Только падая в бездну, я расправляю крылья

      После продолжительных поисков ребята оказались обладателями только одной потрепанной мантии, найденной в пустой келье. Коричневая, вся проеденная молью и ужасно грубая, она тем не менее выглядела теплой, даже уютной.       — Надевай! — Северин бросил находку Роману. — В ней ты уже не такой страшный.       Парень на лету перехватил подарок и придирчиво встряхнул, точно выбивая насекомых. Кое-как просунув руки в широкие рукава, почесал саднящую шею.       — Надеюсь, она не заразная. Твоя милость.       Инквизитор улыбнулся. Подойдя, расправил одеяние на плечах, как бы невзначай коснулся упругих мышц. Опустив взгляд, прошептал:       — Я никому не позволю тебя обидеть, даже если для этого придется отдать последнюю рубашку или душу.       — С чего бы такой странный акт несвойственного тебе милосердия?       Вздохнув, Северин ничего не ответил, только больно прикусил свою нижнюю губу и отошел подальше.       — Ты только не надумывай себе лишнего… — после раздумья сказал просто, словно речь шла о послеобеденной прогулке. — Я спущусь в склеп здесь, под собором. Ты за мной не ходи, там душно.       — Зачем? — Ромке вдруг стало страшно, уж слишком грустные глаза были у друга, словно он задумал нечто ужасное.       — Так надо.       — Уверен?       — Нет, не уверен, что найду… но ты лучше оставайся снаружи.       Сыскав ножку от сломанного стула, обернул один конец ветошью, найденной в ризнице, затем облил самодельный факел вином и маслом. Дождавшись, когда ткань пропитается, поджег.       — Я вернусь, — пообещал.       Голос был тверд, но руки тряслись, оттого факел дрожал, бросая огненные капли на холодный каменный пол. Не желая терять времени, решительно стал спускаться в подклеть по узкой темной лестнице.       — Ты кричи, если что!.. — спохватился Роман, и его слова пустым эхом разлетелись по серым стенам.       Тусклый огонек сползал всё ниже и ниже и вскоре стал совсем невидимым.       Зубы выстукивали простенький мотив на манер «а нам всё равно», но в отличие от лихих зайцев, Северин трясся всеми членами тела и читал про себя девяностый псалом: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…»       В подземелье оказалось на редкость сухо и прохладно. Видимо, свежий воздух проникал в незримые вентиляционные отдушины, выветривая из склепа запахи смерти. Вскоре показались и первые обитатели – подвешенные на ржавых цепях сразу два десятка скелетов. Хозяева уставились на пришельца пустыми глазницами. Отпавшие от черепов, нижние челюсти застыли в немом смехе. Северин остановился, поднеся факел к одному из тел, внимательно рассмотрел останки. Монах был укутан в истлевшую рясу, едва держащуюся на костях. На голове можно было разглядеть несколько клочков темно-рыжих волос. Крест валялся внизу, очевидно упав, когда сгнила тесемка.       — Извини, брат, что тревожу ваш покой, — серьезно обратился к нему Инквизитор, — только крайняя нужда заставляет меня. Прими же мое покаяние за задуманный грех.       Быстро перекрестившись, прошел между рядами таких же безмолвных стражей и вскоре попал в небольшой зал, находящийся под алтарем, в место, где обычно захоранивали самых важных персон. Здесь, на небольшом каменном возвышении, стояло несколько саркофагов из тёсаного камня. Укрепив факел на стене, приблизился к первому, с трудом сдвинул крышку, но лишь грязь и клочья одеяния стали ему наградой. «Наши шансы уменьшаются», — вздохнул про себя, направляясь ко второму захоронению. Однако и там оказалось сплошное разочарование, как и во всех последующих.       Оставался самый большой высокий каменный гроб. Северин налег всей своей худосочной массой, толкая изо всех сил тяжелое покрытие. С едва заметным скрипом оно поддалось, открывая лицо покойника. Пот градом тёк со лба парнишки, вены на висках вздулись, тяжелое дыхание с хрипом срывалось с губ. «Есть!» Крышка с грохотом свалилась с пьедестала, поднимая тучи пыли, разбиваясь на три рваных куска.       На смертном ложе покоился монах-доминиканец – характерное одеяние отметало все сомнения. Нижние белые и верхние черные одежды казались совершенно не поврежденными временем. Северин низко наклонился над гробом, разглядывая его обитателя. Лицо мертвого выражало спокойствие и умиротворение. Застывшие черты, потемневшие от долгого нахождения в склепе, не рассыпались в прах, а скорее высохли, явив в слабом свете благородный облик.       Теперь было не до церемоний: сжав зубы, Инквизитор принялся расстегивать тугой черный плащ и сдирать традиционную пелерину. «Ничего, ничего, — подбадривал себя, читая вслух строки из монастырского устава: "И если кто возьмёт от церкви что-то по нужде своей, то обязан вернуть это в удвоенном размере"». Северин не был уверен, что захочет спускаться сюда еще раз, а уж тем более раздевать и одевать покойников, но верил: если понадобится – сделает…       Обратно шел уже груженный ворохом одежд. Переодеваться рядом с мертвым телом посчитал неприличным, только прикрыл обворованного монаха куском белой материи, забыв про крышку. Да и не до крышки было! Дыхание с каждым шагом становилось всё прерывистее – видимо он слишком много вдохнул трупной пыли. Легкие гудели от напряжения, ноги заплетались, факел давно догорел, и Северин ориентировался на едва видимый свет, проникающий в незакрытую дверь. Ему казалось, тени метались по стенам, слышались далекие голоса.       — Глупости всё это, — шептал рациональный голос, — ты надышался смесью паров бальзамирующей жидкости и запахами тления. Выйдешь на поверхность – и всё исчезнет.       — Не исчезнет! — ехидно хохотал подленький голосочек. — Ты попал, Севка! Мертвые не отпустят тебя! Ты свершил святотатство, раздел местного святого, присвоил его ритуальные одежды. Ох и влетит тебе епитимья – не отмолишь!       Чувствуя, как подгибаются колени Северин тяжело опустился на пол, сел, прислонившись спиной к стене, закрыл глаза. Надо отдохнуть.       — Ты проклят, Севка! — не унимался невидимый демон внутри. — Нечего корчить из себя набожного клирика! Ты дрянь, распоследняя сволочь! Брось награбленное, оно тебе уже не поможет, твоя душа погублена. Давно!       — Неправда, — попытался спорить Инквизитор, — я дал обет и сдержу его. Еще немного побуду в миру и уйду в монастырь, а там попрошусь в затвор. Отмолю свой грех.       — Какой же грех мучает тебя? Скажи, Севка! От какой боли ты млеешь? какое страдание для тебя желанно? до безумия чего ты хочешь?       Голосок замолк, давая обвиняемому возможность признаться. Губы Северина остались неподвижны, и только из глаз текли горячие слезы.       — Молчишь? Твой грех настолько велик, что ты даже себе боишься признаться в нем! Ладно, я в курсе твоих помыслов, нечего их прятать, ведь кто знает – может, твои чувства взаимны?       — Не смей! не смей продолжать! это невозможно!       — И кто меня остановит – жалкая плакса? Раньше ты мне больше нравился, мы неплохо развлекались! Прекращай, Севка, ты ничего не можешь сделать со своей сущностью, ты содомит в самом унизительном его проявлении. И ты влюбился! Но боишься навредить душе друга, поэтому у тебя только один выход Севка – убить себя! Сдохни здесь, среди мертвых монахов! Глядишь, тебя и помилуют.       Северин чувствовал худенькой озябшей спиной могильную мёрзлость камней и не в силах был даже открыть глаза. То, о чём шептал обольститель, имело смысл. Действительно, зачем бороться, если можно покончить со всем разом? Мало ли он давал обетов, мало ли нарушал, лгал, лицемерил? Падал, поднимался, рьяно принимался за работу и снова падал! Ничего не менялось. Значит, всё зря – Бог отвернулся от него…       Дышать становилось сложнее, стынь юркой змейкой быстро вползала в узкие рукава старой куртки, обёртывая собой скрюченное тело, хотелось спать и уже никогда не просыпаться… Положив голову на самую нижнюю ступеньку, Северин в последний раз посмотрел на светящийся квадрат спасительной двери.       — Да, так будет лучше…       Ожидание уже становилось нестерпимым. Ромка дважды обошел собор, заглянул во все углы, попинал грязь у входа… Севка не возвращался. Интересно, зачем ему понадобилось идти вниз? Из-под плит тянуло холодом и слабым пряным ароматом. Как бы он там не заплутал, факел ведь – совсем ненадёжный светильник, а ну как погас? Беспокоясь, Роман приоткрыл дверь и громко крикнул, зовя по имени. Ответом была тишина… Тогда, глубоко вдохнув свежего воздуха, парень стал спускаться.       — Эй, кончай прикалываться! Давай, приходи в себя! — Удары по щекам и испуганный голос Ромки нагло вторглись в затухающее сознание. Инквизитор дышал через раз, судорожно сжатые пальцы прижимали к груди скомканные одежды. — Ну всё! Просыпайся, Севочка, открой глазки! Да что же ты никак не реагируешь, а?! Не бросай меня одного! Пожалуйста!       Внезапно, Ромка почувствовал, как его схватили за грубый воротник рясы, рванули на себя, так что глаза Инквизитора стали совсем близкими и в них блеснул огонек безумия. Серые, точно холодные льдинки, обрамленные белесыми ресницами, эти глаза потемнели.       — Зачем?.. — И был поцелуй – злой, отчаянный! Холодные сухие губы Северина неожиданно налетели на Ромку! Безжалостные, карающие, они не знали сомнения и не зацикливались на приличиях.       — Оу! — От ужаса произошедшего у Ромыча волосы встали дыбом. С яростью он рванул друга от себя! Кашляя и отплёвываясь, испуганно кричал: — Севка! сдурел, что ли?! чего тебе привиделось, монах хренов?!       Непонимающий взгляд был ему ответом. Тогда, оттащив Инквизитора в сторону, привалив его спиной к разрушенному алтарю, сам сел неподалеку, отирая губы и ругаясь уже вполголоса…       Прошло не менее часа, пока мир не был восстановлен. Роман во всех подробностях описал спонтанную выходку, объяснил, как это было противно, и попросил в следующий раз, если захочет целоваться, делать это хоть с чертом лысым, но только не с ним. Северин выслушал всё молча, кивая на особо удачных сравнениях себя с представителями животного мира, а когда спутник закончил, попросил его отвернуться.       — Теперь можно, — тихо раздалось сзади.       Ромка смог вновь его лицезреть. Бледный худосочный паренек исчез, словно испарился, и перед изумленным взглядом предстал суровый монах-доминиканец, в тёмном плаще, с низко опущенным на голову глухим капюшоном. Голос Инквизитора, под стать одеянию, зазвучал глухо:       — Надо уходить!       — Куда мы пойдем?       — В ближайший город, там можно затеряться в толпе. Кроме того, мы еще не ели, а пора бы.       — Платить будем рублями? У тебя, кажется, пара тысяч завалились?       — В городе больше возможностей и меньше глаз, здесь мы уже здорово наследили. — Вытащив из-под полы бутылку церковного вина, Северин сделал несколько глотков и передал Ромке. — Пей! Путь будет неблизкий.       На удивление, вкус оказался неплохой, хотя и отдавал терпкостью старой бочки. Подумав, Ромыч сделал больше чем пару глотков. Голова приятно закружилась, и даже Севка показался ему не таким уж и противным.       Подобрав длинные подолы точно две жеманные барышни, парни миновали широкий двор и приблизились к полуразрушенной стене, через которую утром влезли внутрь. Снаружи послышались голоса – несколько мужских и один женский, тонкий и приятный. Ребята переглянулись.       — Не заброшенное аббатство, а проходной двор какой-то, — пробормотал Северин, пытаясь понять, о чем говорят незнакомцы. Судя по выговору, ругались на смеси старо-франкского с вкраплениями германского языка. Вздохнув, Инквизитор привалился спиной к каменной кладке, прикрыв глаза. — Этого нам еще не хватало! Там суд Линча.       — Чего? — не понял Ромка, в свою очередь заглядывая в пролом.       — Девку гулящую поймали, тащат на покаяние. Вовремя мы убрались из собора.       — Откуда ты знаешь?       — Я, видишь ли, языки учил! У меня к ним способность.       Ребята снова замолчали и припали к смотровому отверстию. Сокрытое ветками и заросшее мхом, оно идеально скрывало невольных наблюдателей. На небольшом плато ниже стены стояла группа людей, наряженных как в исторических сериалах. Вот только одежда их была грязной, измятой, а лица горели отнюдь не театральной решимостью. Чуть поодаль на коленях стояла девушка. Длинные черные волосы в беспорядке рассыпаны по плечам, лицо пряталось в ладонях. Судя по вздрагивающей спине, девица рыдала, но звуки плача не долетали до укрытия.       — Сейчас убьют ее и разойдутся, тогда мы тоже сможем незаметно уйти.       — Она преступница?       — Ну… судя по реакции тех мужиков, да.       — Такая молодая? В чем ее обвиняют?       — Откуда мне знать? Я не настолько хорошо знаю древние языки!       — Тогда зачем хвастал – способности у меня, дескать?!       — Я констатировал факт, но не собирался сдавать экзамен. Ладно, пошли поищем выход с другой стороны.       Роман с сомнением глянул на безобразную сцену внизу. Девчонка, стоя на коленях, рыдала, протягивала одну руку к стенам аббатства, точно моля о помощи. Что-то кричала мужланам, а те топтались на месте словно стадо буйволов, не решаясь напасть, но и не уходя. Вдруг она вскочила и бросилась к стене! Ребята не успели отбежать от пролома, когда с необыкновенной ловкостью девушка влезла по камням, цепляясь за неровности стены, прошла по узкому карнизу и почти у самого Ромкиного носа спрыгнула вниз.       Ошеломленные ее действиями, застыли не только мужики, но и невольные узники времени, зачарованно следя за бегом маленьких ладных ножек. Почувствовав себя в безопасности, девушка остановилась перед собором, перевела дыхание и, сверкнув черными глазищами, откинула со лба густые блестящие волосы.       — Здрасте, — неслышно прошептал Ромка и понял: пропал!