Невесты неба

      Кладовка была тёмной и очень тесной, забитой мешками и бочонками. У Бестии ныли ушибы и гудела голова, по которой пришёлся крепкий удар. Ёлки-метёлки, ну и кулаки у того усатого, а глыботрог, что протащил её через весь корабль и сунул под засов, ещё хуже. Теперь сиди, красотка, и пытайся по звукам определить, что снаружи происходит.       Ох, знатно их швыряло, а ветер выл так, что мороз продирал по коже. Бестию несколько раз едва не завалило барахлом. Особенно было страшно, когда корабль сильно наклонился, будто горка, и всё к стенке покатилось. Хорошо ещё, от качки не тошнит и бочонки закреплены: она уже заценила на ощупь толстые канаты, которые их стягивают, и порадовалась, что не расплющит живьём. Хотя, может, оно и милосерднее — неизвестно, что ждёт в ближайшем будущем, но явно ничего хорошего. Никто не поверит, что она сюда явилась булавками торговать.       Из-за дверцы тянуло очагом, свежим хлебом и тушёными овощами с мясом, где-то напевал без слов женский голос и с завидной периодичностью кто-то поминал чью-то мать, особенно когда сильно качало. И дура поймёт, что за стенкой кухня. Потом раздались быстрые шаги, грохот и ликующий мальчишеский голос:       — Хватит сидеть и бурчать, как кукумявка в дупле! Иди глянь, какая красота!!!       Бестия насторожила уши.       — Какая? — сварливо ответил один из тех, кто хозяйничал за дверью.       — Такая! Капитан говорит, сейчас вообще безопасно на палубе. Да не стой, как столб, пошли, когда ещё такое увидишь! А патруль этот, который прицепился, уже отстал, им такое не по зубам!.. Рябо-ой, ну пошли уже!       Странно, женщина напевает как напевала, не замолкая, будто не слышала болтовни. Потусторонний какой-то голос… Даже не по себе, хотя казалось бы, куда дальше.       — Отстань, красуля, у меня чайник с плиты убежит.       — А ты чего, прямо так чай поставил? Во балда, тут же крюк специальный есть, гляди! И вообще, не плита, а «камбуз». И вообще, это всё тоже камбузом называется, не брякни при остальных про «кухню». Так, я повесил, ничего твоему чайнику не сделается, айда, а то пропустишь!       — Было бы чего пропускать. Век бы не… Твою ма-ать! Ты как его повесил?! Руки-крюки! Отвали от плиты, пока на себя не вывернул! И собирай давай, чего там рассыпал!       — Сам дурак, и не плита, а камбуз! Двигай ногами! Ну?       Бестия затаила дыхание. Может, уйдут? «Кошку», правда, вытрясли, а нож потеряла, но вдруг повезёт нашарить что-нибудь, чем откинуть засов, и — за борт? Или, если корабль опять высоко, хотя бы ускользнуть в трюм и поиграть в прятки? Хей, она же ловкая и всё может! Пролезла сюда, вылезет и отсюда!       — Дурак, что ль? Мне ж влетит, что я плиту и эту девку без присмотра оставил! Вдруг пожар, и будет тебе такое путешествие, что не снилось.       — Да ты просто высоты боишься! Вон зелёный какой, даже в темноте видно!       — Слушай, красуля, отвали.       — Ну хоть с порога глянь! Капитан знаешь, как сказал? Что верхние течения спотыкаются о тёплый воздух, который поднимается от скалы, и вниз ползут, получается два вертикальных ветра. А между ними — что-то вроде ока бури, где можно отсидеться. Вот капитан Брагус такого не рассказывал, он вообще сюда глядеть боялся… А где Стрелка? А, вижу, вон спит. Короче, мы до рассвета точно в дрейфе, ну же, пошли!       Ух, и тараторит этот «красуля». По голосу, наверное, Колодезь и есть — мальчишка совсем. А второй, мрачный, как будто на похоронах, и всё время огрызается — это, должно быть, его приятель, который «Лютиния». Это ж у него бешеная птицекрыса по кличке Стрелка… Рябой, значит, да?       Бестия подтянула колени к подбородку, обхватила руками. Холодно. Страшно. И очень хочется есть — то ли от волнения, то ли от того, что вокруг витают аппетитные запахи, то ли от того, что она почти два дня не отходила от «Дуба-кровососа» и перебивалась с пирожка на глоток воды, боясь упустить мальчишек.       Между прочим, если б в повозке трактирщицы не мелькнули знакомые платья, осталась б она с носом. А так — до угла вслед за фургоном, даже изготовилась сзади прицепиться, только реакции не хватило, уж больно внезапно припустил возница. Бестия наскоро перебросила заранее нацарапанную записку и монету в полдалера первому попавшемуся уличному курьеру, сиганула в подвернувшийся ялик и следила за беглецами с воздуха до самых фрахтерских причалов. И если бы одна! Только все городские шпионы — улиточки, куда им за ней поспеть или на корабль пробраться… «Принцесса ветра» — самое неудобное корыто, которое она встречала в жизни: ни тебе завитушек, ни выступов, чтобы без проблем взобраться на борт, но — хей, Рыжая Бестия самая крутая в Нижнем и пролезет куда захочет!       Пока трактирщица и её свита торчали на борту, а возница зевал по сторонам, Бестия подобралась к корме — и вперёд, «кошкой» за нижнее крепление руля, потом к узенькому подоконнику под нижним ярусом окон. Осторожно глянула: там за столом сидела целая компания. Пробраться мимо не было ни шанса, пришлось дожидаться, расщеперившись под подоконником, пока уйдут, и прислушиваться к разговору. Только дерево глушит звуки, и о чём спорили, Бестия не расслышала. Нескоро ей удалось перебраться повыше, к капитанской каюте. Руки-ноги к тому моменту отваливались от усталости, и, подцепляя задвижку на окне, она выронила нож. Хорошо, что створка всё-таки открылась. Бестия скользнула внутрь, рассчитывая найти тетрадь, если та вообще существует, и смотаться, но завозилась со сложным замком на сундуке, а тут корабль возьми и взлети. Бестия почти решилась сигануть в окно, пока «Принцесса» отходила от причала. Но появилась городская стража, целый отряд, и вниз никак. И в трюм проскользнуть не подфартило. Ну, вот и…       Она потрогала ноющую шишку. Крепко врезал тот усатый, прям как дед, когда ловил её на каком-нибудь безобразничанье. А глыботрог по заднице довесил, пока она его кулаками молотила, болтаясь поперёк плеча. До сих пор сидеть неуютно. Воздухоплаватели только в порту миндальничают, а на корабле — ха, держи карман шире. Одно радует — удалось сделать хорошую подсечку тому, первому, которого она даже разглядеть не успела. Подумайте, какой «вылезай» нашёлся — она дура, что ли, под клинок подставляться?       В общем, думай, красотка, как будешь выкручиваться, когда о тебе вспомнят.       Словно в ответ на её мысли, послышались тяжёлые шаги.       — Кок, заснул?       — Нет, сэр, ужин почти готов, сэр! — тараторит-то как.       — А ну, дай-ка… — звяканье ложки о котёл. — Жрать можно. Чтоб через десять минут кормил команду. Ага, и Снежарик здесь?       — Да, сэр!       — Марш ему помогать, нечего бить баклуши.       — Слушаюсь, сэр!       Ударил засов, дверца распахнулась.       — Выходи. И без фокусов.       Бестия сглотнула. Но — не выйдешь сама, так помогут. Это явно тот усатый, по шагам ясно. Какие ж на нём висят тяжеленные грехи, если так подошвы в пол вбивает? Даже спорить не хочется. Бестия сглотнула пересохшей глоткой, выбралась из каморки и встала смирно, как девочка-примерница.       На кухне горела тусклая-претусклая лампа да светились угли в огромной плите — с одной стороны в ней был забранный частой сеткой очаг вместо печной топки, с другой — то ли вставленные, то ли вмурованные котлы, а по бокам на небольших полках — завал из горшков, кастрюль и поленьев. Угли ворошила большой кочергой одна знакомая физиономия, у выхода переминалась с ноги на ногу вторая знакомая физиономия. И эта вторая немедленно выпалила:       — Ты?! Сэр, сэр, она следила за нами со вчерашнего дня!       Спалил, сволочь. Ладно, ладно, Колодезь, не заржавеет…       Бестия демонстративно подмигнула:       — А девкой был бы краше.       — Да вы задолбали!!! — обиженно выпалил мальчишка. Его приятель хмыкнул, повесил кочергу и потянулся к полке над столом достать миски. Бестия снова сглотнула, на этот раз набежавшую слюну. Пахло вкусно, но рассчитывать больше, чем на плесневелые сухари, глупо. Хорошо ещё, если не убьют или чего похуже.       Кстати, где та женщина, которая поёт?..       — Разговорчики, — цыкнул усатый и крепко взял Бестию за шиворот. Даже из такой хватки можно вывернуться, но тогда пришлось бы оставить в его руке блузу. А на сомнительном корабле, да ещё в положении пленницы, самое оно — полуголой шляться. То-то здешние мужики порадуются.       Усатый без особых политесов выпихнул Бестию из кухни и погнал вперёд, подталкивая в загривок. В лицо пахну́ло стылой влагой, как от большой воды зимой, слабый ветер взъерошил волосы. Бестия скосила глаза сначала направо — там клубился туман, потом налево — и охнула, запнувшись от неожиданности за собственную ногу.       Сквозь тонкую подвижную дымку, подсвеченную луной, виднелась бескрайняя стена, похожая на излом свежайшего сыра. Испещрённая буграми и выбоинами, она поднималась в бесконечное далёко, и там, на недостижимой высоте, щербато скалилась рваным краем, роняла жирные глиняные капли, как слюни из волчьей пасти.       Но… Кажется, корабль не мог улететь далеко от Нижнего города часа за два? Это где же в Топях такой обрыв?       Усатый решительно её подгонял, не разжимая руки на вороте. Они перебрались по узким мосткам через летучий камень и поднялись к штурвалу. Бестия присмотрелась и охнула второй раз: за рычагами управления стоял и пристально на неё глядел тот самый красавчик, которого она вчера утром видела с девочками-мальчиками! Только сейчас он выглядел не так ослепительно, как на улице: видавший виды кожаный плащ, болтающиеся на шее ветровые очки и отсыревшие из-за тумана волосы смотрелись совсем не так презентабельно, как дорогущий кафтан и шикарные сапоги. Но осанка и взгляд остались прежними, и, если уж по-честному, облик потёртого жизнью воздухоплавателя шёл ему не меньше, чем одежда с иголочки.       — Э-э-э, — нерешительно улыбнулась Бестия, — привет.       Красавчик кивнул усатому в сторону борта:       — Квесликс, покажи ей.       Бестию подтолкнули к поручню. Она глянула — и взвизгнула, когда перед ней в разрывах клубящихся облаков раскрылась бездонная пропасть. Это что же… Где же Топи? Это что — там, внизу, тоже небо?! А та стена…       Она подняла взгляд на скалу, так похожую на разломленный пополам круг молодого сыра, потом на скалящийся в недостижимой выси обрыв. Это что… Край?! В глазах помутнело от ужаса. Они за Краем?!! Ма-амочки…       — Ты поцарапала обшивку своей «кошкой», — голос красавчика звучал пугающе равнодушно. — Кроме того, её высочество потеряла ветер и скорость по твоей вине. Кроме того, ты пробралась на борт «зайцем». Кроме того, ты шпионка и воровка, — Бестия ещё раз глянула вниз и зажмурилась. Ой, не надо! Пожалуйста, не надо! Но язык словно примёрз к гортани, она даже рта открыть не смогла. — Ну так, почему я не должен отправить тебя мерить глубину Открытого неба?       Хей, детка, очнись, хватит трястись. Кажется, это твой шанс. Хотели б избавиться, уже б вышвырнули. И вообще, заставь себя разжать пальцы на поручне, а то все видят, как тебе страшно.       — А можно меня не держать? Всё равно никуда не денусь, — заставила она себя сказать привычно-развязным тоном.       По тому, как поручень врезался в грудь, стало ясно — ответ неверный, и шутить здесь никто не намерен.       — Если вышвырнете, то как узнаете, кто меня подослал? — сдавленно пискнула она.       — Да нам, в принципе, без особой разницы, — красавчик чем-то щёлкнул в своих рычагах и, судя по стуку подошв, пошёл к ним. Бестия обернулась и выжала улыбку, но совершенно зря: её рука в момент оказалась заломленной, правое ухо — сцапанным и выкрученным, а нос — в Открытом небе. Везёт ей на высоты!..       — Ты не на меня смотри, ты туда смотри, — всё так же хладнокровно продолжил выговаривать красавчик, пребольно выкручивая ей руку. — Будешь проверять, как долго лететь, или прекратишь выделываться и всё расскажешь?       От боли из глаз посыпались искры, и поручень с силой врезался в грудь, и на них все глазели, а самое страшное было там, внизу, в клубящихся облаках. Оказывается, усатый-то ещё миндальничал. У этого тоже хватка ого-го, и добреньким он недолго притворялся.       Неужто она именно его и сбила с ног? Вот не повезло.       — Как зовут, кто подослал?       — Ры… Ой, больно! …Рыжая Бестия… — Кто-то сзади воскликнул «Ого!». — Меня наняла… тайная полиция… Санктафракса… Своровать тетрадь… Тогда не убьют… Больно же, пустите!       — Ну, что ты рыжая, так мы не слепые, а до Бестии нос не дорос, — в голосе красавчика прорезалась холодная ирония. Насмехается ещё! — Как опознала мальчишек?       — Да вчера же… Когда вы… — Бестия осеклась: ухо ей вывернули ещё сильнее, и руку заломили до того, что она вскрикнула, и в поручень вдавили так, что рёбра затрещали. Понятно, о той истории лучше в подробностях не напоминать. — Этот… который Колодезь… петуха дал. И походка не девчоночья, у меня… глаз намётанный… — Она всхлипнула. — Пустите уже. Я всё сказала.       От поручня её буквально отшвырнули. У, зараза, как же больно! Она потёрла ухо левой рукой — правая ныла, хоть плачь. А красавчик стоял и всё так же, с холодной иронией, её разглядывал.       — Кормить тебя за спасибо здесь никто не будет, — заключил он. — Что умеешь делать?       Улыбайся, красотка, это всех раздражает:       — Я ловкая.       — В небо раньше ходила?       Улыбайся шире:       — На работорговце. В трюме.       Есть! Попала. Выражение лица у красавчика не изменилось, но в глазах что-то промелькнуло, и совсем даже не злое. Бестия демонстративно принялась растирать ноющую руку. Красавчик ещё раз её оглядел, снял с шеи лётные очки и швырнул вверх: те зацепились ремешком и закачались на какой-то верёвке.       — Достань.       Подумаешь! Вид-дала она такие проверочки… Бестия подоткнула подол и полезла наверх. Крыша дома, вершина дерева, корабельная мачта — какая разница? Откуда ни шлёпнись, результат одинаковый, и высоты она с детства не боялась. Даже с одной рукой достанет его глупые очки.       Через минуту, под одобрительные возгласы, она спрыгнула на палубу:       — Держи, красавчик.       За спиной выразительно кашлянул усатый:       — Гм. Милочка, к капитану на корабле обращаются «сэр».       Капитан? Она думала, помощник… Навалять капитану за знакомство. Это она лихо отметилась на «Принцессе ветра», как сразу не прибили-то?       Красавчик забрал очки:       — Значит, так. Согласно небесному кодексу, лицо, самовольно проникшее на судно, объявляется вне закона. Так что не пытайся дурить — полетишь за борт. Чтоб всё время была на глазах, это ясно?       Бестия кивнула.       — Первая же попытка отлынивать, что-то стырить или просто взять без разрешения — тоже полетишь за борт. Кристально ясно?       — Угу.       Опять он тем голосом говорит, которым тогда, на улице, раздавал приказы. Бестия вдруг поняла, что незаметно для себя подтянулась и уставилась в пол, как будто почувствовала себя виноватой. Эй, стойте, она не собирается чувствовать себя виноватой!       — Делать будешь, что прикажут.       — Иначе за борт, ясно.       — Именно. Остальные, — он поднял голову и обвёл взглядом палубу, — девчонку не задевать, но и глаз не спускать!       — Есть, — нестройно раздалось за спиной Бестии.       — Квесликс, проследи, чтоб этого лемкина тоже накормили. — Секундочку, кого это он назвал лемкином?! — Что там у Птицекрыса на камбузе?       — Всё готово, можно отправлять экипаж ужинать. — Усатый опять подтолкнул Бестию промеж лопаток: — Шевели ногами… лемкин.       Вот так она и оказалась, вопреки ожиданиям, за подвесным столом, перед миской, полной аппетитно пахнущего рагу, с распухшим ноющим ухом и в компании воздухоплавательской братии, которая смотрела на неё с любопытством, но вопросов не задавала.       Бестия тоже исподтишка их разглядывала. Раз уж вляпалась, надо разбираться, чего ждать на этом корыте, но пока никаких по-настоящему опасных отморозков не наблюдалось. Рядом с ней, плечом к плечу, степенно ел пожилой лесной тролль с заскорузлыми мозолистыми руками и весёлыми глазами, а напротив уминали свои порции гоблин-всегрыз со смешным хохолком из волос и молотоголовая девица немногим старше её самой. Небогатая, видно, деваха — серебряные колечки в ушах и дешёвая бронзовая гривна под шейным платком, ей такого и в базарный день за полушку не надо. В торце стола, на низком бочонке, крутился и зевал через каждые три минуты Колодезь, а на противоположном от него конце стола сидел усатый Квесликс и молча жевал, глядя в никуда. Судя по всему, он помощник капитана. Даже как-то странно, заметно старше красавчика, а ей всегда казалось, что должно быть наоборот, чтобы капитан взрослее. Эх, будь красавчик помощником, она б рискнула к нему подкатить, а вот к капитану уже стрёмно. Что ему какая-то воровка, даже смазливая?       Некоторое время слышался только стук ложек. Молчание нарушил всегрыз, обернулся в сторону Рябого, который в углу разливал по кружкам ароматный чай:       — А ты здорово готовишь, парень.       Рагу и вправду было вкусным, как и тёплые лепёшки, по виду приготовленные прямо на сковороде. Или просто все были очень голодными.       — Если это такой намёк на добавку, то не дам, пока остальные не поели, — проворчал мальчишка. Всегрыз расхохотался:       — Зришь в корень!       У него это так заразительно получилось, что остальные тоже засмеялись, даже Бестия нерешительно улыбнулась. Один Квесликс остался бесстрастным, словно полностью ушёл в себя.       — Пейте чай, — Рябой грохнул на стол кружки, сразу по три в каждой руке. — На ночь жрать от пуза вредно. У кого ночная вахта, я там напёк лепёшек с запасом и чайник оставлю над плитой, чтоб горячий был.       Только сейчас, в свете сразу трёх ламп, Бестия заметила, что он здорово бледный и с кругами под глазами, а рябой нос покрыт бисеринками пота. Наверное, ему на самом деле худо — вообще-то он вчера на ногах не стоял. Но ведь… не показывает. Упрямый. Мелкий, неказистый и востроносый, вправду копия своей птицекрысы.       — Кстати, я Кокарда, — вдруг сказала молотоголовая, поглядев ей прямо в глаза.       — А… Ну… Очень приятно, — выдавила Бестия.       — Задубеешь ты в городском, особенно как на верхотуру заберёмся, — по-свойски продолжила молотоголовая и облизнула ложку. — У меня куртка есть запасная, дам. Вроде мы с тобой в рост, должно подойти.       Глаза у неё были спокойные и честные. Как и у всегрыза, и лесного тролля.       — Я Меддлин, гарпунёр, а это Дубарь, корабельный плотник, — всегрыз протянул ей руку через стол. Бестия растерянно ответила на рукопожатие.       Колодезь качнулся на бочонке ещё сильнее:       — А ты чего, правда та самая Рыжая Бестия?       Его приятель замер с чайником в руках и уставился на неё во все глаза. Бестия секунду подумала и показала ему в ответ язык.       — Капитан сказал — Лемкин, значит, Лемкин, — добродушно вставил тролль. — Так и зови, Снежарик.       — Ну-у, дядя Дубарь! Я ещё понимаю, почему капитан Рябого Птицекрысом обозвал, он вечно со Стрелкой обнимается, — Рябой зыркнул на его затылок так, словно прицелился дать по загривку и передумал только в последнюю секунду, — а почему она Лемкин тоже понятно, вы же сами видели, как она по вантам скачет! — Палец Колодезя обвинительно ткнул в Бестию, но она только дёрнула плечом. Отзываться на дурацкое прозвище? Пусть даже не надеются. — А я-то почему Снежарик?!       — Потому что гордая и прекрасная птица высокого полёта, — съязвил Рябой.       — Угу, — не удержалась Бестия. — А ещё такая домашняя и тупа-ая…       Она сказала это на пробу, негромко, но так, чтобы все услышали. И не промазала: протестующий вопль Колодезя потонул в громовом хохоте, даже провалившийся в себя Квесликс усмехнулся.       По трапу прогрохотали ботинки, и появился тот здоровенный глыботрог, что тащил её до кладовки:       — Говорят, тут харчи раздают? Так, мелкий, капитан велел, чтоб ты Кирке отнёс пайку, она нипочём от горелок не отойдёт. И капитану потом отнесёшь, а то он там свою шляпу сгложет. И смотри, не выверни по дороге, а то знаю я тебя! Кок, чем травишь?       — Первое на ужин — тильдер простужен, на второе сразу — хвост ежеобраза, на десерт лук в соку и смакля в чесноку, — со своим обыкновенным мрачным сарказмом оповестил Рябой, накладывая полную миску рагу. Нет, всё-таки прозвище «Птицекрыс» ему больше подходит. Так она его и будет звать. А второго — Снежариком.       — Свой человек, — глыботрог добродушно хлопнул Птицекрыса по плечу так, что тот просел. Потом глянул на Квесликса, который улыбался чуть заметнее и даже вроде бы вернулся в реальность: — Сэр, капитан велел, мы с вами на вахте с часу до четырёх.       Тот кивнул. Птицекрыс грохнул ещё одной миской и кружкой по столу:       — Красуля, доел, так неси давай. Нечего людей голодом морить.       — А потом в гамак и спать, — добавил Квесликс, строго поглядев на мальчишку. — А ты, кок, наведёшь порядок на камбузе, и тоже ложись. — Он перевёл взгляд на Бестию. — Поможешь ему с посудой. Я проверю, как вы там уберётесь.       Прозвучало… угрожающе.       Снежарик покосился на него, взял миску с кружкой и резво ускакал в низкую дверцу в торце. Бестия не разглядела, что за ней — было слишком темно, только снизу отсвечивало фиолетовым. Наверное, там летучий камень и каменный пилот… как её, Кирка? Тоже, что ли, трог какой? Надо будет потом сходить, познакомиться.       Дубарь, допив чай, вытер усы и ушёл наверх, а его сменил плоскоголовый по прозвищу Тесак, оказавшийся таким же хохмачом, как и все остальные. Наверняка Кирка будет такая же. Можно делать выводы о характере капитана. Известно же, всяк команду по себе подбирает, и если тут балагуры и мастера своего дела в одном флаконе… Вот потому-то, наверное, и не прибили.       После ужина подтянули стол к потолку прямо на верёвках, чтобы не мешал, и развесили гамаки. Бестия ещё не сталкивалась с бытом воздухоплавателей — из трюма много не увидишь, — но ей сразу вспомнился дом: так же вместе, с шутками и прибаутками, байками и смехом, плечом к плечу. У стен — или, наверное, правильнее сказать, бортов? — стояли привинченные прямо к полу сундучки для личных вещей. Из одного такого Кокарда вытащила узкую куртку из толстого сукна, с кожаными заплатами на локтях:       — На, примерь. Она, конечно, промокает, но это лучше, чем ничего.       Бестия надела. Куртка показалась чуть великовата и рукава длинны, но это вправду лучше, чем дубеть на ветру:       — Спасибо.       — Эй, рыжая, — окликнул Птицекрыс. — Потопали.       — Я предпочитаю «Бестия», — оскалилась она в ответ, подворачивая рукава.       — Короче, Лемкин.       — Короче, — Тесак строго поднял палец из гамака, — у нас тут странствующий зверинец, и хватит об этом спорить.       Остальные снова захохотали.       А у них тут весело. Бестия сгребла кружки и пошла вслед за Птицекрысом. Похоже, её никто не собирается звать по-нормальному. Вляпали кличку, теперь не отмоешься. Ну и ладно, пусть хоть горшком зовут, только в печку не суют. Она всё равно не собирается задерживаться в гостях. Вот доберутся до Дремучих лесов, и приветики — хей, она же самая крутая, пусть попробуют удержать! Жаль, конечно, тайничка с цацками, оставшегося в Нижнем, но своя шкура дороже. Разок начала жизнь сначала, начнёт ещё раз.       На пороге камбуза Бестия снова услышала голос, тихо-тихо выводящий странную мелодию без слов, и опять никого в поле зрения не было. И только сейчас она поняла, что именно не так: женщина не делала вдохов. Как призрак какой-то, бр-р. Она нерешительно спросила у идущего впереди Птицекрыса:       — Слушай, а кто это поёт?       Он оглянулся — мрачно и вроде бы даже с некоторым испугом:       — Что, тоже не по себе?       Бестия насторожилась, чуя подвох.       — Дядя Дубарь говорит, это ветер в противовесах. Жутковато, как по мне. А им нравится… Тут под самой кухней противовес ходит. Иногда слышно, как щёлкает. И воет почти всегда, — Птицекрыса передёрнуло, и Бестию тоже. Точно, как живой голос. Месяц в трюме у работорговцев прожила, а такого не слыхала.       Посуду они перемыли быстро. Птицекрыс поглядывал на Бестию, словно раздумывал — продолжать разговор или нет, а ей болтать не хотелось. Когда в четыре руки отскребали котёл, он всё-таки решился:       — Ты же душегубец, значит, ночью не спишь? — Бестия кивнула, не уточнив, что давно спит, когда есть возможность, а не как все нормальные люди. — Будь добра, растолкай меня часа через два-три, если не трудно. Ладно? Красуля сказал, раз в полчаса в колокол бьют, так что… Э, ты считать-то умеешь?       Обижает! Бестия с презрением фыркнула.       — Ну, тогда сосчитаешь, — заключил он и нырнул под стол, между корзинами. Бестия глянула ему вслед: пацан бросил на пол куртку, приткнул голову на комок тряпья — судя по полоскам, это было многострадальное платье, — и, кажется, сразу же уснул.       Под потолком чирикнула птицекрыса. И эта здесь? Бестия секунду поколебалась, не сварить ли пакость в чайнике, но передумала: лови её, заразу кусучую, по всему камбузу!       От тихого заунывного пения было не по себе, и она вышла на палубу. Туман немного сгустился и мягко сиял от лунных лучей. Чувствуя себя в жутковатой, но интересной сказке, Бестия перешла через летучий камень на корму и обнаружила, что за рычагами вместо капитана стоит Квесликс, а у штурвала — всё тот же глыботрог, как его, Ветролом? Через незакрытую дверь капитанской каюты падало пятно света. Красавчик-капитан сидел за столом, боком ко входу, раздевшись до жилета, всё его снаряжение валялось на лавке под окном, а над макушкой покачивалась простенькая модель корабля на нитке. Лампа в каюте была не в пример ярче остальных и стояла на столе. Похоже, красавчик читал, и даже можно предположить, что именно. Только сейчас Бестия задумалась: а что вообще может быть ценного в той тетрадке, что разгорелся такой сыр-бор?       Не выяснишь сама, никто не скажет.       — Посуда вымыта, а дальше что? — спросила она у Квесликса и независимо сунула руки в карманы. Левый оказался пуст, в правом лежала большая пуговица.       Усатый мотнул головой за себя, под козырёк, нависающий над мостиком с крыши каюты:       — Склянки.       — Чё? — Слово показалось смешным, и она хихикнула.       — Песочные часы видишь?       — А… Да.       — Раз в полчаса. Переворачивать и отбивать.       — Кого?..       — Колокол.       Объяснил, ёлки-метёлки. Слова по три риксдалера купил, что ли, что едва цедит? Даже Ветролом хрюкнул, словно сдерживал смех.       Бестия сунулась к часам, подвешенным на верёвке: песка было ещё достаточно, и она принялась по складам разбирать витиеватую надпись, выбитую на ободе начищенного судового колокола:       — «Имя… не отстираешь». — Старая пословица. Она ткнула пальцем в буквы: — А это на всех кораблях так?       — Девиз корабля на рынде? — обернулся на неё Ветролом. — По большей части, да. И второй на штурвале.       Бестия немедленно сунулась ему под руку:       — «Только… ветер… светила… и свобода». А что это значит?       — А это значит, что, когда стоишь за штурвалом, погода лётная и судно идёт на всех парусах, то начинаешь мнить себя повелителем небес. А тут глянешь на эту надпись — вот они, настоящие повелители, а ты так, в небо вышел их смешить. — Тут корабль то ли шатнуло, то ли что, и Бестия неловко уцепилась за краешек штурвала. Забавно вышло. Она хихикнула и выпрямилась. Чего боялась этих ребят? Простецкие, как лесные жители, и абсолютно нормальные. Это ей повезло как никогда!..       Она обернулась: Квесликс пристально на неё глядел. Ну, она ему подмигнула и снова хихикнула. В голове отчего-то было пусто и легко, весь страх испарился, захотелось танцевать или петь, как в праздник.       — Сэр, — Квесликс обернулся через плечо в каюту, — Лемкина высоткой накрыло.       — Ничем меня не накрывало, — Бестия засмеялась.       — Её проблемы, — донеслось из каюты. — Вылетит за борт — ловить не станем.       Корабль, кажется, снова шатнуло, Бестия еле удержала равновесие. Ветролом пристально на неё взглянул:       — Э, точно, совсем поплыла. Мне ещё за ужином показалось… Знаешь, иди-ка на шкафут посиди.       — На шкафу? — она расхохоталась. Хотя внезапное и совершенно беспричинное веселье начало казаться странным, но даже сама эта странность забавляла.       Палубу под ногами зашатало из стороны в сторону.       Ветролом указал на трап вниз:       — Там. На квартердеке сидеть не положено.       — Пусть сидит под склянками, разрешаю в порядке исключения, — снова раздалось из каюты. — А то ещё свернёт шею на трапе.       Хей. Кто только что сказал, что ловить не станут и вообще всё равно? Бестия прыснула. Садиться она всё-таки не стала, только привалилась плечом к стенке каюты, чтобы не так качало:       — А что такое «высотка»?       Ответил ей Ветролом:       — Болезнь такая, от высоты. Сердце вихря — значит, воздух слабый, как на верхотуре. Вот тебя, малявка, с непривычки и развезло. Кок тоже поплыл, только на свой лад — ну да ничего, привыкнете. — он хмыкнул, помолчал и добавил: — Высотка — она как пиво. Долго разгоняется, резко накрывает. Сначала делается весело и ноги пьяные, потом тоскливо и башка трещит, а то и похуже. Если очень высоко забраться и долго сидеть, можно и помереть.       — А чего вас не ведёт? — даже стало обидно, совершенно по-детски.       — А мы привычные, — сообщил Квесликс. Голос его звучал флегматично, но Бестии показалось, что под усами скользнула едва заметная усмешка, и взгляд у него опять был живой, а не равнодушный и провалившийся в себя. — Хватит трепаться, за склянками следи.       Бестия показала язык его широкой спине и принялась медитировать на часики. Вообще-то да, веселье у неё нездоровое и на грани хамства. И корабль вовсе не качает, это шатает её саму. И в глазах всё потихоньку плывёт. Высотка, значит? Никогда не слыхала, но неприятно, словно вина перебрала. Хвасталась ловкостью, а сама в ногах заплетается.       Нет уж! Вид-дала она эту вашу высотку!.. Бестия гордо выпрямилась, развернула плечи, но тут же пошатнулась и вновь схватилась за стенку. Тьфу. Уж накрыло так накрыло.       Песок в часах подошёл к концу. Она перевернула колбу и взялась за красиво сплетённый шнур колокола.       Дин-н-н!.. Кажется, положено так. Звук чистый и красивый, но быстро затух в воздухе. Интересно, а там, у обрыва, его слышно? Наверное, нет, всё сносит ветром.       — В следующий раз отобьёшь две двойных, — подсказал Квесликс.       — Угу.       Ноги были ватными, и Бестия всё-таки сдалась, съехала плечом по стенке и уселась под колоколом. Сейчас, ближе к полу — то есть, к палубе, — она опять услышала тихий, едва заметный гул, похожий на живое пение без слов.       — Хей, — окликнула она, — а эта ваша «Принцесса» всегда выть будет, или это как-то можно починить?       — Она поёт, — обиделся Ветролом.       — Бр-р-р, — не замедлила поделиться Бестия. Её несло, как поддатую, впору подпевать кораблю.       Ветролом буркнул:       — Это к удаче. Капитана потом спроси, он расскажет.       — Ты расскажи.       — Не буду я капитанову байку травить! Не нравится — так тебя сюда никто и не звал.       — Хватит болтовни, — цыкнул усатый. Но почему-то глянул через плечо на дверь каюты. Показалось или нет, что с любопытством?       Кстати. Насчёт «подпевать». Если отрешиться от реальности и просто глядеть на проплывающие клочья тумана, чувствовать лёгкие прикосновения ветерка то к одной, то к другой щеке… то можно… уловить… зависимость…       Она тюкнула пальцем по доскам пола. Второй раз. Есть ритм. И вообще… есть. Бестия тихонько взяла ноту. Туман чуть ускорился справа, потянулся к кораблю… Ноту выше. Не угадала, надо ещё чуть выше. Провал в тумане… Голос низко, как только получится. А сейчас… Попала. Она уставилась в пустоту за бортом, стараясь не упустить завихрения тумана, подсказывающие силу и направление ветра. Теперь их голоса с «Принцессой» зазвучали почти в унисон.       — Ты чего колдуешь? — оглянулся на неё Ветролом.       — А? — она оторвалась от своего занятия. — А что, похоже получается?       Он кивнул:       — Не очень, но узнаётся.       — Я почти поняла, как она поёт. Наловчусь, сможем дуэтом, — в конце концов, чем ещё заниматься, если нечем? Бестия всунула голову в каюту. — Хей, а всё-таки, что за история про поющий корабль и удачу?       Красавчик не ответил и даже, кажется, не услышал. Уткнулся с мрачным лицом в свою книгу, и теперь-то Бестия отлично разглядела обложку из тёмной кожи с латунными уголками, про которую ей говорили в каземате тайной полиции. Понятно, сказок не будет — ни про корабль, ни про то, что же такого ценного в искомом дневнике.       А ещё она заметила штуку, от которой даже петь с кораблём расхотелось, и ладони вспотели, и сердце охватило знакомое жаркое пламя: на шее красавчика поблёскивала широкая цепь из золота, уходящая под рубаху. На ней явно что-то висело, тяжёлое и наверняка ценное. Даже пальцы зачесались, так захотелось снять побрякушку. Но… Предупредили чётко, попадёшься на воровстве — пощады не будет. Надо подловить момент перед тем, как линять, и узнать наверняка, что он прячет на груди. Вряд ли там ерунда, при таких-то нарядах и кораблях. Мимо интересной цацки пройти нельзя, или она не Рыжая Бестия, гроза всех драгоценностей Нижнего города!       А байку красавчик всё-таки рассказал ближе к рассвету, закончив с тетрадью и вдоволь покорпев над картой. К тому моменту Бестия успела слазить вниз и познакомиться с Киркой, разузнать от неё, что красавчика зовут Фергусом Лоддом, несколько раз заварить чай для всех, кто на ногах, и растолкать бледного и замученного Птицекрыса. Похоже, вот его-то накрыло головной болью и дурнотой, в отличие от её эйфории и пьяной пустоголовости. И высоты он, как оказалось, по-настоящему боялся.       Словно почуяв их активность, приполз заспанный Снежарик:       — А скоро завтрак?       — Чего подорвался ни свет ни заря? — цыкнул на него Квесликс, заглянувший на камбуз глотнуть водички. Капитан уже заменил его у рычагов, а проснувшийся Тесак — зевающего во весь рот Ветролома.       — Не знаю, сэр, — шмыгнул носом Снежарик. — Я впервые в Открытом небе. Интересно же! А отоспаться успею.       Квесликс только рукой махнул.       Вот так и получилось, что Бестия с Птицекрысом, спотыкаясь на каждом шагу из-за высотки, притащили очередные кружки с чаем для вахтенных, Снежарик увязался за компанию, а Квесликс подошёл доложить, что на корабле полный порядок, и получить разрешение отвалиться на боковую вслед за Ветроломом.       — Ты спрашивала, почему её высочество поёт, — заметил красавчик словно между делом, глянув на Бестию. Она с готовностью закивала. — Видишь ли, загвоздка в нестандартной конструкции противовесов. — Он потёр подбородок, словно подбирал слова. — Сейчас на кораблях используют противовесы системы Анвила. Ничего не скажешь, удачное изобретение — просты, как полено, регулируются на глаз, не требуют специальных знаний. Но у них, к сожалению, недостатков не меньше, а мы уже привыкли вводить поправки вместо того, чтобы… хм, сломать и переделать, — он усмехнулся уголком рта. — Однако на заре воздухоплавания изобретали и другие способы держать равновесие корабля, но они по разным причинам не прижились. Самую удачную конструкцию придумал некто Флат Гриммель. Его компенсационные противовесы везде б стояли, когда б в те годы существовали те же материалы и мастера, что сейчас. На верёвках и пружинной иве далеко не уедешь, без высокого счёта противовес под конкретный корабль не рассчитаешь. А нынче и материалы есть — канат из проволоки можно свить, пружинную сталь уже лет сто как варят, — и грамотных корабелов лопатой греби. Вот только идею за два с половиной века позабыли.       — И как же это работает, сэр? — не выдержал Тесак.       — Очень просто, — хмыкнул красавчик. — Цепляем на одну струну свинцовый вес, на другую — контравес из летучего обломка. Если начинаем их раздвигать к бортам, то…       — …корабль кренится! — в восторге выпалил Снежарик.       — Верно. А начнём обратно сводить…       — …они уравновешиваются, и корабль выпрямляется, — закончил Птицекрыс.       — Соображаете. Креновые противовесы ставим повыше, дифферентные наоборот, вниз, вдоль киля, и всё работает, как часики. — Красавчик поглядел в глаза Бестии: — Ну, а чтобы никто пальцы в этот каток не совал, отсекаем противовесы от остального корабля коробами. И оставляем в бортах люверсы, потому что летучим обломкам нужен свежий воздух. И получается — что?       — Свирель! — охнула Бестия.       — Именно.       — Хитро́, — искренне восхитился Тесак. Квесликс промолчал, но по лицу было видно: ему тоже смерть как интересно, хоть он и не задаёт вопросов.       — Единственный недочёт при этом раскладе — я пока не придумал, как впихнуть между всей этой механикой рулевой диск и передаточные шестерни, так что у её высочества всё по старинке, с румпелем, — признался красавчик и улыбнулся персонально Тесаку: — Кто за штурвал брался, тот уже прочувствовал.       — Это точно, — согласился Тесак. — Я сразу так и понял, что одной рукой здесь не покрутишь.       — Ничего, на лиговских тяжеловозах и с рулевым диском не покрутишь, — хмыкнул красавчик. — Зато снаружи ничего не свисает, не путается и не цепляется, кормовая надстройка не стоит на пути у ветра, а после утяжеления киля корабль сохраняет равновесие по тому же принципу, что кукла-неваляшка. Правда, не ожидал, что противовесы человеческим голосом запоют, но так даже лучше.       — А почему? — немедленно влез Снежарик. Вопрос прямо изо рта украл!       — Да потому же, почему и «Принцесса ветра», а не какая-нибудь «Красотка Санктафракса», — усмехнулся красавчик.       Бестия подалась вперёд: ура, сейчас-то и будет та самая капитанская байка, про которую говорил Ветролом. Кто как, а она байки любила и уже подыхала от любопытства.       — В общем, дело давнее и странное, но в нашей семье верят, что всё случилось по-настоящему, — задумчиво глядя в пространство, начал красавчик. — Прадед-то мой был лиговским денежным мешком и хотел, чтобы сын пошёл по его стопам. А дед Фердинанд с детства бредил кораблями. Ну и… Едва стукнуло тринадцать, он дал дёру в небо с пиратами, прямо как в романе. И в первом же рейде чуть не погиб. Их капитан видел, что идёт шторм, но так удачно сел на хвост подвернувшемуся купцу, что решил, мол, успеют его перехватить или вместе с ним уйдут из-под грозового фронта во время погони. Так и гнали — купец, пираты и шквал, пока Краевые пустоши не показались. Азарт, это же самое опасное, что может быть в такой ситуации, — Бестия представила пугающую картину — два корабля в смертельной гонке на фоне накатывающего чёрного вала туч, и поёжилась. — Увлеклись, зазевались, а шквал переродился в смерч. Так порой бывает, особенно у самого обрыва. И ладно бы обычный — нарвались на смерч-гнездо, раза в три шире Якорной площади.       — Серьёзный ураган, — вполголоса вставил Квесликс.       — Ну и… Скорость у смерча-гнезда огромная, она всегда в разы выше, чем у исходного шквала. Купец подальше был, ему повезло, а их мгновенно затянуло и вымело за Край, опомниться не успели. Дед говорил, как ни бились за корабль все как один, а за Барьерный вихрь их вынесло уже по кускам. Понятно, смерч-гнездо всё смелет и любой ветер под себя прогнёт… Камень тут же вверх ушёл, а что осталось, то в труху, ни вверх, ни вниз, дышать невозможно. Дед потерял сознание и уже не видел, что стало с остальным экипажем.       У Бестии поползли мурашки по позвоночнику. Как он выжил-то?       Взгляд красавчика стал совсем задумчивый и мечтательный:       — И вот что он мне рассказывал, когда я ещё совсем мелким шкетом был. Неизвестно, сколько времени он оставался без памяти и как далеко его унесло от Края. Только когда очнулся, то почувствовал, что паракрылья раскрыты, и ветер сделался ровный и спокойный. А ещё кто-то пел. Он открыл глаза — а вокруг, значит, сияние, яркое, как от колыбельного дерева перед грозой, только не бирюзовое, а в синеву. Дед говорил, самая чистая колдовская синь, какую только можно представить. Ветер нёс его, как речной поток — лодку, держал прочно, не давал упасть или сорваться в штопор. Дед поднял голову и увидел прямо над собой деву. Вместо рук у неё были крылья, как у птицы, а волосы — длинные и вьющиеся, будто сами облака. На лицо она была прекраснее всех женщин Края, и синий свет исходил прямо из неё. Она-то и пела, и эта песня усмиряла ветер. Дед хотел окликнуть деву, но голос ему не повиновался, как и тело. Всё вокруг: ветер, тучи, небо и даже он сам, было во власти этого неземного света и этой ликующей песни. Говорил, больше никогда в жизни не слыхал голоса прекраснее. И вот что он ещё повторял каждый раз — та дева-птица была словно принцесса, принцесса ветра. Королевы повелевают, вершат свою волю. А принцессам не нужно приказывать, для них и так всё сделают, просто потому что они принцессы, — он усмехнулся и покачал головой, словно на миг отвлёкся от рассказа и подумал о чём-то другом, своём. — Вот ветер ради неё и спасал человека, а она из благодарности пела ему самую чудесную песню на свете. Потом, дед говорил, глаза у него закрылись, и он очнулся уже на траве, у самой границы Дремучих лесов. Принцесса ветра висела над ним прямо в воздухе, а потом поцеловала в лоб и дала прямо в руки тёплый сияющий шар. Тут он снова то ли потерял сознание, то ли уснул, и пришёл в себя на том самом купце, за которым они гонялись. Дед было думал, что ему всё привиделось в бреду, от потрясения. Да только лиговцы вот что рассказали: пиратский корабль действительно затянуло в смерч и смололо — это они видели собственными глазами. А потом, через четверть часа, уходящий за Край шторм начал резко замедляться без видимой причины, и вдруг его словно разорвало надвое. Образовалось вроде как ущелье из туч, и сквозь него, из глубин Открытого неба, с огромной скоростью — быстрее любого корабля или птицы — пролетела голубая искра, затормозила и плавно опустилась у кромки леса. Естественно, лиговцы вернулись посмотреть, что это такое, и нашли деда. — Красавчик медленно перевёл дыхание. Глаза его затянуло мечтательной поволокой, словно слушатели перестали существовать и он с головой ушёл в собственный рассказ. — А самое главное, подарок остался, хоть больше и не светился. Слыхали про небесные камни? Те, что изредка находят на месте упавших звёзд. Такие обгорелые шары из железа. Ровно эту штуку дед и увидел у себя в руках, когда очнулся. Матросы сказали, что не смогли разжать пальцы, с такой силой он вцепился в камень. Ну вот… Так он и ходил на том борту, воздухоплавательскую науку постигал, а потом собственный корабль снарядил. Всю жизнь искал принцессу ветра, хоть и приговаривал, что настоящие чудеса бывают лишь раз, и больше её не встретить. — Он снова вздохнул и обвёл их долгим взглядом. — Такая история. Вправду это было или им всем привиделось — не знаю, врать не стану. Только наш корабль назван в честь той, что хранит воздухоплавателей в Открытом небе. — Он нежно провёл ладонью по панели рычагов, словно ласкал корабль, как женщину. — И это хорошо, что её высочество поёт вместе с ветром — значит, не зря назвали.       Бестия словно очнулась, глянула на его грудь — нет, на цепи вряд ли висит шарообразная каменюка, такую было б видно из-под любой одежды.       — А где сейчас тот небесный камень? — спросила она, изо всех сил притворяясь скептичной. Но на самом деле ей было жуть как интересно. Как и всем остальным. Снежарик так вообще слушал разинув рот.       Красавчик усмехнулся, защёлкнул рычаги большим стопором, отцепил от пояса меч и выдернул до половины из ножен:       — Вот.       — Ух ты! — завопил Снежарик, а сама Бестия, Птицекрыс и даже развесивший уши Тесак нагнулись поглазеть на клинок. — Так ваш меч, сэр, скован из небесного железа?!       — Железо как железо, — пожал плечами красавчик. — По свойствам не отличается от обычного. Дело-то не в происхождении металла, а в том, как ковали. Тут, поверь, ковали хорошо.       — Всё равно, — Снежарик сунулся полапать клинок, но красавчик тут же убрал его в ножны и подвесил обратно:       — Не трогай железку, порежешься.       — Ну сэ-эр!..       Все засмеялись на его реакцию, окончательно стряхивая наваждение от рассказа. Бестия подняла глаза и заметила, что Квесликс по-прежнему стоит чуть в стороне. И он не смеялся вместе с остальными — напротив, глядел на них всех разом со страшной, чёрной тоской. Заметив её взгляд, он тут же отвернулся и прикинулся равнодушно-непроницаемым, но получилось скорее смущённо. Чего это он?..       К рассвету Барьерный вихрь ослабел, и после раннего завтрака «Принцессу ветра» протащили через стену ветра с помощью штуки, похожей на что-то среднее между гигантской наволочкой и воздушным змеем — забрасывали её в вихревой поток с помощью аркбаллисты, и, раза с пятого поймав ветер, эта фиговина вытянула за собой весь корабль. После этого Бестию прогнали спать, и продрала глаза она, наверное, только к полудню.       День, похоже, стоял вёдрый: внутреннее пространство корабля было пронизано тонкими и тёплыми солнечными лучами, лившимися через крошечные горизонтальные оконца-щели под самым потолком. Бестия даже слово вспомнила — Дубарь называл их «по́рты». Снаружи доносилось карканье белых воронов. Значит, они ещё в Топях? В помещении никого не было, гамаки и стол убраны, над головой слышались шаги и приглушённые досками разговоры. Бестия зевнула и сладко потянулась. От вчерашнего нездорового веселья и головокружения не осталось и следа, ноги и руки прекрасно отдохнули и очень хотели действовать. Даже просачивающееся откуда-то пение противовесов перестало нервировать.       — Привет, «Принцесса», — сказала она вслух и улыбнулась то ли кораблю, то ли себе.       Убрав гамак в сетку и напялив Кокардину куртку, Бестия потопала на камбуз в расчёте на чай с булочкой. Кто бы сомневался — там опять витали вкусные запахи, на полке лежал пяток испечённых хлебов, на плите смачно булькало, тосковал над горой узлотрава Снежарик, а Птицекрыс бодро раскатывал тесто для лапши.       — Помочь? — не дожидаясь ответа, Бестия по-свойски плеснула себе чаю, выбрала ножик поудобнее и уселась рядом с мальчишкой.       — Угу. Помоги, пожалуйста. А то Рябой велит до следующих склянок всё почистить, или даст по шее. Дескать, иначе с обедом не уложимся. А он вообще права не имеет так ко мне относиться! — На это трагическое душеизлияние Птицекрыс только ухмыльнулся и приподнял тесто, оценивая раскатку. Снежарик продолжил ныть: — Никто меня не любит. Все только и знают, что гоняют. Это всё дядя Ветролом. Наговорил им чего-то, теперь опять начинается — подай, принеси, не урони, не потеряй… Хоть ты пожалела.       Бестия фыркнула, покачала головой и занялась узлотравом, прихлёбывая чаёк. Лучше чистить овощи к обеду, чем, например, корабль отмывать.       Птицекрыс докатал тестяной пласт до прозрачности, свернул трубочкой и теперь умело резал. Прямо не бандюган, а трактирный повар. Откуда только умеет?       — Так, — сказал он, — я тут ещё где-то смакли видел. Ща, закончу с лапшой и присоединюсь с вам. Сделаем ребятам компоту.       — Слушай, — Снежарик хлопнул на приятеля наивными глазищами. — А ты где вообще научился так хозяйничать?       Ого, как у них совпали мысли.       Птицекрыс опять ухмыльнулся.       — Поготовь-ка да поштопай на всю банду с моё, не так научишься.       — Ты же шпион?..       — А ты дурак.       — Да ну тебя!!!       Ка-акие интересные подробности выясняются! Она тут что, не уникальная? Да этот ещё, небось, из Лиги Отребья. Понятно, чего он на неё вчера так уставился. Хорошо ещё, что шпион — с доглядчиками и стукачами она не ссорилась, а вор бы точно попытался отправить её за борт.       Птицекрыс отряхнулся от муки и не глядя сунул правую руку под стол, в большую корзину. Лицо его стало удивлённым.       — Та-ак… Красуля, твоя работа? — он выпрямился, сжимая в пальцах начисто обглоданную косточку смакли.       — Чего сразу я-то?! — немедленно завопил Снежарик. Птицекрыс бросил косточку в помойное ведро и вытащил из корзины вторую такую же. А потом наполовину объеденный плод. И вот как-то неправильно он был объеден, словно мякоть срезали пилой. Птицекрыс с подозрением осмотрел несчастную смаклю, хмыкнул, отложил и попытался заглянуть в щель между столешницей и краем тяжёлой корзины.       — Странно, — он снова сунул руку и зашарил в плодах, пока Бестия мучительно вспоминала, что же могло так изуродовать фрукты. Это ведь явно какое-то животное, и безопасно ли вслепую шариться, если…       Лицо Птицекрыса вытянулось и резко побледнело, он тихо вскрикнул. Снежарик захлопал ресницами, но Бестия вскочила с ножом наготове, не отводя взгляда от корзины. Птицекрыс медленно вытянул руку из-под стола, и они даже не сразу поняли, почему его ладонь превратилась в комок ослепительно-рыжего меха размером с небольшой мяч. Потом Бестия узнала — и обалдела настолько, что забыла, как визжать.       Без предупреждения распахнулась дверь.       — Ага. Птицекрыс, Снежарик и Лемкин, весь салажатник в сборе. Баклуши бьёте? — грозно спросил Квесликс — и тоже замер. Ни слова не говоря, шокированный Птицекрыс показал ему руку-варежку.       На миг повисла гробовая тишина. И Квесликс припечатал:       — Кок. Зачем ты сунул руку в пасть вжик-вжику?