В голове ветер

От него отчетливо пахло кровью. Сквозь запахи благовонных палочек, острой, хрустящей рыбы с перчиком и цветущих глазурных лилий отчетливо пробивался медный запах свежей крови — в последнее время Люмин слишком часто приходилось его вдыхать чтоб не угадать. — О, можешь не волноваться, принцесса, — в сумерках Ли Юэ сверкнул Тарталья, широкой, беззаботной улыбкой. — Сегодня это не чья-то кровь, а моя. Сунув руку под мундир, он провел пальцами по боку — на темной перчатке не осталось следов, но влажный блеск сам говорил за себя. — Ерунда, — поморщился он, и снова широко улыбнулся. Но болезненно-хмурая морщинка между бровей уже не разгладилась, не стерлась обманчивой легкостью. — Хочешь зайдем куда-нибудь перекусить? Я плачу. — Заплати лучше лекарю. Прозвучало больше похоже на просьбу чем на обычную шпильку — Люмин старательно уставилась в другой конец улицы, куда удалялись Паймон и Кэ Цин. На фоне рыжины волос и ярко-красного шарфа физиономия его показалась ей слишком бледной. Пришлось напомнить себе — Фатуи не беспомощное дитя, может сам о себе позаботиться, и… — Подумаешь мелкие неудобства! — упрямо дернул он плечом. Но легчайший толчок в бок согнул его впополам и заставил вперемешку с ругательствами хватать воздух ртом. От такого дурного упрямства Люмин недовольно поморщилась. — Ведешь себя прямо как мой брат. До последнего Итэр вечно не хотел признавать что заболел или устал, вечно упрямился, пока с ног не валился. Мысль о нем снова разбудила невыносимую боль — как будто оторванная половина души еще сильнее заныла фантомно. На мгновение Люмин опустила ресницы, не желая чтоб боль эта вырвалась из нутра, выплеснулась слезами, еще и на глазах у Фатуи. Горло вдруг сжалось. — Пойдем, — решительно кивнула она в сторону улиц. — Куда это? — О, бесстрашный господин Тарталья боится? — усмехнулась она загадочно. — Ограбить и убить в переулке, пока ты слаб, конечно. Уже догоняя ее, он лишь пробурчал что все равно у нее ничего бы не вышло. А поднимаясь следом на терраску крошечного домика, снятого ими в Ли Юэ на деньги с последних поручений от гильдии, напомнил настырно: — Я не твой брат, помнишь?  — Конечно нет, — зажгла Люмин маленький светильник на столе, и мягкий, золотистый свет с сезонным ароматом глазурных лилий разлился по комнате. — Итэр добрый. — Эй! Вообще-то… — Скромный. Миролюбивый, — продолжила она, и Тарталья со смехом развел руками признавая полное свое поражение. Без голоска Паймон в доме было особенно тихо — а еще пусто как пусто бывает в месте короткого пристанища, где толком нет ни тебя, ни души. Только два дорогущих кресла из резного дерева — щедрый подарок Воли Небес Нин Гуан, вырвиглазный от яркости красок рисунок Кли на стене да коробка с ужином из ресторана Сян Лин, заботливо обернутая в одеяло, чтоб раньше времени не остыть, создавали некое подобие уюта. Глядя на здоровенный короб с лекарствами, Тарталья удивленно присвистнул. — Иначе Барбара просто отказалась отпускать меня из Мондштадта, — с тихим смешком призналась Люмин. — Твои друзья тебя любят. — Без брата это единственное что делает жизнь теплее. — Прямо вот единственное? — рассмеялся он, тщетно пытаясь поймать ее взгляд. Размокшая от крови повязка легко отставала от тела — рана под ней была странной, не свежей и не застарелой, и кровь, темная, густая, все сочилась сквозь пальцы и никак не хотела униматься. От этого почему-то стало тяжело на душе и страшно. — Глаз Порчи… — неохотно признался Тарталья, когда она сунула ему мокрую губку и велела смыть размазанную по боку кровь. — Иной раз из-за него старые раны вскрываются. Видимо, в последнее время я малость злоупотребил, — под ее коротким, но выразительным взглядом он по-мальчишески упрямо мотнул головой. — Я ведь воин, Люмин. Использую все что есть, но как видишь и этого иногда бывает мало. Эй… Ты же волнуешься за меня, принцесса! — небольно потянул он ее за прядку волос, явно желая привлечь к себе все ее внимание. Сжав плотнее губы, Люмин закопалась в ворохе целебных сверточков и баночек. — Чем больше ты меня отвлекаешь, тем сильней вероятность что я спутаю перечный соус Сян Лин и целебную мазь Барбары. Без всякой обиды Тарталья рассмеялся. У него совсем не было веснушек — только если на носу парочка; заметно от бледности и оттого что так близко. И глаза под рыжей челкой синие-синие. Смотреть на рану, пожалуй, проще. Прохладная, капельку пахнущая цветами сесилии мазь успокаивала боль, заживляла самые дурные раны. Кончиками пальцев она невесомо касалась воспаленной кожи и хотела бы не касаться совсем — слишком близко это было, слишком много у него было шрамов, слишком дрожали ее крепкие обычно руки… Все слишком. — И правда неплохо, — поерзал Тарталья, когда она, привычно и ловко уже закрепив свежую повязку, бросила ему мундир, чтоб, наконец, перестал щеголять полуголым. — Эти лекарства благословлены самим Барбатосом, — многозначительно заметила Люмин и едва сдержала смешок. Стоило ли пояснять, что некстати наткнувшийся на кошку Венти яростно расчихался над драгоценными баночками и сверточками Барбары? Наверное нет. Сделав пару шагов взад-вперед по маленькой комнате, Тарталья требовательно уставился на нее ярко-синими глазами: — Я хочу остаться. — Ты уйдешь, — качнула она головой уже возле открытой двери. — Сейчас Паймон вернётся, а если она увидит нас потом я не избавлюсь от болтовни. — Тревожишься так, словно преступила закон. Или контракт. Не союзник, уж точно не друг, но кто из друзей осудил бы ее за немудреную помощь? Барбара, чьей доброты и милосердия хватило бы не только на Монд, а на весь Тейват, кажется? Сян Лин, мечтающая согревать своей едой не только желудки, но и души? Ноэлль с грубыми от двуручника руками и самым нежным сердцем? Проницательный, мудрый Чжун Ли? Никто бы не осудил сильнее ее самой. Разве не должны все ее мысли быть подчинены единственному желанию спасти брата, найти его? Вновь обрести утраченную половинку души и крылья? Проклятая река времени безжалостно увлекала ее все дальше и дальше от брата, и так тяжело бороться с этим течением. Так тяжело бороться. — Тебе пора, — коротко и упрямо повторила Люмин. Скривившись, Тарталья застегнул мундир, поправил шарф, выпрямился очень ровно, вновь превращаясь в того высокомерного, расчетливого предвестника Фатуи, что чуть не убил ее тогда, в Золотой палате. Шагнул в темноту. Только запах крови и мази, и ворох грязных бинтов на полу напоминал о том что он вообще был здесь. В пустом доме вновь стало мучительно тихо. Так тихо что от тишины этой у Люмин вдруг зазвенело в ушах. Внезапно она шагнула следом, почти побежала, прежде чем он насовсем растворился бы среди улиц Ли Юэ еще одним неприкаянным демоном. — Эй, только не дай себя убить… — До тебя? — язвительно хмыкнул он, обернувшись. — Для меня. Если других причин не достаточно — не дай себя убить для меня, — слова срывались с языка наивной, сбивчивой просьбой прежде чем разум вновь бы закрыл на замок излишне болтливый рот. — Даже себе самому, Чайлд. Широко раскрыв синие глаза, он смотрел на нее долго и странно. Словно застыл. Или как обычно, едва получив что-то, сразу же желал много, много большего. Где-то в конце улицы уже раздавался звонкий голосок Паймон. Люмин бросила на него просительный взгляд, и внезапно Тарталья подчинился. — Сделаю все что смогу, — коротко бросил он. И прежде чем исчезнуть с прежним нахальством вдруг ухмыльнулся углом рта. — Принцесса. Возможно, это ошибка — привести его сюда, сделать что было сделано; а ещё большая — сказать что было сказано. Больно и непонятно, и так неправильно сейчас, когда все ее мысли должны принадлежать только Итэру. Но вопреки всему она не могла не признаться хотя бы самой себе — без рыжего, самоуверенного Фатуи этот новый мир ее несколько потускнеет, утратит нечто совсем непрошенно, нежеланно важное. То, что она не готова опять потерять.