Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
В годовщину смерти Драко Малфоя его мать приходит к Гарри Поттеру, чтобы отдать ему дневник сына
Примечания
Каждый уважающий себя фикрайтер, найдя новое ОТП, обязан прочитать по нему хоть один печальный фанфик. Ну или написать. Первую часть плана я уже выполнила, приступаем ко второй.
Небольшой ворнинг.
Первое - не все жанры проставлены. Это сделано для того, чтобы сохранить, Мерлин ее задери, интригу.
Второе - для тех, кому это может быть важно - главы будут разные по размеру. Просто мне хочется выделить в отдельные части страницы дневника, а они не будут длинными.
__________________________
Добро пожаловать в группу
https://vk.com/club175376933
Арты, музыка, комментарии к работам, приятная атмосфера.
Буду очень рада!
Запись первая. Счастье
20 октября 2021, 04:52
Я долго думал, с чего начать. Что такого важного мне можно и нужно сказать тебе в первую очередь, чтобы зацепить, задеть за живое, заставить твои глаза нетерпеливо бежать по строчкам — до конца, до последней буквы, а потом вернуться к началу, с жадностью проглатывая уже прочитанное снова и снова. И понял, что это неважно — если ты откроешь дневник, то — я надеюсь — прочтёшь его в любом случае, а значит, и всё, что мне так важно сказать тебе. И всё же нужно с чего-то начать, верно?
Знаешь, мне совершенно не хочется говорить банальности, ударяться в философию и пространные рассуждения, думаю, они уже успели порядком тебе надоесть в праздничных речах на министерских приёмах, да и дневник — это же что-то личное о спрятанных глубоко внутри страхах, сомнении, мечтах.
Или счастье.
Я был счастливым ребёнком. И это не пустые слова.
Уверен, многие в этот момент подумали о тех возможностях, что давали мне состояние и социальное положение семьи Малфой. И, в общем-то, они были бы правы, но лишь отчасти — когда некие вещи присутствуют в твоей жизни постоянно, ты перестаёшь обращать на них внимания и воспринимаешь как само собой разумеющееся. Именно так я и относился к тому, что окружало меня с младенчества: вкусная еда, качественные вещи, новые игрушки, метла последней модели, послушный пони с шелковистой белой гривой — всё это было естественным, привычным и совершенно меня не трогающим. Разве восхищает нас воздух, которым мы дышим, или движения здорового тела?
Но и в моей жизни были вещи, которые по-настоящему меня трогали.
Мэнор был мне не просто домом. Не тем местом, где я просто спал, ел, играл в прятки с домовиками, кутался в мамину шаль, изображая привидение, украдкой нюхал отцовские толстые сигары, которые он почему-то никогда не курил. Мэнор с его натёртыми до зеркального блеска полами, огромными, кристально чистыми окнами, вычурной лепниной на потолке бального зала, позолоченными дверными ручками и старинной мебелью в первые одиннадцать лет моей жизни был для меня целым миром, знакомым до последней трещинки на фарфоровых вазах династии Мин и серой паутины в подземельях (да, тогда ещё я мог лазить по ним спокойно, не опасаясь наткнуться на призрак замученного до смерти магла), а потому родным и уютным.
А наш сад? Я до сих пор помню, стоит только закрыть глаза, каждую тропинку в нём, каждый раскрывший лепестки цветок: и любимые мамины белоснежные крокусы (нет, не нарциссы, как думали многие, слыша её имя), и капризные чайные розы, и претенциозные розово-голубые гортензии, и скромные, жмущиеся по углам маргаритки. В носу даже после стольких лет горчит от запаха прелых листьев, заботливо сметённых эльфами в большие кучи — я любил прыгать в них с разбега, а пальцы сводит от фантомного холода — зимой мэнор никогда не испытывал недостатка в снеге, так что его хватало и на крепость, и на высоченную горку, и на каток, и на игры в снежки, после которых так приятно было пить у камина горячий шоколад.
Но больше всего этого мне нравилось выбираться за границу сада, чтобы с холма любоваться раскинувшимися до горизонта лугами; ветер ласковой рукой гладил высокие травы, донося до меня их пряный аромат. Я раскидывал в стороны руки и бежал что было сил, едва касаясь земли; внутри всё замирало от восторга, ширилось, закручивалось в тугую спираль, пока не выплёскивалось наружу отчаянно громким криком, улетающем в бархатную синеву неба.
Мои родители очень меня любили — иначе как бы они вынесли все мои проказы и капризы? — но никогда не демонстрировали свои чувства прилюдно, отчего со стороны могло казаться, что они холодны ко мне. Особенно отец, с его высокомерно вздёрнутым подбородком и поджатыми в презрительной усмешке губами. Мама, в силу более чувственной натуры, не всегда могла удержать лицо, нарушая правила этикета и мои личные границы тёплыми прикосновениями. Отец же, с его поистине железной выдержкой, мог позволить себе лишь взгляды и полные намёков слова, но мне и этого было достаточно.
Я знаю, что они любили меня. Потому что я знал их другими.
Например, когда они украшали мэнор к Рождеству. Отец всегда сам ставил ёлку, осторожно левитируя её палочкой, а потом, под строгими указаниями мамы, развешивал игрушки и бумажные банты, недовольно ворча, что лучше потратил бы магию на что-нибудь менее глупое. Мама раздражённо закатывала глаза и уходила варить глинтвейн, а я бегал между гостиной и кухней в качестве парламентёра, попеременно утаскивая то кусочки фруктов с разделочной доски, то обёрнутые в разноцветную фольгу конфеты с ёлки. Отец, когда я передавал ему слова мамы и забирался к нему на колени, рассказывал что-то из своего детства, перебивая сам себя задумчивыми вопросами: «А куда повесить этот колокольчик?» или «Как думаешь, хватит звёзд или ещё парочку добавить?» Мама же, то помешивая глинтвейн, то нарезая яблоки и апельсины, пела грустные баллады, и посуда в шкафу тихо позвякивала, вторя её мелодичному голосу. Потом меня укладывали спать, и я, делая вид, что заснул, дожидался, пока не стихнут звуки в доме, чтобы незаметно прокрасться к лестнице и оттуда наблюдать за родителями. Они сидели в одном кресле, крепко обнявшись, прислонившись голова к голове, и молчали, но для меня не было ничего уютнее этого молчания.
Или когда мы по воскресеньям играли в крокет. Эльфы выносили из дома столик на резной ножке, накрывали его тончайшей белой скатертью, расставляли блюда, до верху наполненные прозрачными от налившего их сока фруктами и домашними сладостями, графины с охлаждённым лимонадом. Отец, развалившись в кресле, лениво цедил белое вино, наблюдая за нами. «Не хочешь присоединиться?» — иногда спрашивала его мама. Он дожидался, когда она наклонится для нового удара по мячу, и отвечал: «Нет, дорогая, у меня отсюда прекрасный вид». «Люциус!» — гневно восклицала мама, но я видел, что глаза её светятся, а щёки покрываются нежным румянцем. Отец, смеясь, прятался за бокалом с вином. Я был слишком мал и не понимал их намёков, абсолютно точно зная лишь одно: они счастливы.
Однажды мама рассказала мне сказку про Ключника. Он делал волшебные ключи, которые после смерти могли переместить человека в тот момент его жизни, где он был необыкновенно счастлив. Думаю, если бы у моих родителей был такой ключ, они перенеслись бы в один из таких дней.
Но я бы выбрал другое место и время:
Школа Чародейства и Волшебства Хогвартс. Аргайлшир. Великобритания.