amber opium

Осень здесь непривычно-жаркая. После Снежной климат Ли Юэ кажется почти сказочным. На родине Чайльд с детства привык плотно запирать все окна, чтобы вьюга не пробралась, не спугнула тепло, не наполнила спальню, согретую огнём печки, уличным морозом. Холод здесь, в Ли Юэ — это слегка щекочущий кожу ветер с моря, но в Снежной холод — это неизбежная смерть. Если ты не запасёшься вовремя дровами, ты умрёшь; если ты не сохранишь достаточно продуктов, ты умрёшь. В особо тяжёлое время метель может не позволить отойти от дома дальше, чем на пару метров, а длится она днями. Порой неделями. Чайльд прижимает ладонь ко лбу на манер козырька и устремляет прищуренный взгляд вдаль. На километры вперёд тянется приятная глазу желтизна, смешанная с редкими вкраплениями рыжего и зелёного. Сочные цвета. Так и хочется лечь на какой-нибудь нагретый солнцем камень, как ящерица, и греться. В Снежной тоже бывает тепло, но лето там короткое, и потому насытиться вдоволь солнцем времени не хватает. Но не привыкнуть к этому, если хочешь выжить, нельзя. — Разведчики вернулись. Чайльд оборачивается. — Ну как там дела? Докладывать о результатах изучения указанной местности подходит глава разведывательного отряда. — Склад находится вниз по склону. Там от руин одно название — стоят только пара камней и всё. Но осталось пространство под землёй, там они бочки и хранят. Чайльд кивает. Звучит логично — солнце здесь ласковое, но явно не для бочек с легко воспламеняемым судовым топливом. Его и в тепле держать-то, наверное, нельзя. Как же они хранят его там? — Как они охлаждают помещение? — спрашивает Чайльд, переводя взгляд на разведчика. — Здесь такая жара, что у меня голова кругом идёт. Бочки от такого должны были давно взорваться. — Вот, смотрите. Разведчик открывает сумку и аккуратно, затянутой в перчатку ладонью, достаёт оттуда и протягивает Чайльду что-то похожее на странный синий цветок. — Только голыми руками не берите, — предупреждают его. — Виктор обморозил руку, когда цапнул одну. Мы нашли ещё несколько таких в округе — на солнце они не реагируют, но если поджечь, то перестают морозить. Чайльд забирает цветок. Даже сквозь ткань перчатки он чувствует, как холод покусывает кожу. — Спички у кого есть? Один из сидящих рядом агентов протягивает Чайльду коробок. От огня цветок мгновенно скручивается, сжимается, буквально на глазах уменьшаясь почти вдвое. Вместе с тем пропадает и ощущение холода. Чайльд фыркает заинтересованно, разглядывая причудливую диковинку. Он никогда не слышал ни о чём похожем, в Снежной такое точно не растёт. Какая странная, но полезная вещь. Удивительно, что использование таких ещё не нашло распространения — можно ведь даже без особых затрат энергии сделать себе из таких холодильник. — Ну и ну. Ли Юэ не перестаёт удивлять, — Чайльд отдаёт цветок обратно разведчику. — Если ещё найдёте таких — нарвите, отнесём в банк и покажем Синьоре. Если доживут до отправки в Снежную, заберём собой. Полезная вещь, пригодится. А сам он спросит у Чжун Ли, конечно. Он наверняка и каждый здешний цветок знает наизусть, ещё и историю их появления может рассказать. Разведка сообщает, что склад действительно охраняется так себе, видимо, фонтейнцам даже в голову не приходит, что кто-то может попытаться проникнуть на эту территорию, чтобы забрать их припасы или устроить диверсию. Места здесь правда тихие, безлюдные, до ближайшего поселения пешком идти не меньше дня. Нужно очень захотеть, чтобы пробраться в такую даль — нашли, где спрятать. На складе пять человек охраны, но вести открытый бой рядом с десятком (разведчик, которому удалось пробраться в помещение-хранилище, сообщил, что их там примерно двадцать — мало, но на несколько лодок, в случае чего, хватит) взрывоопасных топливных бочек — затея, близкая к самоубийственной. Придётся вытягивать всех наружу. И оставить в живых кого-нибудь послабее и поязыкастее. Выдвигаться решают с рассветом. Всё складывается так, что это задание слишком пустяковое, чтобы тратить на него слишком много времени. *** Чайльд разочарован. Охранники никак не реагируют на их приближение, неудивительно, что разведчикам удалось не просто подойти близко, но и даже забраться внутрь склада. — Они вообще как?.. — Чайльд, присев на корточки, щёлкает пальцами перед лицом одного из связанных мужчин, но тот смотрит куда-то мимо, в пустоту. — Эй? Подай хоть какие-нибудь признаки жизни?.. Мы пришли убивать вас и опустошать ваши запасы! Может хоть для приличия пригрозишь нам тем, что это дипломатический конфликт или… Ай, бесполезно! Он поднимается на ноги и с размаху ударяет мужчину по челюсти. Тот даже звука не издаёт, только отключается сразу же. Облегчения это не приносит. — Снимите с них верёвки и перережьте четверым глотки, — командует Чайльд. — Одного заберём с собой в лагерь. Тела побросайте здесь как-нибудь… поестественнее, не в одну кучу. Эй, Гриша! Григорий, их молчаливый пиротехник, выглядывает со склада и устремляет внимательный взгляд на Чайльда, ожидая приказа. — Разберёшься с бочками. Григорий понятливо кивает и вновь скрывается на складе. Это не то, чего Чайльд ждал. Да, в записке говорилось, что эта точка малой важности, но оставлять здесь в качестве охраны пять человек, которые не то укурились опиума (но никаких следов они не нашли, даже трубок или остатков опиумных шариков, что заставляет сомневаться), не то просто свихнулись от жары и из-за этого не понимают, что происходит вокруг? Фонтейну совсем нет дела до своих ресурсов или они настолько расслабились благодаря почти бесконечной подпитке со стороны Ли Юэ? Чайльд хмурится и трёт двумя пальцами висок. У него немного болит голова. — Господин Предвестник, здесь… — Что случилось? — он оборачивается, мгновенно по привычке опуская руку на висящий на поясе кортик. — Даниилу плохо. Чайльд подходит поближе. Глава разведывательной группы осел под тенью одного из раскидистых деревьев, и судя по бледному лицу, потерянному взгляду и слабой судороге, ему и вправду нехорошо. Чайльд присаживается около него, прижимает ладонь ко лбу. У разведчика жар. — Что случилось? Дайте ему воды! Чайльд прижимает флягу к губам мужчины, наблюдает за тем, как тот жадно осушает всё до капли. Не страшно, в лагере остались запасы. — Как это произошло? — спрашивает он. — Ему было скверно вчера, — неуверенно произносит агент, присаживаясь рядом с коллегой и аккуратно прикладывая смоченную холодной водой тряпку к его лбу. — Но он решил не говорить об этом и перетерпеть до нашего возвращения в лагерь. Чайльд цыкает. Конечно, самоотверженность — это похвально, но теперь им придётся что-то делать не с одним несоображающим телом, а с двумя. Это несколько ухудшает ситуацию. — Это от цветов. Чайльд поднимает взгляд. Подошедший к ним пиротехник тоже выглядит неважно. — Я постоял там минут двадцать, но у меня уже голова кругом, — бормочет Григорий, вытирая вспотевший лоб. — Если они крутились вчера весь день вокруг этих цветов, неудивительно, что его скосило. Охранники проводили здесь, рядом с огромным складом этих цветов, двадцать четыре часа в сутки. Это многое объясняет. Включая то, почему жители Ли Юэ не используют это растение в хозяйстве. Чайльд чувствует себя идиотом. — Ты закончил на складе? — спрашивает он у Григория. Тот коротко кивает. — Возвращаемся назад, — громко командует Чайльд, поднимаясь на ноги. Нужно идти, пока ещё кто-нибудь из вчерашней группы разведки не решил потерять сознание. — Вы двое, — он указывает на двух оттаскивающих в сторонку труп агентов, — понесёте пятого. И давайте кто-нибудь, подсуетитесь, помогите Даниилу. Отходим назад через пять минут. Чайльд оборачивается на Гришу. — Дойдёшь сам? Тот кивает. — Всё в порядке. *** Вечером в лагере болезнь настигает ещё двоих — оба тоже были вчера в разведке. Отправившийся вместе с ними лекарь организовывает небольшой полевой госпиталь, помогает сбить температуру и отпаивает агентов лекарствами. У двоих начинается бред и галлюцинации; Даниил, первее всех слёгший, первый же приходит в себя, но состояние его всё равно оставляет желать лучшего — он лежит в кровати, смотрит в сторону пустым взглядом и разговаривает с кем-то. — С женой, — доверительно сообщает лекарь, когда Чайльд приходит разведать обстановку. — Говорил, что очень скучает по ней и обещает скоро вернуться назад. — Как думаешь, надолго это? — он кивает на болтающего с пустотой Даниила. — К утру должно пройти. Галлюциногены такого типа быстро выветриваются… Вы выкинули эти цветы? — Да. Я уже приказал, чтобы их все сожгли и выбросили. — Отвезти пару экспериментальных образцов в Снежную — хорошая идея, — осторожно предлагает лекарь. — Нужно лишь аккуратно обращаться с ними. Судя по тому, что происходит сейчас с нашими ребятами, нужно лишь правильно рассчитать дозу, чтобы избежать побочных эффектов. Возможно, их получится использовать как анальгетик... — Я перестаю доверять местным растениям, — бормочет Чайльд. — Мне кажется, всё, что здесь растёт, в теории может стать наркотиком. — Я понимаю ваши опасения. Но вы должны понимать и то, что Снежная не так богата плодородными почвами, на которых можно выращивать более безопасные растения. Если этот цветок приживётся в нашем холодном климате, возможно, это станет прорывом в медицине. Чайльд хмуро поглядывает на больных агентов. — Я подумаю. Теперь ему точно нужно проконсультироваться с кем-то насчёт этого цветка. Сначала с Чжун Ли, после — со специалистом, если удастся такового найти. Уводить в Ли Юэ доставленного в лагерь фонтейнца бессмысленно, поэтому приходится отложить возвращение назад в гавань до момента, пока он не очнётся и не сможет связать хотя бы два слова. Чайльд проводит время на вершине горы, смотрит вдаль — вечерний полумрак накрывает долину, и пейзаж меняется. Слегка развевается на ветру зажатая между его пальцев золотистая лента. Чайльд забрал её (с разрешения, конечно) у Чжун Ли в последний вечер. Обычно тот использовал эту ленту, чтобы собрать волосы в хвост, Чайльд же просто играется с ней, чтобы расслабиться. Прикосновение к мягкому шёлку напоминает о Чжун Ли. Как он там? Чем сейчас занят? Чайльд не замечает, как руки сжимаются в кулаки от одной только мысли, что там, в гавани, чьи-то руки, возможно, уже касаются Чжун Ли, его красивого тела или мягких волос. Глупо, так глупо. Что он может с этим сделать? Точнее… что он вообще имеет право сделать? Чжун Ли очертил границы. Переступать через них значит рисковать их союзом. Зачем Чжун Ли всё это делает? Почему не может жить нормально? Неужели воспоминания о прошлом для него настолько болезненны, что он не может не глушить их наркотиком и беспорядочными связями? Он ведь мог… — Извините, — чужой голос вырывает Чайльда из размышлений. — Могу я здесь присесть?.. Это Григорий. Чайльд кивает ему. Почему нет? Это не его личная гора. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Чайльд. — Ты ведь тоже надышался. — Терпимо. Григорий щёлкает спичками и закуривает папиросу. У густого дыма настолько противный запах, что иному человеку захотелось бы немедленно отойти в сторонку, но Чайльд даже бровью не ведёт. Горечь табака из Снежной привычнее, чем удушающая сладость опиума. — Господин Предвестник, можно вас спросить?.. — Почему нет? — Чайльд широко, но натянуто улыбается. — Спрашивай. — Ходят слухи, что нужно готовиться к войне. — Это не вопрос. Григорий хмурится, но продолжает. — Что вы об этом думаете? Чайльд ничего об этом не думает. Сложно не сложить два и два, исходя из последних решений, принятых Царицей. Напряжение между Снежной и Фонтейном заметно невооружённым глазом, и тот факт, что они сейчас находится здесь, на территории другого государства — лишнее тому подтверждение. Снежная планомерно пытается отрезать Фонтейн от основных ресурсов, очевидно, готовясь к тому, что возможная грядущая война затянется на несколько лет и, в перспективе, выгоднее будет лишить чужую армию подпиток со стороны. Фонтейнцам не приходилось даже сражаться в тех условиях, в которых жители Снежной просто живут. Они не такие выносливые, не готовы к суровым погодным условиям, не смогут пробить осаду людей, которые с детства приучены пять месяцев из двенадцати терпеть страшнейший холод. — Скорее всего, — кивает Чайльд. — Ха, даже не думай спрашивать, когда! Я понятия не имею даже то, как долго мы будем проводить свою операцию здесь. Скорее всего, у нас в запасе есть года два, пока все просто скалятся друг на друга. Чайльд не так хорош в политике, может быть, но он точно не идиот и умеет давать правильную оценку ситуации. Снежная вот уже двадцать с лишним лет с переменным успехом ведёт военные действия на юге страны, где местные горные поселения по-прежнему отказываются признавать власть Царя. Война то утихает, то набирает обороты. Детство Чайльда прошло в тех краях, он видел всю жесткость южан собственными глазами — эти люди дерутся как настоящие звери, они и сами как настоящие звери. Если войне с Фонтейном быть, вряд ли фонтейнцы решат вести её на территории Снежной — слишком суровый климат; но и к себе их точно не пустят. Под перекрёстный огонь, скорее всего, попадёт Натлан, сильно ослабевший после нападений со стороны Сумеру. Учитывая претензии Снежной на часть северных территорий Натлана, скорее всего, те заручатся поддержкой Фонтейна и выступят против них. Мондштадт даже носа не сунет в их дела. Ли Юэ — единственный регион, чья лояльность находится под вопросом. Может быть, здесь ослабевшая армия, полная зависимых от опиума солдат, но зато здесь есть железо. Много железа. И пускай сейчас Ли Юэ находится под протекцией Фонтейна, их власть здесь шаткая и держится только за счёт того, что среди местных пока нет человека, который мог бы взять на себя смелость возглавить восстание. Рекс Ляпис, может быть? Чайльд не берётся пока судить: нужно узнать о нём больше. И в любом случае, остаётся проблема юга, где до сих пор базируется почти половина царской армии. Если они вступят в войну раньше, чем закончат южную кампанию, основной удар придётся нанести армии Царицы — им, Фатуи. Чайльд не против войны. Чайльд за войну! Он хочет драться, чувствовать, как чужая кровь течёт сквозь пальцы, хочет чувствовать, как яростно клинок режет воздух и плоть. Но он Предвестник, и их всего одиннадцать. Десять, потому что Дотторе бесполезен на поле боя — его оставят либо в лаборатории, либо в подполье. Учитывая катастрофически малое количество офицеров, способных взять на себя командование, его вряд ли пустят просто драться. Скорее всего, он даже не попадёт на основную территорию военных действий — его просто отправят обратно на юг, в горы, заместо какого-нибудь офицера царской армии, потому что Фатуи обязаны контролировать всё. Чайльд тяжело вздыхает. Эти размышления вызывают у него мигрень. Царица знает лучше. Она разберётся. — В любом случае, — добродушно тянет Чайльд, — сражаться за свою родину — это наш долг. Как и погибнуть за неё, если так будет нужно. — Я не боюсь за себя, — бормочет Григорий. Чайльд, занятый своими мыслями, забыл даже о том, что тот по-прежнему здесь. — Я боюсь за свою семью. Они живут на юге. — Мы сражаемся и умираем, чтобы жили они. Чайльд понимает это. Его семья тоже живёт на юге. Нужно предложить им перебраться поближе к Заполярному дворцу. Юг будет объят огнём, Чайльд чувствует это почти инстинктивно. Настолько адским огнём, что его не потушит даже холод Снежной. Вздох срывается с его губ, и в нём всё — и усталость, и предвкушение. Реки крови прольются, и Чайльд не знает, как к этому относиться. — Пленник пришёл в себя. Чайльд резко поворачивает голову. Одна из агентов стоит в паре метров от них. — Уже способен внятно говорить, но у него ломка, — продолжает она. — Он уже осознаёт, где находится, но пока продолжает игнорировать наши вопросы и просит привести к нему главного. Что нам делать с ним? — Я не привык отказываться от встреч с людьми, которые так жаждут меня увидеть, — улыбается Чайльд, поднимаясь на ноги. — Беги назад. Сейчас я спущусь и загляну к нему. *** Мужчину трясёт так, будто он только что выбрался из ледяной воды. Чайльд смеряет его весёлым взглядом, непринуждённо улыбаясь. Сколько времени они вдыхали ядовитые пары этих цветов? Неделями? Неудивительно, что теперь этот бедняга белее свежевыпавшего снега. — Хреново выглядишь, приятель, — Чайльд присаживается на любезно принесённый кем-то из агентов стул и складывает руки на груди. — Как долго вы нюхали эту дрянь? Мужчина качает головой. — Н-не знаю, — из-за дрожи речь его скованная и прерывистая. Чайльд терпеливо ждёт. — К-кто вы? — Меня зовут Тарталья, — он снова приветливо улыбается. — Я Одиннадцатый Предвестник, Чайльд Тарталья. Ты знаешь, кто такие Предвестники? Я бы обменялся с тобой рукопожатиями, но, сам понимаешь, для этого придётся отвязывать тебя. — Какого чёрта ты морочишь мне голову?! — рявкает мужчина, после бессильно обмякая от этого всплеска энергии. — Какой в бездну Предвестник?.. Ты думаешь, я поверю в эти сказки? — Эй, это не сказки! Я правда Предвестник. Ты в лагере Фатуи. Мужчина смотрит недоверчиво, но Чайльд видит, что в его глазах мелькают проблески страха — должно быть, ему страшно даже представить, в насколько глубокой заднице он находится, если правда оказался окружён Фатуи. — Что вам от меня нужно? — с опаской спрашивает мужчина. — Информация. Только и всего. — Я не собираюсь ничего рассказывать вам. Другого ответа Чайльд и не ждал. Ну конечно. Почему-то все всегда надеются на… что? Божественную помощь или что-то в этом духе? Какого спасения он ждёт сейчас, когда окружён со всех сторон агентами Фатуи, а прямо напротив него сидит один из Предвестников? Да тут даже чёртовы боги бессильны! — Мы убили твоих друзей, — сообщает Чайльд, на всякий случай, просто чтобы их гость точно знал, как плохо обстоят его дела. — И взорвали ваш склад. Ты в хреновой ситуации, приятель! И жив только благодаря тому, что ещё можешь принести нам пользу. Если ты будешь молчать, то пользы от тебя не будет никакой, и мне придётся взять кортик и перерезать тебе горло, как свинье, ты понимаешь это? Подумай ещё раз, что для тебя важнее: верность государству, которое бросило тебя здесь, в этом пекле, оставив нюхать эти паршивые цветы, или собственная жизнь? Видят боги, Чайльд не хочет прибегать к пыткам, но если он вернётся назад с пустыми руками, то не сможет козырнуть перед Рекс Ляписом новой информацией — а значит, позволит ему играть в этих взаимоотношениях ведущую роль. Нет, так не пойдёт. Им нужен ручной дракон, а не самостоятельный зверь. — Я не собираюсь… Чайльд не даёт пленнику договорить. Он резко вскакивает на ноги и пинает стул, к которому привязан мужчина, позволяя тому упасть на землю и приложиться головой. Ладно, шутки в сторону. Эта миссия и так уже затянулась. — Я не знаю, как ты, но я хочу вернуться назад в гавань и упасть в нежные объятия моей пассии, — мечтательно тянет Чайльд, наступая ногой на чужое горло. Мужчина хрипит, но он словно бы и не слышит. — Ты бы только знал, как он хорош, ха! Нет, конечно, ты не знаешь. Но, слушай, у тебя есть жена там, дома, в Фонтейне? Как она, тоже хороша? Я уверен, что она не хочет получить от вашего офицера письмо в духе "мы нашли голову вашего мужа, она валялась где-то посреди Ли Юэ и так сильно разложилась из-за жары, что лучше просто хороните пустой закрытый гроб". Хочешь мы отправим ей письмо, которое ты надиктуешь? Уверен, она обрадуется весточке. Он ослабляет немного давление на чужое горло. — Да, — хрипит мужчина, — хочу. — Как её зовут? — почти нежно спрашивает Чайльд. Кривая усмешка искажает обескровленные губы мужчины. — Ты… Неужели ты… не знаешь, как зовут твою мать, фатуйский ублюдок? Чайльд снова вдавливает подошву сапога в чужое горло. Он уверен, что мог бы сломать ему шею и заставить захлёбываться в собственной крови, но нужно держаться — ради информации, ради удачного союза. Нельзя убивать пленника сейчас. Чайльд убирает ногу. Присаживается на корточки рядом с мужчиной и широко улыбается. — Расскажешь, как вы познакомились? Ладно, думает Чайльд, отбрасывая подальше перчатки, чтобы не запачкать их, желание гостя — закон; пытки так пытки. *** Нынче все такие смелые и языкастые, но только до первых оторванных ногтей. Чайльд морщится, вытирая влажным полотенцем окровавленные ладони. Его основная работа — выбивать деньги из должников, и он знает, как заставить людей говорить, но это не значит, что ему так сильно это нравится. У него просто… хорошо получается. Всё было бы на порядок проще, если бы люди не пытались зарыться глубже в землю, находясь и без того в патовой ситуации. — Собираемся. Отходим с рассветом, — бодро командует Чайльд, ощущая предвкушение от мысли о том, что скоро они вернутся в гавань — и не с пустыми руками. — Позаботьтесь о том, чтобы после нас не осталось следов. И не забывайте про больных! Чайльд покидает лагерь, чтобы пройтись немного по округе. У него нет желания спать этой ночью. *** Они прибывают в Ли Юэ поздним вечером, на следующий день. Чайльд чувствует себя слишком вымотанным после тяжёлой дороги, к тому же, прошлой ночью он так и не сомкнул глаз. Мысли о мягкой постели вызывают непреодолимое желание упасть и не вставать до завтрашнего дня, но вместо этого Чайльд бросает свои немногочисленные вещи в углу комнаты, принимает холодный душ, меняет одежду на чистую и покидает банк. Сколько дней прошло? Достаточно много, чтобы желание немедленно увидеть Чжун Ли пересилило смертельную усталость. Чайльд бредёт по знакомой дороге, ведомый стремлением поскорее добраться до нужного здания, подняться на второй этаж и утонуть в тёплых объятиях Чжун Ли. Но внутри его встречает только потерянный взгляд Ху Тао. — А мы не ждали тебя сегодня, — она зубасто улыбается, чешет затылок и отворачивается, будто бы из нежелания поддерживать зрительный контакт. — Ну и ну, фатуец. Хах. Неловко получилось. — Чжун Ли у себя? — напрямую спрашивает Чайльд, только раздражаясь от этих ужимок. Он бросает на стойку мешочек моры, желая поскорее закончить с этой болтовнёй. — Я пойду наверх. — Погоди-ка. Ху Тао отодвигает мешочек назад к нему. — Я же говорю, — медленно произносит она, — мы не ждали тебя сегодня. Чайльд шумно вздыхает. — Не морочь мне голову, умоляю, — он улыбается, трёт двумя пальцами ноющие виски. — Что не так? Я дал тебе мору, что ещё мне нужно сделать, чтобы ты просто дала мне пойти наверх? — Ты можешь пойти наверх… — Тогда я пойду? — прерывает Чайльд, отлипая от стены. — …но это бессмысленно, — заканчивает Ху Тао. — Чжун Ли занят. Я ведь сказала, что мы не ждали тебя. Он с другим нашим гостем сейчас. — Я могу подождать внизу, — настойчиво предлагает Чайльд. Ху Тао хмурится. — Он не здесь. Как мне вбить это в твою бестолковку, фатуец? В голове щёлкает. До Чайльда наконец-то доходит — Чжун Ли ушёл из курильни, скорее всего, к тому самому подозрительному ублюдку со слащавой запиской и пошлыми цветами. — Давно он ушёл? — спрашивает Чайльд глухо. — Да днём ещё, — осторожно бросает Ху Тао. — Ты же не пойдёшь искать его, верно? Скажи, что не пойдёшь, умоляю! Чайльд качает головой. Это желание теплится в нём, жжёт изнутри, но он слишком уставший сейчас, чтобы вести эту внутреннюю борьбу. Чайльд жёстко давит глупую, бессмысленную блажь. Он не будет искать Чжун Ли сейчас, просто вернётся в банк, хорошенько отоспится и отмокнет потом в тёплой воде, смыв дорожную грязь и пыль. Зачем только прилетел сюда, как верный пёс, с какой целью? На что рассчитывая? Что Чжун Ли непременно окажется здесь и будет ждать его на пороге, словно верная жена? — Я пойду тогда, — кидает Чайльд. — Будь хорошей девочкой, передай ему, что я приходил, когда он вернётся, ладно? Пускай пошлёт мне записку. — Как скажешь… эй, слушай, может быть, хочешь чего-нибудь? Выпить или пожевать? За счёт заведения! Чайльд стреляет в сторону Ху Тао недоумённым взглядом, но качает головой, отказывая. Что на неё вдруг нашло? Что за приступ щедрости? — Не стоит. Бывай. Он просто отдохнёт сегодня. Чжун Ли не задержится там надолго, верно? На ночь, может быть. В голове мелькает едкая мысль о том, что если бы собственные принципы не запрещали Чайльду даже думать в этом направлении, он не выпускал бы Чжун Ли из койки неделями, разве что с перерывами на выполнение неотложных рабочих дел. Но вряд ли у ублюдка с букетом такая же выносливость. Его точно не хватит больше, чем на ночь. *** — Какой же ты бесполезный… Четыре дня. — …если продолжишь просто пялиться на этот листок, никакие дельные мысли тебе в голову не придут… Четыре грёбаных дня. — ...нужно думать, а не имитировать полезную деятельность, понимаешь? Ни одной весточки за четыре дня. — Мы здесь не для того, чтобы… — Знаю я, — резко рявкает Чайльд, прерывая Синьору на полуслове. — Я знаю! И читаю я, видишь, читаю? Только какой в этом толк? Это бессмысленная макулатура! С каких пор мы вообще возимся так с должниками вместо того, чтобы просто привязывать их к стулу и окунать головой в бочку с водой? Пускай Екатерина даст отмашку, и я займусь этим. Куча бесполезных дел давит на его и без того растревоженную нервную систему. Прошло четыре дня с тех пор, как он приходил в курильню, а Чжун Ли за это время так и не объявился. Он не хочет видеть Чайльда? Или до сих пор не вернулся назад? Оба варианта ужасны. Сидящая напротив Синьора морщится. Чайльд понимает, что только что накричал на неё, и заставляет себя потупить взгляд, делая вид, что очень сожалеет об этом. — Ты ходишь в бордель чаще, чем на работу, но нервничаешь почему-то сильнее нас всех вместе взятых, — цыкает презрительно Синьора. — Это не бордель, — бурчит Чайльд себе под нос. — Может быть, пора задуматься о том, насколько продуктивно снимать проститутку, чтобы просто болтать? Или ты так покупаешь себе друзей? Это жалко. — Он мой деловой партнёр, — цедит Чайльд набившую оскомину фразу. — Я не сплю с ним, потому что секс за деньги — это грязно и мерзко. — А он так не считает, верно? — Мне плевать. Чайльд поднимается из-за стола, чтобы пойти к Екатерине. Пускай отправит его бить лица должникам, кулаки чешутся невыносимо. На выходе его окликает Синьора. — Как долго его нет? Чайльд не хочет отвечать ей, но против воли всё же выдыхает: — Четыре дня. — Хм. Ты ведь уже не наивный деревенский мальчик, должен понимать, на что это похоже. Чайльд оборачивается. — Либо его клиент безумно влюблён, — Синьора ухмыляется, — либо твоего ненаглядного четвёртый день держат там под опиумом и пускают по кругу какие-нибудь фонтейнские ребята. И так как мы не в слащавом романе… Чайльд громко хлопает дверью и быстро направляется к выходу из банка. Ху Тао явно задолжала ему кое-какие ответы, и её счастье, если она сейчас поведёт себя как разумное существо и просто укажет ему на нужного человека. Синьора права, они не в слащавом романе. Чайльд и так непозволительно долго мялся, рассуждая, что он имеет право делать, а что нет. И пусть уже слишком поздно, но всё-таки пора действовать.