Невесты неба

      1. КРУГЛЫЙ СТОЛ ПАЛАТЫ ЛИГ, вечернее заседание       — Зинтакс, вы так и не сказали, что ответил Санктафракс. Они увеличат поставки пылефракса?       Сименон даже не обернулся, продолжая стоять у купола и глядеть на раскинувшийся за стеклом Нижний город. Дымы заводов смешивались с низкими серыми тучами, тяжёлым пологом ложились на крыши. В спущенной учёными погодной сводке пообещали суровый шторм в течение суток-полутора. Опять по стёклам купола будут хлестать жестокие потоки воды, стирая далёкую панораму, а река выйдет из берегов, и придётся отворять все сливные шлюзы, чтобы избежать подтоплений…       Он спиной чувствовал, как драматически нарастает напряжение за огромным столом, но ощущал только лёгкое злорадство.       — Не молчите же! — Фелиций Альбиус, нынешний глава торговцев летучими скалами, слишком быстро терял терпение. Впрочем, какой он глава… Все знают, что в его Лиге делами заправляет старуха Аделаида Хот, вдова покойника Имбикса, а этот сморчок — её марионетка без единой самостоятельной мысли и делает всё, как она приказывает.       — А что мне отвечать? — Сименон чуть театрально развёл руками. — Я предупреждал, что игра сырая и ничем хорошим не закончится. Но вы все настояли, — он наконец развернулся, заложив руки за спину, и сразу же упёрся взглядом в собственное кресло.       Сколько же здесь сидело его предшественников?       А нисколько.       Марл Манкройд. Лиги Полётов.       Руптус Пентефраксис. Лиги Полётов.       Вестинус Леддикс. И снова Лиги Полётов.       А он, Сименон Зинтакс, ведущий мастер союза Лиг Литейщиков и Формовщиков. Ой, какая неувязочка.       Смешно. Ещё двадцать лет назад он и не мечтал оказаться не то что главой Палаты Лиг, но вообще за этим столом. Не вылезал из цехов, с закрытыми глазами определял температуру, при какой надо сжигать металлоносную древесину той или иной породы, чтобы потом легко отделить рудосодержащую золу от поташа и не перекалить частицы металла. Он отлично знал процесс получения крепких кислот, которые только и были способны выделить чистый металл из терриконов мёртвой золы, помнил множество способов хранения и обработки всех материалов, все температуры плавки, поведение любых металлов в плавильных печах, определял по одному лишь цвету и запаху пламени, какого качества чугун и сталь выльются в земляные формы… И даже не задумывался, что союз металлургов сможет когда-нибудь пересилить Лиги Полётов.       Однако всё переменилось, когда к власти в Санктафраксе подобрался шельмец Подлиниус. Амбициозный негодяй, талантливый оратор, редкий хитрец — но при этом чуть не дотягивает ни в уме, ни в опыте. Вроде всё в его делишках гладко, а пороешься, так непременно найдёшь хвостик, за который можно уцепиться и повернуть ситуацию в свою пользу. Впрочем, иметь с ним дело приятнее, чем с предыдущей парочкой Высочайших Академиков: как бы ни относились в Нижнем городе нынче к Санктафраксу, а Подлиниусом гордятся просто потому, что он родился здесь, а не наверху. Официально он вроде как сынок богатого купца и потратил рано доставшееся наследство, чтобы купить себе местечко в небесном городе. Но идёт и другая молва, весьма правдивая, между прочим: что зовут его на самом деле Вил Склочник, что он сирота и вырос в бандитском притоне, с нищими и ворами, а наверх взобрался ушлостью, наглостью и благодаря счастливому стечению обстоятельств. Что, при сложившейся ситуации, только добавляет ему веса в глазах жителей Нижнего города. Как же, бандюган из трущоб поставил напыщенных учёных на колени и гнёт в дугу, отчего б и не порадоваться.       Лично Сименону было плевать на происхождение господина Высочайшего Академика, им детей не женить. А вот использовать недалёкий гонор Подлиниуса против Лиг Полётов — отчего б и нет.       Надо быть совсем без ума, чтобы не понимать: альянс Лиг, контролирующий небо, всегда будет главным в Нижнем. И цены тоже будет диктовать он, и держать всех впроголодь тоже он. Положение, которое нынче занял союз литейщиков, временное и шаткое — но это единственный шанс хоть что-то изменить в политике Лиг без кровопролития, хоть как-то снять нарастающее напряжение. И надо торопиться, потому что патрули эффективно душат воздушное пиратство и контрабанду: если союз Лиг Полётов опять заберёт верх, это будет означать ещё большее завинчивание гаек вокруг торговли. Коль скоро эти владыки небес временно сдвинуты из главных кресел Палаты Лиг, надо пользоваться и наносить им ослабляющие удары, один за одним. Иначе — или всё закончится коллапсом, или в игру рано или поздно влезет непредвиденный и неконтролируемый фактор.       Вот этого Сименон в самом деле боялся. На его жизнь уже пришлось то, что никто не смог предсказать и никто не знал, как избавиться — Долгая Зима; умный учится с первого раза. Лигам едва минуло два века, но они уже так задавили сами себя, что впору заподозрить в сложившемся порядке старческий маразм. А когда одно слабнет, другое неминуемо наберёт силу. И, коли Лиги в маразме, Санктафракс в кризисе, а пиратство зажато патрулями, чего следует ожидать? Разумеется, новой фракции, рано или поздно.       О таких мыслях лучше помалкивать. Скажешь вслух, поднимут на смех. Но тайную шпионскую сеть Сименон на всякий случай организовал. Официально — чтобы отслеживать и пресекать в зародыше недовольство горожан, неофициально — как раз на поиск организованного мятежа и одержимых свержением Палаты Лиг саботажников. А сам потихоньку подсиживал Лиги Полётов: уронить на одном совещании якобы случайное словцо, на другом — обрывочки нужных идей, а там кто надо, сам всё свяжет и озвучит за тебя. И, когда Палата потребовала выдвинуть Санктафраксу ультиматум, Сименон возразил только для вида и притворился, что подчиняется грубой силе. Конечно, где ему, выскочке-литейщику, спорить с корабелами и торговцами летучими скалами, они же умней?       Он пожевал губу, чтобы не засмеяться. Санктафракс дал совершенно предсказуемый ответ, на который он и рассчитывал. Нет, Литейщикам и Формовщикам, и всем прочим альянсам слова Подлиниуса тоже выйдут боком, но далеко не сразу. А вот кто начнёт подсчитывать убытки уже сегодня, так это корабелы, потому что господин Высочайший Академик недвусмысленно указал им их реальное место.       Что ж, хватит тянуть. Вон как заёрзали после его слов…       — Высочайший Академик прислал очень резкий ответ. Право, мой поверенный долго не решался привести его дословно. И всё же… Это не просто «нет», это встречный ультиматум. И я хочу ваших конкретных предложений по его поводу. Прямо сейчас. Нам тоже не дали много времени на обдумывание.       — Так что же он ответил? — едва ли не взвизгнул Альбиус.       Зинтакс пристально поглядел ему в глаза и отчеканил дословную цитату Вилникса Подлиниуса, заставившую всех присутствующих задохнуться от ужаса:       — «Сами убирайте урожай скал».       2. ТАВЕРНА «ГНЕЗДО ПОМОГАРЯ», три часа следующего дня.       «Гнездо помогаря» отличалось от других пиратских таверн Нижнего города, быть может, только контингентом, а так всё то же самое: изрезанные столы, громоздкие и очень неудобные для драк лавки и табуреты, питейный зал, выполняющий под утро роль дешёвой ночлежки для бессемейных пиратов, и умеренно-сомнительная публика. Вот только, если в «Дубе-кровососе» и «Глазе и крюке» собирались в основном контрабандисты строевого леса, в «Ржавом дреке» — пройдохи, подпольно вывозящие готовые товары из Нижнего, то здесь в основном околачивались рейдеры, охотники за летучими скалами и даже работорговцы, и основная часть вольного братства этим местечком брезговала. Однако, судя по качеству выпивки и количеству посетителей, дела у хозяина и без того шли весьма неплохо. Даже сейчас, среди бела дня, было занято больше половины столов и стоял обыкновенный обеденный шум.       Вдоль боковых стен зала, под рядами тяжёлых бочек, тянулась череда полутёмных ниш, где можно было спокойно, без лишних ушей и глаз, обсудить под пивко кое-какие дела и заключить альянс или сделку. В отличие от зала, где ещё имелись местечки, ниши были заняты все.       В самом углу, под огромной, далеко выдающейся в зал бочкой для эля, сидели два четверлинга: один, с морщинистым бледным лицом — тощий, как стручок сурепки, второй — огромный загорелый толстяк под пятьдесят, с редкими светлыми волосами и неприкрытыми глыботрогскими корнями. Яркое различие между ними усугублялось одеждой: если стручок носил потёртую конторскую куртку с залатанными локтями и засаленную шапку судейского служащего, то толстяк был явно пиратским капитаном при больших деньгах и небольшом вкусе. Кошмарный чёрно-алый кафтан с обилием золотой вышивки смотрелся ещё ужаснее на огромной туше. В довершение ко всему, капитан даже не потрудился снять в помещении шляпу, такую же вызывающую, с глупым кокетливым бантиком. И всё это казалось бы комичным, если бы не выражения двух лиц: у стручка — напряжённое, почти злое, с поджатыми губами, а у капитана — пугающий контраст вальяжной позы, добродушной улыбки и ледяного прищура.       Между четверлингами на столе лежали два абсолютно одинаковых коричневых конверта, а у самой стенки стоял дорожный письменный прибор с чернильницей-непроливайкой.       — Вы много просите, капитан Максимиус, — тихо, но решительно говорил стручок, — изначально мы договаривались о меньшем.       — Мои люди взялись за патруль раньше, чем вы даже внесли задаток, — ответил капитан, не изменившись в лице. — Мы работаем с вами не первый год и знаем друг друга. Я уже потерял четверых, замечу, не сапожников. Это отнюдь не рядовое дело, но и прошу я не в деньгах, не так ли? — его широкая улыбка сделалась ещё добродушнее, но взгляд заледенел окончательно.       — И всё же, речь шла о том, чтобы корабль…       — Повторяю, мы претендуем на приз, а не выйдет взять корабль в хорошем состоянии — на камень. Спишете на несчастный случай. Вот если вдруг отобьются и уйдут — вот тогда вы их и засудите по своим каналам за некомпетентность или за что там у вас принято. — Он повозился, разваливаясь поудобнее, и немного развернулся на тесноватом для него стуле. Нога в огромном сапоге выставилась в проход, голова развернулась от стены, и стало видно, что вместо правого глаза у толстяка небольшая аккуратная повязка. На руке, подпирающей пухлую щёку, тускло блеснуло простое кольцо, то ли из потемневшего серебра, то ли вовсе из железа, совершенно не подходящее к вычурному наряду. — Если господина нанимателя это не устраивает, я отзываю своего человека, мы красиво забываем всю историю, и вы ищете другого исполнителя. Ну? — и он слегка развёл руками, давая понять, что это окончательное условие.       Стручок едва слышно выругался, но капитан лишь усмехался, ожидая ответа.       — Хорошо, — наконец сдался стручок, — я внесу эту поправку в договор. Но наниматель будет недоволен, вы же понимаете?       — Мне всё равно, — с вальяжной скукой ответил толстяк. — Поправка, подпись, задаток. Дальше моя забота.       Стручок достал из конвертов два одинаковых договора и заскрипел пером. Пока он писал, толстяк равнодушно оглядывал трактир. Едва первый экземпляр был дописан, он перехватил лист, сдул с него песок, внимательно пробежался взглядом по тексту и заключил:       — Да. Такая формулировка меня устраивает.       — Ну, всё-таки не первый год работаем и друг друга знаем, — кривовато усмехнулся стручок, очиняя перо и принимаясь за второй лист. Ровные каллиграфические буквы одна за одной ложились на бумагу. Дописав, он передал перо капитану, и, пока тот выводил подпись, неожиданно изящную для такой толстой руки, достал печать и скрепил договор.       Экземпляры легли обратно в конверты и исчезли — один в конторской сумке, вместе с письменным прибором, другой в капитанском планшете. Стручок протянул под столом тяжёлый свёрток.       — Здесь как договаривались.       Капитан кивнул, принимая деньги и пряча их за пазуху.       — Передайте господину заказчику, что в ближайшее время его проблема будет решена, — сказал он. — А если он захочет подробностей, то я всегда буду рад с ним встретиться и дать полный отчёт о проведённой операции.       Стручок кивнул и встал:       — Не смею больше вас задерживать. Кстати… Кажется, это к вам, — и он кивнул на внушительную фигуру, пробирающуюся между столиками к их нише.       Капитан лишь приподнял на прощанье шляпу, вглядываясь единственным глазом в приближающегося человека.       Это была одетая под мужчину молодая женщина, уже слишком полная, чтобы считаться просто статной, но немалый рост спасал её от того, чтобы выглядеть совсем толстухой. Жидкие белёсые косицы, подвёрнутые баранками, свисали из-под шляпы, голубые глаза весело глядели на капитана из-под широких, но слишком светлых бровей, шарф на шее был сколот массивной брошью, на перевязи висела внушительная сабля, а в левой руке пенилась полная кружка. Толстяк невесело вздохнул, стянул шляпу и положил перед собой, демонстративно заняв столешницу. Женщину это не смутило: широко улыбнувшись и не ожидая приглашения, она упала на свободный табурет и сказала:       — Здравствуй, бать.       — Здравствуй, Флорина, — лицо капитана сделалось строгим, но глаза, напротив, засмеялись. — Ты в порту?       — На рассвете пришли, — Флорина шумно сдула пену и с наслаждением отхлебнула пиво.       — Слыхал, что лиговские тебя отделали, — у капитана слегка приподнялся уголок губ.       — Ах, Хрумхрымс, настучали уже? — впрочем, сиять Флорина не перестала. — Ерунда, клетку летучего камня помяли. Ну, мы залатались чем Небо послало, догнали и поставили этих сапожников на место. Всё, как ты учил. Хороший камешек добыли и даже сбагрили.       — А. Значит, есть на что чиниться, — многозначительно покивал головой капитан.       Флорина одним глотком допила пиво:       — Фух. Зришь в корень, — её широкая улыбка стала чуть виноватой. — Ну ты же знаешь, я всегда возвращаю, со всеми процентами…       — Короче?       — Нет, нам правда есть на что залататься, и я уже оплатила ремонт, и все долги на верфи отдала, и до завтра всё сделают — там только секцию заменить, — и экипажу рейдовые тоже выплатила, но… Бать… — Капитан с терпеливой снисходительностью наблюдал, как глаза дочери принимают щенячье выражение, так плохо сочетающееся с её бравадой и независимым поведением. — Бать, я такие серёжки у ювелира видела!..       Было видно, что капитан с трудом сдерживает смех, но ответил он лишь одним словом:       — Зарабатывай.       — Ну, ба-ать!..       — И нечего «нубатить». Вечно жить в кредит — худшая политика из возможных. Учись экономить, торговаться за ремонт, заводить связи, чтобы не переплачивать за каждый гвоздь и не продавать добычу задёшево. Тогда будут тебе и серёжки, и браслетки, и прочие радости, и полная свобода от кредиторов. — Посмотрев на то, как скисла дочь, он криво усмехнулся: — Флорина, я тебе ещё когда сказал — или замуж и не выпендриваться, или пробиваешься сама. Корабль тебе достался за красивые глаза, об остальном заботься без «нубати». Не в состоянии продержаться только на рейдах, бери контрабанду. «Мародёр» — ходкий и неприметный, вполне годится для такого дела, а не только чтобы за лиговскими курьерами по небу гоняться.       — Конечно, — Флорина немного отодвинула шляпу отца, пристроила кружку на край стола и с лёгким вызовом скрестила руки на груди. — Знаю, на что ты намекаешь, на какую такую «контрабанду».       — Нет, — поморщился капитан, — на эту «контрабанду» у тебя кишка тонка, как у любой бабы Нижнего города. Сострадательности у вас слишком много, чтобы ввязываться в работорговлю.       — Ну, ба-ать… — снова заканючила Флорина, стараясь изобразить детскую умильность. На широком загорелом лице небесной авантюристки это выглядело скорее забавно, чем правдоподобно.       — Не дам я тебе взаймы на такую ерунду, — отрезал капитан намного строже, но голос его тут же смягчился. — Впрочем, если ты говоришь, завтра вас подлатают… Знаю, как можешь подработать.       Флорина наморщила низкий лоб и с подозрением взглянула на отца:       — Только не говори, что в рейд с твоей «Королевой» в качестве корабля сопровождения.       Капитан так же широко улыбнулся, как раньше дочь, и наконец стало видно, как сильно они похожи.       — Зришь в корень. И, — он многозначительно поднял палец, — я оплачиваю гулянку, включая призовые твоему экипажу и все риски. Рейд всего на пару дней.       — Опять в тыл из засады по какому-то злополучному купцу!.. — вполголоса проворчала Флорина. Видимо, ей совсем не понравилось предложение.       Капитан пристально взглянул ей в глаза:       — Ты погоди швартовы-то рубить с порога. Это не купец, а военная цель. Есть тут один патрулёк, задолбавший хуже мозгоклюйки всех, включая своих. С купцом я и сам справлюсь, но за патрульной лодкой «Королева» может не угнаться, тяжела она для этого. — Он порылся по карманам, вытащил плоскую жестянку, достал из неё несколько леденцов и забросил в рот. Шёлковым платком отёр со лба пот, выступивший то ли от духоты, то ли от жары. — А вот твой «Мародёр» с патрулями в одной весовой категории. На абордаж не сваливаться, просто придержать, пока мы подойдём.       Флорина с подозрением глядела в ответ.       — А то я не знаю, как вы работаете, — совсем тихо заметила она. — Не гони, что дядя Блад не в игре.       Капитан с усмешечкой припрятал леденцы, даже не угостив дочь:       — Мало ли кто в какой игре. Но ты же знаешь правило: подстраховка никогда не мешает, а прибыльное дельце лучше не выпускать из семьи. В самом лучшем случае тебе вообще не придётся ничего делать, кроме как забрать наградные и передать мне счёт из ювелирной лавки, в самом худшем — вся компенсация с меня. Подумай до вечера.       — Говоришь, патруль, — задумчиво протянула Флорина, безотчётно теребя серьгу-калачик в толстой мочке уха. Видно, соблазнительные украшения из какой-то лавки на Золотой улице всё не шли у неё из головы. — Патруль, это, конечно, другое дело… Особенно когда доставучий…       Капитан наклонился к дочери, насколько позволяли толщина и стол, сдвинул шляпу, лизнул палец и что-то написал на столешнице. Глаза Флорины вспыхнули, она подалась навстречу и заинтригованно выдохнула:       — Да ладно?!       Капитан молча кивнул и поднял шляпу, стерев обшлагом написанное. Кружка едва не упала от его энергичного движения.       — Ну что? — спросил он. — Капитаны Глютеус и Флорина Максимиусы в деле?       Шляпа заняла законное место на его голове. Флорина ещё миг поколебалась, потом кивнула и пожала руку отца.       — В деле, — сказала она. — Я зайду вечером, подпишем бумаги.       — Флорина, — добродушно улыбнулся капитан, — мы же семья. Какие могут быть…       Но дочь, перебив отца, быстро поцокала языком и покачала пальцем:       — Именно потому что мы семья и друг друга знаем. И про ювелира там будет отдельный пункт.       Судя по лицу, капитан из последних сил сдерживал смех:       — Смотрю, золотко, жизнь вытряхнула из тебя немного наивности, — и с некоторой гордостью добавил: — Наша порода.       — Да, кстати! — выпрямилась Флорина, глядя ему прямо в лицо. — Давно хотела спросить. Я понимаю юмор своего имени, флорин — золото, да не той пробы. Но, ба-ать… Если б я всё-таки парнем родилась, ты бы действительно назвал меня Пиастром?..       3. ПАЛАТА ЛИГ, примерно в это же время       Как же он ошибся. Как страшно, чудовищно просчитался.       Схизиус стиснул зубы и досадливо стукнул по подлокотнику. Кулак уже ныл от этих ударов обо что попало.       Папка с очередным скучным докладом хлопнулась на пол.       Мало было сбежавшего вжик-вжика, так ещё Хрумхрымс дёрнул связаться с первым попавшимся уличным бездельником! Как он не подумал, что воздухоплаватели инициативны, и не ввёл поправку во внушение! Лоботряс испортил всё, что мог: вышел на контакт вместо того, чтобы молча проследить за мальчишками, засветился в полный рост и — вишенка на торте! — отвёл их в «Дуб-кровосос»!!! Как, ну как их оттуда выцарапывать?!       Схизиус сжал виски и застонал от отчаяния.       В городе не так много вэйфов-слухачей. Все они знают ментальный почерк друг друга, поделили сферы влияния и не лезут в соседские дела. А бездельник-пират, будь он неладен, взял и не моргнув глазом перевёл мальчишек из плоскости Схизиуса в плоскость сопляка Форфикюля… Э, давайте прямо, не увиливая — из зоны влияния Палаты Лиг под защиту пиратов! Одним движением, не чихнув!!! И уж Форфикюль-то, мелкий негодяй, информацию не упустит. А сунуться напрямую в его логово — без головы остаться. И неважно, сам Схизиус пойдёт или пошлёт шпионов и «добровольных помощников» под внушением. Форфикюль вычислит, а хозяйка таверны вычистит. Знала старая карга, кого брать в помощники, у неё и предыдущий вэйф был не лыком шит. Ах, бедняжка Нелифус, так нелепо погибнуть в кабацкой драке… Хвала Истоку, даже без помощи других слухачей, которых он успел достать постоянным нарушением отведённых границ. А ведь они против него сговаривались, только жизнь сама всё расставила по местам.       Схизиус опять треснул кулаком, теперь по столу. Звякнула чернильница. Как бы не пришлось сговариваться против Форфикюля!.. Из «Дуба-кровососа» мальчишек не достать. Да, на руках полно доказательств, что старуха-хозяйка не только крышует пиратов и торгует контрабандой — это и так все знают, — но и шпионит на Шайку Шраек, что серьёзнее. Только, если поднять скандал вокруг деятельности Твердопух, есть риск выдать собственные интересы в этом деле, и тогда — забудь про клад, дружок! Схизиус не сомневался: чем чище и тоньше он действует, тем выше шанс сорвать куш. А открыто копнуть под «Дуб-кровосос» — это мгновенно попрощаться с «Молнией».       Поэтому шуметь он не станет. Можно обойтись наймом соглядатаев через вторые-третьи руки, чтобы не засветиться лично — это он сделал ещё вчера и, само собой, не послал людишек внутрь. Пусть-ка поломают головы, кто «пасёт» детишек. Улица — не территория Форфикюля, и, если тот заметит, что за мальчиками слежка, ничего не поделает, даже вдвоём со своей хозяйкой. Всех не разгонят и не прибьют, а если что, денег хватит нанять ещё людишек.       Схизиус потёр отбитую руку, поднял папку, уныло погрыз кончик пера. Мысли не шли, спокойствие не возвращалось. Должно быть, он просчитался ещё в одном. Надо было вычистить остатки внушения из головы того пирата. Как бы не всплыли, тогда беды не оберёшься. Так было досадно, что бездельник его подставил, что Схизиус грубо велел ему всё забыть и этим удовлетворился, хотя обыкновенно заметал за собой следы в чужих головах. А может, стоило использовать пирата ещё разок? Форфикюль вряд ли бы его заподозрил, да и повторное внушение всегда даётся намного легче первого.       Однако, сделанного не воротишь. Кто этот лоботряс и откуда, Схизиус не докапывался, а теперь уж поздно. Придётся раз в час довольствоваться докладами соглядатаев и ждать милостей у Неба.       А ждать он умел.       4. ПРИЧАЛЫ ФРАХТЕРОВ, половина седьмого вечера       Плохое место.       Совсем плохое.       Большое, страшно. Трудно прятаться. И все запахи чужие.       Еды нет. То, что похоже на еду — почему-то бегает.       Почему оно бегает?!       Оно должно лежать кусочками. В мисочке. Тогда можно есть. А оно бегает. Целиком.       Можно ли есть то, что бегает целиком?       Что-то подсказывает, что, наверное, не только можно, но и нужно. Вон та, пятнистая, с дрожащими усами и длинным хвостом. Мясо. Кровь. Наверное, вкусно.       Он облизнулся, принюхиваясь и подрагивая от возбуждения.       Нет, страшно.       Может, не надо было уходить? Дома кормили. Много. Хорошо.       Нет, там мучили.       С-с-схизиус-с-с!       Это слово он хорошо знает. Заесть мучителя. Найти, заесть. С-с-схизиус-с-с.       Рано сбежал. Надо было, когда все дома и «работают». Чтобы разом, всех. Профес-с-с-сор. И С-с-схизиус-с-с. Оказывается, так тоже можно прыгнуть. Высоко, до горла. Вжик — и готово. Кровь. Вкусно. Много верзил и кровь — это сразу паника, он уже понял.       Но он боялся. Боялся — опять электрическая машина, искры в шёрстке…       Вспыхнувшая шерсть.       Ожог заныл на боку. Рана почти зажила, но, стоило выбраться из клетки, снова болит. Бежал через трубы, сначала металлические, потом каменные. Где-то ободрался. В клетке бы сейчас мазали бок вонючей щипучкой. Он бы кусал пинцет. Ворчали бы. Мол, неловкий и портит оборудование.       Он теперь знает, что это неправда. Он ловкий. Он прыгает, бегает. Быстрый, хороший. Нравится.       Пятнистая эта, с хвостом, всё ещё роется. Тут грязно. Лаборант не ходит, не убирает. Везде напачкано и мокрые, эти, с водичкой. Зато можно пить. Он долго не умел, С-с-схизиус-с-с научил. Теперь можно из этих, мокрых. Разогнаться — и вжик! Водичка внутри, даже не так голодно. Только пузику мокро.       Он снова принюхался. Тут тень, всё поломанное. Его не очень видно. Вокруг много ходят, всё верзилы, надо хорошо прятаться. Как говорит профес-с-с-сор, у него «сигнальная» окраска. Что опасно. Чтоб не трогать. Далеко видно. Может, эта, пятнистая, испугается, если прыгнуть? Вздыбить шерсть, стать больше, и чтоб зубы. Все говорят — ах, вот это зубы. Может, эта тоже забоится, и тогда её заесть?       Он повёл заклацавшими от голода челюстями. Пятнистая вздрогнула, подняла голову, задрожала усами. Даже на задние ноги привстала, чтоб нюхать. А у него нет ни одной ноги. Он и так хорошо бегает и прыгает, и кусить не за что. А кто кусит, у того во рту шерсть. Фу!       Он подобрался, почти решившись. Пятнистая эта, её не так много. Рот маленький, сильно кусь не сделает. Сама длинная, но цап за голову, и не дёрнется. Зато мясо. Тёплое такое. Сытно. Но тут шаги верзил загромыхали над самой головой, зазвучали грубые голоса, и пятнистая бросилась прочь, не дав ему додумать. Он досадливо передёрнул шкуркой и прислушался. Он умный, его специально умным делали. Он понимает верзил. Верзилы умнее, правда. Умеют всякие штуки делать передними ногами. Он только смотреть может, и ещё зубами. С-с-схизиус-с-с говорил, маленький пролезет, и зубами кусь где надо, главное, чтоб понимал и не напутал. Для того его и делали. Умного. Они там, в лаборатории, много делают. Маленьких, больших. И здесь верзилы вон сколько сделали. Всё ими пахнет. Вот этот стол, высокий такой, под которым он прячется и по которому зачем-то ходят и что-то двигают. Вот те, огромные, которые тут везде рядом со столами в воздухе качаются, привязанные. И ещё те, которые вокруг громыхают. Их такие возят, большие и мясом пахнущие, тоже с длинной шерстью, чтобы кусь и полный рот фу. Только не оранжевые. Не «сигнальные» — значит, не опасные? Их можно заесть? Он допрыгнет до горла, чтобы кусить…       Нет. Страшно. Опять поймают, и в клетку. Чтоб мучить.       Верзилы всё ходят и ходят, сыпят на шёрстку мусор.       — Давайте, ребят, пободрей. Капитан вернётся, а у нас ежеобраз не валялся.       — Кокарда, ну куда ты такую тяжесть хватаешь, оставь Ветролому.       — Да разве тяжесть?..       — Давай-ка лучше с тобой вот этот бочонок…       — Эй, Дубарь, а это куда?       — Осторожнее!.. Тьфу.       Наверху загрохотало, покатилось. Одно такое, оранжевое, с него ростом — шлёп, и совсем рядом. Расквасилось, запахло одуряюще.       Он сначала дёрнулся в тень — оранжевое, значит сигнальное? — потом узнал запах. Это ему давали. В мисочке, иногда. Не мясо, но очень вкусное.       И оно не бегает. Не шевелится. Ведёт себя, как правильная еда.       — Меддлин! Вот именно смакли надо опрокинуть, ловкач?!       — А гарпунёру положено, чтоб прицельно! Ха-ха!       Смакля. Еда. Он нервно пощёлкал зубами, соображая. Одна смакля — поесть. Потом? Опять бояться?       Смакли. Много. Наверху. Оранжевые.       Он оранжевый.       Верзилы невнимательные.       Спрятаться?..       Много смаклей, долго сыт.       Он решился.       Шагов меньше, только шорох — верзила ползает, собирает раскатившиеся смакли, ворчит.       Он может прыгнуть на такую высоту. Надо тихо, чтобы этот не увидел. Маленький, значит, можно тихо. Его учили.       Он, непрестанно нюхая воздух, выскользнул из укрытия, подобрался к краю стола. Сжаться… Дать свечку вверх, приглядеться.       Ящики. Корзины. Бочки. Мешки. Это всё он знает, и это всё пахнет едой. Едой!.. А бывает столько еды? Нипочём за раз не съесть!       Верзила ползает на всех четырёх ногах, его не видит. Другие закатывают бочки на то, которое плавает в воздухе, огромное.       Опять сжаться, сильнее, пружинкой, и резко распрямить каждый мускул брюшка. Р-раз!!!       Шерсть заглушила удар о доски. Он шмыгнул к корзине, откуда аппетитно пахло смаклями. Сжаться. Ещё прыжок! Есть. Прохладные гладкие бока вокруг, такие же оранжевые. Его нет. Маленький. Не видно. Не дышать, не блестеть глазками. Его нет, нет, нет.       На спинку легла тяжесть спелого плода. Заныл придавленный ожог. Потом ещё тяжесть и ещё, но он сильный, он выдержит и себя не выдаст.       — Собрал, что ли? Волоки сразу на камбуз!       Корзина приподнялась и закачалась.       Он перевёл дух.       Не увидели.       Хорошо спрятался.       Верзилы уйдут, оставят корзину, и он наестся.       Хорошая еда, надолго хватит.       Он победил.