Мелочи

Расслабиться не получалось — мышцы были напряжены, в голове гудело, пальцы покалывало. Расслабиться не выходило — времени уже шесть часов, а дел было невпроворот. Нужно было дописать доклад, начать третью главу реферата, — а ещё закончить редактирование Дипломаторской речи. А ещё нужно было сделать себе обед, поменять постельное бельё, успеть в прачечную... Но личным комфортом можно пренебречь, если не успеется. Это не так важно. Эти мысли пролетели в голове Олежи за считанные секунды — пока он потягивался, расслабляя затёкшую спину. Потом снова склонился над клавиатурой — не время расслабляться. Нужно работать. Одёрнул себя, выпрямил спину; он всё равно, конечно, скоро сгорбится обратно, — но, по крайней мере, создаст для самого себя иллюзию попытки поддержать собственное здоровье на должном уровне. Олежа заботился о себе. Кушал много овощей. Гулял на свежем воздухе. Бегал — за Дипломатором по подворотням. Не кушал фастфуда — не хватало денег. Не пил энергетиков — это вредно. И старался спать больше пяти часов в сутки. В общем, мог собой гордиться. Олежа бы не назвал себя одержимым перфекционистом. Скорее, сторонником строгой системы. Профессионалом в тайм-менеджменте. В его плотном расписании было выделено место под каждое нужное дело. Если он засиживался до двух ночи — это было осознанно. Это было запланировано. Бессонница была запланирована. Пришлось, правда, внести в план коррективы, чтобы уместить её, но Олежа неплохо справлялся со стрессовыми ситуациями. И импровизировать тоже умел. Олежа тряхнул головой: ну вот, опять отвлёкся. Надо это дело прекращать. Задуматься и забыться было очень легко — только это отнимало минимум десять минут. Приходилось перечитывать абзац, писать его заново, возвращать потерянную концентрацию… Он почти не отвлекался — только на важное. На телефон, например. Он точно помнил, что не заводил таймер — по крайней мере, в этот раз. Но если телефон звенит где-то под ухом надоедливой трелью — значит, завёл. Олежа не глядя смахнул вниз по экрану — звук прекратился. Придётся заново собирать мысли в кучу. Олежа тяжело вздохнул. Если оторваться от компьютерного экрана и посмотреть на пару сантиметров выше — будет видно, как по стене уползает солнечный свет. Сначала стена была жёлтой. Потом порозовела. Теперь медленно остывала, синея, — редкие трещины поглощали вечерние тени. Скоро надо будет закрывать шторы и включать свет. Скоро не будет видно клавиатуры. Стена почти стала фиолетовой, когда в дверь постучали. У Олежи не было времени на стук. На разговоры тоже — расписание. Он вынул наушник-затычку из левого уха (музыки в наушниках не было — зато так можно было подавить окружающий шум) и прокашлялся: — Войдите. Хотелось добавить «только быстро», но Олежа не стал. Говорить «Я занят» сил не было. Всё равно бы вошли. Дверь отворилась — вошёл запах кофе. Вошёл запах дорогого одеколона. Вошла осенняя свежесть, вошёл прохладный воздух, вошёл жёлтый клетчатый пиджак. Вошёл Антон с двумя стаканчиками кофе на картонной подставке — Олежа заметил их краем глаза. — Ты занят? — учтиво поинтересовался гость. — Да, я сегодня должен закончить доклад до шести. Уже без пятнадцати. Мне стоит ускориться. Олежа всё-таки позволил себе отвернуться от экрана. Пробежался по Антону взглядом: один только вид вызывал восхищение — что естественно, учитывая, каким восхитительным Антон был, — но, к счастью, больше не парализовал. Олежа считал, что начало их отношений стало плюсом во всех смыслах — во-первых, на этом этапе случайное появление Антона в гостях не способно было сбить с толку и внести эйфорический хаос во всё его существо, а во-вторых, время любования Антоном сократилось, в виду того, что Олежа мог теперь любоваться им чаще. Из неоспоримых плюсов также было то, что Олежа больше не испытывал стыдливой неловкости, когда Антон покупал ему книги и еду (что было Олеже необходимо для выживания), и также отсутствие страха заявить Антону прямо о собственной нагруженности. Антон не сахарный. Антону можно говорить «нет». Антон любит слишком сильно, чтобы настаивать. Олежа любит слишком сильно, чтобы пытаться взять Антона под контроль. Поэтому берёт себя — почти получается. — Олеж, — мягко позвал Антон, опуская стаканчик с кофе рядом с компьютером. Со стаканчика Олеже подмигнула задорная русалочка, держащая над собой размашистое «Олегсей». — О, старбакс! — чуть восхищённо отозвался Олежа, не обращая внимания на интонацию, обещавшую продолжения формулировки. — Это… — Это тыквенный латте. Тебе, наверное, такое понравится. У Антона была одна маленькая суперспособность — он никогда не знал наверняка, понравится ли Олеже его подарок. Антон не чувствовал Олежу на сто процентов — пока. Антон ошибался. Олежа неуверенно взял стаканчик — тот был ещё теплый — и задумчиво отпил, пытаясь понять, его ли это вкус. Ему могло быть невкусно. Могло быть вкусно. Он редко использовал тыкву в готовке, да и овощной кофе казался чем-то странным. Олежу не отпускало чувство, что Антон хочет что-то сказать. — Что такое? — Ты ничего не забыл? — Ах да. Олежа бы соврал, сказав, что ему не хотелось этого делать. Потому что ему хотелось. Всегда, когда он видел Антона. Это превратилось в инстинкт — абсолютно естественный, всегда приятный. Жест подтверждения безопасности. Олежа аккуратно поцеловал Антона в щёку. Для этого пришлось встать из-за стола, подойти вплотную, положить руки на махровые плечи пиджака и чуть встать на носочки — не было спасительной сантиметровой подошвы кед и поддерживающего поребрика. Антон был высокий. Олежа целился в щёку. Попал чуть ниже. — Я, вообще-то, про сегодняшнее свидание. Олежа крепко схватился за плечи Антона. Почувствовал, что падает. Его подхватили за талию. — Сегодняшнее?.. — Да, я тебя полчаса ждал на остановке. Пытался дозвониться — ты скидывал. Я сначала испугался, что что-то случилось, но потом подумал: это же Олежа. Что с ним может случиться? Олеже захотелось рассмеяться. Иррационально — и то потому, что сам Антон позволил себе улыбнуться. Наверно, он хотел так пошутить. Поддержать. Показать, что не злится. Олежа в ужасе перебирал мысленное расписание. Как он мог забыть? Ведь если они сейчас пойдут, ему придётся работать всю ночь. Может, и всё утро. Может, придётся проспать пары. Но если он не пойдёт — это будет значить, что он соврал. Что он подвёл Антона. — Прости. Прости, я сейчас оденусь быстро и мы пойдём, ладно? Я сейчас. Олежа почти выпал из рук Антона — кинулся к шкафу. Зарылся в похожие друг на друга рубашки, запутался в ткани, посмотрел на Антона жалобно. — Мы можем остаться здесь и просто расслабиться вместе. Я не против. Антон медленно снял ботинки — аккуратно, руками, как положено. Поставил рядом с Олежеными продавленными кедами. Прошёл по полу в одних носках — подаренных Олежей, с собачками — присел на край кровати. Олежа проводил его взглядом, а затем отвернулся обратно в шкаф — где-то точно должна висеть куртка. Где же она? — Тогда мы точно застрянем на всю ночь, а мне ещё… — Олежа тут же одёрнул себя. Не стоило этого говорить. Улыбка Антона потухла. Он обеспокоенно приподнялся на локтях. — У тебя… учеба? Дела?.. — Нет, что ты, я… — Олежу вдруг резко заинтересовал рукав одной из рубашек. Помятый манжет. Выбившаяся нитка. Грязное пятно. Олежа нервно потёр ткань, будто бы пятно можно было как-то вывести. — Будешь сидеть до утра над рефератом? — Над твоей речью, между прочим. Антон откинулся на кровать. Завёл руки за голову. Устроился поудобнее, и сказал — абсолютно невозмутимо и даже с лёгкой улыбкой, естественно и просто: — Можешь не писать её. — Какой ты благородный. Олежа сдался в поисках уличной одежды — подошёл к Антону и упал рядом с ним на кровать. Антон мягко запустил руки ему в волосы. — Давай отдохнем сегодня. Как тебе кофе? — Явно не стоил твоих денег. — Я трачу деньги не на кофе. Я трачу деньги на тебя. Олежа улыбнулся. Прикрыл глаза. Кровать была такая мягкая, а рука Антона была такая прохладная… Дописать доклад можно и завтра. Дедлайн у реферата только через неделю. Дипломатор почти уже умер. Остался только Антон, его мягкие губы и их свидание. Олежа почувствовал, что засыпает — последствия недосыпа. Антон нежно поцеловал его в висок. — Отдохни. Олежа подумал: впереди ещё много времени. И, наконец, расслабился.