ОСЕННИЕ СКАЗКИ

      Все началось с того, что у этого светлячкового гнома не было фонарика.       Вернее, фонарик-то, конечно, был, не бывает светлячковых гномов без фонарей, вот только огонек в этом фонарике был совсем маленьким: его практически не было видно издалека, а можно было рассмотреть, только подобравшись совсем близко к самому гному. И это было, кстати, проблемой.       Другой проблемой было то, что этот самый маленький огонек в гномьем фонарике был горячим. Не бывает горячих светлячковых огоньков: это канон и это логично, ведь если яркие светлячки будут еще и греть, они просто обожгут нежные листочки, травинки и цветы, то есть все, к чему будут прикасаться. Видимо, поэтому у этого светлячкового гнома и был такой маленький огонек: будь он большим и ярким, гном просто не выжил бы.       Гному Юнги этот новенький недо-гном не нравится с самого начала, как только он присоединяется к общине и Намджуни-гном радостно знакомит его со всеми: — Прошу любить и жаловать, Чимин.       Потом Намджун долго и подробно рассказывает, что Чимин — особенный, и какой он особенный, и этот самый недо-гном Чимин стоит все это время красный как рак, и его даже становится жалко (всем, кроме Юнги) и Сокджин уводит его на кухню, чтобы утешить неучтенной кашей с грибами.       Юнги злится. Он просто чувствует, что от этого самого недо-гнома Чимина с его недо-фонарем (ну серьезно, не фонарик, а просто посмешище!) будет еще много неприятностей.       Хосоки-гном просто хмыкает и говорит свое обычное: «Как-нибудь образуется, как-нибудь переживем». Хосок вообще оптимист-фаталист, и если вы скажете, что таких не бывает, то вы просто не знакомы с Хосоком, потому что Хосок — это вообще сочетание несочетаемого.       А Чимина как младшенького сразу берет под свое крыло самый старший Сокджинни-гном, и всем становится понятно, что над этим самыми Чимином лучше не шутить (хотя Юнги лично считает, что Сокджинни-хен просто использует горячий огонек этого недо-гнома в корыстных целях: для разогрева обеда, например).       Чимин Юнги, кстати, настораживает. Он нарушает своим присутствием привычный уклад жизни общины, постоянно хихикает и везде спотыкается и падает, и теперь любимой Юнги тишины в общине практически не дождаться — приходится, чтобы хоть немного выспаться, уходить за тот большой дуб на поляне, ветки которого опалило грозой прошлым летом.       Чимини-гном — бесполезный. Его с собой на вечерний обход не возьмешь (толку с его фонарика никакого), а жуки (те самые, которых глупые люди называют «светлячками» и считают, что именно они-то и светятся) отказываются забирать его фонарик на подзарядку из-за того, что он слишком горячий и жжется. Поэтому Чимину самому с этим его фонариком одни хлопоты: приходится подниматься с рассветом и вручную собирать первые солнечные лучи и напитывать ими фонарик, чтобы он продолжал светить. И злоупотреблять светом своего фонарика этому недо-гному тоже нельзя: от постоянного свечения он может сильно раскалиться и сгореть сам, а заодно спалить и своего хозяина ненароком. Поэтому приходится зажигать фонарик только в очень крайних случаях.       Соответственно, и всей общине с этим самым Чимином тоже — одни сплошные хлопоты. Ну разве не бесполезный?       И Юнги порой даже смешно на него смотреть, а вот не до смеха становится тогда, когда в сопровождение большого семейства лесных уточек на другую сторону леса уходят почти все светлячковые гномы общины, а сторожить общину и решать насущные задачи остаются Хосоки-гном, Юнгия-гном и Чимин. Правда, Юнги сразу не чувствует никакой тревоги: напротив, он собирается спокойно вздремнуть, пока Хосок занят приготовлением каши к ужину, а этот смешной Чимин-без-фонарика важно вышагивает вдоль тропинки, ведущей ко входу в общину, осуществляя охрану жилья. Мелкий относится к своему заданию до смешного серьезно, и Юнги уже готовится перевернуться на другой бок и спокойно вздремнуть, не заморачиваясь на ненужные ему проблемы, как вдруг активизируется световая почта, Хосок бросает ложку, записывает вспышки сообщения и хмурится. — Собирайся, Юнги, — говорит он, снимая с себя красивый розовый фартук, позаимствованный у Сокджинни-гнома. — Малышня речных эльфов забрела далеко от своей деревни, заблудилась где-то в лесу и потерялась. Просят помочь: им ночью в высокой траве совсем туго. К тому же, есть сведения, что та клювастая зараза снова вернулась… — Кто клювастая? — уточняет Чимин, заглядывая в скошенный и поросший муравой дверной проем. — Да ворон один нас тут в прошлом году донимал, — поясняет Хосок, снимая с полки свой большой, яркий светлячковый фонарь. — Еле справились. Если бы не речные эльфы, нам пришлось бы туго.       Юнги фыркает недовольно, но все-таки встает и тоже снимает с полки свой крепкий и яркий фонарь в темно-зеленой жестяной оправе. — А ты это куда засобирался? — хмурится он, очищая стекло фонаря от пыльного налета.       Чимин, до этого активно копошившийся в углу у обувной полки, смотрит на него с недоумением: — Так Хосоки-хён же сказал же… — Ты не идешь, — отрезает Юнги. — Куда ты в ночь со своей коптелкой собрался? Не фонарь, а черт-те что… Еще тебя потом искать среди травы… Останешься дома, будешь общину охранять.       Чимин кривит губы, как будто вот-вот расплачется, но тут же берет себя в руки, и только в огромных черных глазах как-то слишком уж ярко начинают отражаться потолочные лампочки. Он просто кивает и ставит на полку свой недо-фонарь. — Если вдруг что, мы по световой почте сообщим, — наставляет Хосок, прежде чем выйти вслед за Юнги. — Передашь нашим дальше по связи. Сам никуда не суйся, понятно? Потеряешься еще… — Что же мне делать, если вдруг что-то случится? — всплескивает обеспокоенно руками Чимин. — Сидеть и ждать, — улыбается Хосок и мягко треплет Чимина по лохматой макушке. — А там — уж как повезет.       И уходит.       Юнги с Хосоком пробираться по ночному лесу не привыкать, и они вполне себе беззаботно обыскивают периметр, прислушиваясь к посторонним звукам, пока совсем неподалеку вдруг не раздается неприятно знакомое шуршание крыльев. — Кр-р-р-ра! — здоровается рядом кто-то ехидно, и светлячковые гномы совсем не рады видеть своего прошлогоднего клювастого знакомого. — Добр-р-р-рой ночи! — Добрее видали, — бурчит Юнги, продолжая свое занятие, а Хосок, прищурившись, дотрагивается до его рукава, останавливая. — У него колокольчик в оперении завяз. Вон, посмотри, у самого хвоста… — тычет он пальцем и серьезнеет. Колокольчик — это точно речные эльфы, это их способ связи и одновременно украшение, это их переливами журчит горная речка, когда волны цепляют развешанные по мху на камнях колокольчики. — А я знаю, кого вы ищете, — задирается Ворон, переступая своими кожистыми лапами по смятой траве. — И мы знаем, кого мы ищем, — огрызается Юнги, — летел бы ты отсюда…       Ворон обиженно каркает и отворачивается. — Мало тебе в прошлом году тут досталось, — продолжает рассуждать Юнги, рассматривая вороньи когти. И тычет пальцем в один из них, под которым, зажатая, словно крошечный букет цветов, застыла болотная ряска. — И чего ты снова шастаешь? — Ну вообще я поблагодарить прилетел, — поясняет Ворон миролюбиво. — Благодари, — кивает Хосок, понимая, на что показывает Юнги и куда он клонит: болотная ряска только на болотах водится, и если туда угодили речные эльфы, то им там верная смерть: с болотными троллями эльфы не дружат, враждуют, и если уж Ворон загнал их туда, то им точно не выбраться.       Хосок грустно вздыхает, понимая, что искать уже бесполезно, но натыкается на взгляд Юнги и читает в нем непреклонное: «Идем к болоту!». — Тебя-то мне за что благодарить? — хмыкает Ворон. — Я Сокджинни-гнома хочу поблагодарить, это же он меня в прошлом году выходил, хоть я и враг вам… А ты мне как был врагом, так и остался, тебя мне благодарить не за что. Скажи спасибо, что не расплющил здесь по лопухам: лапой ведь только наступить. — Нету дома Сокджинни-гнома, он в экспедиции, — бросает Ворону через плечо Юнги и тянет Хосока в сторону болота. И вскоре непрекращающееся ворчание Ворона остается где-то позади, за спиной, а впереди загорается серебрящаяся под лунным светом водная гладь болота.       Два речных эльфа сидят на сыром бревне среди мягких метелок пушицы и блестят в ночной темноте своими крупными карими глазами, отражающими масляным блеском лунный свет, полирующий болотную воду. Молодые еще, видно, бедовые. Опытный речной эльф ни за что в болото не полез бы, да и вообще обходил бы тремя дорогами. А у этих через весь лоб жажда приключений светится. — Эй, мелкота, вы оттуда выбираться собираетесь? — окликает их негромко Юнги, боясь привлечь криком болотных троллей. — Хотелось бы, — нахально отвечает один, чернявенький. Второй, с белой торчащей из-под колпака челкой молчит, нахохлился. — Но у Тэхена нога в рясковой трухе увязла, никак не можем вызволить, пытались уже… — Водяной? — смотрит на Юнги, прищурившись, Хосок. — Он самый, — вздыхает Юнги. — У них с болотными троллями давняя дружба и взаимовыгодный обмен пленными. Если уж он ряской примотал, то и не выберется оттуда никто. Давай, подгони сюда кувшиновый лист, поплывем. Хотя, так, навскидку, двух кирок и топорика будет маловато…       Хосоки-гном прикидывает расстояние до бревна с эльфами и выбирает кувшиновый лист покрепче, да и рогозину срывает покрупнее. — Как вас зовут-то, мореплаватели? — еле слышно хихикает Хосок, когда Юнги паркует кувшиновый лист у самого торца сырого бревна. — Да, здорово вас Водяной пристегнул…       Юнги качает головой: тут работы до утра, кажется. И начинает молча тюкать топориком, стараясь издавать шума поменьше. — Меня — Чонгук, — докладывает чернявенький, — а его вот — Тэхен. Мы не специально сюда забрели… — Еще бы специально, — пыхтит Юнги, разрубая жесткие, многослойные сухие нити прошлогодней болотной ряски. Такие отжившие свое стебли растения будут поопаснее живых: те хрупче, слабее, а этим уже терять нечего, так что вцепляются мертвой хваткой и держат крепко. — Да уж, пожалуй, надо бы на подмогу кого-то еще… — Тогда я передаю Чиминни, пусть сообщает нашим… — достает свой фонарик Хосок и переводит в режим световой связи. — Как только кто-нибудь вернется, пусть сюда идут, да?       Чимин от беспокойства не находит себе места. Забытый котелок недоваренной каши покачивается над потухшим костром в очаге. Чимин доварил бы, но все валится из рук. Он решает развести костер заново, хватает котелок и выскакивает из домика, чтобы собрать хворосту. Потом задумывается, понимая, что котелок ему для этого не нужен, оставляет его под деревом и собирается уже, было, взять корзинку для дров, как световая связь разражается сигналами SOS. У Чимина трясутся руки, когда он записывает сообщение, сразу же передает дальше, потом перечитывает несколько раз, пытаясь понять смысл, и только потом садится на бревнышко рядом с крыльцом и замирает.       Он совершенно точно не собирается сидеть и ждать, когда его друзьям нужна помощь. Он ведь тоже светлячковый гном, хоть еще и новичок. У него есть кирка, есть фонарик. Правда, слабенький, но он все равно немного светится…       Чимин решительно поднимается и аккуратно запирает домик. Секунду смотрит в мрачную темноту леса и решительно шагает на тропинку. — Я ведь могу и не включать фонарик, так ведь? — бормочет он сам себе, шустро перескакивая с одной мшистой кочки на другую. — Чего я, дорогу к болоту, что ли, не найду? А фонарик надо экономить, мало ли, для чего он понадобится?       Чимин дорогу к болоту, в принципе, помнит: гномику с таким ненадежным фонариком приходится больше полагаться на свою память и сноровку. Здесь, за широким раскидистым дубом надо пройти два земляничных куста, а потом повернуть к тисовым зарослям и идти по кромке, пока не выйдешь к развилке. А там уже и до болота недалеко.       Острые пики тисовых зарослей даже на фоне темного неба видны хорошо, и Чимин ускоряет шаг. Правда, они тут же перестают быть видны, потому что небо заслоняет что-то плотное и черное. — Еще один светлячковый гном! — раздается немного разочарованно откуда-то сверху, и Чимину приходится сильно задрать голову, чтобы увидеть круглый блестящий черный глаз и крепкий клюв. — Вы чего это тут разбегались?       И Чимин только ахнуть успевает, как оказывается в воздухе, подвешенный за воротник. К черному блестящему глазу добавляется еще один, и вся пара смотрит на Чимина изучающе. Ворон! Мутный страх прокатывается по всему маленькому тельцу гнома горячей волной.       Ворон молчит, только вращает своими страшными глазами, и Чимин отстранённо думает, что птица просто не может говорить, ведь у нее же воротник Чимина в клюве зажат.       И его осеняет, что говорить теперь должен он. — Многоуважаемый ворон, — начинает он, набрав в грудь побольше воздуха.       Ворон вытаращивает глаза и даже перестает вращать ими: слово «многоуважаемый» Ворон по отношению к себе слышал примерно веков пять назад, и то это был не он, а Ворон из какой-то интересной детской сказки. — Мне приятна наша с вами встреча, — продолжает Чимин, чувствуя, как от страха его пальцы скрючивает, но продолжая держать ручку фонарика изо всех сил.       У Ворона вид немного ошарашенный, но он заметно приосанивается, пытаясь принять вид солидной птицы, а не гопоты с болотных окраин. — Я бы с удовольствием побеседовал с вами: наверняка, от такого опытного господина можно получить несколько дельных советов… — несет Чимин первое, что приходит в его воспитанную вежливую голову, — но, к сожалению, сейчас очень сильно спешу. Не могли бы вы поставить меня на землю?       Ворон снова начинает вращать глазами, приоткрывает клюв, собираясь что-то ответить, и воротник гномьей куртки выскальзывает, а сам Чимин валится мешком на землю. Правда, падение смягчает подвядший лист лопуха. Чимин не решается давать стрекоча сразу: во-первых, уйти, не дождавшись ответа, было бы невежливо, а во-вторых, Ворону ничего не стоит тут же подцепить Чимина клювом снова, а обиженная обманом птица — существо довольно злопамятное. Поэтому Чимин стоит и смотрит вверх.       Ворон опускает голову ниже: — Ты чего стоишь?       Чимин краснеет. — Я жду, может, вы мне ответите? — разводит руками гномик.       Ворон недоверчиво крутит клювом и переминается с ноги на ногу: — Так ты… это… не врал, что ли?       Этот маленький гном, у которого почему-то выключен его фонарик (это, к слову, хорошо, Ворона все эти световые пятна всегда жутко раздражают), стоит, задрав вверх голову, и просто хлопает своими ресницами, смотрит, не отрывая взгляда, и Ворону одновременно не хочется его отпускать и хочется отпустить бежать, куда он там так торопился, чтобы не расстраивать мальчишку. — Беги пока, — ворчливо вздыхает Ворон и отворачивается. — Некогда мне сейчас советы раздавать… гномам всяким… Делов много… Потом как-нибудь…       Чимин кланяется, торопливо благодарит, и его озвученные «надежды на скорую встречу» уносятся вслед за ними по тропинке.       На берегу болота Чимину едва удается разглядеть два световых пятна у самых зарослей рогоза, и он принимается махать руками и тихонечко звать своим тоненьким голоском: — Хосоки-хё-о-он! Юнгия-хё-о-он! Вы здесь? — Ты чего сюда притащился? — возникает в тумане Юнги, причаливая к берегу на большом кувшиновом листе. — Тебе чего было приказано? Ты сообщение старшим передал? — Я? — Чимин пугается раздраженного Юнги больше, чем Ворона, и даже начинает заикаться, — Да! Я — да! Я передал, да… А потом думаю: чего я буду сидеть? У меня и кирка есть, все-таки еще одни руки в помощь — это же хорошо, да? А то чего старших до утра ждать-то? На сыром болоте и простудиться недолго… а если вдруг тролли? Вот я и подумал: чего ждать-то сидеть, а? Правильно же я подумал, да?       Пока он тараторит, Юнги аккуратно за шиворот пересаживает его с берега на лист и отчаливает, правя длинной рогозиной. Чимин замолкает, как только обнаруживает себя сидящим посреди листа. — Помолчал бы ты, — ворчливо замечает Юнги. — Фонарик свой-то сжег, наверное? — Не, — мотает головой Чимин, — берёг я. Я его редко для себя включаю. Он же у меня… ну…       Хосок встречает Чимина на бревне радостно, а два продрогших эльфа молча зыркают своими полусонными глазами на нового гнома с небольшой, но, все же, надеждой.       Чимин кивает, кланяется, не открывая рта, как Юнги-хён и просил, а потом молча достает кирку и встает рядом с Хосоком, уже вспотевшим от борьбы с сухой ряской. — Она тугая такая, — жалобно шепчет Тэхен, поглаживая свою опутанную стеблями ногу, — ее бы не рубить, а… не знаю… сжечь, например? — Да, — кивает Хосок. — Сжечь — это было бы хорошо бы… — Ага, — кивает Чимин, продолжая рубить. — Ну, огня у нас нет, так что… — осаживает их недовольно Юнги. У него уже и спина затекла, и плечи заныли, а ряска… — Ой, — вдруг останавливается Чимин, — так есть же у нас огонь…       На фонарик Чимина эльфы смотрят с очевидным неверием. О том, что такой фонарик может греть, они слышат впервые, а то, что может греть конкретно ЭТОТ совершенно несветящийся фонарик, вообще кажется им какой-то шуткой. — Нужно как можно дальше отодвинуть ряску от ноги, чтобы не обжечь и не поранить, — воодушевляется Чимин. — Хосоки-хен, держи свой фонарик вот так, близко к ряске, а я сейчас…       И маленький гном начинает что-то там подкручивать в своем крохотном фонаре, что-то пришептывать, и Юнги даже засматривается на шевеление его пухлых губ, хотя ему поручили, вообще-то, держать тэхенову ногу, чтобы эльф не дернулся. — Ну что, готовы? — Чимин заметно нервничает, — нам надо, чтобы всё точно получилось: он недолго горит. — А ты сам-то не обожжешься? — уточняет Юнги с беспокойством, и Хосок смотрит на него почему-то с улыбкой. — Ничего, — Чимин улыбается и взмахивает своей крохотной ладошкой, — я привыкший.       И фонарик начинает разгораться — сначала несмело, но Чимин держит его в ладошках и смотрит внимательно на самый огонек, и тогда фонарик под его взглядом разгорается все больше, пока не вспыхивает розово-голубым пламенем. Чимин тут же подносит его к пучку сухой ряски, и стебли вспыхивают, огонь пробегается вокруг ноги эльфа Тэхена, не задевая ногу, а потом вся ряска вспыхивает разом и моментально сгорает с зловещим шорохом. — Ох! — Тэхен, неожиданно освободившись, шлепается на спину распластываясь по бревну. — Так, — глухо командует Юнги. — Все мигом на лист, надо уплывать, пока Водяной не примчался на вспышку.       Он оборачивается, и с ужасом замечает, что Чимин стоит с фонариком в руках и не двигается. — Эй, ты чего? — трогает он гнома за плечо. — Хён, — неуверенно говорит Чиминни-гном, — я, кажется, ничего не вижу.       На берегу Хосок внимательно осматривает лицо Чимина. У него обгорели ресницы и брови, а кожа на лице покрылась копотью. — Глаза больно открывать, — шепчет Чимин виновато. — Но ничего, вы не сердитесь, Юнги-хен, Хосоки-хен, я и наощупь умею… я как-нибудь до домика доберусь…       И у Юнги сжимается сердце, когда он видит, как из-под одной ресницы на щеку выползает одинокая несмелая слезка. — Так, знаешь, что? — говорит он хрипло. — Давай-ка, садись ко мне на спину, я тебя понесу.       Чимин отнекивается, но Юнги усаживает его насильно, хватая крепко за запястья. — Сейчас этих двух обалдуев к границе леса отведем, — бурчит Юнги, медленно следуя по тропинке за Хосоком, — а потом вернемся домой и Сокджинни-гном тебя осмотрит. Может, все не так и страшно. Может, все обойдется. Сейчас вернемся вот… — Ты меня не уговаривай, Юнги-хен, — шепчет Чимин Юнги в самое ухо, и Юнги даже кажется, что он чувствует, как пухлые губы Чимина касаются его виска, — я все знаю, меня предупреждали. Папа говорил, что мой фонарик когда-нибудь меня сожжет, так что я не пугаюсь. Я вообще осторожный, я только в крайних случаях… — Осторожный он… — у Юнги перехватывает горло, поэтому дальше он не договаривает. — Я бы вообще светлячковым гномом не стал: мне и учитель в школе говорил, что так бывает… ну… когда рождаешься, вроде, гномом светлячковым, но не совсем, чего-то тебе не хватает… можно было бы в горные гномы пойти… там и заработки хорошие… Папа говорил: ты подумай. Но, знаешь, я ведь не просто так светлячковым гномом родился, правда ведь? Всегда хотелось верить, что все-таки на что-нибудь сгожусь…       Эльфов выводят на опушку с высокими кедрами, и продрогшие Тэхен с Чонгуком аккуратно приобнимают Чимина за плечи. — Мы вообще-то не такие беспомощные, — заявляет Чонгук на прощание, — просто… ситуация такая… сложилась… Но вы, если что, можете на нас рассчитывать. — Мы рассчитываем, что вы будете держаться подальше от болота, — смеется Хосок. — Чтобы нам не пришлось больше тащиться ночью в эту сырость. Бр-р-р, очень болота не люблю!       У самой развилки им перекрывают дорогу всё те же большие черные блестящие крылья. — Так-с, что-то сегодня ночью пройти негде — сплошь гномы туда-сюда шастают, — раздается сверху ехидный каркающий голос. — А нечего ходить, — ворчит Юнги, поправляя Чимина на спине, — тебе крылья на что даны? Вот и летай! — Грубишь, Юнги-я, — хрипло смеется Ворон. — Твое счастье, что я сегодня добрый, а то щелкнул бы клювом пару раз… А что это у тебя за мешок на спине? — Чимини наш пострадал, — поясняет Хосок грустно, поглаживая Чимина по спине. — Ему огнем глаза опалило. — Этот мелкий, который тут передо мной раскланивался? — утоняет обеспокоенно Ворон. — Он самый, — кивает Юнги. — Может, дашь пройти?       Ворон убирает крылья, освобождая дорогу. Юнги устремляется дальше по тропе, ожидая услышать за спиной какое-нибудь злорадное замечание, но Ворон молчит: только два круглых черных глаза внимательно смотрят вслед удаляющимся гномам. — Как так случилось? — накидывается на них Сокджин, — Стоило оставить вас ненадолго, как вы угробили мне малыша Чимини… Что за безответственность! — Я сам себя угробил, — шепчет еле слышно Чимин, и по его побелевшему лицу видно, как ему больно. — Зато мы эльфов вызволили. — Отнимите у него это дурацкий фонарь, и чтобы я больше его не видел! — продолжает бушевать старший гном, аккуратно обтирая влажной салфеткой подкопченный Чимина лоб. — Чего это? — вдруг встает из-за стола Юнги. — Какой же он без фонарика светлячковый гном? Фонарик мы починим, может, фильтры какие придумаем…       Он подходит к Чимину и садится рядом на кровать, аккуратно похлопывает его по плечу, чувствует, как плечо под его рукой расслабляется. — Не переживай, Чимини, мы и тебя починим… И вообще, мы будем сегодня ужинать? Хосок-и, что у нас сегодня на ужин? — А на ужин у нас сегодня полный котел осени! — смеется Хосок, втаскивая в дом котелок, оставленный Чимином под деревом. За время их отсутствия в котелок нападал целый ворох желтых осенних листьев, спрятав под собой слой недоваренной каши. — Не переживайте, я сейчас что-нибудь быстренько соображу…       Его слова прерывает аккуратный стук в окно. — Уважаемый Ворон, — раздается снаружи бодрый настороженный голос Намджуна, — чем могу помочь? — Мне бы… — Чимин узнает знакомый каркающий тембр, — мальчишку этого вашего… Чимин, что ли? Да, Чимина бы мне… увидеть, что ли? Одним глазком бы…       И в маленьком круглом окошке действительно возникает большой круглый черный глаз. Чимин этого не видит, но остальные заметно напрягаются, размышляя, чего ожидать от непрошенного гостя в этот раз. — Привет, Сокджинни, — шелестит за порогом. — Выйди-ка. Не мне же к вам в дом заходить? Да вы и не приглашаете! — Если мы тебя пригласим, то после того, как ты войдешь, мы останемся без дома, так что извини, — смеется Сокджин, выходя. И возвращается через пару минут с большим холщовым мешочком в руках, а следом за ним входит Намджун. — Не знаю, когда ты успел подружиться с этим разбойником, Чимини, — улыбается Сокджин (Чимин этого не видит, но слышит по голосу), — но он притащил тебе мешок косточек облепихи. Мы надавим из них масла, а масло облепихи — лучшее средство от ожогов. Мама-ворона сказала: верное средство, дня через три будешь как новенький. — А у меня как раз и пресс подходящий есть, — радостно хлопает ладонью по шкафу Намджун. — Сейчас лекарство будет готово.       Все расходятся по своим делам, и комната пустеет. И только Юнги остается сидеть на кровати Чимина. — Юнги-хён, — зовет Чимин шепотом. — А ты… почему не уходишь?       Юнги смотрит на его закрытые глаза и думает, что, наверное, не смог бы вот так… совершенно забыв подумать о себе самом… ринуться помогать кому-то совершенно незнакомому. — Посижу еще, — тоже почему-то шепчет он, — фонарик твой починю. Ты поспи, малыш, а когда ужин будет готов, я тебя разбужу. — Юнги-хён, — снова зовет Чимин. — Ты сердишься на меня, да? За то, что я такой бесполезный, да? Столько хлопот вам всем доставил…       Юнги смотрит на его закрытые глаза без ресниц, на чистый лоб с полосками обожженных бровей, и улыбается.       А потом Чимин чувствует, как его лба касаются сухие теплые губы. — Не сержусь, Чимини, — и летучий легким ветерком дотрагивается до чиминовых губ, — и ты не бесполезный. Ты сегодня нас всех спас. Кто знает, сколько мы еще могли там просидеть? Мог водяной вернуться, могли тролли болотные нагрянуть… могли замерзнуть там, простудиться… Эльфы эти… они погибнуть могли. А ты пришел со своим фонариком и всех нас спас. Ты герой, Чимини.       Полные губы Чиминни-гнома трогает легкая улыбка, а потом лоб слегка морщится, и улыбка растекается в широкую.       Юнги тоже улыбается, хотя Чимин этого и не видит. Собственно, Юнги только так и улыбается: когда никто не видит. Он аккуратно счищает салфеткой копоть с фонарного стекла и цепляет ногтем фитилек.       Он совершенно точно сможет что-нибудь придумать, чтобы этот фонарик светил ярче. Но ничего не сможет сделать, чтобы он перестал греть. И, наверное, не захочет ничего делать. Потому что свет — это, конечно, хорошо, но когда от света еще и хотя бы немного тепло, это уже не просто свет — это уже как будто кусочек солнышка рядом. И кто откажется быть к солнышку хотя бы немного ближе?