественно я не буду клясться, дядя Ли, — глупости какие… — Сокджин фыркнул и аккуратно подошел к красной черте, — Естественно, я должен выяснить, что здесь происходит. — Но я обещал вашему отцу, что… — дядя Ли встревожился и заломил руки, вздыхая. — Впредь не давай обещания в том, в чем не уверен, — хохотнул Сокджин. — А теперь пошли отсюда, мне нужно подумать.       Министр Ли всю дорогу подавленно молчал. Он слишком хорошо знал своего подопечного и что-то такое и предполагал: узнав такую тайну, молодой император ни за что не откажется от идеи выяснить, в чем тут дело.

***

      Юнги с парнями уже ждали в беседке у пруда и дружно зааплодировали, когда императорский спорткар захрустел гравием на подъездной дорожке. — Ну наконец-то, — в тон гравию заскрипел своей хрипотцой Юнги, — а мы уж и отчаялись… — Ладно, не ворчи, — усаживаясь рядом, шлепнул его по плечу молодой император, — как Чонгук? — Рисует, — кивнул в сторону зеленой лужайки Юнги, — и мечтает о море. У него просто идея фикс. — Ладно, немного разберемся с делами и выберемся… — … и сам себе не веришь… — ехидно покачал головой Юнги. — Ты за восемнадцать дней правления первые пятнадцать минут как не занят делами, на море он выберется…       И протянул холодную банку пива. — Сегодня, когда вернемся во дворец, ничего не планируй, — поднял вверх указательный палец и понизил голос император, — будешь мне нужен. — А что такое? — чуть приподнятая правая бровь Юнги явно указывала на то, что он уже явно что-то запланировал на вечер, — дело государственной важности? — Считай, что собираюсь доверить тебе государственную тайну, — хохотнул Сокджин. — Так что ты, это, сильно пивом не злоупотребляй. — Хён, я вчера натюрморт сдавал, зацени-ка, — примчался со своей лужайки взлохмаченный и перемазанный красками Чонгук. — Угу, вот так на людях «хёнкни», и старый Ли тебе твою придворную задницу надерет, — мрачно заметил Юнги. — Он тебе не «хён», а «ваше императорское величество» … — Дак тут же посторонних нету… — заозирался Чонгук. — Ну как тебе, хён?       Сокджин потрепал мелкого по голове и важно одобрительно кивнул, отхлебывая пиво. — Рыба на гриле! — бахнул пучком решеток о деревянный стол Хосок. — Налетай! — Ты меня до сердечного приступа доведешь, — схватился за сердце Сокджин. — Разве можно так пугать?       Хосок внимательно посмотрел на молодого императора и покачал головой: — Сначала нас пугает жареная рыба, потом мы начнем шарахаться от вареных креветок, а потом и до инфаркта от салями недалеко… первые восемнадцать дней твоего правления больно ударили по тебе, хён. — И этот туда же, — фыркнул Юнги. — Мы пьем или расходимся в конце концов. Мелкий! Бросай свои раскраски, присоединяйся ко взрослой компании. — Ну что ж, друзья, — провозгласил Сокджин, поднимая повыше свою банку с пивом, — поздравляю вас с восемнадцатым днем правления мудрого и доброго императора. — Ты про какое-то дело говорил, — напомнил Юнги. — Тебе только моя помощь нужна? Или ребят тоже привлечь? — Ребят тоже привлечь! — воодушевился перепачканный теперь уже в сажу от запеченной рыбы Чонгук. — К чему ребят сейчас начнут привлекать? — отставил в сторону свою тарелку Хосок.       Сокджин кинул на Юнги мрачный взгляд, но потом вздохнул: — Эх, ладно… Вообще-то, это государственная тайна, и, разглашая ее больше, чем одному человеку в государстве, я нарушаю последнюю волю отца-императора. — Крууууууууто! — заулыбался Чонгук и уселся поудобнее. — Давай, не тяни! — похлопал Сокджина по плечу Юнги. — Может, не надо тогда… в смысле…. Нарушать последнюю волю и все такое… — округлил глаза Хосок. — Вот! Я всегда знал, что Хосок из вас самый честный и благородный, — ткнул указательным императорским пальцем Сокджин в двух других своих друзей. — Еще и самый красивый, — поддакнул Хосок, но спохватился под тяжелым взглядом императора, — после вашего величества, разумеется.

***

      Ближе к утру все четверо стояли перед дверью в таинственную комнату. — Вполне могли бы в полдень сюда прийти, — очень очевидно трусил Хосок. — А что там хоть? — Просто комната, — пожал плечами Сокджин. — За исключением того, что в ней как-то неуютно. — И за исключением того, что отсюда пропадают люди, — добавил Юнги, когда император отпер дверь и впустил всех внутрь. — К красной черте на полу подходить нельзя, — напомнил Сокджин. — Никто не знает, почему. — И что ты собираешься сделать, хён? — уточнил Чонгук. — А я собираюсь подойти и проверить, почему нельзя.       Хосок резко вцепился в руку Сокджина и выдохнул: — Плохая! Очень-очень плохая идея… И почему сразу ты? Некому что ли проверить? Мы не можем императорами разбрасываться, эй! — Потому что это случается только с людьми королевской крови, а я такой среди вас только один, — хмыкнул Сокджин. — Ну можно же э-э-э… привлечь… э-э-э… кого не жалко? — предложил Хосок. — Вот этот твой троюродный братец, например… — А вы, то есть, реально верите во всю эту средневековую чухню, да? — остановил хосочью истерику Юнги. — То есть с исчезновениями людей, да? С колдунами, да?       И всем сразу стало стыдно. — Короче, я теперь просто обязан перешагнуть эту красную черту, — воодушевленно шагнул в центр комнаты Сокджин, — иначе я не засну. Незакрытые гештальты — они такие… Если что пойдет не так, сообщите дяде Ли.       К яркой вспышке света и громкому хлопку никто оказался не готов.       Клубом едкого дыма буквально сбило с ног, и каждый откашливался примерно с минуту, и Юнги даже начал что-то умничать по поводу короткого замыкания и средневековой проводки, пока Чонгук внезапно не взвизгнул: — В комнате нет Сокджина!       Потому что Сокджина в комнате, действительно, не было.

***

      Первое, что чувствует Сокджин — это облегчение. Такое, какое бывает, когда выходишь из тесной комнаты с затхлым воздухом на улицу. В принципе, судя по всему, именно так все и произошло, потому что Сокджин, ослепленный хлопком, не сразу соображает, где находится. Но ярко-синяя морская гладь занимает большую часть пространства перед Сокджином, поэтому видеть море приходится. Как и бетонную набережную, на которой, судя по всему, оказался молодой император. — Так… — поправляя одежду, пытается проанализировать он. — Значит, какой-то телепорт. Тогда все понятно: колдун оказался гением и просто изобрел технологию, которая… — Извини, — раздается откуда-то справа приятный низкий голос, — ты закрыл мне обзор.       Сокджин оглядывается.       Прямо за ним неподалеку от трансформаторной будки стоит паренек в джинсовом комбинезоне с мольбертом и красками и рисует, судя по всему, море, в данный момент закрытое от него широкими плечами Сокджина.       Сокджин отступает и заглядывает в холст. — Здорово у тебя получается, — кивает он. — Мой младший братишка тоже мечтает рисовать море, да все никак не может выбраться на побережье. — Далеко живет? — понимающе кивает парень и продолжает накладывать бирюзовые мазки. — Далековато… — Сокджин спохватывается, что понятия не имеет, где он находится, потому что в императорской столице, конечно же, моря нет. — Далеко отсюда до императорского дворца. — До чего? — поднимает на него глаза парень. — До музея что ли?       Сокджин внимательно всматривается в лицо парня и понимает, что тот уже давно должен был Сокджина узнать: лицо молодого императора, так-то, на монетах и банкнотах, а также на каждом билборде светится. — Нет, — говорит он медленно, — не до музея. До настоящего императорского дворца, где император живет… — Жил? — уточняет парень. — Живет, — настаивает Сокджин. — Сейчас.       Паренек складывает кисти, оборачивает их чехлом и, как-то мельком поглядывая на Сокджина, начинает складывать мольберт. — Последний император Кореи умел больше ста лет назад, — говорит он аккуратно, совершенно справедливо подозревая в нем сумасшедшего или пьяного, — а сейчас, вообще-то, Корея — республика. Странно, что ты этого не знаешь…       У Сокджина холодеют ноги.       Республика? Куда же его забросило-то? — Слушай, подожди… — цепляет он парня за рукав, — я просто не отсюда, не знаю ваших… местных… нюансов… Я не сумасшедший… Меня зовут Сокджин.

***

— То есть, ты — тоже живешь в Корее, но в какой-то другой? — парень по имени хлопает ресницами, пытаясь осознать. — И ты там… император?       Сокджин улыбается, гладя, как длинные ресницы вспархивают к челке и снова прикрывают глаза. — Ну, я только одну Корею знаю другую… но ты на ихнего «императора» не похож… — Какую другую? — не понимает Сокджин. — Ну… Северной Кореи у вас там нет? — Тэхен немного морщит нос от солнца. — Нет, — качает головой Сокджин. — У нас одна Корея… Вот…       Сокджин достает из кармана бумажник, а из него — пару купюр с собственным изображением.       Тэхен рассматривает деньги с интересом и, видно, верит, просто никак не может уложить все это в голове. — Послушай, если время у вас там сейчас такое же, год тот же самый, то просто ты из какого-то другого измерения, параллельного, так? За эти деньги у нас, конечно, ничего тут не купишь… — Жаль, — вздыхает Сокджин. — Я бы что-нибудь поел бы…       Тэхен смотри на время в смартфоне и кивает в сторону сгрудившихся у причала магазинчиков: — Скоро семь утра, откроется 7/11 и я угощу тебя раменом, как гостя издалека. Любишь рамен?       В императорском дворце не подают рамен, — улыбается Сокджин. — Я, наверное, никогда его и не пробовал.       Тэхен хохочет на весь магазинчик, когда Сокджин втягивает в себя первую порцию рамена, смешно округляя щеки. Вид у него очень увлеченный. — Не могу вот поверить, что ты где-то там у себя император, — хихикает он, когда уже на хохот не остается сил. — Императоры такими не бывают, блин… Хорошо, что я — не твой подданный, я бы тебя всерьез не воспринимал. — Я бы тебя под стражу взял, сразу завоспринимал бы… — важно сообщает император, втягивая последнюю лапшинку. — Когда вернусь, поручу придворным поварам подавать рамен на завтрак. Это лучшее начало дня!       Сокджин говорит и тут же мрачнеет, вспоминая, что не имеет ни малейшего понятия, как вернуться. — Наверное, должен быть какой-то способ, — обеспокоенно смотрит на него Тэхен. — Ты говоришь, кто-то все-тки один раз возвращался. — Ага, и сразу умер, — возмущенно кивает Сокджин. — Этот вариант мне немного не подходит. — Я в таких ситуациях полагаюсь на судьбу, — заявляет Тэхен. — Надо просто расслабиться и жить, а жизнь сама подскажет. — А если не подскажет? — хмурится Сокджин. — Тогда не подскажет, — разводит руками Тэхен, и у этой логики, честно говоря, довольно много багов. — В любом случае, надо получать удовольствие от момента. Чего еще ты там в своей императорской жизни не пробовал кроме рамена? К примеру, ты когда-нибудь зарабатывал деньги физическим трудом?       Сокджин никогда не зарабатывал. И Тэхен тащит его на причал разгружать рыболовецкий катер: за это платят хорошо, но работа довольно грязная. У Тэхена на этот случай припрятаны футболка и шорты под перевернутой разломанной лодкой у самого причала, а       Сокджин, таская ящики со свежей, еще бьющей хвостами рыбой, приводит в полную негодность свои императорские одежды — футболку-поло приходится выбросить, а джинсы нуждаются в стирке. — Зато у тебя есть теперь деньги! — кладет в ладонь Сокджина Тэхен и свой заработок тоже. — Пойдем купим тебе одежду.       Одежду покупают на ближайшем рынке. — В магазинах дорого, а здесь — самое то, — Тэхен ведет себя шумно, переговаривается с торговцами, торгуется, улыбается всем сразу, и к финалу его бурной деятельности Сокджину удается очень выгодно приодеться и даже переобуться в удобные кроссовки.       Будучи наследным принцем, Сокджин однажды выезжал с отцом-императором на городской рынок, чтобы показать себя народу. Он запомнил, что люди стояли по обе стороны дороги и молча в поклоне приветствовали императорскую семью. И ему навсегда запомнился рынок как место, где все степенно, тихо, безлюдно, как… на похоронах… — Не думал, что рынки — это так весело, — замечает Сокджин, переодеваясь за импровизированной ширмой. — У вас рынки другие что ли? — смеется Тэхен. — Рынки они и есть рынки. — Когда ты — наследный принц, люди ведут себя по-другому с тобой… — поясняет молодой император. — Я не веду, — тычет пальцем в плечо Сокджина Тэхен. — Ты не мой подданный.

***

      И это хорошо, потому что так дурачиться на пляже со своими подданными Сокджин не смог бы. Во-первых, не получится вести себя свободно там, где тебя узнает каждая собака, а во-вторых, людям тяжело одновременно дурачиться и кланяться императору. Тэхен вот ему ни разу пока не поклонился.       Но зато уже раз пятнадцать взгромоздился Сокджину на плечи, чтобы нырнуть в ласковое октябрьское море. Здесь в октябре еще очень тепло, удается даже загореть. Тэхен любуется плечами Сокджина, его кожей смуглой, гладкой. — Ты красивый, хён, — смущается он вдруг. — Можно пригласить тебя на свидание?       Сокджин тоже смущается в ответ.       То есть… Ну, он экспериментировал пару раз, конечно, но так прямо об этом, конечно, говорить было не принято. — И куда мы пойдем? — говорит он, чтобы скрыть смущение, но румянец все равно растекается по щекам. — В клуб, — улыбается во все щеки Тэхен, и солнечный и так пляж вдруг становится солнечней в несколько раз. — Сегодня в клубе выступает мой друг, и вот у меня есть два флаера… — Отлично, но это вечером, а что мы будем делать сейчас? — Рамен в животе уже давно переварился, и Сокджин перекусил бы что-нибудь фастфудное, тем более, что по набережной начинают распространяться запахи. — Что ты обычно делаешь днем? — Обычно я учусь в университете, но сегодня воскресенье, а по воскресеньям я обычно зарабатываю деньги своим художественным мастерством.       Сокджин понимает, что Тэхен имеет в виду, когда уже взгроможден обнаженным по пояс на мраморный парапет, и рядом с ним формируется галдящая толпа. — Какой красавчик! — восхищенно тянет к нему руку немолодая дамочка. — А можно с вами сфотографироваться? — Отличная идея! — вопит откуда-то сзади Тэхен. — Один кадр — 10 тысяч вон! Сокджинни, улыбнись, будь другом.       Сокджин краснеет и мысленно представляет себе, каким именно другом он будет Тэхену, как только спустится с этого парапета. Но толпа не убывает: наоборот, желающие сфотографироваться с полуобнаженным широкоплечим парнем заполоняют внушительный участок набережной, образуя заторы. — А кто обычно становится твоей жертвой, когда ты по воскресеньям «зарабатываешь деньги своим художественным мастерством»? — ехидно интересуется Сокджин. — Обычно я просто рисую портреты и продаю свои пейзажи, а сегодня вот с тобой повезло, — улыбается Тэхен, и сердце Сокджина от этой улыбки почему-то беспокойно замирает. — Мы заработали кучу денег, хён император, а потому заслужили плотный обед.       Острые крылышки в KFC приводят Сокджина в полный восторг: — У нас еда не такая острая, кажется, — запивает он маленький пожар во рту мятным чаем, и этот чай тоже кажется ему самым вкусным изобретением на свете. — Или просто при дворе слишком острое не подают… — Расскажи об этой своей Корее, — просит Тэхен и подпирает щеки руками. Глаза у него сонные-сонные, и Сокджин рассказывает как можно тише, давая пареньку уснуть и посопеть хотя бы минут двадцать.       Когда Тэхен просыпается, за окном уже темно, а Сокджин все так же сидит напротив и потягивает все тот же самый вкусный в мире мятный чай. — Я, кажется, уснул, — бормочет он, хлопая ресницами, пытаясь прогнать остатки сна. — Кажется, — улыбается Сокджин. — Я охранял твой сон. Ты говорил про клуб… Пойдем?

***

      Вход в клуб настолько неприметный, что это настораживает: узкое крылечко, тусклый фонарь над входом, блеклая нейтральная вывеска. Но то, что происходит внутри, резко контрастирует с внешним: на огромном танцполе бушует как водоворот разношерстная толпа, качаясь в едином ритме под какую-то странную музыку. В центре танцпола на круглом подиуме танцует парень в белой рубашке и черных кожаных штанах: он изгибается в лучах софитов, плавно проводит руками по телу, сверкает из-под пепельной челки зазывным взглядом. — Слушай, здесь, что, только парни? — уточняет Сокджин наклоняясь к самому уху Тэхена. — Ага, — хихикает тот, — Это же гей-клуб, хён, не тупи. Вот, видишь, на подиуме танцует? Это мой друг Чиминни. Сейчас он к нам подойдет. А чуть позже будет выступать его парень, тоже мой друг Намджун. Садись, у меня в этом клубе есть любимый уголок.       Сокджину в этом клубе все кажется слишком: слишком громкая музыка, слишком откровенные взгляды мужчин, слишком много народу…       Сокджину здесь неуютно, и он долго пытается понять, почему, пока не приходит к мысли, что это из-за резко сократившегося внимания к нему Тэхена.       Здесь трудно слышать Тэхена, трудно с ним разговаривать, его постоянно отвлекают люди, здороваются, присаживаются. Подходит Чимин, смеется, знакомится, предлагает выпить и напоминает, что очень скоро будет выступать Намджун, а потом снова упархивает куда-то.       И Сокджин только остается наедине с Тэхеном, как Тэхена снова кто-то отвлекает, уводит, шепча что-то на ушко.       Сокджину неуютно.       Они пришел с Тэхеном и не хочет, чтобы Тэхен был еще с кем-то.       В какой-то момент молодой император психует и выходит из-за стола, пробираясь в сторону туалетов, а когда доходит до поворота, не сдержавшись, бьет кулаком по стене. — Ух, аккуратнее! — раздается сзади знакомый смех. — Покалечишь императорский кулак.       Тэхен стоит, прислонившись к дверному косяку, и смотрит внимательно, едва улыбаясь. — Ты сказал, что это будет свидание, — фыркает Сокджин и отворачивается. — А на свидание это совсем не похоже.       Тэхен обходит вокруг и вдруг мягко толкает Сокджина к стене, а сам расставляет руки по обе стороны от головы, упираясь в стену: — А так? — Почему ты все время куда-то уходишь? — обиженно тянет Сокджин, глядя на то, как медленно облизывает свои губы Тэхен. — Потому что рядом с тобой невыносимо, — говорит Тэхен хрипло, — невыносимо хочется тебя поцеловать.       Он замирает в нескольких сантиметрах от сокджинова лица и сухо сглатывает. — Поцелуй, — не отрывает взгляда от его губ Сокджин. И охает от того, с каким напором Тэхен вмазывается своим губами в его. Он ощущает мягкие обволакивающие губы на своих одновременно с тем, как рука Тэхена сгребает футболку на его спине в кулак, а сам       Сокджин оказывается прижатым к Тэхену так плотно, что ярко чувствует его желание. Не успев даже подумать о том, что он делает, Сокджин протягивает руку и кладет ее на пах Тэхена, с улыбкой отмечая, как у парня сбивается дыхание. — Не здесь, — шепчет Тэхен в его губы, а потом хватает за руку и тащит куда-то по коридору, через черный выход на улицу, пару раз сворачивая в подворотню, и наконец попадая во внутренний дворик между двухэтажными домами. — Здесь.       Тэхен плюхается на притаившуюся в зарослях красной листвы скамейку и тянет Сокджина за собой, и тут же забирается к нему на колени лицом к лицу и мягко расстегивает ширинку.       Сокджин опускает глаза и краснеет: две блестящих головки в одном плотном тэхеновом кулаке — это выглядит горячо и как-то опасно, или просто Сокджин привык все время быть настороже. — Здесь нас никто не увидит? — шепчет Сокджин обеспокоенно в перерыве между поцелуями, и ему прилетает насмешливый хриплый ответ: — А даже если и так? Тебе здесь никто не знает.       И вот это «никто не знает» срабатывает как спусковой крючок: Сокджин вгрызается в губы Тэхена, оборачивает его руку своей, и они двигаются вместе, выстанывая в рот друг другу что-то приятное и горячее, и их обнаженные горячие животы прикасаются друг к другу, разгоняя мурашки. Сокджин кончает с тихим вздохом, и Тэхен кончает следом, и они еще долго целуются, игнорирую растекшуюся по животам сперму.

***

— Мы так и не послушали твоего друга, — улыбается Сокджин, ведя Тэхена за руку по предрассветной набережной. — Ничего, — качает головой Тэхен, — он выступает каждое воскресенье. Еще послушаем. — И с Чимини как-то неудобно получилось, — сжимает руку Тэхена крепче Сокджин. — Даже не попрощались. — Завтра на парах в универе я могу попрощаться с ним, раз тебе неудобно, — смеется Тэхен. — Значит, я все решил. Ты пока можешь остановиться у меня. Комната небольшая, будем спать в одной кровати и заниматься ночи напролет страстным сексом… Днем ты можешь подрабатывать на причале, но вообще-то я бы устроил тебя в модельное агентство… — Сокджун? — раздается позади тихий голос.       И прежде чем Сокджин успевает повернуться, он замечает, что они добрели как раз до того места на набережной, куда его выбросило из той странной комнаты.       Сзади стоит высокий мужчина с тростью: через руку его перекинут плащ, и весь его торжественный вид никак не вяжется с пустынной предрассветной набережной. Кажется, он пришел на какое-то утреннее свидание… — Ким Сокджун? — повторяет мужчина, и тут же отступает назад, — А, нет, это не он. Как похож… — Вы… — у Сокджина вдруг холодеет в груди, — знали моего отца?       Мужчина улыбается и сжимает руки у груди: — Ну конечно, кем ты еще мог бы быть… Одно лицо, надо же… Императора Ким Сокджуна? Конечно, я знал его. — Ух ты, — восхищенно взвизгивает Тэхен. — Кажется, ты не первая августейшая особа, выпрыгнувшая из этой трансформаторной будки… — Я выпрыгнул из будки? — оборачивается Сокджин. — А мой отец, он… — Он всегда появлялся по воскресеньям, — говорит мужчина, все еще разглядывая Сокджина. — Рано утром в воскресенье вываливался из этой самой будки, и потом мы проводили вместе чудесный день, полный…       Мужчина замешкался, и Сокджин вдруг понял, что он сейчас скажет, поэтому договаривает за него: — … любви?       Мужчина вздрагивает: — Да… любви… — Вы любили моего отца? — у Сокджина в груди вдруг разливается что-то очень теплое, как будто отец, покинувший его меньше месяца назад, вдруг ненадолго вернулся. — Мы любили друг друга двадцать долгих лет, с того самого дня, когда он впервые попал сюда из своего мира. Он появлялся раз в месяц, и я ждал этого дня с нетерпением, а потом жил воспоминаниями счастья от одной встрече к другой. Но в прошлый раз он не пришел… наверное… что-то случилось?       Мужчина смотрит на Сокджина с надеждой, но Сокджину нечем его утешить: — Папа умер восемнадцать дней назад.       Мужчина молчит, опускает глаза, но Тэхен все равно замечает, как между ресницами поблескивают слезы. — А ты, значит, теперь император, раз тебе доверили такую важную тайну, да? — мужчина берет себя в руки.       Сокджин открывает было рот, но в этот момент раздается уже знакомый хлопок, по воздуху разливается запах короткого замыкания, и из трансформаторной будки на набережную выкатывается дядюшка Ли. — Твое счастье, что ты здесь, и мне не приходится искать тебя по всему городу, — тычет пальцем рассвирепевший старик, пытаясь подняться. Тэхен услужливо подает ему руку. — Господин Чхве, рад вас видеть. Сокджинни уже сообщил вам… — Сообщил, — поспешно отвечает мужчина и сжимает пальцами свою трость. — Я не знал, как сообщить вам, — разводит руками дядюшка Ли. — Он мне ни адреса вашего не успел оставить, ничего… Это большая утрата для нас всех… — Значит ты, старый обманщик, все знал, а мне рассказывал какие-то сказки, да? — дергает дядюшку Ли за рукав Сокджин.       Старик молча оборачивается и одаривает молодого императора высокомерным взглядом: — Посмотрите на него, всего день вдали от дома, а императорские манеры как ветром сдуло. Прощайся со своим другом, мы возвращаемся… — Что? — выдыхает Тэхен и крепче сжимает Сокджинову руку. — Что? — выдыхает вслед за ним Сокджин, — но я не… — Мы возвращаемся, молодой человек, — говорит старик Ли строго. — Вы теперь император, вы себе не принадлежите, вы принадлежите государству и своему народу, а ваш народ, между прочим, за сутки вашего отсутствия, уже извелся весь, особенно конкретные трое простофиль, умудрившихся прошлепать монарха.       Тэхен разжимает руку. — Зачем ты разжал руку? — возмущается Сокджин, — Ничего не случится, если… — Тебе пора идти, Сокджин, — бормочет под тяжелым взглядом дядюшки Ли Тэхен. — Ведь только так ты сможешь вернуться, правда? — Я буду возвращаться сюда, — обернувшись, предупреждает дядю Ли Сокджин. — Будешь, — кивает старик. — Часто, — уточняет Сокджин. — Ну не каждый же день, — улыбаются мудрые, все в морщинках глаза. — Ну не каждый день, но часто, — упрямится Сокджин.       Потом обхватывает ладонями лицо Тэхена и мягко целует. — Значит, в воскресенье? — шепчет Тэхен, и в его больших ярких глазах поблескивают влажные пленочки. — В воскресенье, — кивает Сокджин. — Через месяц. — А если ты не сможешь? — испуганно спрашивает Тэхен. — Я смогу, — улыбается Сокджин. — Я же главный, кто мне запретит?       Закрывает глаза, тянется губами к губам Тэхена напоследок, и только чувствует, как сильная рука берет его за шиворот и заталкивает в будку.

***

— Ну представляете, отшвырнуло просто за сто километров за город, пока добрался, пока машину дождался… ох… целое приключение…       У Сокджина получалось так складно врать, что он сам собой восхищался. Чонгук слушал, приоткрыв рот, Хосок ржал, и только Юнги совершенно не велся на всю эту ахинею. — Ох, и пиздишь ты, твое императорское величество, — подытожил он наконец и обернулся к дяде Ли, — а вы поощряете. Ладно, не хочешь, не говори. захочешь — расскажешь. — Так, — хлопнул в ладоши дядя Ли, — поговорили — и будет, не отвлекайте молодого императора ерундой. Ваше величество, вот распечатки отчетов по министерствам, здесь пишут, что… — На следующее воскресенье ничего для меня не планируй, — остановил его жестом Сокджин, когда за друзьями закрылась дверь.       Дядюшка Ли покачал головой: — Ты не сможешь сбегать туда так часто, как тебе хочется, Сокджинни. Твой мир — здесь. А его — там. Все, что у вас может быть, — это вот такие свидания между двумя мирами. Редкие, украдкой… Подумай, малыш, готов ли ты к этому? — А отец, значит, был готов? — поднял Сокджин взгляд на дядю Ли.       Дядюшка улыбнулся и потер поседевшие виски: — Он был упрямый. Ты в этом — в него. Но он не был глупым, он носил эту тайну всю жизнь в своем сердце и никому ее не рассказывал. А ты выболтал сразу друзьям. Пока еще есть возможность все исправить, отвлечь, заставить их забыть. Но если ты хочешь сохранить для себя это редкое счастье, твое чудо должно быть укромным. Как любое чудо, наверное.       Дядюшка Ли похлопал молодого императора по плечу и тихонько вышел, оставив на столе ворох отчетов.       Сокджин встал и подошел к большому окну, в котором на черном небе уже золотились неравномерной россыпью звезды.       И ему казалось, что где-то там, с другой стороны, в мире, который живет параллельно, но совсем по другой траектории, вот также стоит и смотрит в окно на темное ночное небо Тэхен, парень с солнечной улыбкой и самыми вкусными губами на свете.