amber opium

Дотторе был абсолютно прав: бесполезно рассказывать, нужно лишь один раз увидеть всё своими глазами. Их корабль причаливает в порту, и уже издалека чувствуется запах рыбы, перемешивающийся с одурманивающе-сладким наркотическим запахом, а с соседствующего с портом рынка тянет пряными специями. Чайльд подтягивает повыше свой тонкий шарф, накрывает им нижнюю часть лица — нужно время, чтобы привыкнуть к этой мешанине ароматов. Подошедшая к нему Синьора морщится и повторяет действия Чайльда, прикрывая лицо ладонью. — К порту прилегает один из бедных районов, — коротко поясняет их сопровождающий, прежде занимавшийся здесь разведкой местности. Он выглядит привыкшим к здешним ароматам. — Если видите здесь, что из одного из окон тянет дым — скорее всего, это очередная курильня. Советую обходить их стороной. — Нам придётся собирать информацию, — возражает Чайльд, потому что, скорее всего, именно ему придётся пробираться во все злачные местечки и вынюхивать там крохи информации — чёрта с два Синьора сунет свой прелестный носик хоть в один из курительных притонов. — Тогда будьте аккуратнее. Это потерянное место с падшими людьми, готовыми на что угодно ради очередной дозы опиума. Мы потеряли не меньше трёх наших разведагентов только из-за того, что они напарывались на нож подобравшихся из тени наркоманов. Синьора презрительно фыркает. — Значит, они были недостаточно хороши для Фатуи. — Не стоит недооценивать то, что отчаяние творит с людьми, госпожа, — качает головой сопровождающий. — И я должен предупредить, что мне доверено ультимативное право прервать миссию любого из наших людей в том случае, если я замечу признаки пристрастия к опиуму. Включая вас двоих. Об этом их предупреждала перед отправлением Царица. Напарывались на ножи лишь неопытные новобранцы, но вот опиумный дурман сгубил не меньше десятка проверенных временем агентов. В Снежной мак не прижился: слишком уж привередлив оказался сонный цветок к температуре, поэтому им приходилось сталкиваться лишь с остатками контрабанды отсюда же, из Ли Юэ, и из Сумеру. Их агенты не были знакомы с влиянием опиума на разум, поэтому во время первой разведывательной миссии подсели на опиумную иглу так крепко, что пришлось в срочном порядке депортировать их назад. — Мы не собираемся травиться этой дрянью, — бросает Синьора, спускаясь по трапу на берег. — Ага, — вторит Чайльд. Она не собирается, но ведь ей, опять же, не придётся шнырять по притонам и вызнавать там информацию. Во всяком случае, он будет до последнего избегать необходимости пробовать местную дрянь. Регистрацию они проходят быстро, не в последнюю очередь благодаря увесистому мешочку моры. Льстивый чинуша без всяких нареканий записывает их как дипломатов из Снежной — благо, их страна одна из немногих, что ещё не успела до конца испортить отношения с Ли Юэ. Их принимают в банке Снежного Королевства — неприметном здании в самом центре гавани. Чайльд знает, что банк стоит здесь ещё с незапамятных времён, но в последнее время он стал подзаброшен. С падением Цисин гавань пришла в упадок — олигархическая власть семи “избранных” веками держала в своих руках все бразды правления страной, заведуя и политикой, и торговлей, и прочими сферами, но ничто не может длиться вечно. В старых мифах и легендах часто упоминалось про “бич богов” — эрозию, разрушающую даже бессмертные тела существ, возвышенных самой Селестией. Анализируя эти мифы с более современной точки зрения, очевидно, что, так называемая, “эрозия” — не более чем естественный процесс, который, рано или поздно, настигает всех, пусть и в разной форме. Смерть, старение, болезни — для людей; коррупция, стагнация, внутренние распри — для власти. Цисин единолично правили Ли Юэ… Чайльд вспоминает уроки истории, которые им преподавали. Трудно сказать точно, кажется, даже историки не сходятся в определённых датах. Полтора тысячелетия? Много даже по меркам Снежной. При Цисин банк был оживлённым местом, через него проходило огромное количество моры, но теперь его единственное предназначение — неформальное посольство. — Не светись особо перед фонтейнскими, — наставляет Синьора, пока они отдыхают от плаванья в главном зале. — Нам не нужно лишнее внимание, ясно? Если они решат, что Фатуи наращивают влияние здесь и потребуют объяснение, Педро оторвёт нам головы. — Я не люблю теневую работу, — стонет Чайльд, запрокидывая голову и устремляя взгляд в высокий потолок, украшенный золотистой росписью. — Почему не взяли Шестого? — Спросишь об этом у Царицы, если смелости хватит. Его задача, на самом деле, не так сложна: осторожно вынюхивать, как обстоят дела, попутно саботируя деятельность плотно осевших здесь торгашей из Фонтейна, подпольно распространяющих “запрещённый” опиум. Остальным будет заниматься Синьора. Чайльд не лезет в её дела, ему хватает своих заданий, чтобы беспокоиться ещё и об этой женщине. *** Всегда лучше начинать с низов. С его откровенно фатуйской рожей дорога в элитные заведения заказана — скорее всего, тогда у фонтейнских ребят, проводящих там время, точно возникнут вопросы. Конечно, можно сразу начать вести себя как последняя мразь: разбрасываться деньгами, лапать работников курильни и накуриваться до полубессознательного состояния, чтобы ни у кого не возникло сомнения, что Чайльд там отдыхает, а не работает, но этот план лучше оставить напоследок, если остальное не выгорит. Чайльд уверен в своей выдержке, но ему хотелось бы максимально оттянуть момент, когда всё-таки придётся ознакомиться напрямую со здешними “прелестями”. В порту по-прежнему дымно. Запах тухлой рыбы пробирается прямо в нос, и Чайльд уверен, что после этой миссии не сможет прикоснуться к рыбным блюдам ещё как минимум полгода. Несмотря на раннее время, людей вокруг много, правда некоторые из них выглядят так, словно только-только вылезли из гроба: бледные, с синяками под глазами, ходят пошатываясь. Хорошенько подсевших на опиум видно издалека. Чайльд вообще едва ли понимает, какого чёрта Фатуи лезут в это дело. Да, у Снежной по-прежнему есть дипломатические соглашения с Ли Юэ, но ни в одном из них не указано, что они должны помогать вытаскивать пропащую страну со дна. Чайльд привык не задавать вопросы, поэтому делает то, что ему велит Царица — он не стал бы серьёзно пререкаться с ней и, тем более, ставить под сомнение её идеи. Царица знает лучше, в любом случае. Может быть, им нужно просто не допустить излишнюю эскалацию влияния Фонтейна? Выполнять грязную работу всё же легче, чем лезть в политику. Чайльд ошивается в порту почти неделю. В паре курилен, куда он забредает почти случайно, спутав их с питейными заведениями, приходится для виду пропустить стакан-другой дико разбавленной “огненной воды”. Ничего общего с настоящей огненной водой эта гадость не имеет, но оно и к лучшему. На седьмой день его окликает девчонка, выряженная в почти провокационно короткие шорты. Чайльд оглядывается на неё, качает головой, давая понять, что не нуждается в подобных услугах, но девчонка только звонко смеётся и хватает его за руку. — Что ты здесь вынюхиваешь, фатуец, а? — спрашивает она шёпотом. Чайльд цепкой хваткой впивается в тонкое запястье. Девчонка мелкая и тощая, хотя на вид едва ли сильно младше его — лет восемнадцать? Из-за россыпи тёмно-каштановых волос она кажется излишне бледной, но всё равно выглядит здоровее, чем большинство опиумных курильщиков. — С чего это ты взяла, что я фатуец, милая? — сладко тянет ей на ухо Чайльд, поправляя свою нелепую шляпу. — Посмотри-ка на меня, я самый настоящий уважаемый гражданин Фонтейна. — Если ты из Фонтейна, то я — краб-генерал! Ну-ка, посмотри, похожа? — она вертится, насколько позволяет хватка на её ручке. Чайльда охватывает иррациональное раздражение. Неделя в этом месте успела пошатнуть его и без того напряжённое состояние. Сломать бы девчонке руку, как она потом будет смеяться и издеваться над ним? Чайльд делает глубокий вдох. Сладкий запах заползает прямиком в лёгкие. Нужно успокоиться. — Не злись, — продолжает шептать девчонка, снова льнёт к его боку, будто в нелепой попытке подарить неуместную ласку. — Уж мы-то здесь знаем, как ваши выглядят. Фонтейнцы — слепые идиоты, не заметят, даже если у них перед глазами проедет экипаж Царицы, но мы всё видим. Ты вот шляпу неправильно носишь. Она тянет к нему свои руки, поворачивает шляпу так, чтобы замысловатый узор оказался сзади. — Так-то лучше, — почти мурлычет, сверкая алыми глазами. — Бродишь здесь неделю, а никуда почти не заходишь. Подозрительно. И бесполезно. Ничего не узнаешь, если будешь просто бродить тут и по рынку. Что тебя, цены на рыбу беспокоят? Хочешь отвезти Царице пару лжедракончиков по скидке? Девчонка снова смеётся, и её смех режет слух. — Заходи к нам, — предлагает она. — Ты платишь, мы развлекаем. Может и подслушаешь что-то? Если волнует только мора, то какая разница, что продавать — опиум, информацию или развлечения. Чайльд идёт следом за ней, хмурый и напряжённый. Девчонка ведёт его в одно из двухэтажных зданий, явно привычным жестом отодвигает чёрную ширму и открывает вид на широкий зал, разделённый на небольшие области ширмами. Внутри не так много людей, как в других заведениях, но почти все — явно жители Ли Юэ, а не иностранцы. Чайльд растерянно оглядывается. — Иди, — толкает его девчонка в спину. — Куда?.. — Туда. Она указывает пальцем прямо на самый дальний угол, откуда уже тянет дым. Чайльд приглядывается, сразу же замечая за ширмой тень человека. — Мне не нужна компания, — сразу отнекивается он. — Всем нужна компания, фатуец, — девчонка снова толкает его в ту же сторону. — Иди, иначе я выгоню тебя отсюда. Чайльд подавляет разочарованный стон. Он не хочет связываться с проститутками, он не хочет курить опиум, он не хочет вообще как-либо соприкасаться с сомнительной местной культурой, которая повредила разум уже не одному его соотечественнику. Его тело сильно и выносливо, но нужна великая сила воли, чтобы противиться тлетворному влиянию наркотика. И это та битва, в которую не хочет ввязываться даже Чайльд. Но ему нужна информация и связи, а здесь пока нет фонтейнцев, которые мозолят ему глаза во всех остальных заведениях. Чайльд тащится неохотно в самый угол зала только для того, чтобы обнаружить за ширмой мужчину, прислонившегося к стене и расслабленно выдыхающего дым сквозь бледные, бескровные губы. — Ху Тао послала тебя? — спрашивает он, обращая на Чайльда мутный взгляд янтарных глаз. Чайльд чувствует себя ещё более растерянно. Мужчина выглядит слишком красивым для подобной дыры. У него длинные тёмные волосы, свободно раскиданные по плечам, и очень приятное, умное (Чайльд не может объяснить, но эта первая естественная ассоциация) лицо. Коричнево-золотое ханьфу, скроенное под мужскую фигуру, свободно распахнуто, демонстрируя сильную грудь. Он худой, но всё равно очень хорошо сложен. Чайльд отводит взгляд, потом поворачивается снова. Ради всех богов, почему его вообще послали сюда, а не к женщине? У него на лице написано что-то про тягу к мужчинам? — Наверное, — роняет Чайльд, прокашлявшись — от дыма у него постоянно закладывает горло. — Какая-то девчонка с тёмными волосами. В шортах. — Ху Тао, — кивает мужчина. — Она хозяйка заведения. Присаживайся, не стой. Гостям не положено стоять. Чайльд послушно присаживается напротив мужчины, на одну из небольших подушек. Непривычно, неудобно, он ёрзает до тех пор, пока не находит более-менее терпимое положение. Мужчина следит за его движениями, не отрывая от губ трубки. — Как тебя зовут? — спрашивает Чайльд, не зная, с чего ещё начать разговор. — Чжун Ли. — Чайльд. — И что тебе нужно здесь, Чайльд? — То же, что и всем? Немного удовольствия и спокойствия. — М-м, — многозначительно тянет Чжун Ли, аккуратно кладя чёрную трубку на низкий столик. — Ты из Фатуи. — Вашу ж… — бормочет Чайльд. — Откуда вы все это знаете? — Заметно. И всё же, Чайльд, что тебе на самом деле нужно? — Информация. Ху Тао намекнула, что я могу получить что-то здесь, если буду достаточно щедрым. — Сюда иногда заходят люди из Фонтейна, — Чжун Ли задумчиво постукивает тонкими пальцами по столику. — В порту нет престижных заведений, куда захаживают важные люди, но сюда заглядывают моряки, прислуга и прочие незаметные на первый взгляд персоны. Этого будет достаточно, чтобы немного разведать обстановку. — Фонтейнцы тоже курят опиум? Чжун Ли склоняет голову в слабом кивке. — Мак плохо растёт на их землях, но в Ли Юэ тёплый климат, поэтому здесь его можно выращивать почти круглый год, — у него приятный, низкий и бархатный голос, а речь чёткая и поставленная, словно у профессора. — На территории гор Цинцэ выращивают целые поля: часть отправляют в Фонтейн, часть — перепродают нам же. Тебе не доводилось посещать те места? Чайльд качает головой. — Мои дороги пролегали через эти горы, — продолжает Чжун Ли. — Если ты смотришь сверху, то эти плантации — словно поле боя, все усыпаны алыми, как кровь, цветами. Ты веришь в элементальную магию, Чайльд? В древних мифах рассказывается о том, что прежде Селестия заправляла Небесным Порядком и награждала особых людей знаком отличия, который даровал им возможность управлять элементами. — Это древние сказки, — тихо отвечает Чайльд. Атмосфера действует на него странным образом. — Я не верю в божественные силы, только в силы человеческие. — Каждый имеет право быть скептиком. Но если верить в эти легенды, то каждое растение наделено особой силой, и мак обладает одной из самых страшных — эти цветы способны погрузить в вечный сон любого, кто зайдёт слишком далеко в их владения. — Это воздействие опиатов. Никакой магии. Чжун Ли равнодушно пожимает плечами. — Мне обязательно нужно курить опиум, чтобы зайти здесь за своего? — спрашивает Чайльд, переводя тему. — Да. Но если ты беспокоишься за свой рассудок, я попрошу, чтобы принесли смесь, а не чистый опиум. Только это выйдет дороже. — Я при деньгах. — Прекрасно. Чжун Ли выглядывает из-за ширмы, приподнимает руку, и длинный рукав его ханьфу спадает, обнажая тонкое бледное запястье с болезненно выступающими синими венами. Судя по всему, его естественный цвет кожи чуть смуглее, но длительное курение опиума и отсутствие солнечного света сделали своё. К ним подходит мужчина, тоже в традиционном, но более строгом наряде. — Будь добр, — произносит Чжун Ли, — принеси нам смесь с туманными цветами. Что-нибудь ещё, Чайльд? — Эм… — Чайльд оглядывается с легким недоумением. — Не знаю. Возьми что-нибудь себе, если ты голоден. — Здесь не подают еду, господин. — Принеси ещё зелëный чай, — просит Чжун Ли. — Понадобится, чтобы утолить жажду. Мужчина кивает, запоминая. После оба взгляда устремляются на Чайльда. Секундная растерянность сменяется пониманием, и он достаëт мешочек моры. Судя по местным расценкам, этого должно хватить с лихвой. Мужчина раскрывает мешочек, разглядывает монеты, пробует одну на зуб, после чего уходит вместе с оплатой за вечер. — Ты легко расстаëшься с деньгами, — замечает Чжун Ли. — И даже не спросил, сколько должен. Обычно такое не свойственно молодым людям, но ты явно не знаешь недостатка в море. — Моя работа хорошо оплачивается, — уклончиво отвечает Чайльд. Так повелось уже давно: любой человек, готовый без лишних вопросов замарать руки, не останется без моры. Чайльду повезло, что он был достаточно силëн, чтобы стать не просто частью Фатуи, но и занять своё место среди Предвестников. — И в чём заключается твоя работа? Чайльда охватывает иррациональная смелость. Он вскидывает голову, смотрит на собеседника весёлым взглядом, растягивает губы в шальной улыбке и шепчет: — Я одиннадцатый Предвестник. Само их с Синьорой присутствие здесь можно считать вторжением на территорию суверенного государства, поэтому они зарегистрировались под фальшивыми именами, как простые дипломаты. Но Чайльд выдаёт этот секрет так просто и спокойно, прекрасно зная, что даже если Чжун Ли после этого вечера побежит выдавать информацию своим покровителям, ему едва ли поверят. К тому же, Предвестников здесь никто не знает в лицо — только свои. Но Чжун Ли не выглядит шокированным или хотя бы немного изумлëнным. Он по-прежнему смотрит на Чайльда своими подëрнутыми дымкой глазами и лишь слегка склоняет голову, сигнализируя о том, что понял. — Ты молод для Предвестника, — замечает Чжун Ли так же тихо. — Зато достаточно силëн. Чжун Ли вздыхает и прикрывает глаза. На него словно напала усталость, движения его теперь медленные и расслабленные. Чайльд следит за ним жадным взглядом, пользуясь тем, что сейчас его внимание будет незаметно. Да, Чжун Ли восхитительно красив. Да, Чжун Ли ему нравится. Да, Чайльд уже заплатил за все услуги, а значит, по логике этих заведений, имеет право взять его хоть прямо сейчас. Но он не будет этого делать. Платить за секс мерзко. Трахать человека, который с трудом держит глаза открытыми, мерзко. Неважно, насколько красив Чжун Ли и насколько мягкой кажется его кожа, у Чайльда есть принципы. — Бедный мальчик, — произносит Чжун Ли, приоткрывая глаза. Чайльд вздрагивает. Его губы снова трогает кривая улыбка. — Что? — Ты юн. Сколько тебе? Двадцать два? Получить такую должность в таком возрасте можно лишь одним способом — омыть руки по локоть в крови. Резкое раздражение ударяет по Чайльду. Он готов смириться с чем угодно, но только не с жалостью и снисхождением. Да, он молод, но уже успел повидать немало. Какая к чёрту разница? Это не повод считать его «бедным мальчиком», заслуживающим ласки из жалости. — Я не хочу слышать слова сочувствия от проститутки из опиумной курильни, — резко роняет Чайльд. — Это не сочувствие, — Чжун Ли игнорирует оскорбление. — Это лишь сухой факт. Ты мало пожил. И проживëшь ещë не так много — я это вижу, знаю людей, у которых такой же мëртвый взгляд, как у тебя. — Мне больше нравилось, когда ты рассказывал пространную ересь про магию. — Твои деньги — твои указы. Что ты хочешь услышать? — Расскажи что-нибудь интересное, — просит Чайльд, не раздумывая. Ему всё равно, о чём говорить. Им приносят чай и опиум. Чжун Ли умеючи управляется и с чайником, и с маленьким опиумным шариком, оплетëнным тонким ярко-синим стеблем туманной травы. Он протягивает Чайльду трубку, и тот принимает её настороженно. Ощущения… интересные, не то чтобы неприятные, но тревожные. Чайльд ожидал чего-то иного, но его тело просто окутывает тяжесть расслабленности. Он слушает голос Чжун Ли и время от времени прикладывается к трубке. Тело, привыкшее к дракам и сражениям, воспринимает искусственное расслабление враждебно. Чайльд хмурится, чувствуя, как судорога сводит мышцы, и в тот же момент Чжун Ли оказывается совсем рядом с ним. Чужие руки, неожиданно сильные и ловкие, разминают его напряжëнные плечи. Чжун Ли расстëгивает верхние пуговицы его рубашки, ослабляет ворот. — У тебя холодные руки, — хмуро замечает Чайльд, чувствуя, как расслабляется его тело под умелой лаской. — Хочешь согреть их? — предлагает Чжун Ли. Чайльд ловит его ладонь в свою, подносит её к губам и касается тонкой кожи губами, но о большем даже не думает. Если бы у него с собой были варежки, то он без всяких раздумий впихнул бы Чжун Ли их. — Ты смущаешься? Или у тебя нет опыта? — Нет. Просто… так не по-людски. — И как же по-людски? — Когда по любви, — выдыхает Чайльд, улыбаясь. — Только не говори, что это глупо. Скажи лучше вот что: почему ты здесь? Ты не подходишь этому месту. — Так случается в жизни, что мы оказываемся совсем не там, где должны. — Это из-за опиума? Только честно. Чжун Ли молчит некоторое время, а после его приятный голос раздаëтся совсем рядом с ухом Чайльда: — Да. — Это ужасная дрянь. Такие вещи не должны существовать. — Ты, наверное, грезишь об идеальном мире, Чайльд? Таком, в котором нет плохого и есть лишь хорошее. — Нет, — Чайльд фырчит, словно недовольный лис, — я не наивный идиот. Я знаю, что это невозможно, потому что не всё так однозначно. Я просто… хочу, чтобы в мире не было ситуаций, когда… скажи, кто ты по профессии? Настоящей. — Профессор истории. — …когда профессор истории вынужден продавать своё тело, чтобы удовлетворить тягу к наркотику, понимаешь? Это… это не идеалистическая картина мира. Это просто мир, в котором важные детали на своих местах. Чжун Ли вздыхает и прижимается грудью к спине Чайльда. Его голова удобно ложится Чайльду на плечо, и длинные пряди щекочут обнажëнные ключицы. Из-за опиума всё ощущается не так, как обычно, но Чайльд не может прочувствовать всё — он не доверяет наркотику и не хочет ему поддаваться. Чжун Ли больше ничего не говорит, вместо этого тянется к трубке, которую принесли специально для Чайльда. Но берёт он её не для себя. — Не хочу, — бормочет Чайльд, когда чувствует, как мундштук прижимают к его губам. — Надо, — коротко отвечает Чжун Ли. — Через пару штор от нас твои фонтейнские друзья. Чайльд замирает и прислушивается. В курильне и в самом деле стало более шумно, пространство заполнилось речью со знакомым акцентом — судя по грубым разговорам, это моряки. Они обсуждают что-то сомнительной важности. Говорят про доставку кор ляписа. Чайльд никогда в жизни не видел этот минерал в его первозданном виде, в Снежную доходили лишь переработанные в украшения изделия. Глаза Чжун Ли, кажется, очень похожи на цвет этих украшений. Этот минерал уже давно стал диковинной редкостью. Зарождается он только в Ли Юэ, но редко, и даже небольшие куски, размером с кулак, формируются столетиями. Все большие породы, которые теперь вывозят из Ли Юэ — остатки прошлых тысячелетий. — Говорят, кор ляпис начал расти быстрее, — тихо говорит Чайльд, выдохнув дым. — Какое мне до этого дело? — Начинай с малого. Его мутит немного, но шëпот Чжун Ли действует успокаивающе. Как и ощущение его присутствия за спиной. У Чайльда кончики пальцев покалывает от желания прикоснуться, но он держит себя в руках. Это неправильно. От туманных цветов (это ведь в них же дело?) появляется ощущение, будто рот наполнили кусочками льда, но это скорее приятно, чем нет. Чайльд дышит тяжело и шумно. Держаться ровно, когда во все конечности словно свинец залили, сложно. Чжун Ли, словно почувствовав это, давит ему на плечо и заставляет лечь, уложить голову на одну из подушек. Сам он опускается рядом. — Ты в порядке? Чайльд медленно кивает. Трубка снова оказывается около его губ, и он делает вдох, чувствуя, как мир вокруг начинает плыть — или всё это из-за клубов дыма? Трудно сказать. Чайльд облизывает пересохшие губы, поворачивает голову и смотрит на Чжун Ли. Касается пряди его волос, играется с ней, завороженный едва заметными переливами — ближе к кончикам волосы чуть светлее. — Почему я встретил тебя здесь? — бормочет Чайльд, с трудом понимая смысл собственных слов. — Если бы мы встретились в Снежной, я бы забрал тебя себе. — Разве в Снежной есть опиум? — тихо спрашивает Чжун Ли. — Нет. Мы сжигаем то, что попадает к нам. — Поэтому там нет меня. Чайльд шумно выдыхает. Он утыкается носом в шею Чжун Ли, оставляет на коже влажный поцелуй. Какой он хороший и какой красивый. Какая досада, что он здесь — в этом ужасном месте, которое для него совершенно не подходит. Холодок словно перебирается в голову и из-за него кажется, будто всё остальное тело стало горячее. В голове туман, и Чайльд льнëт ближе к Чжун Ли, прижимается всем телом и зачем-то трëтся о него. Как глупо и неуместно. Здесь же ведь люди. Эта мысль теряется из-за того, что туман заполняет разум, а тепло в теле становится совсем невыносимым — не прижиматься к Чжун Ли, от которого буквально веет прохладой, невозможно. Чайльд открывает рот, но закрывает снова, не зная, что сказать. Он едва ли понимает, что делает, когда прижимает Чжун Ли к полу своим тяжëлым телом, трëтся о него. Одежда мешает, но руки не слушаются. Остаток вечера теряется где-то среди опиумного марева.