Дневник памяти

Гарри тяжело вздохнул и, кажется, в сотый раз прошёлся от камина к окну, потом к дивану, книжному шкафу и снова к камину. Ещё пару кругов, и он протопчет в ковре тропинку. Жаль, она не зарастёт, как обычная, земляная, а значит, так и будет ему напоминать и об этой ночи, и о мыслях, что гоняли его по гостиной. И в первую очередь о том, что он сделал почти двадцать лет назад. «Ты убил его, Гарри. Сектумсемпрой». Вот так просто — не на войне, в пылу боя, защищая свою жизнь или тех, кто ему дорог, а в заброшенном женском туалете, бросив в такого же испуганного мальчишку заклинание незнакомого действия. После такой новости Гарри не смог больше находиться в Норе. «Рон, извинись за меня перед всеми», — с трудом выдавил он из себя и, не слушая увещеваний Гермионы, шагнул в камин. Ему необходимо было побыть одному. Подумать. Осознать. Решить, что делать дальше. Но мысли разбегались, потревоженными блохами перепрыгивая с одного на другое: о том, что Дэвидсон из второй группы опять не сдал вовремя отчёт; что Джинни забыла резинку для волос — свою любимую, без которой не ездила ни на одни сборы, вот что он хотел ей сказать утром; что надо заглянуть в отдел снабжения и отчихвостить там всех по первое число — последняя партия аврорских мантий никуда не годится; а ещё он опять забыл полить кактус. Только о том, о главном и страшном, не думалось. Гарри сделал ещё один круг по комнате, но от мельтешения перед глазами однообразной картины начало тошнить. Под кожей зудело, не давая и минуты провести спокойно. Он быстрыми шагами сорвался в спальню, почти бегом бросился на кухню, заглянув по дороге в коридор и ванную, и снова оказался в гостиной. Круг стал шире; на третьем у него сбилось дыхание, и он, споткнувшись о ковёр, едва не влетел носом в узорчатую полку камина. «К Шеклболту! Прямо сейчас! Он должен знать…» — трепыхнулось в мозгу. Рука сама собой потянулась к чашке с летучим порохом, ухватила горсть и замерла, будто скованная Ступефаем. «Рано ещё, — мягко зашуршали между пальцами тёмно-серые зёрна. — Ночь на дворе. Ничего непоправимого не произойдёт, если ты подождёшь ещё пару часов». Гарри разжал пальцы. Порох тёмной струйкой ссыпался обратно в чашку, но несколько зёрен так крепко впечатались в ладонь, что пришлось подцепить их ногтем. Возвращаться на уже набивший оскомину маршрут не хотелось. Гарри перекатился с носка на пятку и решительно направился к входной двери — куда угодно, лишь бы не метаться по квартире запертым в клетку зверем. Дождь, моросивший накануне весь день, перестал. Оставшаяся в воздухе мелкая взвесь тут же пропитала волосы, неприятно мазнула по лицу, легла алмазной россыпью на рукава тёмно-зелёной шёлковой рубашки с искусным серебряным шитьём по вороту и манжетам («Кто ты и куда дел моего друга-гриффиндорца? — недовольно проворчал Рон, увидев его вчера в ней. — Это цвета грёбаного Слизерина»). Гарри зябко передёрнул плечами и, засунув руки в карманы, направился в сторону круглосуточного маркета: ему вдруг захотелось к людям. Внутри было пусто, если не считать сонной продавщицы на кассе, лениво болтающего с ней охранника и притулившегося в углу бомжа. Гарри свернул в первый попавшийся проход и завис у полки с разноцветными коробками, безнадёжно утонув в разношёрстной мешанине своих мыслей. Наверное, он стоял слишком долго, потому что охранник, отлепившись наконец от кассы, подошёл к нему, настороженно поинтересовавшись: — Всё в порядке, сэр? — У меня вчера был день рождения, — невпопад ответил Гарри. — Что ж… поздравляю. — Спасибо. — Гарри неуверенно улыбнулся и, схватив с полки первую попавшуюся коробку, махнул ею в сторону кассы. — Ну я, наверное, пойду? Охранник, кивнув, посторонился; Гарри расплатился и чуть ли не бегом, чувствуя лопатками его неприязненный взгляд, выскочил на улицу. Бродить и дальше, привлекая к себе ненужное внимание, было бы опасно. Гарри повернул к дому, намереваясь пройти кратчайшей дорогой, но где-то на полпути понял, что заблудился. Пришлось возвращаться к маркету и, старясь не попадаться на глаза бдительному охраннику, идти старым маршрутом. Вид собственной квартиры наводил тоску. Гарри почувствовал, что если побудет здесь ещё немного, то сам себя заавадит, поэтому схватил горсть летучего пороха и, буркнув: «Мой кабинет», шагнул в камин. На работе будто даже дышать стало легче; Гарри навёл на столе порядок, рассортировал вчерашнюю почту, полил кактус. На этом дела закончились. Им вновь овладела апатия, так что сделав пару кругов по кабинету, он, не выдержав, понёсся к Шеклболту — тот ранняя пташка, уже вполне мог прийти. Министр был на месте. Гарри, коротко поздоровавшись, медленно, будто вместо них держал в руках магловскую бомбу, положил на стол свою палочку и аврорский значок. — И что это? — осторожно поинтересовался Кингсли. — Моё заявление об уходе, — не глядя на него, ответил Гарри. — А если словами? — Я совершил преступление, поэтому считаю себя не вправе занимать должность главного аврора. Подпиши приказ о моём аресте — кроме тебя этого никто сделать не сможет. Шеклболт отложил бумаги, которые до этого читал, почти силком увёл Гарри в уголок для посетителей, сел напротив и приказал: — Рассказывай. — Девятнадцать лет назад, на шестом курсе Хогвартса, я убил своего сокурсника, Драко Малфоя. — Почему ты говоришь об этом только сейчас? — нахмурился Кингсли. — Потому что я не помнил об этом. До вчерашнего вечера. Вернее… думал, что всё было совсем по-другому. — Ещё интереснее. — Шеклболт задумчиво потёр подбородок, окинул Гарри внимательным взглядом, кивнул: — Давай-ка всё с начала и максимально подробно. И Гарри рассказал. О том, как заподозрил, что Малфой присоединился к Пожирателям смерти, как неустанно следил за ним, о проклятом ожерелье и дуэли в туалете. — Я всегда думал, что профессор Снейп успел, что смог остановить действие заклинания и залечил раны. Что потом Драко пытался передать Дамблдору отравленное вино, которое случайно выпил Рон, и на Астрономической башне Драко хотел убить директора, но не смог. И что я спас его в Выручай-комнате от Адского пламени. И… и сказал Нарциссе, что Драко жив, что он в замке, поэтому она соврала Волдеморту о моей смерти, рискуя собой. Я все эти годы думал именно так. — Но ты вспомнил об этом только сейчас, — наклонившись к нему, сказал Шеклболт. В его голосе отчётливо проскользнуло беспокойство, и Гарри поморщился: почему все в первую очередь думают о нём, а не о погибшем от его руки Драко?! — Я не вспомнил, — с трудом сдерживая раздражение, ответил он. — Мне сказала Гермиона. Вчера ко мне пришла Нарцисса, чтобы отдать дневник сына, который умер ровно год назад. Я и об этом не знал! Просмотрел все газеты за то время — ничего! Поэтому и спросил вечером у Гермионы. — Она не могла?.. — Гермиона не стала бы мне лгать! — возмутился Гарри. — И Рон тоже. — Хорошо, хорошо, я понял, — вскинул в примирительном жесте открытые ладони Шеклболт. — И всё же… Сначала я должен всё проверить, сам понимаешь — ситуация щекотливая, нельзя действовать с наскока… — Я не собираюсь ничего затаивать, — холодно отчеканил Гарри. — Если я виноват, если действительно это сделал, то готов понести наказание по всей строгости закона. — Хорошо, — повторил Шеклболт. — Давай поступим так: официально объявим, что ты ушёл в отпуск — Гарри, не спорь! — а я напишу всем, кто мог быть свидетелем того… происшествия. Или был в курсе. Не припомнишь имён? — Дамблдор и Снейп — однозначно, но они мертвы, а показания портретов суд не примет, — переключился в аврорский режим Гарри. — Как и слова призрака — всё произошло в туалете на третьем этаже, там обитает дух Плаксы Миртл. Профессор МакГонагалл, тогда она была деканом Гриффиндора. Мадам Помфри. Из друзей Драко… Возможно, Панси Паркинсон, Блейз Забини, Теодор Нотт, Грегори Гойл. И, конечно, Гермиона и Рон. — Найду, кого смогу, — кивнул Шеклболт. — Всё, иди, как что-то станет известно — пришлю сову. Гарри уже почти дошёл до двери, когда Кингсли его окликнул. — Забери, — указал он на палочку и значок. — До начала официального расследования и предъявления обвинения они должны быть у тебя. Гарри не стал возражать. Из него словно выкачали все силы: хотелось упасть лицом в подушку и не просыпаться часов тридцать или лучше вообще никогда, пока начавшийся накануне кошмар не кончится. Дома он так и поступил, внеся в свой немудреный план ещё один пункт — зелье Сна без сновидений, чтобы дать себе хоть немного отдыха. Два следующих дня слились в однообразную вязкую массу: Гарри, предупредив друзей, чтобы его не трогали, просто лежал на кровати, пялясь в потолок, или нарезал стотысячный круг по квартире. Где-то между этими двумя событиями его вдруг как будто что-то дёрнуло на кухню, и через томительную вечность сильного головокружения он обнаружил себя за столом. Перед ним стояла миска с молоком и хлопьями. С пачки полезных завтраков, непонятно как оказавшейся в квартире, ему по-доброму подмигивал тигрёнок в скафандре. «Тебе нужно поесть, — мягко уговаривал он. — Давай, бери ложку, зачерпни немного хлопьев. Вот так. Теперь жуй и глотай. Да ты молодец! Ну-ка, ещё одну. Если съешь всё, станешь таким же сильным, как я!» И Гарри ел, не чувствуя вкуса — ему очень не хотелось расстраивать тигрёнка. Серая министерская сова прилетела рано утром. Гарри, забив на завтрак, натянул на себя первые попавшиеся вещи и переместился камином в свой кабинет. В дверь тут же постучали. На пороге стоял Шеклболт. — Я подумал, будет лучше, если мы поговорим у тебя, — сказал он. Гарри молча кивнул, с обрывающимся сердцем смотря, как Кингсли накладывает на дверь запирающие и заглушающие чары: кажется, ему совершенно не понравится то, что он сейчас услышит. Шеклболт по-хозяйски устроился в кресле, терпеливо дождался, когда Гарри займёт другое, и только тогда заговорил. — Итак, наше дело. Я постарался связаться со всеми, кого ты назвал, и даже набрался наглости написать миссис Малфой. Никто из бывших слизеринцев мне не ответил, а бегать за ними по разным странам, сам понимаешь, у меня нет времени. — А Нарцисса? — не зная, хочет ли он знать ответ, спросил Гарри. — Она написала, что претензий к тебе не имеет и просила больше её не беспокоить. Мадам Помфри сослалась на врачебную тайну. Профессора МакГонагалл я не решился беспокоить из-за её здоровья. — Остались только Рон и Гермиона… — Они взяли с меня Непреложный обет, прежде чем начать отвечать на мои вопросы. Понимаешь, что это значит? — Не совсем. — Что они не будут свидетельствовать против тебя в суде. — Получается… — Мне жаль, Гарри. Он всё же не смог усидеть: вскочил, заметался по кабинету, отчаянно терзая зубами костяшку большого пальца. Он убийца. Национальный герой, пример для подражания, Мальчик-который-выжил, чтобы и дальше бороться с Тьмой. И не заметил, как сам погрузился в неё. — Моих слов будет достаточно для открытия дела? — Нет. И я в любом случае не дам ему ход. — Что? Почему? — Сядь. — Дождавшись, пока он снова опустится в кресло, Шеклболт положил руку ему на колено и, проникновенно глядя в глаза, сказал: — Гарри, это случилось очень давно. Была война, в ход шли любые средства. Да и Малфой… — Кингсли поморщился, будто проглотил жука-вонючку. — Ты говорил, что он выполнял задание Риддла. А если бы девушка погибла от проклятия? Или директор Дамблдор? Да, ты использовал незнакомое заклятие и случайно — повторюсь, случайно! — убил его. Зато скольких ты спас! Так что ради них и тех, кто верит в тебя, нужно оставить всё, как есть. — Я не могу, — едва слышно выдохнул Гарри. — Не могу просто так забыть, что отнял чужую жизнь. — Не чужую. Малфой был Пожирателем. — Тогда я ещё не был в этом до конца уверен. Я не видел метку. — Неважно. Он им был. Он был твоим врагом. — Он был ребёнком! — Ты тоже! На войне нет детей, Гарри! Не знаю, с чего тебя так переклинило на Малфое, но всё, хватит! Я говорю сейчас и больше повторять не буду: это дело осталось в прошлом. Мы все убивали на той войне и как-то с этим живём. Тебе тоже придётся. И нет, твою отставку я тоже не приму — ты нужен здесь, чтобы такого не повторилось. Но отдохнуть стоит: море, пальмы, белый песок… Отсыпайся, гуляй, ни о чём не думай. А первого сентября я жду тебя здесь, готового работать. Всё! Шеклболт хлопнул его по коленке и поднялся, давая понять, что разговор закончен, но не ушёл. Гарри понял: ему прозрачно намекают убираться, а если начнёт упираться, выведут отсюда за шкирку. Повезёт, если дело ограничится коридором, а не комфортабельной больничной палатой на одного. Спорить бесполезно. Как и с расследованием убийства Драко: можно кричать, топать ногами, приводить кучу аргументов, свидетелей — это ничего не изменит. Так что лучше и вправду сделать вид, что со всем согласен, Кингсли хоть и стал за эти годы почти другом, ради страны и всеобщего блага собственноручно наложит на него Обливиэйт, и рука не дрогнет. Гарри осмотрелся, словно желая убедиться, что ничего не забыл, растянул губы в неуверенной улыбке: — Ты будешь поливать мой кактус? — Обязательно, Гарри. Они вышли в коридор. Шеклболт проводил его до общественного камина, протянул большую серебристую ракушку: — Это порт-ключ с открытой датой на Аитутаки. Ты же любишь море? Гарри отчего-то был уверен, что нет, но всё же кивнул, чтобы не нарваться на очередное нравоучение. — Вот и хорошо. Увидимся в сентябре. Оказавшись дома, Гарри начал лихорадочно собирать сумку, чтобы не передумать. Уже в последний момент он вспомнил, что не предупредил о своих планах Гермиону с Роном, отослал им патронуса и крепко сжал в ладони ракушку, активируя порт-ключ. Аитутаки был похож на тропическую сказку-мечту. Его бунгало оказалось чуть в отдалении, укрытое от любопытных глаз плотной массой зелени. Внутри оказалось просторно и уютно; Гарри несколько минут растерянно пялился на огромную двуспальную кровать и развешанные по стенам цветочные гирлянды — кажется, ему по ошибке дали номер для новобрачных. Местный эльф в юбочке из листьев, постоянно кланяясь и подметая длинными ушами пол, восторженно ахал, радуясь, что их посетил «сам Гарри Поттер, сэр». Через пять минут у Гарри разболелась голова, и он сбежал на пляж, даже не переодевшись в плавки. Уже на следующий день Аитутаки начал его раздражать: песок был слишком белым, море — солёным, пальмы — высокими, мелкие, без устали охотившиеся за рыбой чайки — крикливыми. Хотелось обратно в Лондон, к утреннему молочному туману, душному смогу и толчее на улицах. Гарри пытался уговаривать себя, что надо просто немного подождать и он привыкнет, но злость лишь набирала обороты, заставив его в конце концов по-тихому сбежать домой. Гарри никому не сказал, что вернулся. Он не выходил на улицы, по вечерам не зажигал свет, довольствуясь крохотным Люмусом, заказывал доставку, часами стоял под душем. Его устраивала такая жизнь. Его — но не дом. Тот будто взбесился: надрывно скрипел пол, по-змеиному шелестели занавески, злобно цокал будильник. А ещё его всюду преследовал дневник. Гарри точно помнил, что оставлял его вечером в гостиной, а наутро находил на соседней подушке. В обед тонкая чёрная тетрадка подкрадывалась под чашку кофе, чтобы вечером шлёпнуться ему на голову со шкафа. Он прятал её в корзине с грязным бельём, выбрасывал в окно, отдавал вместо чаевых курьеру — дневник, словно зачарованный, всегда возвращался обратно. — Ладно, — сдался Гарри. — Я тебя прочитаю. Ты ведь этого хочешь? Тетрадь молчала. Вместо неё, коварно впившись в ягодицу, тренькнула диванная пружина: «Сначала письмо. Нужно сначала прочитать письмо!» Гарри осторожно вскрыл конверт. Внутри лежал трижды свёрнутый лист бумаги — не пергамент, а именно магловская бумага цвета слоновой кости, очень плотная, слегка шероховатая. Гарри с удовольствием провёл по ней пальцами несколько раз, даже понюхал и осторожно, как рождественский подарок, развернул. Глаза сначала зацепились за буквы, округлые, аккуратные, в знакомых игривых завитушках. Обласкали пузатую «а», подивились аристократически ровной спинке «т», подмигнули шаловливой «к», и лишь потом вчитались в ровно написанные строчки. «Дорогой Гарри. Не удивляйся такому обращению. Уверен, ты подумал, что я должен был выбрать другое — «уважаемый» или вообще обойтись фамилией. Но мне хочется здесь и сейчас обратиться к тебе именно так. Надеюсь, когда ты дочитаешь дневник, то поймёшь и простишь мне эту вольность. Итак, дорогой Гарри. Сначала хочу поздравить тебя с днем рождения. Я знаю, когда ты получишь мой подарок, и очень надеюсь, что знаменитое гриффиндорское любопытство заставит тебя открыть его немедленно. Но даже если нет — ничего страшного: пакет доставлен адресату, и рано или поздно тебе всё равно захочется узнать, что в нём. Ну что ж, если ты читаешь это письмо, то совсем скоро доберёшься и до главного «блюда». В таком случае позволь озвучить несколько правил (увы, без этого никак). Правило первое: не читай все записи сразу. Их там немного — всего пять, так что, надеюсь, тебе хватит терпения растянуть чтение хотя бы на неделю. Впрочем, сроки не важны, думаю, ты и сам почувствуешь, когда открывать следующую страницу. Правило второе: в конце каждой записи ты увидишь название места, посети его. Сама надпись является порт-ключом, поэтому будь осторожен, не касайся их в пижаме или с зубной щёткой во рту. И обязательно сначала узнай, какая там погода — не хочу, чтобы ты простудился. На этом всё. Я хотел бы ещё многое тебе сказать, но вынужден умолкнуть — с надеждой, что не произнесённое однажды будет услышано. Драко». Гарри перечитал письмо дважды, потом ещё столько же на следующее утро, за сырной пиццей в обед и на ночь вместо замусоленного до дыр магловского любовного романа в мягкой обложке — как он вообще у него оказался, Джинни, что ли, забыла? Кажется, он выучил его наизусть и смог бы даже, потренировавшись, скопировать почерк. Письма хотелось постоянно касаться, чувствуя под кончиками пальцев необычную текстуру. Гарри не расставался с ним ни на миг, как… да, как с давно потерянным и внезапно обретённым другом. И письмо, будто живое, ластилось под руку, ненавязчиво напоминая: «Прочти дневник!» — Ладно, — сдался Гарри, в последний раз проводя по письму ладонью. — Только не уходи никуда. «Не уйду», — прошелестело в ответ. — Обещаешь? — удивлённо-недоверчиво хмыкнул Гарри. «Обещаю». И в руки, словно сам собой, прыгнул дневник.