Пациент

      Мне нужен Арсений.              Мне не хватает этого звена сейчас катастрофически.              Мы не могли найти его с того дня, как мой Пациент попал к нам. Арсений выписался из больницы и не появился на работе. Следственным органам он тоже был нужен, поэтому мы сотрудничали с ними, но тщетно. Он исчез. По адресу регистрации его не нашли, родители и бывшая жена были не в курсе, все были растеряны и ждали новостей от полиции. Боюсь, у них не было шанса.              Я один знал, где он.       Самолёт до Анапы. Умопомрачительно дорогое такси до Кучугур. Самый конец посёлка с правой стороны. Удивительно похоже по описанию. Спускаюсь к пляжу по откосому обрыву, сбрасывая на ходу пиджак и сумку с плеча. Вечер. Солнце уже ушло на другую сторону, и заметно холодает. Август. Снова.              Одинокий силуэт вдалеке. Сидит на песке. Смело иду к нему. Мной движет что-то отчаянно, и это отнюдь не профессиональный интерес.              Это он. Похож по описанию всех, кто мне о нём рассказывал.              Точёный профиль, тёмные, почти чёрные волосы, тонкие черты лица. Поворачивает голову. Светлые глаза сливаются с предзакатным цветом моря. Да чтоб тебя. Так не бывает.        - Здравствуйте! – кричу, - Извините, что тревожу!       Поднимается с песка. Высокий, стройный. Хлопковая рубашка и шорты лишь подчёркивают красивое тело. Нет сомнений больше. Подхожу, тяну руку:        - Вы ведь Арсений Сергеевич Попов? - Вы из полиции? – несмело откликается, но руку в ответ протягивает. - Что вы, - усмехаюсь, - откуда у них столько информации. Я его психолог. И психиатр. Их обоих. Медлит секунду, а потом заключает меня в объятья: - О, господи! - отрывается, смотрит пристально, - Да, это вы. Я видел вас тогда у больницы, - обнимает снова.       Я теряюсь, но потом начинаю несмело оглаживать его спину. Он отстраняется от меня и смотрит мягко, даже ласково, садится на песок, утягивая меня за собой. Я ловлю себя на мысли, что завораживаюсь им, он абсолютно простыми действиями почему-то магнитит, притягивает к себе, его хочется видеть, слышать и вполне понятно, чего хочется Антону.        - Как он? – спрашивает. - Пока так же. Вы почему уехали? - Ко мне лучше на «ты». Дмитрий Темурович, я правильно вас называю? - Да. Простите, Позов Дмитрий Темурович, забыл представиться. Вы от него знаете? - От него. Я устал. И запутался. Вы ведь понимаете, в чём дело, вы меня поймёте. - Арсений, я больше скажу, я НЕ понимаю, как ты смог это выносить столько времени, - тяну его за оголённую руку, где до сих пор следы цепей и верёвок. Отнимает. - Я не знаю. Я любил. Люблю. Антона. Но его так мало оставалось в последнее время… - Мальчик мой, как же ты их различал? Усмехается: - Да ладно… Это же проще простого. По взгляду. -? - Ну, они смотрят по-разному. У одного требовательный и желающий, а у Антона всегда любящий и восхищённый. - Они так быстро иногда переключались, как ты ориентировался? - По вибрациям, - замялся – ну, знаете, импульсы такие от людей исходят. Я чувствую. У них разные абсолютно. Одни режут, а другие гладят – я упрощаю, но так и есть. Я сразу ощущал, когда менялись. - А как это выглядело, когда они, находясь в одном теле, общались в реальности, как будто разные люди? Дружили даже… - Я сам не знаю, всегда думал об этом, но не мог найти ответа. Видел лишь, как иногда они включались-выключались попеременно. Жутко, если честно. Как в «Сплите», только быстрее гораздо, словно диалог вели. Они и вели, видимо. Я был свидетелем нескольких таких диалогов – год назад где-то на банкете в холдинге Антон сидел в баре и постоянно менялся в лице, со стороны могло показаться, что это просто подвыпивший человек о чём-то внутри себя рассуждает, но я понимал, что они о чём-то говорят, они всегда разговаривают друг с другом молча. Иногда в офисе, общаясь с Антоном, я вдруг видел, как на него находило это, он становился другим. Ильёй. Окружающие почти ничего не замечали, относили это на личные особенности Антона Андреевича, ну, вот, это, знаете, замереть, - усмехается, - но я предпочитал уводить его куда-нибудь в такие моменты, чтобы не вызвать непредсказуемых последствий, - молчит какое-то время, - В последний раз я видел это, когда был в подвале у Ильи. Он дал мне телефон и велел звонить Антону. Сам взял другой аппарат и разговаривал со мной, уже будучи Антоном, находящимся у себя дома. Потом уже снова Илье что-то не понравилось, и он выхватил у меня телефон… - Ему могло не понравиться, что Антон стал вспоминать. Ты ведь помнишь, Антон спросил, не были ли вы раньше знакомы... Вероятно, это сказались наши сеансы с глубоким гипнозом, на которых он с трудом, но вспоминал всё происходящее тем летом. Видимо, память стала возвращаться к нему и в реальности. - Значит, вы теперь всё знаете? - Хотелось бы… Как всё происходило наяву, Арсений? В дневниках Антона, которые я читал, он пришёл на подчинённую Илье должность. Кабинеты разные были, ты сместился… - Да так же всё осталось. Я просто для удобства иногда в опен спейсе работал вместе с ребятами. Чтобы присматривать и актуальной информацией обладать. Антон часто просиживал в моём кабинете, да, но я объяснял это своим коллегам, как усиление управления со стороны руководства. Он оставался и Ильёй по-прежнему, так что в верхних апартаментах его тоже не теряли, поверьте, - усмехается невесело. - Интересно, а как два разных человека проходили по документам? Они ведь вели каждый свою жизнь, владели недвижимостью, Антон женился и разводился, работали оба, наверняка подписи ставили разные… - Да, подписи отличались, но не настолько, чтобы обращать внимание. Документы у них все на имя Антона, конечно. Илья будто не замечал этого. Не знаю, наверное, привык, его ведь и Антоном Андреевичем все называли, он не обращал внимания. - Видимо, где-то на подсознательном уровне он помнит, кто он на самом деле... Арс, а когда ты вообще догадался? Молчит какое-то время. - Сразу же. Ещё в больнице, после гибели моей сестры. Мы в разных палатах лежали. Когда разрешили в коридор выходить, он меня ждал, за угол утянул, в закуток какой-то. В стену вжал и целует больно везде, я отпихиваюсь, не понимаю, почему он так, а он лицо моё в руки взял и говорит: «Ну что, сучёныш, добился своего?» И снова жмёт всего. Я оторопел сначала, потом вырываться начал, дал ему коленкой в пах и убежал в палату. У меня шок несколько дней не проходил, я до сих пор помню то своё удивление – как такое могло быть, как я мог ошибиться, не разглядеть… Мне плохо было, меня морозило, я в истерике бился ночами под одеялом. Про Ксеньку думал. И вот она помогла. Ведь так не бывает, чтобы мы оба ошибались. Ладно я, дурак, но она всегда очень придирчиво к людям относилась, прозорливой была не по годам. Она точно не могла человека прогадать. Значит, у него просто шок, стресс сейчас. Он ведь наверняка всё помнит о том дне – это я находился то в панике, то без сознания, а он-то отключился уже только на берегу, когда понял, что вытащил меня. И, значит, видел, как Ксенька утонула... Но, увидев его на похоронах, я понял, что это что-то другое. Он стоял над гробом, не мигая, ушёл в себя так надолго, что кругом начали шептаться. Я позвал его. Он вздрогнул, поднял на меня взгляд, и столько горечи и сожаления было в нём. И ещё нежности. Я не смог забыть этот взгляд все эти годы, он буквально вёл меня по жизни. Если на вас кто-нибудь когда-нибудь будет смотреть так, считайте, что ваша жизнь удалась, – отворачивается. Тут же снова пристально смотрит в глаза, - Это длилось тогда несколько секунд, а потом в один момент взгляд стал жёстким, глаза будто остекленели, мне больно стало почти физически, он пронзал меня насквозь. И в уголке губ стала вдруг появляться улыбка. А дальше я не смог смотреть, отвернулся. И понял, что это уже не Антон. По глазам увидел, таким же, как тогда, в больничном коридоре. Не мог быть им. И я разделил их для себя надвое. На тот момент это моё детское сознание так поступило, чтобы облегчить мне мою реальность, но главное, что я верил в это и нёс это в себе. Всё детство, всю юность. Это во многом определило мою жизнь. - Как определило? Что ты делал? - Ну, я стремился выучиться быстрее, чтобы стать самостоятельным и найти его, настоящего. Получив образование и узнав, что он в Москве, я переехал тоже, выбив предложение о сотрудничестве в одной крупной компании. Потому что знал, что Антон тоже метит туда, работая сейчас в аналогичном направлении. Через год он пришёл. Когда я узнал, что его взяли, не находил себе места. Меня трясло от мыслей, что увижу его, что будем находиться вместе, что, возможно, он вспомнит меня. Но всё рухнуло, когда нам представили нашего нового руководителя. Я видел, как загорелись его глаза, когда он жал мою руку. И эти глаза были не его. Они были того, другого. - Ты не испугался? Остался ведь работать? – спрашиваю. - Испугался. Но я думал о том, каким видел его у гроба моей сестры. Он ведь тогда был собой. Снова, после того коридора в больнице. Может, он до сих пор может меняться, не всё потеряно. Я надеялся найти его в этом теле и вытащить. Я кладу руку ему на плечо: - У тебя получилось, Арс. Ты даже не представляешь, насколько. Оборачивается, смотрит выжидательно, но я лишь спрашиваю: - Как ты столько продержался? - Я всё ждал, - снова поворачивается к морю, - каждый раз казалось, вот-вот и появится. Однажды совсем тяжко стало, сдался, написал заявление об уходе. И Антон пришёл. Не знаю, может, моя попытка уйти спровоцировала как-то. Узнал его сразу же. Те же глаза, тот же взгляд… Он вот только не помнил меня. Так же, как и Илья. Помню, пришлось обыгрывать ситуацию перед коллегами – он ведь и их никого не знал, а по сути год уже вместе работали. Но Илья в отпуск как раз ездил перед тем, как Антона пригласить на работу, вот я и бросился отыгрывать, типа, хороший отдых – это когда забыл, где работаешь и как зовут... Все повелись, поддержали хохму, и Антон ничего не понял тогда. Серёжа, правда, чуть всё не спалил, когда пошёл за меня просить… Илья до сих пор, наверное, думает, что я всё подстроил. Во всяком случае, он припоминал это при каждом удобном случае – в каждом углу отлавливал. Ну, тут я соглашусь, выглядело не очень, – усмехается. - Как же он смог забыть тебя? – спрашиваю больше самого себя. - Думаю, механизмы блокировки стрессовых ситуаций вы знаете гораздо лучше меня, я лишь могу предположить, что это случилось в момент, когда он упал в обморок на кладбище. - Что? Как это произошло? - Вы не знаете? - Мы завершили сеанс до того. Там невозможно было... - Вот и он тогда не выдержал. Просто рухнул, где стоял. Это тотчас после того взгляда на меня произошло. Это на всю жизнь у меня перед глазами, Дмитрий Темурович, как он вдруг оседать начал... Это нестираемое. Его тогда в больницу снова увезли. Там сказали, что это посттравматический стресс, и лечение длительное, советовали домой везти, как очнётся. Он через два дня пришёл в себя. Но ничего не помнил про нас с Ксенией. Будто высек из памяти, выстриг будто точно по контуру. Меня к нему не пустили, чтобы лишний раз не травмировать. Потом его увезли. Больше он никогда не приезжал. - Арсений, - дотрагиваюсь до его руки, - мы всё об Антоне… Ты сам-то как перенёс всё тогда? Вы же так близки были с сестрой… Молчит долго, глядя на море. Песок в руках пересыпает. Поворачивает ко мне лицо, глаза блестят: - Это странно - то, что я сейчас скажу, но она не умирала для меня. Никогда. Она находится со мной каждый день, каждую минуту с того дня, когда исчезла физически. Я обращаюсь к ней в своих мыслях. И она отвечает. Можете считать это помешательством, мне всё равно. Я не сумасшедший, я вполне осознал её смерть. Я подвёл её, я знаю. Но я знаю также и то, что это было не напрасно – не впустую, не игра. Это было чувство, которое со мной на всю жизнь. Я имел право на него тогда. Я простил себя за него. И она, я уверен, тоже. Гораздо болезненней для меня оказалось то, как за всё это расплачивается Антон… - Ты сполна разделил его участь, Арсений... Послушай, это болезненный вопрос, но мне нужно знать. Ты пошёл на сделку, зная, что человек фактически угрожает самому себе? Усмехается: - А что, с него сталось бы, думаете, он бы не настучал на самого себя? Там служба безопасности разбираться не стала бы. А это конец карьере. И вообще любой нормальной деятельности. А ещё, поняв, в чём дело, карательная психиатрия бы до кучи подключилась. Хотя этим, в итоге, всё и закончилось. Простите. - Прощаю. Карательной психиатрии давно нет, просто для информации. - Всё равно. Это две личности, вы же видите. И одной из них, очень важной для меня, могли реально навредить. - Но ты ни разу не попытался сообщить Антону, что с ним? Кто он такой? - Смеётесь? Думаете, Илья согласился бы и отступил? Он ведь стал доминантом. Антон прорывался ко мне счастливыми случайностями. И всё, что я мог – наслаждаться этими моментами в нашей с ним жизни. Как можно было разрушить те мгновенья грязными разоблачениями? Господи, как он прав. Он прав во всём. Один вопрос остался. - Арс, как ты смог не возненавидеть? Ведь одно лицо, одно тело. Мучившее тебя... Смотрит в море. - Но и любившее меня больше жизни.