Пациент

      Я медленно тянусь к нему, сидящему на кровати, со своего кресла: -Ты хотя бы на долю секунды осознаёшь, насколько бесчеловечно твоё желание?! – я говорю почти шёпотом, боясь сорваться, - Ты шантажом заставил его отказаться от всего, что нужно ему в жизни. Насилуешь, пичкая наркотой. Потому что иначе он сдохнет из-за своей травмы, которая возникла опять же из-за тебя, - когда, напомню, ты год назад чуть не замучал его до смерти. И при этом он не сдал тебя полиции. Потому что пожалел. Пожалел, сука, после того, как едва коньки не откинул под тобой. Ты разрушил его жизнь, понимаешь? И ты видел, как он пытается существовать дальше, несмотря ни на что. Но ты снова поставил его перед выбором. И он пошёл на этот шаг добровольно, желая спасти любимого человека. Ты представляешь, насколько страшно ему, уже покалеченному тобой, было снова возвращаться в твой дом? Он же просто возложил себя тогда на этот жертвенный алтарь, не зная, кончится это когда-нибудь или нет. Не зная даже, сможет ли он пережить это, и с каждым днём становясь всё безучастнее к своей собственной судьбе. Ты растоптал его. Присвоил себе его жизнь. И после этого смеешь говорить о любви? Он растерян: - На всё, что ты сейчас перечислил, у меня были причины, я ведь рассказывал... - Запомни, в мире не существует ни одной причины лишать человека его воли. А ты посягнул. - У меня были с ним старые счёты, он тоже пытался меня использовать. - Причины его поступков – теперь я чётко это вижу - никогда не были связаны с корыстью. А ты всегда видел лишь то, что хотел. Преломлял под нужным тебе углом все события. В своём воображении ты в какой-то момент и его преломил так, как тебе было удобно. Вероятно, чтобы не мучиться угрызениями совести за свои действия, правда? Но только знаешь что? Как бы ты ни врал самому себе, в глубине души ты знал это. Знал, чего он стоит на самом деле. Иначе не смог бы желать его всё это время так сильно. Долго молчит. Потом криво усмехается: - Ну да, это правда. Я знал. Я сразу понял, как увидел его. В самый первый раз, едва взглянув, почувствовал, что таких в мире больше нет. И что мне пиздец. Так и получилось. И всё, что происходило с нами потом, было словно предначертанной кем-то свыше цепочкой роковых событий, которых не избежать. Мне не оставалось ничего другого, понимаешь? Я принял свой рок. - Понимаю. Человек всегда ищет себе прощение. Так уж мы устроены. - Я не ищу больше, – опустив голову на руки, говорит глухо. //...Мы не говорили об этом. О том, что случилось. Ни в тот день, когда молча возвращались домой, ни в другие оставшиеся. Ксения не понимала, что происходит – «Вы что, поссорились?». Мы убеждали её, что нет, а сами боялись смотреть друг другу в глаза. Целовать её я тоже теперь боялся. Не смел. И не хотел. У меня появилось к себе слишком много вопросов. Гораздо больше, чем когда я впервые столкнулся с утренней поллюцией или испытал оргазм во время дрочки над постером с Бритни Спирс. Впервые в жизни я был растерян, потому что не удивился, принял всё как должное, с первой секунды. И меня в последнюю очередь беспокоило чьё-то мнение – я всегда был относительно свободным перед общественными взглядами - меня гораздо сильнее волновал я сам. И моё тело, которое так отозвалось ему. ...«Пока?» - «Пока», - глаза в пол, звук закрываемой двери. – Скрип педалей на просёлочной дороге. – Поднимать велосипед на косогор тяжело, выношу свой, вытаскиваю его. – Крепит давно остывшую решётку на багажник, руки срываются, подхожу, помогаю. – Кеды, конечно, не высохли, отдаю свои сланцы. – Спешно натягиваю штаны, пока он стоит на том же месте. – Держу его над собой, не давая приблизиться. – Чувствую его губы на своих и почти неуловимое касание языка. Меня выгибает, и я пачкаю руку и одеяло. Каждый раз на этом моменте... Александр заканчивает сеанс привычным отсчётом. Антон устал, в этот раз не сопротивляется. Долго сидит в кресле, приходя в себя. - Блять, - это он про свою эрекцию, - поклянитесь, что я не участвовал в оргиях. - Всё хорошо, Антон, это реакция на лекарства, - врёт Александр.//       Я захлопываю крышку ноутбука. Я помню, что произошло тогда.       Он опять позвонил ночью. Я долго слушал его сбитое дыхание, пока он не начал шептать в трубку: «Дмитрий Темурович, мне нужно к нему» - «Антон, ты пил что-нибудь?» - мог бы и не спрашивать, - «Я задыхаюсь. Я не давал себе воли, думал, справлюсь, злился на него, верил всему, чёрт...» «Антон, я сейчас приеду», - говорю, выходя из кухни, куда сбежал, чтобы не будить домашних. «Нет, не надо, я просто хочу, чтоб вы знали» - он плачет? – «Я так скучаю. Сука, мне так плохо! Зачем он так со мной?»       Возможно, сеансы спровоцировали такую реакцию. Возможно, не всё остаётся на бессознательном уровне, что-то устремляется вслед. С другой стороны, если это побудит его раскрыться, мне будет, за что цепляться. «Антон, что у вас произошло?» - «Он ушёл. Понимаете, просто ушёл. В один момент. Без объяснений. И Макар сказал... что... его подловили на левых сделках... и что... он воспользовался мной, чтобы остаться и сохранить репутацию», - точно ревёт, всхлипы слишком слышно. «Всегда надо слушать версии обеих сторон», - говорю, - «Ты не пробовал поговорить с ним?» - дышит в трубку: «Нет, мне тогда так хуёво было, я просто не смог...» - «Антон, не кори себя, большинство людей предпочитает принять навязанную им точку зрения просто из-за нежелания тратить себя на выяснение всех обстоятельств» - «Я ни хрена не понимаю, что вы щас говорите. Мне что делать?!» - «Ты где сейчас?» - «Дома, где мне быть» - «Я выезжаю, можешь поставить чайник?» - «Что?» - «Чайник поставь, говорю!» - «Ладно».       Надеюсь, моего приказа хватит, чтобы сохранить остатки его самообладания до моего приезда.       Врываюсь, как только отпирает дверь. Взлохмаченный, опухший, чайник свистит на кухне, прохожу в обуви, выключаю. Пока снимаю ботинки, продумываю порядок действий. Но всё летит к чертям, когда вижу, как он оседает в коридоре и, закрыв лицо руками, начинает снова содрогаться в рыданиях. Слава богу, я взял с собой сумку – в ней нет панацеи от разбитых сердец, но есть корвалол – старый проверенный друг от любых других душевных недугов. Закашлялся, когда влил ему половину бутылька вопреки дозировке – их всегда осмотрительно смягчают, чё уж там. Дал запить, успокаивается. Привалил его к себе, сидим на полу в коридоре. «Я трус, походу, - шепчет, - ведь за столько времени мог найти возможность поговорить, настоять на объяснениях. Но нет, я просто отпустил. Будто мне и не были интересны настоящие причины. Играю в обиженку, а у него, может что-то произошло и он ждал от меня помощи». «Чтобы тебе стало легче, предположу, что вряд ли бы Арсений стал заморачиваться с такой сложной многоходовкой, чтобы в итоге взвалить всю ответственность на тебя» - «А чтобы тяжелее стало, скажете что-нибудь?» - смотрит, ухмыляясь. Что ж. «Какого хрена ты ждёшь, Антон?!» Блеск в глазах. Обнял. Подорвался было. Останавливаю его: «Ты сейчас только испугаешь, дождись утра». Так и сидели, пока не уснул. Сходил за подушкой. Подложил под голову, накрыл пледом. Провернул в дверях ключ.       Приехал наутро. Он так и спал в коридоре, растянувшись в свои два метра. Пока будил и разогревал в микроволновке приготовленную Катей еду, подавленно думал о том, что вот сейчас наконец-то Антон не врёт себе. За время, проведённое с ним на сеансах, я научился различать малейшие колебания его настроения. Я настолько пропитался самыми разными оттенками его состояний, что сходу мог уловить любые изменения атмосферы вокруг него. И теперь я ощущал в нём сильный надрыв. Он долго сдерживал себя, блокировал эмоции и уходил в отказ, думая, что так будет легче пережить нелепое расставание, которое ничем не мог для себя объяснить, пока ему услужливо не подсунули версию. За неё он и зацепился, не думая, что так ломает себя ещё больше. Антон отчаянно нуждался в помощи сейчас. Но ещё больше он нуждался в правде. «Расскажи обо всём, хорошо? Потом», - слежу за реакцией, пока ест. Торопится. Хочет ехать. «Вкусно! Ваша жена обалденно готовит!» - «Антон, ты слышишь меня?» - «Да-да». Врёт, зараза.       Я так и не узнал тогда, что было дальше…       Меня вдруг осеняет - дневник! Выныриваю из воспоминаний, бегу к столу, достаю распотрошенную тетрадь. 29.04.2021 <Пять недель. Я их не помню. Кто-то другой прожил их без него, я не мог. Я оставил Темурыча в своей квартире, когда уходил. Я сильно торопился. После вчерашней истерики мне стыдно. И абсолютно всё равно. Он знает обо всём теперь, так что... Звоню, стучу в дверь. Он ведь никуда не уехал, он тут. Никто не открывает. Дрожащими пальцами достаю из кармана телефон, его номер я не блокировал, но теперь он где-то в самом низу длинных рядов последних вызовов, и я нервно вожу пальцами по экрану, пытаясь отыскать. Не получается. Нахожу в алфавитном списке контактов, пишу: «Если не откроешь, вызову МЧС, мне похуй». Спустя бесконечные минуты раздаётся щелчок замка, и я распахиваю дверь, влетая в прихожую. И застываю на пороге. Это не он. Совершенно незнакомое мне прозрачное существо с плетьми-руками и ногами-спичками. Отросшая чёлка закрывает глаза. Выхожу из ступора. Подаюсь вперёд и, обхватив, прижимаюсь к виску губами. Это он. Это его сводящий с ума запах. Смахиваю волосы с лица. Это его потухший теперь взгляд и тёмные круги под глазами. Это его иссохшее тело в моих руках, и это он сейчас пытается выбраться из моих объятий. «Арс, это я». «Я знаю». «Перестань егозить, я всё равно сильнее». «Тогда отпусти». Чёрт, я ведь почти забыл. Моментально разжимаю объятья, отступаю на шаг: «Прости, ради бога». Поправляет сбившуюся футболку. «Как ты?» - пытаюсь лучше рассмотреть его, глаза мечутся по лицу, груди, рукам. Темно в коридоре. «Отлично». «Врёшь». Молчит. «Арс, ты... здоров? Ты так похудел...» «Со мной всё в порядке». «Включи свет». «Что?» «Свет включи!» «Зачем?» - испуганно. Я, как был в обуви, тащу его в комнату. Там шторы занавешены, но всё равно светлее, чем у порога. Замираю, вглядываясь. Лицо словно восковая маска – осунувшееся, серое, глаза провалились, и в них - оглушающе громкая пустота. «Арс, - зову, - что с тобой?» Ощупываю всего, будто что-то может подсказать мне. Под моими руками одни кости, он не сопротивляется даже, когда я его мну всего. Внезапно вижу на запястьях следы как от верёвок или стяжек. «Что это?» - верчу его ладони, рассматривая. Пытается выдернуть. Тут же замечаю странные синяки на сгибе локтей. «Блять, ты что, колешься?!» - «Нет, это от процедур, я хожу на лечение» - «Что? Какое лечение?» Не успел придумать. Молчит, глазами бегает. Вдруг вижу такие же гематомы у основания шеи. И, чуть выше... засосы? Нет. Нет! Пожалуйста… «Арс, так всё-таки кто-то есть?» - не дышу почти. Кивает, не глядя в глаза. Что-то звонко разбивается позади меня. Или это в голове? Мне нужно как-то успокоиться. Совсем немного времени, чтобы прийти в себя... Я ведь так надеялся, что ошибся тогда… «А уволился зачем?» - хриплю, - «Не смог бы смотреть тебе в глаза» - «Я не верю, Арс», - снова хватаю за руки. Они у него ледяные. Подношу ко рту, дышу, согревая, - «Уйди, Антон» - «Я не могу» - «Пошёл вон. Ты мне не нужен», - глаза покраснели, - «ЛУчше старайся», - горько усмехаюсь. Опускается вдруг передо мной на колени, начинает ремень мне расстёгивать. Хватаю его за руку: «Совсем сдурел?» Рывком поднимаю его с пола, тащу на диван, сажу, облокачивая на спинку. В глазах испуг. «Арс, - трясу, - это я, очнись, что за хуйню ты творишь?!» Смотрит, не мигая. Потом вдруг подаётся вперёд и обнимает так крепко, насколько сил хватает – еле-еле: «Антон, - шепчет, - посиди со мной немного, а потом уходи, ладно?» - закутывается в мои руки и сползает головой на колени. Тут же засыпает, уткнувшись носом мне в живот. Я сижу, боясь пошевелиться, боясь дышать даже. У меня внутри выгрызено уже всё, но его вид вливает теперь кислоту поверх ран. Я его по голове глажу, а нервы под кожей будто на паяльник наматывают. Горло от спазмов как жгутом пережато, но слёз нет. Снова рассматриваю его руки. Колется. Однозначно. Зная Арса, не могу поверить, что подсел. Подсадили? Говорят, иногда одного укола достаточно. Но он бы не стал. Что же с тобой случилось? Спит по-прежнему безмятежно, ресницами своими длинными подрагивая. Трогаю осторожно волосы, боясь разбудить. Я не оставлю его. Не оставлю. Жалел себя. Поверил в ересь. А он тенью становился всё это время. Чьи засосы? Кто это? Какой мразью надо быть, чтобы довести до такого состояния?! Просыпается резко, будто ударили. Смотрит удивлённо: «Антон?» Садится, дышит загнанно: «Ты всё ещё тут?» «Арс, - говорю, - мне абсолютно похуй, с кем ты сейчас и как живешь вообще. Я тебя забираю к себе, и не пикай! Вещи складывай по-бырому, твоя зубная щётка у меня есть, если помнишь». Потерялся. «Мне нельзя» - вырывается. Опа! «Ну-ка, ну-ка, что там тебе нельзя и почему?» - «Ну, у меня другая работа» - «Без проблем, я буду тебя отвозить и забирать» - «Мне нужно личное время» - «Вот для этого?!» - тыкаю в сгиб локтя, - «У меня другой мужчина, Антон» - сверлит взглядом, - «Да тоже заебись, привезу и к нему, если наркоты не будет!» - в носу предательски щиплет, подталкиваю Арса: «Вперёд, собираться!» Через час, припарковав машину, поднимаемся в мою съёмную квартиру. Арс совсем плох – подъём на четвёртый этаж без лифта даётся ему тяжело. И это ему – вечно подстёгнутому волчаре с шилом в заднице. Забираю его сумку. Не ест практически. Заставляю. Укладываю во второй комнате, нагло прошарив вещи на наличие наркоты. Вроде нет ничего. Сижу, пока не уснёт.>