ОСЕННИЕ СКАЗКИ

      От одного только вида из окна захватывает дух.       Серое стальное осеннее море, немного затушеванное пыльной стеной стекла, нависающее над морем серое стальное небо, тонкая линия перехода между ними — как нитка, которую только и осталось выдернуть, чтобы единое целое стало, наконец, законченным целым, а не эскизом, наживуленным перед примеркой.       На безобразные кляксы старых двухэтажек под самыми ногами за стеклом Ван Ибо старается не смотреть. Он покупал эту квартиру из-за вида на море, вот на море он смотреть и будет. Конечно, можно было бы возмутиться этому дряхлому безобразию под самым домом, но Ван Ибо — человек не скандальный, а старые кварталы — на то и старые кварталы, чтобы быть старыми, правда ведь?       Зато самый центр.       И, кстати, тот плешивый мужичок в офисе продаж клялся, что «все эти обшарпанные двухэтажки вот-вот снесут, и будет всем счастье». Ну, может, не всем, но Ван Ибо точно будет. Эти старые развалины — тот самый недостающий компонент, вернее, наоборот, лишний — без них картина жизни Ван Ибо будет идеальной.       И Ван Ибо старается просто туда не смотреть.       Единственное, что портит настроение, пока Ван Ибо выслушивает стартовые всхлипы кофемашины и аккуратно всыпает порцию зерна в емкость под крышкой, так это пачка почтовых конвертов, громоздящаяся уже третью неделю на самом краю тумбы в прихожей.       Раздражает, во-первых, тупоумие почтальонов, которые не могут различить «ул. Морская 247» и «ул. Морская 247/а», во-вторых, непонятная социальная активность адресата, которому приходит восьмое письмо за три недели (кто вообще сейчас письма пишет?), и в-третьих, необходимость искать в этом гадюшнике старых кварталов дом с табличкой «ул. Морская 247» и отдавать всю эту корреспонденцию. Потому что Ван Ибо — человек воспитанный и порядочный. В глубине души. Любой другой (Ван Ибо уверен) уже просто выбросил бы все эти письма, в конце концов, почта лоханулась — почта пусть и расхлебывает. Но мама воспитывала Ван Ибо не так, поэтому Ван Ибо после работы паркует машину и отправляется пешком (на машине — себе дороже: дворы забиты транспортом всех калибров и не менее разнокалиберными бегающими и орущими детьми) на поиски этого дурацкого «ул. Морская 247».       Он входит под первую арку, оплетенную диким виноградом и бог весть еще каким плющом с выражением смиренной брезгливости на лице. Здесь даже запахи слишком реальные, они сбивают картинку идеального мира Ван Ибо: это как концентрированный запах реального нарцисса, который гораздо резче и грубей тех отдушек, которыми пропитывают ароматические саше или кремы для рук. Люди хвалятся друг перед другом: «Ах, почувствуйте! Это аромат настоящего нарцисса!», не понимая, что аромат нарцисса вряд ли их так порадовал бы.       И вот здесь, в этой подворотне такие же слишком реальные запахи: еды, стиранной одежды, машинного масла, гниющей осенней листвы, сигаретного дыма — запахи жизни, которые до верхних этажей небоскреба, в котором живет Ван Ибо, просто не долетают. Честно сказать, Ван Ибо приходится з а с т а в л я т ь себя думать о том, что эти рыжеватые двухэтажные домики с облупившейся побелкой и поросшими мхом шиферными крышами выглядят безобразно. Безобразно они не выглядят. Они выглядят уютно. Насколько может быть уютным старое расхлябанное кресло, торшер с выцветшим и даже подгоревшим кое-где абажуром. Насколько может быть уютной дряхлая, покосившаяся, латанная-перелатанная скамья у подъезда. И палисадники, разросшиеся во все стороны и обнимающие сейчас своим беспорядочным осенне-желтым буйством пошарпанные стены двухэтажек, тоже выглядят уютно.       Небоскреб, в котором сияет чистотой и хромированными поверхностями новенькая квартира Ван Ибо, уютным не выглядит. Но зато он выглядит стильным, модным, дорогим, д р а г о ц е н н ы м. — Он для этого и создан, — бормочет себе под нос Ван Ибо, обходя лужи, бессовестно заполнившие все недостатки выщербленного временем тротуара, — а эти двухэтажки всё равно скоро снесут.       Табличка с «ул. Морская 247» прикручена криво под крайним балконом, и на ней черные буквы уже посерели от времени и дождей. Ван Ибо входит в подъезд, сверяя адрес на конверте с табличками на подъездной двери, и на него сразу же обрушивается настолько возмутительная смесь запахов, что желудок решительно и громко напоминает хозяину о том, что ужин, если что, никто не отменял.       Кто-то где-то жарит оладьи и с зеленью. Это точно. А со второго этажа тянет сладким теплым яблочным — как пахнут штрудели, если в них не добавлять корицу. За дверью прямо, кажется, ремонт, потому что несет краской вперемешку с острым запахом паяльника. Но зато за дверью справа варят мясо — много мяса с луком и специями.       Ван Ибо голодно сглатывает, зажимает нос ладонями и взбегает на второй этаж, тут же натыкаясь на два острых как томогавки взгляда. — А вы к кому? — пацаненок, сидящий на широком подоконнике справа, вихрастый и насупленный, взмахивает рукой, изрисованной замысловатыми татуировками, и смотрит так, словно охранять покой жителей дома от непрошенных гостей — его работа, причем настолько высокооплачиваемая, что он боится ее потерять. — А никого нет дома, — поясняет второй пацан, рыжий, тоже взъерошенный, только более улыбчивый. — Я же еще не сказал, к кому я, — отнимает руку ото рта Ван Ибо, — откуда ты знаешь, кого именно нет? — А никого нет, — разводит руки широкими ладонями вверх второй пацан, — тут на втором этаже только Сяо Чжань живет, а его дома нет. — Тэхён! — одергивает первый пацан. — Чонгук? — вздергивает одну бровь тот, кого назвали Тэхеном. — А вдруг он… — Чонгук хватает своими татуированными пальцами Тэхена за рукав, дергает на себя и начинает что-то возмущенно шептать на ухо, — а ты уже спалил, что никого дома нету… — Я не грабитель, — успокаивает всполошившегося Чонгука Ван Ибо, — и мне как раз этот ваш… Сяо Чжань и нужен…       Тэхен внимательно смотрит на конверты в руках Ван Ибо и оборачивается к Чонгуку. — Так вы, может, тогда передадите? — предлагает Ван Ибо. — Нет, — Чонгук качает головой так непреклонно, что совершенно ясно, что сейчас он прокручивает в своей качающейся голове варианты всего того опасного, что может быть внутри конвертов. — Мы не передадим.       Ван Ибо круто разворачивается, намереваясь поискать внизу возле подъезда хоть какое-то подобие почтовых ящиков, но тут же натыкается на еще один взгляд, только не острый, а мягкий и светящийся. — Вы ко мне? — уточняет владелец взгляда.       Ван Ибо молча кивает и протягивает конверты прямо тут, посреди лестницы, почему-то совершенно уверенный в том, что перед ним этот самый Сяо Чжань и есть. — О! — владелец взгляда оказывается владельцем еще и улыбки, и вот эта улыбка абсолютно точно ненормальная, потому что на лестничной клетке резко становится светло, а теплый вкусный яблочный без корицы усиливается. — А я уже и заждался! Спасибо вам огромное! Снова не туда почтальон принес, да? Что же делать? Спасибо вам огромное! Пойдемте, я вас чаем напою. С пирогом!       И Сяо Чжань тащит Ван Ибо наверх, совершенно игнорируя взгляды двоих, сидящих на подоконнике, а Ван Ибо дает себя тащить, потому что от улыбки все еще немного (самую малость, но все-таки) чуточку слепит глаза.       Сяо Чжань на своей маленькой кухне под тихие восторги Ван Ибо относительно пирога рассказывает о своих друзьях. Они у него по всему миру, но как-то умудрились не растеряться за годы. Сяо Чжань уверен, что это из-за традиции раз в месяц слать друг другу конверты с фотками на фоне своего дома. Ну или того места, где ты сейчас живешь. — Сун Цзи Ян, к примеру, сейчас в Утрехте (есть такой город в Нидерландах, ты, наверное, знаешь, а вот я, к примеру, не знал), — улыбается Сяо Чжань, вскрывая очередной конверт. — Смотри, какой у него очаровательный домик! Как будто пряничный, правда ведь? Лю Хай Куань снимается в Лос-Анджелесе, он у нас модель, у него контракт с каким-то модным американским журналом. Вот сейчас он живет в трейлере (они где-то на природе снимают). Круто, скажи?       Ван Ибо согласен, традиция очень крутая.

***

      Поэтому, примерно через месяц, когда писем снова накапливается на тумбе в прихожей, он отправляется в уют двухэтажек, чтобы услышать от Сяо Чжаня, куда же его друзей занесло в этот раз.       Потому что это очень интересно: какая традиция, надо же!       Очень интересно услышать истории о совершенно чужих незнакомых людях.       Именно поэтому Ван Ибо идет.       Не потому что хочется увидеться с Сяо Чжанем.       Не только поэтому.       Знакомые взъерошенные макушки в этот раз выглядывают из-за старенькой беседки во дворе. — Ты опять с письмами? — уточняет Чонгук, удерживая своей татуированной рукой за капюшон толстовки, видимо, Тэхена.       Лица Тэхена не видно: оно вместе с остальной верхней частью туловища Тэхена скрыто кустами.       Ван Ибо кивает и уточняет: — Чего это он? — Щенка спасаем, — поясняет, высунувшись из кустов Тэхен. — Поможешь?       Ван Ибо не очень-то планировал ползать по кустам после тяжелого трудового дня в своем красивом офисном костюме, но взгляд у Тэхена такой жалобный, что на роль кота в мультике про Шрека взяли явно не того. Поэтому приходится.       Щенок дурной, одно ухо стоит, другое — пока нет. Его вытаскивают общими усилиями из трубы под мостом через канаву. И Сяо Чжань, вывернувший из-за угла, охает при виде чумазого состояния Ван Ибо и утаскивает его к себе домой «хотя бы умыться». — Какой ты молодец! — восхищается Сяо Чжань. — Я бы ни за что в ту трубу не полез… — Мы вообще-то все трое молодцы, — возражает Ван Ибо. Он еще в прошлый раз заметил абсолютный игнор Сяо Чжаня в сторону мелких: даже не поздоровался. Но мало ли, какие тут конфликты между соседями могут быть.       В этот раз Сяо Чжань тоже игнорит: и самих пацанов, и замечание про них Ван Ибо. Зато самого Ван Ибо не игнорит: приносит свежее полотенце, пытается очистить рубашку от паутины и веток. А еще наливает чай. — Пирога я сегодня не испек, — вздыхает Сяо Чжань, выставляя на стол коробочку с мелким печеньем, — на работе задержался.       Но печенье у Сяо Чжаня тоже вкусное. Вообще сидеть рядом с ним на этой маленькой кухне вкусно. Пить чай из старого железного чайника с бледно-синими цветами на подкопченном боку — вкусно. Добавлять в чай сливки из старенького желтоватого от времени холодильника, на котором желтизны этой за десятками магнитиков «Смотри, это из Лондона мне Цао Юй Чэнь прислал, а это уже из Барселоны, когда они с Сюань Лу в свое свадебное путешествие туда ездили!» и не видно, — вкусно.       У Ван Ибо такого вкусного чаепития никогда в жизни не было. Кофе из д р а г о ц е н н о й кофемашины, кажется, немного горчит.

***

— А кем ты работаешь? — уточняет Ван Ибо в декабре, когда приносит Сяо Чжаню очередную пачку писем.       Сяо Чжань опять не испек пирог: у него духовка забарахлила, поэтому «Сразу с зарплаты пойду и куплю новую. Может, в кредит…».       Сяо Чжань — соцработник.       Ван Ибо не понимает, как это. В том смысле, что понимает, что это за профессия, конечно, но как Сяо Чжань и все эти два метра гибкости, плавкости, блестящих улыбок и милого смущения может быть не кем-то, кого показывают на большом экране и тиражируют на глянце. А просто соцработником — может быть. Ван Ибо в недоумении. — А ты никогда не думал… — пытается он понять, но Сяо Чжань перебивает: — Не думал. Я бабушек с детства через дорогу переводил. — Я тоже переводил, — хмыкает Ван Ибо. — И что ж теперь? Все переводили. — Я не просто переводил, когда попросят. Я приходил после школы на перекресток и дежурил: всех бабушек переводил вообще. Сумки им домой помогал донести. Инвалидную коляску через мостик перетащить. Короче, вот…       Это звучит диковато, но когда визуализируешь с поправкой на улыбку Сяо Чжаня, то мило даже. — Потом случилось так, что моя собственная бабушка слегла: шесть лет я за ней ухаживал… — Сяо Чжань поднимается из-за стола, чтобы выключить чайник, — и многому научился. К сожалению, кроме этого, больше — ничему. Не до университетов было: надо было зарабатывать нам с ней на жизнь, так что… А потом бабушка умерла, но оказалось, что есть еще очень много людей, которые нуждаются в помощи. И за это даже платят. Примерно так…       Ван Ибо почесывает затылок и даже немного смущается: — Я думал, ты, может, актер или… не знаю… фотомодель.       Сяо Чжань хохочет так, что воробьи на ветке за окном испуганно настораживаются. Форточка от времени немного рассохлась, закрывается неплотно, и эти невоспитанные птицы частенько подслушивают, а иногда и перебивают своими непонятными комментариями. Но хохот Сяо Чжаня перебивать стесняются. Просто слушают, как Ван Ибо, и улыбаются тоже — как он, наверное. — Пойдем, провожу тебя, — Сяо Чжань наматывает на свою длинную шею шарф, когда Ван Ибо уже обувается в прихожей. — Мусор вынести надо, пока метель не разгулялась.       У мусорных контейнеров, громоздящихся у соседнего дома, мелькает макушками знакомая парочка. Оба — и Чонгук, и Тэхен, — страшно вдохновленные чем-то значительным, но молчат как партизаны, чем именно. — Привет, — кивает им Ван Ибо.       Сяо Чжань смотрит на него с каким-то испугом, но Ван Ибо слишком занят рукопожатиями, чтобы замечать это. — Мы нашли карту, — демонстрирует Тэхен неровно вырванный из какой-то книжки листок, — сокровищ, скорее всего.       Чонгук шипит на него, напоминая, что это «был, вообще-то, секрет!», но потом сдается — чего уж! — Скорее всего, это клад, — кивает он на рисунок. — Относительно моря это должно быть где-то здесь.       Ван Ибо рассматривает книжную страницу с картой и смеется: — А по-моему, это просто иллюстрация к какому-то роману Жюля Верна. У меня в детстве такая книжка была…       Чонгук с Тэхеном надуваются разом, как по команде, и так, надувшись, отворачиваются и продолжают рыться за контейнерами в кустах. — Вы в ссоре с ними или что-то типа того? — уточняет Ван Ибо, когда они с Сяо Чжанем отходят от контейнеров. — Ты с ними даже не здороваешься, я уже который раз замечаю… — С кем? — Сяо Чжань смотрит на Ван Ибо, не моргая, и лицо у него такое… как будто он очень старается не сказать чего-то, что сказать очень хочется. — Ну, с мальчишками. С Чонгуком. С Тэхеном, — поясняет Ван Ибо и тоже смотрит в ответ, давая понять, что намерен прояснить ситуацию. — Ты их как будто не замечаешь. Или не видишь… — Странно, — задумчиво произносит Сяо Чжань, когда они доходят до самой арки между домами, — странно, что ты их… видишь…       Ван Ибо не знает, что сказать, потому что не совсем понимает, что именно ему сейчас говорят, и это с ним, пожалуй, впервые. — В смысле? — смахивает он, мотнув головой, собственное недоумение. — А не должен? — Ну… вообще-то, нет, — краснеет Сяо Чжань.       А потом взмахивает рукой и просто уходит назад, в темноту своего двора.       Ван Ибо с минуту растерянно моргает, стоя под этой самой аркой, потом кидается, было, следом за Сяо Чжанем в темный двор, потом вспоминает, что уже поздно, и в такое время врываться в дом к человеку просто неприлично, поэтому…       Поднимаясь в чистом и большом хромированном лифте на свой самый-высокий-этаж, Ван Ибо решает, что в следующий раз обязательно выяснит, что Сяо Чжань такое имел в виду. Вот понесет в следующий раз конверты и выяснит.       Согреваясь после снежной зябкой улицы под струями горячего душа, Ван Ибо думает, что конверты в следующий раз принесут только через месяц, да и то не факт, что снова ошибутся на почте, а выяснить нужно бы пораньше.       Укладываясь в свою большую, хрустящую простынями постель, Ван Ибо размышляет над тем, что у друзей не обязательно должен быть повод, чтобы увидеться, а они с Сяо Чжанем вполне могут уже считаться друзьями: Ван Ибо знает даже, где в его квартире электрощиток, знает, что у чайника ручка сильно нагревается, потому что изнутри подплавилась пластмасса, поэтому лучше брать его прихваткой-рукавичкой, знает, что если в сахарнице заканчивается сахар, то забавная мордашка на сахарнице закатывает глаза: кто-то из друзей прислал ему такую забавную вещицу откуда-то с другого континента.       Ван Ибо абсолютно точно может себя назвать другом Сяо Чжаня.

***

      Поэтому на следующий день едва дожидается конца рабочего дня, чтобы пойти в старые кварталы. — Господин Ибо, — окликает его на выходе секретарша шефа, — вы же в новом жилом комплексе на набережной живете? — Да, — оборачивается Ван Ибо, и тут же ему в руки втискивают пухлую пачку пластиковых папок с файлами. — Занесете в офис управляющей компании, хорошо? Вам же по пути? Знаете, что это? — Нет, а что? — О! — секретарша смеется, — Это благодарность строительной компании, которую они должны выразить нашей фирме за то, что мы помогли им уладить некоторые проблемы. — А у строительной компании были проблемы? — хмурится Ван Ибо. — Я неверно выразилась, — смеется секретарша, — скорее, трудности. Знаете вот эти старые кварталы, выходящие на набережную? Хорошая земля, но было очень тяжело добиться разрешения на снос построек…       Ван Ибо смотрит на папки в руках и вспоминает о своем разговоре с плешивым мужиком в офисе: «Все эти обшарпанные двухэтажки вот-вот снесут, и будет всем счастье». — Их решили все-таки снести? — он смотрит в улыбающееся лицо секретарши. — Да! — женщина почти счастлива, — Наш шеф лично решил этот вопрос в мэрии, и теперь нам всем светит ощутимая премия. Мы хорошо поработали. Вы тоже, помните, вы составляли справку по социальным компенсациям? Ну вот…       Секретарша что-то там щебечет еще, но Ван Ибо молча уходит, унося с собой папки, а потом быстро просматривает их в лифте.       Итак, дом Сяо Чжаня снесут, конечно, тоже. С одной стороны, это к лучшему: в расхлябанных двухэтажках жить уже просто опасно: того и гляди, отвалится стена или крыша рухнет на голову. Получит компенсацию, купит себе что-нибудь…

***

      Ван Ибо не застает Сяо Чжаня дома, и примостившиеся на запорошенной снегом скамейке Чонгук с Тэхеном кивают в сторону моря: — Лебедей кормит! Всегда по пятницам ходит кормить лебедей. — Почему я не должен вас видеть? — Ван Ибо пристально вглядывается в их хитрющие физиономии и вздыхает, когда они непонимающе шмыгают покрасневшими от холода носами. — Знаете ведь, просто говорить не хотите! — Да кто его знает, почему он так говорит? — возмущается Чонгук, пытаясь согреть ладошками уши Тэхена, — Он и нам все время твердит: не шумите! Не привлекайте внимания! Будут неприятности!       Сяо Чжань не удивляется, когда Ван Ибо находит его на набережной, подходит, становится за спиной и молча смотрит, как лебеди склевывают размокшие в воде кусочки булки. — Почему по пятницам? — интересуется Ван Ибо.       Сяо Чжань улыбается: — Это кто тебе сказал, мальчишки? Потому что по пятницам мне владелец булочной отдает черствые булочки, скопившиеся за неделю. Представляешь, птицы уже привыкли и по пятницам слетаются и плавают вдоль берега, ждут, когда я приду. Получается, у птиц тоже есть свой календарь. — Так что, — аккуратно напоминает о вчерашнем разговоре Ван Ибо, наблюдая, как серый лебедь благородно подталкивает клювом самый большой кусочек булки старому седому лебедю, — почему я не должен… их видеть… в смысле, я про Чонгука и Тэхена, помнишь, ты сказал вчера… — Я помню, — кивает Сяо Чжань. — Не должен. Ты их видеть не должен. Во всяком случае, раньше никто их не видел, кроме меня. Они домовые. — Кто? — от прозвучавшего слишком громко и резко вопроса лебеди собираются было переполошиться, но, возмущенно поколотив крыльями по воде, успокаиваются и продолжают трапезу. — Кто они? — Домовые, — Сяо Чжань поворачивается к Ван Ибо, и выражение лица у него такое терпеливое-терпеливое, как будто Ван Ибо — детсадовец и не понимает очевидных вещей. — Знаешь, персонаж такой… фольклорный… В сказках еще про них… — Я знаю, кто такие домовые, — резко одергивает его Ван Ибо, и лебеди снова возмущенно перешептываются, как будто им обидно, что с их уважаемым Сяо Чжанем кто-то позволяет себе разговаривать в таком тоне. — Чонгук и Тэхен не могут быть домовыми… Они не такие… В смысле, домовые не такие бывают… — Ну, во всяком случае, хорошо, что мы сошлись на том, что домовые все-таки б ы в а ю т, — улыбается Сяо Чжань. — Они всегда такие были. И моя бабушка их с детства именно такими помнила, и ее мать тоже. Здесь не одно поколение нашей семьи жило, в этой вот квартире. У нас из кладовой есть дверь на чердак, вот Тэхен с Чонгуком на этом чердаке живут. Всегда жили. Я не знаю, как и когда они там появились, а они же и не расскажут… Ну вот.       Ван Ибо, если честно, не знает, как реагировать: ничего умнее, чем «Несмешная шутка!», в голову не приходит. — То есть, — мотает головой он, — они — настоящие… прям настоящие домовые? Та-а-ак… А кто еще у нас тут проживает? Может, и водяные бывают?       Он несмело улыбается, но Сяо Чжань, вообще-то, серьезен: — Ну, мальчики говорят, что бывают все вообще, про кого сказки, — вздыхает Сяо Чжань, — но я больше никого не видел никогда, может, я только домовых видеть могу? Я бы переехал, наверное, но бабушка мне ключ от чердака передала, а вместе с ключом — и судьбу этих двоих. Приходится следить, чтобы никто их с этого чердака не прогнал, чтобы не обидел никто. Еще они печенье любят. Покупаю им. Ну вот. Примерно так.       Назад к дому бредут в молчании. — Ваш квартал отдают под снос, ты знаешь? — решается, наконец, спросить Ван Ибо. — Знаю, — кивает Сяо Чжань. — Приходили из строительной компании, рассказывали про компенсацию. Жаль, ее не хватит на жилье где-то здесь, поблизости. Придется в пригород перебираться. Будешь кормить лебедей вместо меня? По пятницам. Они привыкли… по пятницам…       У Вана Ибо почему-то сжимается горло.

***

      Он весь следующий день думает о лебедях. Вспоминает, как хватают они клювами размокшие в воде куски хлеба, как крепкий и решительный серый лебедь подкармливает усталого седого…       Он находит в папке «Отправленные» ту самую справку по социальным компенсациям и сидит, долго вглядываясь в строчки: Сяо Чжань получит минимальную из возможных. Он же сам, Ван Ибо, нашел для строительной компании лазейку в законе и теперь получит за это премию.       Он решает больше никогда не ходить к Сяо Чжаню, потому что не знает, как смотреть на него и не вспоминать эти жесткие строчки из справки. Но все равно по окончании рабочего дня садится в машину и на перекрестке сворачивает к старым кварталам.       Тэхен с Чонгуком сидят на маленькой кухне Сяо Чжаня, а их ноги опущены в железный таз, от которого к потолку поднимается ароматный эвкалиптовый пар. — Простудились, — машет рукой Сяо Чжань, приглашая Ван Ибо присаживаться и располагаться. — Парим ноги, сейчас будем дышать над сосновым отваром. — Мне еще надо попшикать горло, — напоминает капризно Чонгук и подливает в тазик кипятка из чайника. — А мне — закапать в нос, — поддакивает Тэхен. — Все сделаю, не переживайте, — ворчит у плиты Сяо Чжань, — никто из вас не спасется, все получат по заслугам! Нечего было сидеть на холоде и морозить носы! Ван Ибо, будь так любезен, принеси из комнаты аптечку. Она на столе стоит.       Ван Ибо в комнате у Сяо Чжаня впервые. И здесь такое смешение стилей и времен, что он замирает на пороге. Большой телевизор соседствует с круглым деревянным столиком, накрытым кружевной длинной синей скатертью, компьютерный стол, ноутбук, а рядом — огромная стойка с домашними растениями, плетущимися, цветущими, вьющимися под самый потолок. И книги. Много книг. — Ты чего тут? — трогает его за плечо Сяо Чжань, — Заблудился? Вот аптечка, на столе.       Ван Ибо отмирает и разворачивается к Сяо Чжаню: — Просто… здорово тут у тебя. — А… — улыбается Сяо Чжань. — Немного старомодно. — А они… — внезапно Ван Ибо озаряет догадка, — а разве домовые могут болеть?       Из кухни доносится сдержанное хихиканье. — Конечно, не могут, — смеется Сяо Чжань. — Просто иногда им очень хочется притвориться больными, чтобы я за ними поухаживал. Мы играем в эту игру каждый год: как насмотрятся в людские окна, как люди заботятся друг о друге, так им тоже сразу хочется… ну… знаешь… заботы, наверное… Вот, смотри, сейчас малиновое варенье клянчить начнут. — А малиновое варенье? — напоминает Тэхен, как только Сяо Чжань ставит перед ними на стол кастрюльку с хвойным отваром. — Ты забыл? — Ничего я не забыл, — строго хмурится Сяо Чжань, — вот подышите отваром, а потом будем чай с вареньем пить. Все вместе. И Ван Ибо с нами будет, да, Ван Ибо? — Ван Ибо будет с крыжовниковым, — капризно заявляет Чонгук и пододвигает к себе поближе вазочку с малиновым вареньем. — Не переживай, малиновое — только ваше! — успокаивает его Сяо Чжань и подсыпает в другую вазочку еще печенья. — А Ван Ибо попьет чай с крыжовниковым, да, Ван Ибо? — Крыжовниковое — мое любимое, — очень правдоподобно кивает Ван Ибо, хотя, с его-то любовью к растительной пище, он вообще с трудом вспоминает, что такое крыжовник.       Он впервые за долго время не может заснуть в эту ночь: сидит на своем теплом деревянном полу у огромного панорамного окна, смотрит туда, в светящийся тусклыми фонарями низ, на поцветшие мхом крыши двухэтажек, почти не видные в этой ночной темени, и думает о том, что будет с этими двумя домовятами, привыкшими к своему чердаку, когда Сяо Чжань переедет. А вдруг там, где он найдет себе жилье за его совсем крохотную компенсацию, просто не будет чердака? — У нас в доме вообще чердак есть? — спрашивает он у администратора на входе. — Что? — поправляет очки на переносице администратор. — Чердак? Это, в смысле, на крыше что-то?       Когда Ван Ибо возвращается домой после жутко тяжелого (морально, потому что на начальника и его довольную физиономию смотреть невыносимо) рабочего дня, этот администратор останавливает его у лифта и докладывает: — Я все разузнал: чердака нет, но в соседней с вами квартире есть что-то типа мансарды. У них собственный выход на крышу, и вот… — Почему у меня нет собственного выхода на крышу? — бурчит себе под нос Ван Ибо, входя в лифт. — А кто живет в этой квартире? — Никто пока не живет, — смеется администратор, — не купили ее пока.

***

      Сяо Чжаня он застает за упаковыванием коробок. — Сегодня предупредили, что после нового года надо освободить жилье, — поясняет Сяо Чжань, впервые не улыбаясь при встрече. — Вот, решил упаковать… хотя бы пока книги… — Нашел, куда переехать? — снимает с полки очередную стопку книг Ван Ибо. — Пока отвезу вещи другу на квартиру, — вздыхает Сяо Чжань. — Лю Хайкуань, помнишь, я рассказывал. Он сейчас в США, а квартира стоит пустая. Поживу пока там, пока ищу себе… новое жилье. — А чердак? — хмурится Ван Ибо. — Там есть чердак? Ты вообще им говорил? — Сказал сегодня, — Сяо Чжань садится на диван и складывает руки на груди, — Слышишь? Буянят…       Откуда-то сверху раздается звон посуды и тяжелые удары. — Соседке снизу свежий суп прокисли, — качает головой Сяо Чжань. — Мужчина из соседнего подъезда полез лампочку менять, его током шарахнуло, пришлось даже скорую вызывать. Хулиганят, вредители. Ничего, постепенно успокоятся. — Они… там? — Ван Ибо показывает пальцем в потолок. — А можно к ним туда заглянуть?       Сяо Чжань впервые за вечер улыбается: — Когда они в таком настроении, лучше не надо. Спустят с лестницы и не задумаются. Конечно, они расстроены. Людям тяжело на новом месте приживаться, а уж домовым-то… Представляешь, как за несколько сотен лет привыкнуть можно?       Ван Ибо очень хочется обнять Сяо Чжаня, как-то его утешить, но он все время вспоминает ту самую справку, которую так виртуозно составил на радость шефу и всей фирме, и ему становится стыдно. — Пока дом не снесли, пусть живут на своем чердаке, — снова вздыхает Сяо Чжань. — Буду приезжать, привозить им печенье… Потом что-нибудь придумаем… Только…       Он о чем-то вспоминает и хватает Ван Ибо за рукав: — Я забыл совсем! Мне после новогодних праздников надо на курсы повышения квалификации уехать на три дня. Присмотришь за ними, а? Мало ли, чтобы они чего не натворили… А то вызовут сюда… священников… медиумов всяких… Боюсь я за мальчишек, они вспыльчивые и никого не слушают, кроме меня. Да и меня не всегда…

***

      Сяо Чжань приглашает Ван Ибо отпраздновать Новый год вместе. Так написано в сообщении, пришедшем с незнакомого номера. Ван Ибо как-то продиктовал свой номер Сяо Чжаню на случай, если вдруг ему потребуется… ну… что-нибудь написать, но Сяо Чжань до этого писать не торопился.       Получить такое сообщение неожиданно приятно, и Ван Ибо улыбается во все щеки, сжимая телефон в руке. Правда, тут же приходит следующее сообщение: «Мальчики очень просили тебя пригласить к нашей елке. Я бы не побеспокоил тебя, но они сейчас такие непредсказуемые, что с ними лучше не спорить».       Улыбка Ван Ибо немного мрачнеет, однако, неожиданный вызов к начальству меняет направление его мыслей. — Ну что, молодец! Молоде-е-ец! — начальник колотит его по плечу так, что синяки точно останутся. Ван Ибо не лезет в драку только потому, что знает: начальник всегда так делает, когда слишком счастлив. — Твой цепкий ум, Ван Ибо, твоя въедливость — это твое достоинство! Далеко пойдешь, парень, это я тебе говорю!       Ван Ибо кивает, но на душе скребут кошки. — Ты, я смотрю, как-то вроде не рад… — удивляется начальник. — Да вот… — Ван Ибо сжимает руки в кулаки под столом и решается, — я вот все думаю: эти люди, жильцы… такие маленькие компенсации… они не смогут купить себе жилье в городе на эти деньги — только в пригороде, это же как-то… — Я тебе так скажу, парень! — перебивает его начальник. — Скажу, а ты хорошо запоминай! Каждый в этой жизни крутится как может. Кто может — тот зарабатывает, а потом покупает себе квартиру у моря, вот, как ты. Кто не может — живет в развалюхе, ждет с моря погоды, пока его не выселяют на окраину, и там ему самое место! Этот мир принадлежит сильным. Сильные — это ты, это я, это, вон, президент Хан, например, глава строительной компании. А все эти люди из трущоб — это серая масса с окраин. Даже не думай об этом, не забивай голову!       Начальник смеется, поглаживая себя по коленкам, а потом хлопает по столу узким длинным чеком: — На вот, чтобы было, о чем подумать в выходные, подумай, как будешь тратить эти деньги. Это премия твоя! Я бы налил тебе виски, но ты, я знаю, за рулем.       Ван Ибо смотрит на сумму в чеке и поднимает глаза на начальника: — Так много? — Так ведь и дело нешуточное! — смеется тихо начальник. — Президент Хан неплохо сэкономил, щедро поделился с нами. Бери, бери!

***

      Первое, что видит Ван Ибо, сворачивая под своды знакомой арки с облупившейся штукатуркой, это огромную нарядную елку в центре двора. Эта ель, конечно, всегда здесь была, но раньше Ван Ибо проходил мимо нее и не обращал внимания, а сегодня стараниями чьих-то рук дерево превратилось в настоящее новогоднее чудо. — Традиция у нас такая — наряжать эту елку каждый год. Со всего квартала люди приходят сюда к полуночи, вместе встречаем новый года, а потом все расходятся по домам к своим праздничным столам.       Сяо Чжань встречает Ван Ибо возле елки в компании местной малышни. — Бабушка говорила, что раньше, когда она была молодая, праздничный стол накрывали прямо возле елки, каждый приносил угощения, все вместе садились и отмечали новый год. Но сейчас уже так, конечно, не делают.       Ван Ибо помогает цеплять украшения на ветки, которые повыше, а потом замечает, как среди ветвей на самой высоте мелькает взъерошенная макушка Тэхена. — Как они? — кивает он в сторону макушки, — Отошли?       Сяо Чжань пожимает плечами: — Я пообещал им новогоднюю рисовую кашу со сладостями и фруктами, и они повеселели. Останешься с нами после полуночи? Я приготовил утку в духовке и сделал вкусную запеканку.       Ближе к полуночи свет фонарей становится как будто чуть приглушенней. Из чьего-то окна льется тихая музыка, а люди из разных домов медленно сходятся к елке. Чонгук с Тэхеном чинно усаживаются под елкой и своими красными носами напоминают рождественских эльфов. Их, конечно, никто не замечает, но мальчишек это совсем не беспокоит: у них какие-то свои тихие разговоры, и вообще они ведут себя совсем по-взрослому.       Секунды до наступления нового года отсчитывают хором: нестройный хор многих голосов сливается и облетает вокруг елки, и к нему присоединяется два голоса, которых никто не слышит, кроме Ван Ибо и Сяо Чжаня, но они есть и звучат громче всех и искренне желают всем счастья в новом году. И, словно в сказке, как только часы отбивают последний удар и все поднимают к небу глаза, прямиком из черной небесной бездны на город начинают медленно падать крупные рыхлые снежинки, такие четкие на фоне небесной черноты, что кажутся не реальными, а просто мастерски нарисованными прямо в воздухе. Ван Ибо смотрит на эти снежинки, позволяя им приземляться на ресницы, и думает, что вот эти большие снежинки — и есть тот недостающий элемент во всей этой странной зиме, во всем этом странном окончании года и во всей этой странной истории про домовых. И если раньше говорить о чем-то, похожем на сказку, казалось смешным и неуместным, то сейчас все сразу встало на свои места. И ничего странного во всем этом, оказывается, нет, а странный в этом во всем только сам Ван Ибо.       Вернуться в теплую квартиру приятно: небольшие комнатки пропитаны ароматами праздничных блюд, синяя гирлянда на занавеске наполняет пространство сказочным дрожащим светом. — Не включай телевизор, — просит Ван Ибо, когда Сяо Чжань тянется за пультом, и тогда Тэхен достает из кармана маленькую дудочку и начинает наигрывать мягкую красивую мелодию, пока Чонгук набивает щеки едой.       Мальчишки сбегают на свой чердак смотреть салюты, и в комнате наступает приятная уютная тишина. Говорить не хочется. Хочется, откинувшись, полулежать на старом, накрытом синим покрывалом диване, молчать и смотреть на синие огоньки гирлянд. И чтобы Сяо Чжань вот так же полулежал рядом и тоже смотрел на эти синие огоньки. — Мне хочется тебя поцеловать, — очень тихо говорит Ван Ибо. Расслышать его слова трудно, но Сяо Чжань слышит, это понятно по вдруг напрягшимся пальцам лежащей на его колене руки. — Но я не решаюсь, потому что не знаю, обидит ли это тебя.       И он смотрит в глаза Сяо Чжаню, повернув к нему голову, и в глазах видит, что никто здесь обижаться не собирается. Нахлынувшая горячая волна откидывает мерное ощущение уюта на второй план, и руки встречаются быстрее, чем губы, сцепляются ладонями, усиливая действие притяжения.       Синяя гирлянда моргает — р-р-раз, два-а-а! — отсчитывая ритм дыхания, пока губы пропускают вдохи, мягко сминаясь друг другом в один бесконечный вдох на двоих.       Трескучий салют за окном и дружные восторги ребят, доносящиеся с чердака, наслаиваются красивым саундтреком на волшебное кино, в котором двое дышат друг в друга, стискивая пальцами одежду, сминая друг друга горячими чуть дрожащими руками, в котором синее покрывало на диване сползает в одну сторону, когда молнии на джинсах жужжат — р-р-раз, два-а-а, — с перерывом в мгновение, в котором одни черные глаза смотрят в другие, делятся друг с другом своими синим звездами, отражающимися от гирлянд… И это волшебное кино продолжается, мчится на одном дыхании к своей кульминации, и комната со сплетающимися крепкими мужскими телами словно замирает на окраине петли времени, и здесь, в этом застывшем мгновении движения и звуки становятся быстрее и резче того медленного тягучего мира, который остался за окном, со всеми его мерно падающими с неба снежинками.

***

      Сяо Чжань обещает приехать через три дня, максимум, четыре, и Ван Ибо исправно покупает в магазине печенье и молоко, прихватывает на всякий случай банку малинового варенья, а потом паркуется у знакомой арки.       Квартира на втором этаже неприветливо молчит черными пустыми окнами. В первый день наступившего года Ван Ибо сам помог вывезти из нее оставшиеся вещи. Сяо Чжань хотел вывезти еще и друзей с чердака, но мальчишек на чердаке тогда не оказалось. — С ними такое бывает, — кивнул Сяо Чжань, — иногда они чрезмерно самостоятельные. Может, завтра, когда привезешь им угощения, они уже будут здесь       То, что «они уже здесь», видно невооруженным глазом еще с парковки перед аркой: над крышей дома возвышается огромная стрела бульдозера. — Неужели дома начнут сносить сегодня? — подскакивает Ван Ибо к человеку в строительной каске, который стоит перед домом и машет руками, что-то кому-то доказывая. — Да черт его знает, как сносить этот дом! — возмущается человек. — Да, сегодня! А вы… от застройщика что ли?       Он смотрит на Ван Ибо с подозрением. — Да, я их юрист, — почти не врет Ван Ибо. — А что не получается? — Не можем подъехать близко к дому: то дерево вот повалилось внезапно, чуть бульдозериста в кабине не раздавило, то теперь кирпичи начали сыпаться как град… Давно пора было снести эти развалины…       Ван Ибо внимательно всматривается в окна чердака, и ему кажется, что он видит, как мелькает там взъерошенная рыжая макушка. — Э-м-м… — Послушайте, вы не могли бы начать с соседнего дома? — оборачивается он к мужчине в каске. — Я пройду сделаю пару фото для нашего генерального… для отчета надо…       Мужик смотрит странно, кажется, с еще большим подозрением, но кивает и машет бульдозеристу отогнать машину.       Ван Ибо взбегает на второй этаж, морщась от того, какой пустотой пахнет сейчас этот подъезд, всегда встречавший его целым залпом запахов человеческой жизни. От этого внутри неприятно сжимается, но он открывает дверь в квартиру Сяо Чжаня и забегает в кладовку. Дверь на чердак он видит впервые, но с уверенностью взбирается по лестнице, распахивая ее.       Мальчишки сидят в огромной пустой холодной комнате, заставленной хламом, но чисто прибранной. Тэхен, сжавшись в комок в крепких объятиях Чонгука, поднимает на вошедшего Ван Ибо полные слез глаза. — Привет, — с облегчением выдыхает Ван Ибо, — как вы тут? — Мы без боя не сдадимся, — заявляет категорично Чонгук.       И Тэхен согласно кивает, вытирая слезы рукавом. — Они все равно снесут этот дом, — качает головой Ван Ибо, присаживаясь рядом. — Я разговаривал с ними, у них задание, и они тут не при чем… Так что вы можете случайно покалечить ни в чем не повинных людей… — У нас тоже задание! — бурчит Чонгук и отворачивается, чтобы скрыть повлажневшие глаза. — Мы к этому дому приставлены и должны его защищать, так что мы не сдадимся…       Ван Ибо вздыхает. — Ну хорошо, — достает он из кармана пачку с печеньем и угощает мальчишек. Тэхен зачерпывает чумазой ладошкой сразу горсть мелких печенюшек и отправляет их в свой большой рот. Чонгук смотрит на него, улыбается, а потом аккуратно стирает крошки с его щеки. — Допустим, вы отвоюете этот дом… допустим… Но что будет потом? Здесь больше никто никогда не будет жить. Вокруг построят новые красивые высокие дома, люди передут в них или куда-нибудь еще, а этот дом, даже если вы не дадите его снести, останется стоять пустым и холодным, пока не разрушится сам по себе… Разве вы бы этого хотели?       Тэхен утыкается в грудь Чонгука, сжимаясь еще сильнее в комок, и толстовка на этой груди очень быстро намокает от его слез. — Нам все равно некуда больше идти, — мрачно шепчет Чонгук. — У нас только этот чердак и эта работа, а что делать без этого всего, мы не знаем… нам не сказали…       И Ван Ибо решается. — Хм… У меня тоже так когда-то было… Обычно в таких случаях надо, знаете, двигаться дальше… Найти новое жилье, новую работу… Я как раз знаю один дом, за которым пока некому присмотреть… Он просто совсем новый, и в нем еще нет… ну… таких защитников, как вы… Могу замолвить словечко…       Тэхен поднимает глаза и пару раз хлопает своими длинными ресницами. — Далеко отсюда? — деловито уточняет Чонгук. — Рукой подать, — улыбается Ван Ибо. — Правда, я не знаю насчет чердака, но это можно уточнить… Я как раз живу в этом доме, буду присматривать за вами… А пока у меня перекантуетесь, идет?       Чонгук поднимается на ноги с Тэхеном на руках, потом ссаживает его на пол и упирается руками в бока. — Я возьму с собой зеркальце, — заявляет он и вытаскивает из-за старого поломанного шкафа небольшой деревянный сундучок. — И еще кое-какие пожитки… Тэхен-а, возьми свою корзинку и дудочку не забудь…       Тэхен лезет за шкаф и долго копошится там.       Снаружи доносятся глухие удары: сносят соседний дом. Чонгук вздрагивает. — Тэхен-а, нашел? — Я еще, можно, книжку с собой возьму? — выползает из-за шкафа Тэхен. — Которая с картой сокровищ?       Ван Ибо кивает, замечая в его руках томик Жюля Верна. — А у тебя дома достаточно хлама? — уточняет по-деловому Чонгук, осматривая чердак. — Не нужно с собой взять? Нам для уюта много хлама нужно… — Я докуплю, если не хватит, — обещает Ван Ибо. — Давайте-ка поторопимся, а то как бы нас тут не присыпало… Я-то не бессмертный, могу и пострадать…       В машину усаживаются с шумом. Хорошо, что прохожие этого шума не слышат, иначе было бы неудобно. А так они просто искоса посматривают на стоящего у дорогого автомобиля представительного парня, улыбающегося в пустоту. Ну а как не улыбаться на замечания Тэхена про то, что «вот этого домика и достаточно», «вот тут давай, Чонгук-и, и обустраиваться, зачем искать жилье?». Хорошо, что Чонгуку не нравится запах освежителя, иначе Ван Ибо пришлось бы задумываться о покупке нового автомобиля.       Администратор на входе встречает Ван Ибо преувеличено приветливо. И его счастье, что он не видит еще двоих, пафосно проходящих мимо стойки существ, потому что Чонгук раздут от собственной важности ровно в два раза от своего обычного объема, а Тэхен принимается рассказывать администратору, что, мол, пусть радуется, наконец-то его дом будет защищен от любого врага, только пусть весь хлам стаскивает на чердак и ни в коем случае не выбрасывает, иначе будет пить все время прокисшее молоко.       Ничего не подозревающий администратор приветливо машет Ван Ибо вслед, и Тэхен с Чонгуком решают, что «дворник, слава богу, покладистый попался».       Большая чистая и светлая квартира Ван Ибо мальчишек, конечно, разочаровывает. — А где мебель-то вся? — разочарованно разводит руками Тэхен. — Шкафчики? Сундучочки? — И хлама совсем маловато, — вздыхает Чонгук. — Вот только, пара бесполезных коробочек…       Он кивает в сторону игровой приставки и пары колонок стереосистемы. — Ну ничего, — утешает его, гладя по плечу, Тэхен. — Зато смотри, сколько места. А хлама мы насобираем: по округе побегаем, найдем что-нибудь… Помнишь, какой мы чемоданище на свалке нашли? Ну вот…       Ван Ибо покрывается мурашками, представляя, как его квартира начнет обрастать хламом, и приглашаем мальчишек на кухню выпить чаю с вареньем. Наличие в квартире малинового варенья немного примиряет парней с безрадостной реальностью.       Ночью Ван Ибо просыпается от легких всхлипов. — Ты чего ревешь? — сонно прижимает он Тэхена к себе, найдя мальчишку на кухне в углу между плитой и холодильником. — Я хочу к Сяо Чжаню… как же мы без него-то? Мы к нему уже привыкли…       Ван Ибо не знает, что сказать, и на языке вертится только признание, что он тоже уже очень привык к Сяо Чжаню, да и к ним двоим тоже… — А нельзя ли Сяо Чжаня тоже сюда к тебе поселить? — поднимает на него свои большие печальные глаза Тэхен. — Вы же, вроде, ладите, а?       Ван Ибо думает, что, да, пожалуй, они, конечно, ладят…       Утром он набирает номер стойки администратора и просит подняться на последний этаж с ключами от квартиры с выходом на крышу.       Квартира почти такая же, как его собственная, за тем только исключением, что из холла на второй этаж ведет винтовая лестница. Наверху две небольшие комнаты со стеклянной крышей и выход на террасу — как раз такую, чтобы хватило места для всех растений Сяо Чжаня.       Ван Ибо улыбается тому, что, кажется, принял это решение еще вчера, когда обнимал на кухне рыдающего Тэхена, и набирает номер управляющей компании. — У меня есть покупатель на квартиру пятьсот шестнадцать, — говорит он в трубку и кивает администратору, прося оставить ему ключи. — Половину сумму я переведу сейчас же, а половину внесет сам господин Сяо Чжань, когда вернется в город.

***

      Накормить двух непоседливых домовых завтраком — крайне хлопотное дело. Ван Ибо вспоминает свои одинокие утра за чашкой кофе почти с тоской, и только угроза тотального опоздания не дает ему эмоционировать и заставляет действовать автоматически и быстро. — Будете себя хорошо вести, вечером поведу вас смотреть ваш новый чердак, — предупреждает Ван Ибо строго, а потом уходит и захлопывает за собой дверь. Запоздалая мысль о том, что, наверное, стоило обсудить с мальчишками немного подробнее, что значит «вести себя хорошо», выедает Ван Ибо мозг до самого конца рабочего дня.       А еще выедает мозг начальник, все пытавшийся расспросить о том, что за странную сделку с покупкой еще одной квартиры совершает Ван Ибо, если верить президенту Хану. — Я вижу, что с тобой что-то происходит, и меня это беспокоит, — усаживает, наконец, шеф Ван Ибо в свое кресло, а сам садится напротив на стул. — Рассказывай.       Ван Ибо смотрит на него с минуту, будто раздумывая, можно ли ему доверять, а потом произносит, неожиданно сам для себя: — Я не уверен, что поступаю сейчас правильно, но точно уверен, что поступил неправильно какое-то время назад. Конечно, я всего лишь выполнял ваше задание, но я никогда не понимал, что за моими действиями постоянно стоят реальные люди. — А теперь ты вдруг это понял, да? — усмехается шеф. — Потому что это коснулось тебя самого? — Не меня, а человека, который мне дорог. — Значит, тебя самого. Я правильно понимаю, речь ведь идет о тех самых домах, которые сносят для управляющей компании? О тех, за которые мы с тобой отхватили солидную премию?       Ван Ибо кивает, да так и оставляет голову склоненной. — Они… Там люди… много людей, у которых хватит денег только на самое дешевое жилье. У них только что был дом, свой уголок, своя уютная жизнь, а теперь им придется лишить себя многого, чтобы хоть как-то устроиться… — Ван Ибо головы не поднимает, поэтому его слова звучат глухо. — Там есть ветеран без ноги, который всю жизнь прожил в этом доме, о нем заботились соседи, а теперь ему одна дорога — в дом для стариков. Там есть мальчик и девочка, которые дружат с пеленок, но теперь их семьи разъезжаются по разным деревням, потому что на город денег не хватит, и встретятся ли они когда-нибудь? Там много таких… историй… — И твоя такая же… — начальник подбирает слова осторожно, — … печальная?       Ван Ибо кивает.       Начальник встает и, опираясь руками на стол, очень тихо говорит почти в самую макушку своего подчиненного: — Ты хороший юрист, Ван Ибо. Отличный даже. Ты нашел прекрасное решение проблемы для президента Хана, так неужели ты не можешь найти такое же прекрасное решение для всех этих людей? Не раскисай и соберись! И попробуй посмотреть на этот вопрос под другим углом. Президент Хан отхватил на этом деле большой кусок, но ведь небеса предписывают делиться, правда ведь? Неужели ты не найдешь лазейку в законе, чтобы помочь этим людям получить от компании то, на что они действительно имеют право?       Ван Ибо, наконец, поднимает голову: — Думаете…? — Шанс всегда есть! — прищуривается начальник. — Только… действовать от лица нашей фирмы я тебе, разумеется, запрещаю! У меня большие планы на эту премию, не хотелось бы ее потерять!

***

      Телефонный звонок от Сяо Чжаня застает Ван Ибо у самого лифта. — Привет, — чуть поскрипывает трубка взволнованным голосом, — мой дом снесли. И я не могу нигде найти мальчиков… — Эй, привет, — Ван Ибо улыбается телефону, зеркальным поверхностям лифта и дверному замку, — ты вернулся… Мальчики у меня, все в порядке… И я, кажется, нашел для них чердак. Записывай адрес. Хотя, впрочем, ты знаешь… «ул. Морская 247/а».       И, кстати, зря Ван Ибо решает не подниматься в квартиру, а дождаться Сяо Чжаня внизу. — Обычно здесь чище, — ему приходится прикрыть лицо обеими руками, когда они поднимаются в лифте, потом пару минут целуются у самой двери, а потом все-таки входят. — И не так шумно… — Смотри, твои джинсы мне очень идут! — вопит Тэхен, удирая по комнате от Чонгука, — А Гукки говорит, что ему! — Нам было скучно, — поясняет Чонгук, — и мы решили подыскать себе что-нибудь из одежды. А у тебя ее вон, сколько… — Не стоило делать этого без спроса, — выглядывает из-за плеча Ван Ибо Сяо Чжань, и Тэхен, спланировав с дивана, тут же влипает в его объятия. — Нам негде больше жить, — бурчит Чонгук, подставляя шею под объятия. — А вот он сказал, что знает вариант… Точно знаешь?       Ван Ибо краснеет и тянет Сяо Чжаня за руку: — Пойдем, покажу.       Пока мальчишки громко обсуждают приказ вернуть все вещи на свои места, Ван Ибо открывает соседнюю квартиру. — Слушай, ты только сразу не отказывайся, ладно?       Сяо Чжань смотрит на него пристально, а потом осторожно шагает в квартиру. — Мне показалось, что она должна тебе понравиться, — Ван Ибо кажется, что Сяо Чжаню должно быть слышно, как колотится его сердце. — Тебе остается только внести деньги… Здесь есть чердак… и даже выход на крышу… И мальчикам будет тут хорошо…       Сяо Чжань останавливается посреди большого холла, и его тонкий профиль заливает закатный свет, просачивающийся из панорамного окна. — Ты… хочешь сказать… что я… должен… могу… мне нужно… купить эту квартиру?       Ван Ибо кивает и тянет его за руку по винтовой лестнице: — Смотри, они могут натаскать сюда сколько угодно хлама… — Ты издеваешься надо мной, Ван Ибо? — вдруг строго говорит Сяо Чжань и отступает, чуть не падая с нижней ступеньке лестницы. — Я знаю, сколько стоят такие квартиры… Моей компенсации даже на половину не хватит… — На половину — хватит, — Ван Ибо обнимает его за плечи со спины, почти вцепляется пальцами в рукава толстой машинной вязки, — а остальную половину я уже… внес… Ты только не отказывайся, ладно? Мы могли бы присматривать за мальчиками вместе… Они сидели там, на этом чердаке, и отказывались уходить… а рядом рушили дома, и я должен был увести их оттуда, понимаешь? И это все, что я придумал. Не отказывайся, а?       Сяо Чжань отходит к большому окну и останавливается, задумчиво разглядывая что-то там, на стальной глади моря. — Ты сможешь ходить на набережную кормить лебедей… по пятницам… — приводит последний довод Ван Ибо. — И до твоей работы отсюда тоже недалеко. Соглашайся, а? — Я верну тебе все деньги до копейки, — почти сурово говорит Сяо Чжань. — Наверное, мне на это потребуется много времени, но я буду экономить и справлюсь. Только при таком условии. — Как скажешь, — кивает Ван Ибо. — Может, на это потребуется не так уж и много времени… Я собираюсь добиться справедливости для жителей старого квартала, и мне нужна твоя помощь. Может, есть способ стрясти со строительной компании компенсацию побольше? Я хочу попробовать.

***

      Они еще долго сидят у панорамного окна молча, а потом Ван Ибо приводит в эту новую, пока еще пустую квартиру мальчиков. — Здесь будет уродливо смотреться мой старый диван… — чуть не плачет Сяо Чжань, представляя, каким неуместным будет среди всех этих люксовых поверхностей его расхлябанное чудо. — И стол… мой круглый бабушкин стол… Я даже не посмею его принести сюда… — Нам пригодится любой хлам, — деловито похлопывает его по плечу Чонгук.       Тэхен устраивается в плетеном кресле на крыше и заявляет, что никуда отсюда он больше не уйдет. На нем все еще джинсы Ван Ибо и, кажется, его университетская толстовка. — Я ведь не получу эти вещи назад? — уточняет он у Сяо Чжаня. — Ну… — смеется тот, выискивая в телефоне номер доставки пиццы, — они ведь не могут пойти в магазин и купить себе одежду, так что иногда таскают мои вещи из шкафа. А теперь вот им твои приглянулись. Ну что, есть повод отпраздновать новоселье?       И пока он обсуждает с двумя домовятами, скольких и какого размера пицц будет достаточно, Ван Ибо просто смотрит в огромное панорамное окно.       От одного только вида из окна захватывает дух.       Серое стальное осеннее море, немного затушеванное пыльной стеной стекла, нависающее над морем серое стальное небо, тонкая линия перехода между ними — как нитка, которую только и осталось выдернуть, чтобы единое целое стало, наконец, законченным целым, а не эскизом, наживуленным перед примеркой.       Сяо Чжань тихо подходит и встает за его спиной. — Здорово, правда? — почти шепчет он. — Так красиво, что хочется стать художником, только чтобы это нарисовать. — Правда, здорово, — улыбается Ван Ибо.       Где-то там внизу безобразные кляксы старых двухэтажек превратились в руины. Пока что там — темнота, но очень скоро он будет вот так же смотреть в окно, а под ногами будут сиять огни новеньких многоэтажек. Ван Ибо — отличный юрист, и среди этих многоэтажек точно будет одна, в которой поселятся люди, пропитанные уютом старых кварталов, которые знают друг друга и умеют хором отсчитывать секунды, приближая новый год.       И тогда в идеальном мире Ван Ибо не останется недостающих компонентов.