Дневник памяти

Лёгкий морской бриз ласково взъерошил волосы, пощекотал шею, игриво раздул полы яркой гавайской рубашки. Гарри, нервно дёрнув щекой, поправил очки и медленно пошёл вдоль кромки прибоя. Он не любил море. Возможно, когда-то давно, в бытность проживания в пыльном, затянутом паутиной чулане, ему и мечталось его увидеть, но сейчас оно вызывало лишь глухое раздражение и плохо сдерживаемое желание убраться от него как можно дальше. Потому что море оказалось лжецом. Лгали украшенные барашками белой пены мелкие волны, лениво лижущие берег. Лгал мелкий светлый песок, приятно щекочущий между пальцами. Лгали разлапистые пальмы, мерно покачивающие резными зелёными листьями. Лгали крикливые чайки, уверенно пикирующие за плескавшимися в прозрачной воде рыбёшками. Гарри не знал, откуда у него взялось это чувство, оно просто зудело где-то в подкорке, неприятное, настырное, как жужжащий над ухом комар: здесь слишком спокойно. Слишком умиротворённо. Слишком красиво. А потому всё это — ложь, наглая, беспринципная ложь от первого облачка над головой до последней ракушки под ногами. Узнав, куда ему придётся отправиться в этот раз, Гарри едва не плюнул на данное самому себе слово выполнить последнюю просьбу Драко — игнорировать умерших по меньшей мере некрасиво. Позорную получасовую истерику в виде челночных метаний по гостиной и бесконечного дёрганья волос под тихое бормотание, из которого даже он сам смог вычленить только что-то типа «нет, ни за что, опять?! Мне и одного моря в год достаточно», удалось погасить только после жёсткой выволочки от перебивающих друг друга чайника и будильника: «И кто здесь главный аврор? Соберись, Поттер!», «Серьёзно, Гарри, не веди себя как полуобморочная девица. Раньше отправишься — быстрее вернёшься. Тебя же никто не заставляет лезть в воду. Походишь по бережочку, воздухом подышишь, деликатесов местных пожуёшь». — Ладно, ладно! — гневно одёрнул их Гарри. — Я поеду! То, что он собирался пробыть на острове от силы пару дней, Гарри говорить не стал, чтобы не нарваться на новую взбучку. Быстро покидал в сумку вещи и, боясь передумать, зло ткнул пальцем в строчку порт-ключа. Остров встретил его ярким солнцем и гомонящей толпой — в волшебном квартале намечался какой-то местный праздник. Гарри, коротко ругнувшись сквозь зубы, нетерпеливой рыбкой выскользнул в маггловскую часть города, плюхнулся в первое притормозившее рядом такси, попросив отвезти в любой приличный отель, который — вот сюрприз! — оказался в шаговой доступности от моря. Гарри с трудом сдержался, чтобы не добавить к оплате за проезд лёгкое заклинание щекотки. «А чего ты хотел? — мелодично прожурчал фонтанчик в холле отеля, пока администратор на ресепшене заполнял журнал регистрации. — Для них ты турист, а все — ну или большинство — туристов приезжают, по мнению местных, ради моря. Так что… наслаждайся». Что-то в том, как это было сказано, заставило Гарри напрячься, и, как выяснилось позже, не зря: окна его номера выходили аккурат на дракклом проклятое море. В качестве протеста Гарри провалялся остаток дня на недовольно скрипящей кровати, плотно зашторив окна, и выбрался на улицу только на следующее утро, невыспавшийся и злой. Ничего особо интересного рядом с отелем не обнаружилось, ехать по жаре на экскурсии не хотелось, и чтобы не возвращаться в уже опостылевший номер, пришлось, сцепив зубы, идти к морю. Только там Гарри в полной мере ощутил, насколько сильно различались оба его морских путешествия. Если Аитутаки навевал на него тоску и странное, не совсем приятное ощущение, похожее на скребущие под одеждой крошки, то Пхукет давил — тяжело, плотно, безнадёжно, вызывая почти неконтролируемую панику, сдерживать которую удавалось лишь вымуштрованным за годы работы в аврорате самоконтролем. Но и он уже начинал сбоить, поэтому Гарри резко развернулся, чтобы вернуться в гостиницу, а там — кто знает — сложить вещи и вернуться в Англию, но его внимание привлекли детские крики. Мальчик и девочка лет пяти, одинаково светленькие и чумазые, в ярких панамках, спорили о чём-то у песочной крепости. Девчушка, видимо, исчерпав аргументы, пнула одну из башенок, и та обвалилась. Тогда мальчуган, схватив валяющуюся рядом на песке голую куклу, широко размахнувшись, бросил её в море. Девочка, заплакав, бросилась за игрушкой, а Гарри застыл, чувствуя уже знакомую тошнотворную горечь накатывающегося видения. Тела. Десятки, сотни, тысячи тел. Мужчины, женщины, старики, дети. Обезображенные и почти целые, одетые в лохмотья, цивильную одежду, голые. Только уложенные и уже завёрнутые в погребальные саваны. Тела, тела, тела… Накрывшее остров цунами смело половину острова, перемешав в кашу людей, деревья, разрушенные постройки… Гарри, приехавший в Таиланд вместе с группой английских авроров на какие-то суперважные совместные учения — и почему их обязательно надо было организовывать под Рождество?! — ни на минуту не задумавшись, бросился в самую гущу спасательной операции. К концу второй недели его выворачивало от запаха маисовых лепёшек, смешанного со сладковатой вонью разложения и солёными нотками моря. Он почти не спал — стоило закрыть глаза, и под налитыми свинцом веками вспыхивали жуткие картины царящей здесь трагедии. Гарри литрами вливал в себя маггловский кофе и волшебное бодрящее зелье, специально упахиваясь по пятнадцать-восемнадцать часов в сутки, чтобы потом просто вырубиться от усталости, присев на полчаса отдохнуть. Таким его и нашёл Шеклболт. Кингсли даже не стал слушать никаких оправданий, сунул в руку порт-ключ и рявкнул: «Домой! Живо!» От контраста замершего в сонном оцепенении Лондона с пропахшим смертью Пхукетом Гарри в первое мгновение едва не задохнулся, а вид родного дома вместо облегчения неожиданно вызвал приступ паники: Драко… Как он мог так поступить с ним? Забыть, позволить себе утонуть в мрачном отчаянии и ни словом не предупредить родного человека, что он хотя бы жив. Гарри ожидал чего угодно — скандала, прилетевшего в лицо проклятия, даже пустого дома, а наткнулся на идеально ровную спину и ледяное молчание. — Драко… я дома… — прошептал он. — Я знаю, Гарри, — безэмоционально откликнулся тот. — Слышал, как ты вошёл. — Я очень виноват. Прости… — Не надо, Гарри. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы ожидать чего-то другого, но… Мерлин! Неделя, Гарри, долбаных семь дней я не знал даже, жив ли ты. И никто — никто! — ни твои разлюбезные Уизли, ни Министерство не удостоили меня даже коротким ответом. Мне пришлось задействовать свои — прости, что тебе придётся это услышать, — не вполне легальные связи, а потом с помощью них же надавить на Шеклболта, чтобы тот наконец уделил мне время и хоть немного прояснил ситуацию. Я знаю, что тебе снова пришлось проходить через ад, и я, поверь, ни в чём тебя не виню. И не пытаюсь переделать или вообще как-то давить на тебя. Просто… просто, пожалуйста, помни, что есть люди, которым ты очень… очень дорог, Гарри. — Я… — Горячая ванна и чистая одежда приготовлены, ужин на столе. — Ты знал, что я сегодня вернусь? Шеклболт сказал? — Нет, просто ждал. Поешь и ложись, не жди меня. — А ты куда? — всполошился Гарри. — Мне надо пройтись. И лишь когда хлопнула входная дверь, Гарри понял, что своё наказание он таки получил: Драко так и не посмотрел ему в глаза. В ванне пришлось откисать не меньше часа, пока смылась впитавшаяся в кожу грязь. Ужин Гарри запихивал в себя почти насильно — не хотелось огорчать Драко. Постель встретила прохладой и свежестью, но Гарри так и не смог заснуть: лежал, чутко прислушиваясь к тишине, вздрагивал от малейшего шороха и ждал. Драко вернулся, когда совсем стемнело. Быстро разделся, нырнул под одеяло. Гарри, лёжа к нему спиной, старался дышать размеренно, чтобы не выдать себя, а внутри всё дрожало от тревоги: простил — не простил? Драко вдруг придвинулся ближе, обнял, ткнувшись лицом в шею, вздохнул устало: — Спи уже. — К дракклу всё!.. Маггловский брелок-светофор — обратный порт-ключ — выпал, звеня, из дрожащих пальцев, нырнул цветной рыбкой в раскалённый белый песок. Гарри суетливо зашарил в искусственном бархане, сжал в кулаке находку. — К лысому. Дракклу. Всё! Выписка из отеля, лихорадочные сборы, любезно вызванное администратором такси. Привычно болезненный рывок, сжавшая горло тошнота, минутная дезориентация от резкого перемещения. Бутылка огневиски в этот вечер закончилась непозволительно быстро.