Солнце всходит и заходит

Есть в этом мире прописные истины, с которыми будет готов согласиться каждый здравомыслящий человек. Как, например, то, что овсянка по утрам не добавляет настроения. Чопорное неприятное лицо каждого лорда магической Британии начиналось с овсянки, усугублялось отвратительной погодой вкупе с непротапливаемыми средневековыми поместьями и заканчивалось служением одному слишком печально известному господину. Одной из прописных истин магического мира была абсолютная непривлекательность Азкабана для магов. Азкабан противоестественен всему живому и губительно действует даже на самое стойкое человеческое сознание, подавляя чужую волю и погружая любого — добровольного или нет — гостя в болото отчаяния и черной тоски. Не имея возможности расстаться с жизнью, заключенные предпочитают сходить с ума, чтобы прекратить эту бесконечную пытку хотя бы для собственного разума. Надежда в таком месте была продлением мучений. И если самые преданные поклонники побежденного Темного Лорда верили в возвращение господина, то Сириус Блэк держался исключительно на упрямстве своего рода, чем первое время изрядно выводил своих соседей из себя. Тем не менее, в попытке сохранить крохи рассудка, и не с таким разговоришься. Раз убить не выходит. — Эх вы, цепи, мои цепи, — разносился по коридору хриплый голос Антонина. Получившие классическое музыкальное образование пожиратели гремели цепями в такт. Сириус из чувства противоречия запаздывал, заставляя Беллу морщиться. — Вы железны сторожа, — отчаянно потряс своими кистьми русский маг. — Не порвать мне, не разбить вас, — подхватил прокашлявшийся Рабастан. В последний раз его попинали ногами, поэтому на долоховских песнях он тянул только половину партий и завывал уже не так бодро. — Без булатного ножа, — допели все, под крик: «Да заткнитесь, суки ебаные!» начальника смены. Сириус смахнул скупую слезу. Все-таки ничего в этом месте не меняется. Прошлое начальство только неделю назад сожрали дементоры и доели крысы, как прислали нового капитана, прямо той же породы: что в анфас, что в профиль. Тоху, как водится, после этой песни пробило на долгие русские разговоры о родине, на которой тот бывал только ребенком. В этот раз у него был домик, речка и красна-девица с мальчуганом, который ни разу не видел отцовской уголовной рожи. — Пройдут года, и я вернусь, — затянул Антонин, но начальственный матюгальник снова ласково посоветовал завалить всем то, чем они лизали зад Его Темнейшеству, и русская душа опять переключилась на голубоглазого сынку, который, вопреки отцовской безнадеге, вырастет человеком. По правде, Сириусу было неважно, что там у Тохи за душой, раз ему каждый раз так тошно даже в собственной фантазии — Долохов в своих стенаниях еще ни разу не повторился за эти годы. А ведь и у Джейми сейчас мог бегать такой пацан, да только… Сири вздохнул и заскулил по-собачьи: дементоры, эти драные подзаборные коты, были недалече. Собачье сердце чуяло беду — у него был еще не перебит нюх на такие дела, в отличие от носа, убитого вонью и дрянной магией Азкабана. Обернувшись псом, сиделец отряхнулся и отошел подальше от решетки. Ничего оно, конечно, не решало, но лишний раз наблюдать дементорские силуэты не было никого удовольствия. Затянуло мертвой тоской. Завозилась пожирательская братия, готовясь к обходу. Сири прикрыл глаза, пряча внутрь остатки светлых воспоминаний. Эти твари не получат Лили, не получат Джейми и Гарри. Пусть подавятся азкабанским дерьмом. Тени проходили между камерами под протяжный щемящий собачий вой. И уже под конец, выпитый почти до капли, Сириус вспыхнул, как вспыхивают иные звезды на небосводе: подпрыгнул на нетвердых лапах, закрутился, не удержался и лег, виляя хвостом, сдерживая звонкий лай. Сохатик-то его живехонький, парнишка. Точно живехонький, Хагриду отданный, Дамблдором схороненный. Так ему, этому пожирательскому властелину. Знай наших! Сириус тявкнул и испуганно заткнулся, прижав уши. На обратный оборот сил не было, поэтому, покрутившись, Блэк лег в углу камеры. Думалось в таком виде иначе, но особых трудов в этом не было. Не это было в его жизни сложным, говоря откровенно. Пересменка охраны происходила ночью, а вне постоянных министерских проверок растягивалась на несколько минут, за которые можно было успеть протиснуться между прутьев клетки. Раньше, по правде говоря, Сириусу это бы и в голову не пришло. Он заслужил. За Джейми и Лилс, которых он убедил, что Хвосту можно доверять, идиот, Блэк хотел похоронить себя заживо. Что не вспомнил про крестника — тоже его вина. Сириус почесал за ухом, прислушиваясь к происходящему в коридоре. Кажется, было тихо. В камере валялись тряпки, бывшие когда-то прошлой робой, которую никто не стал сжигать. Их Сири зубами закинул на матрас, после чего зажмурился и уперся лбом между прутьев, тщательно прижав уши. Голова пролезла, хоть и со скрипом. Благо, в Азкабане была строгая диета, и сидельцу не нужно было лишний раз втягивать живот. Спустя минуту Бродяга был на свободе и радостно вилял хвостом. Ночью соседи предпочитали спать, соблюдая хоть какой-то режим, но сон их был беспокойным. Пес тихо проскользнул мимо последней камеры — и был таков, сбегая по лестнице вниз. Туда, где, как он помнил, было ближайшее окно с выходом на воду. Прыгнуть в море было легко. Внутренняя бесшабашная ярость, из-за которой Блэков считали сумасшедшими, придала ускорение, и Сири со всего размаху нырнул в волны, впрочем, быстро вынырнув и поплыв в сторону, в которой из окна виднелся берег. Найти черного пса ночью в воде — та еще задачка. Сириус не знал, стояли ли на окнах чары, и хватятся ли его после пересменки охраны, но сильно привлекать внимание не спешил. Тем более, что волны оказались гораздо более серьезными противниками, чем он ожидал изначально. Шерсть намокла и тянула на дно, он продрог и теперь гораздо менее уверенно перебирал лапами, чем в начале заплыва. Силы уходили стремительно, но Сириус гасил панику своей злобой и упорством. Он выжил в Азкабане, он выживет везде. Хрен им всем, как говорил Антонин. Не дождутся. Вытащив свое тело на берег, Бродяга едва смог добрести до ближайшей высокой травы, в которую устало лег, мелко дрожа. Он закрыл глаза и провалился в болезненно хрупкий выматывающий сон. Проснулся он откровенно уставшим. Об аппартации не могло быть и речи — для восстановления резерва нужны были ресурсы организма, которых не было. Встав на лапы, Бродяга тщательно отряхнулся и потрусил подальше от воды, стараясь не держаться на виду. Вскоре появились редкие деревья. Опираясь на свой нюх и полузабытые знания, Сири съел несколько грибов. Пес внутри него требовал нормальной еды, но дичи пока не было видно. Дождевая вода утолила жажду, и Бродяга почувствовал, как его снова клонит в сон. На этот раз — гораздо крепче и приятнее. Новый день принес силы и хорошее настроение. Лес стал гуще, и Сириусу удалось заметить несколько звериных меток. Тут, очевидно, водились какие-то мелкие грызуны. В итоге получилось перекусить парой неосторожных белок, а вот кролик от него убежал. Впрочем, собачий нюх нашел несколько лекарственных трав, и Бродяга не чувствовал особой досады по поводу упущенной добычи. Жизнь налаживалась. День за днем Блэк копил силы, питаясь тем, что удавалось найти и догнать, пока, наконец, не проснулся с пониманием того, что готов на аппартацию. Перенестись нужно было сразу в дом, и Сириус надеялся, что он все еще Блэк, несмотря на слова матушки. Иначе все было зря, и его размажет тонким слоем по входной двери особняка — к большой радости наверняка дежурящих рядом авроров. Перекинувшись в человека, Сириус, придерживаясь за дерево, отломал сухую ветку. На большое волшебство не сгодится, а вот такие чары могли выдержать даже простые ветки. Правда, только один раз и в том случае, если дерево пропитано магией волшебника. Но не зря же он ночевал возле него вторую неделю? Крутанувшись вокруг своей оси, Сириус почувствовал, что переоценил свои силы. Заклинание выпило резерв подчистую, оставляя жуткую боль где-то в районе солнечного сплетения. Уже теряя сознание, Блэк завершил вращение и только потом осел на пол.