Мелочи

Олежа ещё не успел разочароваться в учёбе — но уже успел разочароваться в однокурсниках. Может быть, идея собираться в групповые чаты за месяц до начала занятий была глупой. Может быть, из неё ничего толкового выйти и не могло. Олежа, тем не менее, принял участие в этой затее и сделал закономерные выводы — он опять ни с кем не подружится. Делать выводы о будущих сокурсниках по сообщениям в чате было бы глупо. Но Олежа иногда глупил очень сильно. Девочки без умолку болтали о всякой ерунде, юноши шутили глупые шутки — всё это сливалось в какофонию бесконечного потока сообщений, и Олежа, просидев в групповом чате двадцать минут, пришёл к выводу, что лучше его поставить на беззвучный режим и забыть как страшный сон. Но любопытство иногда брало верх — и Олежа продирался через километры пустой болтовни, чтобы среди шелухи чужих разговоров обнаружить крупицу необходимой информации. Необходимую информацию почти всегда присылал человек по имени Антон Звёздочкин. Антон Звёздочкин был похож на чат-бота какого-нибудь банка. Фотография у Антона в профиле представляла из себя снимок на паспорт. Стиль общения иногда напоминал робота — сухо, лаконично и всегда строго по делу. Кто-то из первокурсников однажды так и написал: «По ходу Антон бот». Антон переслал сообщение с подписью: «Не понял вопроса». В общем, Антон Олеже понравился с первого взгляда. Хотя бы потому, что Антон, очевидно, сам не одобрял происходящее. Олежа с нетерпением ждал встречи с Антоном. Встречи вживую. Это должно было быть интересно. Это должно было быть захватывающе. Это должен был быть единственный человек в университете, с которым Олежа смог бы найти общий язык. Олежа не считал себя легковлюбчивым. Олежа вообще предпочитал думать, что от романтики он был далёк — так было легче сосредоточиться на учёбе и отвлечься от разочарований в личной жизни. В старшей школе у всех бурлили гормоны и играли страсти, и Олежа не был исключением во влечении к одноклассникам — с одной небольшой оговоркой. К началу первого курса Олежа предпочёл убедить себя, что романтика — это лишнее. Что сначала надо разобраться с учёбой, войти в темп и только потом думать о потенциальном партнёре. Но параллельно с этим уж очень хотелось верить, что начало нового учебного года — это начало новой жизни. В которой нет места насмешкам из-за ориентации. В которой есть место романтике и любви, потому что романтика — это естественная часть жизни. И потому что любовь — это то, что с людьми случается. Олежа не считал себя влюбчивым — и потому головокружение и бабочек в животе перед живой встречей с Антоном считал просто признаками недомогания. Перенервничал и на фоне этого приболел. Бывает. Антон был куратором первокурсников. Маячком и проводником в бесконечном мире кабинетов и предметов университета. Антон должен был позаботиться, чтобы никто их них не потерялся и не запутался в первый месяц учёбы. Антон должен был отвечать на вопросы и информировать их. Антон подошёл к этой работе ответственно. Встретил их в холле главного корпуса. Вышел на середину, встал, словно экскурсовод — так, чтобы всем его было видно. У Антона был чёрный-чёрный пиджак. У Антона был чёрный планшет для белоснежной бумаги. У Антона была великолепная улыбка и идеально уложенные волосы. Олежа пробился в первый ряд — чтобы встать подальше от болтовни и поближе к Антону. Чтобы ничего не упустить и всё узнать. Антон говорил громко, чётко и ясно. С расстановкой, по делу, с небольшими паузами и дежурными шутками. Шутки были вымученные и глупые, но Олежа искренне рассмеялся с каждой — из-за чего несколько человек посмотрели на него с удивлением, а кто-то позади даже фыркнул. Олежа подумал: видимо, с коллективом он не подружится. Антон сказал: вуз не похож на школу. Вы все теперь сами за себя. Олежа не был влюбчивым. Но почти сразу подумал, что хотел бы за Антона замуж. У Антона были красивые руки. На красивом запястье висели дорогие часы. На красивом пальце красовалось золотое кольцо. Олежа тогда подумал, что это закономерно — рассчитывать ему было бы не на что. Олежа предпочитал не мечтать слишком много — обычно после таких мечт было очень больно падать. Красивые здания вузов прятали за собой облупленные стены и протекающие трубы. Яркие брошюры с громкими обещаниями прятали за собой непрофессиональных преподавателей и слабую учебную программу. Красивые мальчики, улыбающиеся ему очаровательнейшей улыбкой, оказывались гетеро. Ко второму курсу Олеже казалось, что он попал в ловушку. Всё ведь было хорошо, разве нет? Ему удалось убежать из Питера — в новый город, в новую жизнь. От школы, где не выполнять домашку Олежа просто не мог — в университет, где пропускать пары было страшно. Потому что не было ненужных предметов. Потому что не было гарантии, что пропущенный семинар не выйдет тебе боком. От отца, который требовал невозможного — во взрослую жизнь, где не получалось требовать с себя меньше, чем невероятное. От школьных влюблённостей, кончающихся крахом — к университетским, кончающихся разочарованием. Эволюция, конечно, невероятная. Олежа спускался на круговую линию метро. Падал на крайнее сидение. Затыкал уши наушниками и закрывал глаза. Знал, что когда откроет их снова — прибудет из точки А в точку A. Эта стабильность чем-то успокаивала — когда не бесила до зубного скрежета. Олеже иногда хотелось оказаться в точке Б. В точке В. В точке С. Но для этого надо было пересесть с кольцевой. Олежа не решался. Была середина второго курса. Вагон мерно качался. Олежа пытался продрать глаза — скоро должна была быть конечная. Под щекой холодил металл поручня — Олежа заснул. Плеер чуть не выскальзывал из расслабленных пальцев. В голове гудели сгустки ваты. А прямо напротив стоял человек. Олежа пробежался взглядом по чёрному рукаву пиджака. Задержался на дорогих часах — с золотой цепью. Обратил внимание на пальцы — красивые, крепкие. Чуть шершавые. Пальцы были без кольца. Олежа неуверенно поднял взгляд выше. — Привет, — мягко улыбнулся ему Антон. За эти два года Олежа уже не раз успел разочароваться в себе. И в этот момент тоже — потому что понял, что в точку В он не попадёт никогда.