Невесты неба

      По указанным координатам корабля не оказалось.       Её Высочество добралась до расчётной точки к полуночи следующего дня. Во избежание неприятных встреч Фергус устроил прекрасной принцессе экзамен посложней Барьерного вихря и поднял её до самых верхних течений. Благодаря конфоркам, размещённым прямо под камнем, и стальному «фартуку», разработанному вместе с мастером Роксилом, даже не пришлось задраивать маты: на высоте около трёх тысяч шагов скала уверенно держала заданную плавучесть без дополнительного утепления.       Они описали красивую дугу над Сумеречным лесом, полюбовались тёмно-зелёным ковром Дремучих лесов на горизонте, переждали на высоте дождевой фронт и вышли обратно в Топи, уже уверенные, что сбросили все возможные «хвосты». Но штормрейсер не нашли.       А теперь Фергус с Квесликсом стояли над картой, и старшина педантично, в третий или четвёртый раз, пересчитывал курс:       — Да нет, всё правильно.       Фергус мысленно выдохнул, как на экзамене: в расчётах и должно быть всё правильно, навигация у него была самой любимой — разумеется, после кораблестроения. Штурманский опыт тоже не пропьёшь. Но в их ситуации лучше наступить на горло самоуверенности и подстраховаться: как знать, может, налажал с нервов.       Квесликс задумчиво подкрутил смоляной ус:       — Значит, или корабль уже увели, или координаты указаны неверно.       Фергус перелистнул страницы дневника и постучал по аккуратной записи, сделанной уже в Академии, чужой рукой:       — Санктафраксовские ходили на разведку и замер намагниченности корпуса. Корабль здесь был. И тащить аварийную развалину из болота тоже нет смысла, достаточно снять груз.       — Значит, надо искать другие причины исчезновения штормрейсера, — флегматично согласился Квесликс, ничуть не переменившись в лице. — Не вжик-вжики же его съели.       Фергус хмыкнул:       — Кстати, как там кок?       — А чего ему сделается. От пары царапин на запястье никто не умирал. — Он отложил штурманскую линейку. — Странно это всё. Никогда не видел вжик-вжиков, которые во что-то вцепились и не отгрызли.       Да уж, когда Квесликс выволок на палубу мальчишку с эффектной рыжей варежкой, Фергус от неожиданности чуть не уронил Её Высочество в штопор. Следом за колоритным трио вылетели взъерошенный Снежарик и Лемкин с кухонным ножом в руке, и глаза у них были по блюдечку. Но помощь не потребовалась: едва оказавшись на ярком свету, старшина отнял у девчонки нож, прижал руку Птицекрыса к палубе и ловко разжал челюсти маленького хищника. Все ожидали картинку не для слабонервных, но кисть у мальчишки осталась на месте, только расцарапанная острыми, как пила, зубами. А вжик-вжик, перепуганный не меньше их всех, выплюнул нож, совершенно отчётливо рыкнул на Квесликса: «Бр-р-рысь!» — и улизнул обратно в камбуз до того, как получил пинка за борт.       — Его наконец обнаружили? — не хотелось бы, чтобы рыжая половая тряпка шныряла по судну и нападала на всех подряд.       Квесликс замялся и немного отвёл взгляд:       — Вечером нашёлся у салажат. Они ему уже корзинку приспособили и баландой подкармливают.       Как дети малые, честное слово!..       — За борт эту дрянь. Ещё не хватало, чтобы кто-нибудь остался без руки или ноги. Проследи.       — Слушаюсь, сэр.       Фергус потёр подбородок. Хрумхрымсова щетина. Вроде в зеркале ещё не видна, но уже чувствуется… Выкроить бы несколько минут и с ней разобраться, однако сейчас есть проблема понасущнее. Куда исчезла «Молния»? Долго висеть в непосредственной близости от Леса нельзя, да и бессмысленно. Нет здесь никакой трясины, иначе б то и дело взрывались ямы — они всегда там, где грязь глубока. А даже если и глубока… Ну не всасывают Топи корабли, слишком они лёгкие. А вот намагниченность… Как себя ведёт при намагниченности летучая скала? Ведь было что-то в лекциях, и нехорошее, только вылетело из памяти за ненадобностью.       Квесликс терпеливо ждал, пока он рылся в шкафу и листал старый конспект. Так, перегретый камень… Задохнувшийся… Скрытые трещины в сотах… Вот оно. «Летучая щебёнка минимальной плавучей массы F, находящаяся в прямом контакте с магнитом с соотношением массы-объёма = 0,1 F, с магнитной силой менее 4,98 на магнитометре Лекриса (5 на малом магнитометре), лишает его магнитных свойств, однако не способна самостоятельно сдвинуться с места до окончания реакции. С магнитом, чья сила или коэффициент выше указанного порога, щебёнка через сутки утрачивает свойства к полёту и восстанавливает их не менее недели. Щебёнка, находящаяся в прямом контакте с таким магнитом более месяца, разрушается. При использовании более мощных магнитов скорость разрушения скалы возрастает. Поэтому встречу с магнитным штормом, в простонародье называемом "багряным", следует оценивать заранее по предварительным показаниям штормгласса и бортового магнитометра и по возможности избегать. Для точных расчётов см. кривые Велениуса, взаимозависимость плавучести, массы, объёма и магнитной силы».       Фергус вздохнул, захлопнул конспект и поставил обратно в шкаф. Всё понятно даже без расчётов, летучий камень «Молнии» давно рассыпался в порошок. Итого, минус один способ исчезнуть, ветром её не сдуло. Разграбить тоже не могли: тогда бы или Санктафракс уравновесили, или Нижний лежал в руинах. Вопрос, куда мог деться целый штормрейсер? А Квесликс стоял и выжидательно глядел, ожидая распоряжений. Как его по имени, Марцилиус? Не одёрнешь же: «Марци, солнышко, я тебе не школяр на экзамене, взгляд убрал!»…       Но что-то решать надо, и очень быстро.       — Осмотрим ближайший район Топей. Если Высочайший академик и Палата Лиг в курсе, они запросто не сдадутся, значит, мы должны их опередить…       Тут его перебили вопли с палубы — судя по голосам, салажат.       Квесликс нахмурился:       — Что у них там опять? — и, получив разрешающий кивок, быстро вышел на палубу. Фергус погасил лампу — и за ним.       Вся троица сгрудилась у борта на баке, тыкая во что-то пальцами и горячо споря.       — Отставить галдёж! — рявкнул на них Квесликс ещё с трапа над камнем. — Вам что, нечем заняться?       — Сэр, сэр, здесь течение! — выпалил Снежарик, размахивая руками, как мельница. — Рябой послал Лемкина выбросить помои с камбуза, а меня — миски полоскать, а тут очистки ка-ак поплыли! Мы спорили, спорили, и, это… — он запнулся и пихнул дружка локтем в бок, — …короче, ты умнее, сам скажи.       Птицекрыс вытянулся, сглотнул и доложил:       — Мы спорили, что с «Молнией», сэр.       — Точно говорю, улетела, — тут же воткнула Лемкин. — Лес темнее Топей и сильнее греется, а значит, воздух вверх идёт. Я точно знаю, я в лесу жила!       Они уже успели ей наболтать о «Молнии». Салажатник!..       Птицекрыс мрачно оглянулся на девчонку и решительно закончил доклад Квесликсу:       — Если улетела, то её фиг найдёшь, только она могла и уплыть, и легко узнать, куда. Пока грязь сильно течёт после дождя, можно воткнуть шест поглубже, и он наклонится в нужном направлении.       Уплыла. Ну конечно. Даже с разрушенной летучей скалой. По жидкой грязи, под крепким ветром — запросто! А у ребятишек головы варят.       Фергус подошёл к их компании, высунулся за борт: ни зги не видно. Хорошо, что душегубцы и некоторые Снежарики глазастые даже по ночам.       — Так. Взяли черенок от швабры, и реализуете затею. Дубарь! Помоги салажатам. — Пока плотник шёл через палубу, Фергус обвёл взглядом троицу и с насмешкой приподнял бровь: — Только сначала — рыжую тварь сюда, вместе с корзиной. И за борт, пока она вам руки не отгрызла.       Лемкин и Снежарик тут же поглядели на Птицекрыса, а тот — умоляюще — на Фергуса. Сразу ясно, кто инициатор шкоды.       — Но, сэр… Он же ручной. Он просто испугался.       — Первое. Вжик-вжики — опасные и агрессивные хищники. Они не бывают ручными. Второе. Это приказ, если непонятно. — И Фергус чуть повысил голос, как на Руфуса и Огастуса, больших любителей пошалить: — Исполнять!       По рябой физиономии пробежала целая гамма чувств, от желания возразить до обиды. Но больше выступлений не последовало: мальчишка понурился и молча ушёл на камбуз. Ага, дисциплину знает, учить не придётся.       — Так, а вы чего застыли? Швабра, трос — булинь-то хоть умеете вязать?       — А вниз полезет самый умный, — строго добавил Квесликс. Салажата переглянулись и брызнули в разные стороны: Снежарик к ближайшему рундуку, искать запасной конец, а Лемкин в каптёрку за шваброй. Пропустив её, на пороге камбуза появился Птицекрыс с корзиной из-под овощей — и тут же, вполне натурально запнувшись за высокий порожек-комингс, растянулся во весь рост и вывернул вжик-вжика на палубу. Кого он провести задумал, Фергус и сам так в детстве делал. А всерьёз не накажешь — вроде как случайно вышло. Прежде, чем кто-нибудь решился сцапать рыжий комок, тот прокатился клубком и нырнул по трапу на нижние палубы, откуда немедленно донеслись грохот и брань Тесака.       — Пять суток без берега, — флегматично сказал Фергус. И разъяснил для салаги: — Когда все пойдут отдыхать в порту, ты останешься на борту и будешь драить Её Высочество изнутри и снаружи, как сиротка из сказки. А я приду и, как злая мачеха, всё проверю.       — Слушаюсь, сэр, — судя по лицу, наказание Птицекрыса не впечатлило. В силу безмозглого возраста для него куда важнее, что зубастая скотина цела и здорова. Ничего, разок выдраит все палубы в одиночку — поймёт, во что из-за неё ввязался, впредь поумнеет. Его птицекрысу Фергус ещё был готов стерпеть: тварюшка хоть и неряшливая, но полезная, питается древоточцами и прочими паразитами, а потомство, вылупившееся на борту, найдёт свой корабль, куда бы тот ни занесло. Но вжик-вжик? Увольте, это за пределами Фергусовой доброты.       Через десять минут перепуганный кок болтался в «беседке» над самой грязью, насмерть вцепившись в черенок от швабры, и никак не реагировал на приказы и окрики. Снежарик хлопал глазами, Лемкин позёвывала и упражнялась в остроумии, остальные открыто хохотали — кроме, разумеется, непрошибаемого Квесликса и самого Фергуса, ведь капитану ржать несолидно.       — Да что вы издеваетесь над мальчонкой, бесстыдники, — на палубу, переваливаясь с боку на бок и почёсывая бородавку на выдающемся носу, выплыла Кирка. — Себя, что ль, забыли в юности?       Кто её не знал, тот мог бы поверить в искренность слов. Но Фергус столько не выпил бы даже в Водгисову ночь: каменный пилот не защищала салажонка, а нашла способ подколоть старых друзей, главным образом Дубаря, который до сих пор не очень ловко себя чувствовал, если надо было на приличной высоте слазить на мачту или за борт.       — Тётенька!.. — взмолился Снежарик. — Скажите им!..       — Ну, опыт-то набирать всё равно надо, — Кирка широко развела пухлыми ручками, казавшимися ещё круглее из-за толстого плаща, и выглянула через фальшборт. — Эй, кок! Знаю, слышишь! Будешь долго так болтаться, головоноги решат, что их угощают дармовщинкой! Чего жмёшься, как красна девка? Давай работай, пока не заработал от капитана!       Трос слабо дёрнулся.       — Уже заработал, — усмехнулся Фергус.       — Ну он же не нарочно, сэр! — тут же взвыл Снежарик. — Он же просто упал! Вот Брысь и сбежал!       Кто, простите?.. Они и кличку этой твари успели прилепить. Тьфу.       — Тебе делать нечего? — осведомился у шкета Квесликс с неподражаемым «ща найду», прописанным на лице такими аршинными буквами, что Снежарик понял его сразу, обвял и нырнул за Ветролома.       — Наконец-то воткнул палку, — доложила Лемкин. Весь разговор она так и провела, перевесившись через фальшборт больше чем по пояс и с интересом наблюдая за действиями кока.       — По отвесу регулируй, а не абы как, — крикнул Фергус вниз и глянул на девчонку. — А ты действительно приглядывай, чтобы головоноги не появились.       — Угу, — Лемкин не обернулась. Субординация так и прёт.       Через минуту трос задёргался сильнее.       — О, рукой машет, — сообщила Лемкин.       — Вира помалу, — велел Фергус. — И не вздумайте играть с тросом, хватит на сегодня с пацана.       А то с ребят станется пугнуть салагу — притвориться, что упустили конец. Даже три шага в свободном падении штука неприятная, тем более с непривычки.       Вскоре бледного Птицекрыса перетащили за шкирку на борт. Несколько мгновений он стоял, пошатываясь и не в силах разжать руки на грязном шесте и компасе. Потом сделал медленный и глубокий вдох-выдох, чуть расслабился, проглотил слюну и доложил:       — Сэр, там правда течение. По отвесу, извините, не получилось — палку сразу роняло и волокло на юг.       — Уверен?       — Ну, это же юг? — он ткнул грязным пальцем в шкалу. Фергус конфисковал компас:       — С-сухопутное… Называй правильно — «зюйд». Куда точно?       — Чуть-чуть к этому делению.       — По местам! — рявкнул Фергус на всю палубу. — Курс зюйд-тень-вест, идём самым малым ходом, высматриваем разбитые корабли!       Уходя на квартердек, он ещё успел заметить, как Лемкин хлопнула зелёного Птицекрыса по спине и сказала:       — Да расслабься! Забор, крыша, дерево — отовсюду лететь не мёд, ну и чего паришься? Просто делай всё, чтобы не упасть.       В ответ кок побледнел ещё больше, метнулся к борту и отправил в Топи свой ужин. Ничего, привыкнет.       За оставшиеся три часа вахты они обнаружили пару каравелл, одного «пирата» и развалины штормрейсера едва ли не зари воздухоплавания, и в который раз Фергус порадовался, что на борту случайно оказалась девчонка из народа душегубцев: глаза Лемкина, может, были и не такими зоркими, как у эльфов-дубовичков, но в глухой сырой темноте, сковавшей Топи, она видела прекрасно.       «Молния» же как провалилась. Ближе к утру лёг туман, низкий и плотный, пришлось встать на якорь и ждать рассвета. Фергус передал рычаги Квесликсу и упал в гамак поспать часа три. Но сон не шёл, а рука так и сжимала под подушкой злополучный экспедиционный дневник.       Сэр Ольфис Равеникс, рыцарь-академик Санктафракса. Романтик, мечтатель, идеалист, дурак… Лучший друг.       ...Выскочка. По-другому его и не зовут. Он и сам знает, что заноза, но как иначе докажешь, что не хуже остальных? На него все глядят свысока, приходится сполна прочувствовать, каково лезть из низов в сливки общества. В Санктафраксе у сына фрахтера другого пути и не будет — местные от любых выходцев «снизу» кривятся, а среди ребят из Нижнего города задаёт тон мерзкий барчук — то ли внучок, то ли правнучек всесильной Аделаиды Хот, «королевы летучих скал». Для него такие, как Фергус, хуже чем нищеброды, даже стоять рядом зазорно.       Кулаки и зубы сжаты, под лопатками стена зубоскальни, а напротив все пятеро лиговских во главе с этим мажором. Уже ясно, придётся драться. Дирк Хот не может ему простить храбрость на грани безумия, отличную учёбу и смазливую внешность, а он не может простить Дирку происхождение, связи и богатство. Вокруг столпился класс, вопят и подзуживают, кто кого. Ага, та ещё забава. Прямо не терпится поглядеть, как заноза Лодд летит головой в навоз, ведь против пятерых у него ни шанса.       — Ты никто, — уверенно говорит Дирк. Он это повторяет каждый день, как молитву, как заклинание. — И всегда будешь никем, понял, выскочка?       — Ты сам никто, — огрызается Фергус. — И ничего из себя не представляешь. Окочурится твоя бабка, и вылетишь на обочину. Не выйдет жизнь прожить пиявкой чужой славы, надо самому на репутацию вкалывать!       — Чего сказал?! — Вид у Дирка такой, словно он вот-вот бросится в драку. Ему не слабо́, уже мерились силой пару раз, но это когда у барчука под рукой адъютантов-подлиз не было. — Завались уже, Лодд!       — Правда глаза режет?       Дирк открывает рот, чтобы выпалить привычное «Бей его, ребята!», но в этот момент…       — Нечестно.       Из толпы одноклассников, из-за спины рослого и толстого Крейда Фонтиса выходит тихоня Равеникс. Обычно его не видно и не слышно: не рвётся отвечать на занятиях, не участвует в шалостях, не особенно с кем-то дружит, вечно сидит в углу с конспектом и зубрит. Фергус на него и внимания-то не обращал — а смысл?       — Пятеро на одного — нечестно, — Равеникс встаёт рядом, плечом к плечу. Лицо бледное, но решительное. — И Лодд правильно сказал, прикрываться знаменитыми родственниками, если сам ничего в жизни не добился, гадко!       — Спасибо, — тихо говорит Фергус, а сам уже прикидывает, как защищать этого хлюпика, чтоб в драке не зашибли.       — Тебе чего, больше всех надо? — осведомляется Дирк, меряя взглядом Равеникса.       — Эй, Хот, — неожиданно говорит Фонтис и тоже шагает вперёд, — между собой деритесь, а наших не цепляй! Сам выскочка из Нижнего. Тебя, в отличие от Лодда, только за деньги и держат, на учёбу-то мозгов не хватает, а? Кто на зачёте поплыл на четырёхмачтовом фрегате?       Одноклассники гогочут, припомнив эпизод недельной давности — кое-кто и вправду нашёл у фрегата четвёртую мачту к смеху всех присутствующих. Дирк растерянно оглядывается — расклад изменился слишком внезапно, комедия с избиением выскочки Лодда превратилась в реальную угрозу получить по щам от санктафраксовских, которых намного больше.       — Дуэль — один на один — слабо́? — Фергус насмешливо глядит на Дирка. Пока тот стушевался, надо перехватывать инициативу. — Защищайся, Лига!       И, забыв про Равеникса, с головой кидается в драку.       …Потом они сидят в углу умывальни, и Фергус прижимает к наливающемуся фингалу пряжку ремня, а Равеникс сворачивает турундой мокрый носовой платок и пытается остановить ему кровь, льющую из носа. Драка вышла что надо, злая и всерьёз, но Дирк Хот выкинул белый флаг первым.       — Ты смелый.       — Я реалист, — он запрокидывает голову. Ноют ушибы, но это такая ерунда после абсолютной победы на глазах всего класса! — Если не ставить на место этого барчука, он так и будет наезжать… Слушай, — Фергус с интересом косится на светлую макушку, — а действительно, ты-то чего полез?       Равеникс смущённо отворачивается.       — Ну… Просто это было нечестно.       — Они тебя изобьют. Подловят и отмутузят всей компанией, вот увидишь, — он звонко шмыгает юшкой. Ха, зато у Дирка сломан зуб! Вот это был удар так удар. И тут осеняет: — А знаешь, держись-ка поближе ко мне. Я драться не боюсь и сам Хота отлуплю, если надо. Не вечно же он со своими прихвостнями шляется, хоть по нужде, да отходит. Разок продраить туалет его башкой, глядишь, угомонится.       — Спасибо, Лодд.       — Просто — Фергус.       — Ага… А я вообще-то Ольфис.       — Замётано.       Они пару секунд смотрят друг на друга и внезапно принимаются хохотать на всю умывальню…       Фергус перевернулся на спину, достал тетрадь, прижал к груди ладонью. Где-то сейчас остальные? Дирк Хот наверняка под каблуком у бабки, а почётное письмо об окончании Рыцарской Академии пылится в ящике стола. Его поумневшие и повзрослевшие дружки бороздят небеса под лиговскими флагами, и если вспоминают о старом знакомстве, то только ради выгоды или солидности: «Да я с самим Хотом учился!». Добродушный толстяк Фонтис марширует по утрам на плацу, он со своими приятелями когда-то остался в Нижних палатах. Остальные кто где, ведь с их курса только один оруженосец дотянул до звания рыцаря-академика, и только один почти дотянул.       Сам виноват, что «почти». Не надо быть упрямой занозой и постоянно выпендриваться.       …— Кто заключил пари с оруженосцем Лоддом? — бушует над головой декан Эмилиус, крепко сжимая ворот его куртки и потряхивая для профилактики. Сонный класс пытается изобразить построение по тревоге, но получается какая-то пародия: кто-то зевает, кто-то протирает глаза, кто-то напялил рубаху задом наперёд… Если бы не так заледенели губы на ночном ветру, Фергус бы засмеялся. Как мокрые птицекрысы на вантах, честное слово. — Оруженосцы, я вас спрашиваю!       Молчание. Хоть спросонок никто не соображает, а не заложат даже ребят из Нижнего. Это неписаное правило оруженосцев, против любой угрозы класс действует сообща. А преподаватели, само собой, наипервейшая угроза.       Фергус глазами показывает Ольфису: только рискни влезть, поссоримся.       — Круговая порука, значит, — тише, но грознее продолжает декан. — Молчите, значит. Как товарища на Стену Призраков загнать к глистерам, да ещё на всю ночь — это ничего, это сойдёт. А как за это отвечать, так пусть он один отдувается, раз попался. Замечательно устроились! — Его голос снова набирает силу, грохочет на всю казарму. — Раз второй виноватый не признаётся, наказаны будут все. Месяц без отпусков, вместо свободных часов — отработки!       Понятно, класс надо спасать. Это была их с Дирком очередная дурь, проверять храбрость друг друга, кто осмелится провести ночку в компании глистеров на западной стене Рыцарской Академии. Остальные ни при чём.       Фергус силится улыбнуться сразу всем — а вместо этого звонко чихает. Кажется, продуло.       — Сэр, да никакое это не пари, сказал же. Я сам… Решил себя проверить, — выдавливает он. Рука на вороте сжимается крепче. Добрый он, сэр Эмилиус. Вот отец прилюдно б выписал линьков или надрал уши до черноты, не разбираясь, кто кого куда послал. Попался — огребай. — Я же не девчонка и трусить не буду!       На последних словах он как бы невзначай глядит на Дирка. Тот моментально ведётся на провокацию:       — Ты кого назвал девчонкой?! — и осекается, поняв, что себя выдал.       — Та-ак, — тянет декан, — на воре шапка горит. Остальные, знали про пари?       Класс виновато молчит.       — Отработки не назначаю, отпусков не будет. А вы двое — месяц драить казарму вместо дежурных. Р-разойтись! Можете спать дальше.       — Что, фрегат четырёхмачтовый, — остроумничает Фонтис на заднем плане, — вставай под паруса из тряпок, небось на Большой Западной набережной такому не научат, — и добродушно смеётся над собственной шуткой. В ответ Дирк буркает что-то невразумительное.       Рука на загривке разжимается и подталкивает к остальным.       — Иди грейся, — велит Фергусу декан. Лицо его всё ещё сердитое, но взгляд за строгими очками потеплел. Это повод обнаглеть:       — Сэр, а всё-таки, как вы меня увидели? Я же хорошо спрятался.       — «Хорошо»… — передразнивает сэр Эмилиус. — Да вы чуть со стены не шагнули, оруженосец. Повезло, что караул вовремя заметил необычную активность глистеров.       — Не помню, — честно признаётся Фергус. Сзади подходит Ольфис, набрасывает ему на плечи свою куртку и останавливается рядом, послушать.       — Заруби на носу: глистеры только с виду безобидны, — строже говорит декан. — Они питаются нашими чувствами и сознанием. А когда их много, навевают лживые видения и безумие. Так вот — на западной стене их очень много. Не знаю, что тебе привиделось, но ты в любую секунду мог сорваться, — он делает короткую паузу. — Давно я так не бегал. Чем ты их только привлёк, сорванец, при своей безмозглости?       — Здоровой наглостью, сэр? — Фергус широко улыбается.       — Что ж, будем знать: любимое блюдо ярко-синих глистеров — здоровая наглость оруженосцев.       Ольфис издаёт странный звук, словно в последний миг давит невольный вскрик. У Фергуса тоже не получается сохранить спокойствие:       — Синих, сэр?!       — А как ты думаешь, почему тебя увидели? Такую синюю лампу не пропустишь. Ты в них по колено стоял.       Декан кивает им обоим, разворачивается и выходит из казармы. Фергус ошарашенно моргает ему вслед.       — Думаешь, всё-таки она? — выразительно шепчет Ольфис.       — А я знаю? — так же шёпотом отвечает он и снова чихает. По другому плечу приходится резкий хлопок: оказывается, Дирк незаметно подошёл и встал сбоку.       — Лодд, засчитано. — Лицо у него недовольное, но какое-то… смирившееся, что ли? — Если честно, я думал, ты оттуда улепетнёшь и отсидишься где-нибудь в тепле. У меня бы вот не хватило духу…       — Да фигня эта стена, — хлопок выбил из оторопи, и теперь Фергус роется по карманам в поисках платка. От тепла с носа потекло, не нашмыгаешься. И в горле немного саднит. Всё-таки простыл. — Казарму месяц драить — это да, много духу потребуется.       — Брось. Заплачу слугам, всё сделают без нас.       Какая щедрость. С чего бы, неужто зауважал? Или испугался? Если б Фергус навернулся со стены, профессора дорылись бы до виноватого, несмотря на круговую поруку класса, и тут уж пощады не жди. Вряд ли королева летучих скал простит своей кровиночке, что того вышибли из Академии за убийство по недомыслию…       — Хот, вроде ты умный, а дурак, — ухмыляется Фергус. — Когда ж дорастёшь до понимания, что деньги в этом мире на самом деле немногое решают? Смерть не подкупишь, пиастрами не наешься и не утолишь жажду, и буре на лапу не дашь, чтоб утихла. Хоть бочку золота за борт выверни — шквалу наплевать. Мы будущие капитаны. Золото для нас — не всемогущий идол, а средство для того, чтобы у корабля и экипажа было всё необходимое. Не научимся работать собственными руками — какие мы капитаны? — Он легонько стукает костяшками пальцев по лбу Дирку. — Дошло наконец? Жду после лекций в казарме. И попробуй отхалявить, швабру в задницу засуну!       — Наглый ты, Лодд, и грубиян, — морщится Дирк и бредёт к трапу, чтобы подняться в свою кабинку и нырнуть в постель.       Ольфис забирается к себе только для того, чтобы сгрести одеяло с подушкой и перелезть к Фергусу. И они ещё некоторое время шушукаются, накрывшись с головой.       — Может, по правде она?       — Сказал же, не знаю. Привиделась, да. Я хотел к ней, а она остановила, не дала шагнуть. Но ты же слышал, что сказал декан — от глистеров чердак улетает. Давай считать, что это сон наяву. А то б её и другие видели…       — Ух, ну ты холодный. — Ольфис возится под боком, стараясь накинуть на его плечо угол своего одеяла и ничего не своротить в тесной спальной кабинке. — Грейся… А глистеры-то синие были.       — Это ещё ничего не значит.       — Скептик. Красивая она?       — Не то слово!..       — Вот научусь рисовать лучше, и нарисую, а ты подсказывать будешь.       — И чего ты в Школу Светотени не пошёл? — зевает Фергус. От тепла и пережитого на стене клонит в сон. И он скорее угадывает, чем слышит огорчённый вздох Ольфиса:       — Кто б меня туда пустил, если есть шанс устроиться посолиднее…       Ольфис превосходно рисовал для самоучки, и художником наверняка бы добился большего, чем рыцарем-академиком. Фергус перелистнул дневник до первой попавшейся иллюстрации и принялся изучать каждый штрих в кронах Сумеречного леса. Даже странно: человека уже нет, а ты держишь в руках его память. Пусть зарисовка в общих чертах, но как Ольфис умудрился передать эту тошнотворную зыбкость очертаний, эту страшную и чуждую разуму действительность, от которой, даже нарисованной, мороз по коже?..       ...С набережной задувает. Фергус дышит на руки и топчется на месте, чтобы хоть немного согреться. Спасибо, что нет дождя, но тучи всё темнеют и наливаются ноябрьской влагой: того гляди заморосит, а уходить нельзя. Договаривались на полчетвёртого, Ольфис опаздывает почти на час. Неужели что-то случилось? Фергус косится на Санктафракс, мрачной громадой нависающий над городом. Вроде цепи сегодня не лопались, и, по слухам, старина Вилли не катит бочки на Академию больше обыкновенного. Тогда где этот хрумхрымсов разгильдяй? В чём-то отличился и получил пяток нарядов вне очереди? Не может быть, Ольфис известный паинька. А часики тикают, увольнительная не бесконечная, и сестрицы обещали испечь пирог с мясом. Сейчас бы кусок — и кружку чая из горчицы в придачу, чтоб согреться…       — Фе-ергус! — быстрый топот ног. Он оборачивается: Ольфис галопом несётся по переулку совсем не с той стороны, откуда ждали, и размахивает каким-то блокнотом. Тренировки тренировками, а бежит издалека — запыхался. Зато вид счастливый, словно наследство получил. — Уф, привет, ты не поверишь!       — Ты опоздал, — ворчит Фергус и недовольно отворачивается. Нужны ему эти оправдания!.. Но Ольфис разворачивает блокнот и настойчиво пихает в застывшие руки:       — Смотри, смотри!       Он переводит взгляд — и обмирает.       Изгиб покатого плеча… Крутые завитки волос… Дерзкий нос… Глаза — отрешённые и одновременно завлекающие…       — Она? — лицо Ольфиса сияет от восторга. Фергус уже сам вырывает блокнот и впивается взглядом в череду быстрых набросков. Когда-то пригрезившийся на Стене Призраков образ давно стёрся из памяти, осталось лишь смутное воспоминание, но как оно похоже на эти рисунки, Небо, как похоже!       — Смотри дальше! — Ольфис переворачивает за него страницу, и Фергус цепенеет, уже не от холода. Принцесса ветра глядит на него с бумажного листа, чуть свысока, чуть насмешливо, чуть нежно. Локоны-облака поддерживают бушприт, руки-крылья отталкиваются от острого носа штормрейсера, губы приоткрыты — поют, но так бы и влепил поцелуй!..       — Ты покраснел, — замечает Ольфис. — Клянусь Небом, ты покраснел!       Фергус прочищает горло, захлопывает блокнот и выносит вердикт:       — Она.       — Построишь свой корабль — вырежешь на ростре, — звучит почти как приказ, но он и сам не сомневается, что именно эта фигура украсит будущий скайрейсер. Зачем нужны скалящиеся пасти и облачные твари, если можно взять и сотворить красоту небес во плоти? Ольфис попал в образ на все сто. Нет, на двести раз по сто! И чего не стал художником? Такой талант пропадает без толку.       Фергус прижимает блокнот к груди, в которой гулко стучит от волнения:       — Отдашь?       — Да забирай вместе с блокнотом, там всё равно ничего важного. Извини, что задержался. Как образ в голову ударил, так я про всё забыл — стоял и рисовал, рисовал, пока часы на Ратуше не услышал.       Это верно. Ольфис умеет нырнуть в свои занятия с головой так, чтобы потерять связь с настоящим, забыть об обязанностях и всё пропустить, это ещё с Академии известно. Когда они учились, Фергус по нескольку раз на дню его одёргивал, чтобы вернуть из грёз в реальность.       — Ерунда, проехали. Пошли, я обещал тебя познакомить с семьёй…       Иногда Фергусу казалось, что Ольфис ему в тот день что-то недоговорил, уж очень хитрые были у него глаза. И одна страница перед набросками вырвана — а на ней остатки штрихов тем же карандашом, будто рисунков было больше, но друг их кому-то отдал. Но — сам не спросил, сам себе и дурак. Если Ольфис нашёл девушку, напоминающую вымышленный образ, и уговорил попозировать, то какая Фергусу-то разница? У него есть Её Высочество, прекраснейшая из невест Неба, и с ней не сравнится ни одна юбка на свете. Он свой выбор сделал.       Блокнот с рисунками хранится у Марлы. У него не хватило бы духу отнять, да и таскать с собой — только затрёпывать. А дома он в сохранности.       Фергус смотрит на обложку из тёмно-коричневой кожи. Ольфис лишних денег не тратил, всегда сшивал блокноты сам. Вырезал листы из старых ненужных чертежей, каких-то черновиков, чтобы экономить на бумаге — он изводил её намного больше, чем сверстники, над ним даже шутили: «Ешь её, что ли?». И совершенно точно сделал эту тетрадь: легко узнать и характерные швы из отбелённых ниток, и три обычные его закладки, и паз внутри корешка, со шнурком, для карандаша. Обыкновенно в низ корешка он ещё напихивал запас стёрки из хлебного мякиша, но здесь её или не было, или высохла и отвалилась.       Горько, но тетрадь придётся вернуть в Рыцарскую Академию. Слишком ценные данные по Сумеречному лесу. Они нужны там, а не у Фергуса на полке, ведь провал экспедиции — это тоже результат, важный для научной работы. Но Марла непременно должна это прочитать, ведь там — все те слова, которые Ольфис не успел сказать ей сам…       …Наконец-то они сидят в столовой и согреваются чаем с обещанным пирогом. Ольфис оглядывается с интересом: похоже, он впервые попал в обычный дом Нижнего города, и ему всё внове — вещи с историей, домашняя еда, младшенькие, что ползают по ногам, ведь непременно надо устроить возню под обеденным столом в честь гостя. Да Ольфису вообще неизвестна атмосфера большой семьи, слегка напоминающая приют для умалишённых, у него же ни братьев, ни сестёр. Санктафраксовские живут в общежитиях и квартирах при своих школах, и эта ориентированная на общество и коллектив жизнь никак не способствует укреплению личных отношений. Фергус успел на неё насмотреться и не пришёл в восторг: вечно столоваться в общих трапезных, мебель — какую дали, даже шторы, и те одалживает воздушный город. С одной стороны, ни в чём не нуждаешься, живёшь на всём готовом, с другой — ничего своего, кроме научных трудов. Потому, наверное, и детворы в небесном городе мало, а уж семейки вроде Лоддов, такие характерные для Нижнего — за гранью воображения.       Фергус приподнимает скатерть:       — Малышня, ну-ка брысь отсюда! — он поворачивается к дверям и кричит: — Евсения! Забери Юстина с Аделиной, все ноги оттоптали!       — И ничего не оттоптали! — пищит Аделина из-под стола. — Вы будете деревья, а мы дикие толстолапы Дремучих лесов, ар-р-р!       — Толстолапы говорят «вух», — поправляет Юстин, и из-под скатерти несётся усердное вуханье на два голоса.       На пороге появляется десятилетняя Евсения:       — Не буду я их забирать. Мне чулок нужно вязать, а они клубки таскают и путают. На второй этаж тоже нельзя, там маменька с Пэм укладывают близнецов. И у Корделии колики, она полдня орала. А эти только носятся, шумят и всех будят. — Она надменно заканчивает: — Ты, Фергус, тоже очень шумный.       — Тогда идите гулять, — настаивает он упрямо.       — Нормальные люди в такую погоду и зубоскала-то на улицу не выпустят, а он родных братьев-сестёр гонит! — Евсения всплёскивает руками по-матушкиному и хлопает бесконечно длинными ресницами на Ольфиса: — Вы видите, сэр, как он к нам относится? Никакого снисхождения, а ещё самый старший брат!       Сестрицыно выступление вызывает хохот и аплодисменты на диванчике в углу: там как раз устроились изучать блокнот Ольфиса все средненькие во главе с Мерциной и Роселией. Правда, сестрицам-близняшкам интересны не столько рисунки, сколько молодой и красивый гость. Ещё год, и надо искать женихов, вот и приглядываются: учёный из Санктафракса, будущий рыцарь-академик, чем плохо-то?       — Евсения!.. — хмуро одёргивает Фергус.       Косы б ей повыдергать, негодяйке. Десять лет, а манипулирует парнями почти в два раза старше себя, как взрослая. Но, пока он подбирает слова, которые заставят сестру подчиниться, Эмиль решает спасти положение, отставляет чашку и наклоняется под стол.       — Ну, раз вы толстолапы, а мы деревья, тогда я — злой и страшный дуб-кровосос. Я вас съем. Ам!       Под скатертью проносится Великая буря: младшие улепётывают на четвереньках от его рук. Юстин проворней, Аделина путается в юбке, попадается и верещит, обмирая от восторга. Эмиль вытаскивает её наружу, встаёт и подкидывает к потолку:       — Съем!       — Нельзя, нельзя! — тут же выкатывается из-под стола Юстин. — Дубы-кровососы не ходят!       — Тогда я — злой и страшный пират и взял в заложники прекрасную принцессу с Кобольдовой горы. Мне нужен выкуп — всё золото Палаты Лиг! Но можешь попробовать её спасти. — Эмиль хитро подмигивает Юстину и перебрасывает визжащую от радости Аделину на плечо. На пороге столовой он оглядывается и коротко роняет Фергусу: — Не благодари.       Вся троица исчезает в гостиной, откуда немедленно доносятся вопли, повизгивания и стук деревянных мечей.       — Мои клубки! — всплёскивает руками Евсения и бежит спасать вязанье. Из гостиной немедленно несётся её возмущённый крик: — Почему Аделина с мечом? Чему ты её учишь, Эмиль? Ты вообще глядишь, как она держит оружие?! Это же неудобно!       И последний гвоздь в похоронные ялики самомнения Фергуса и самообладания Ольфиса вбивает Марла: невозмутимо, будто абсолютно всё происходящее в порядке вещей (хотя да, оно именно в порядке вещей!), сестрица берёт чайник и с фальшивой заботой осведомляется:       — Ещё чаю, сэр Равеникс?..       …Потом они вдвоём бредут в сторону порта — Фергус к своему бон-доку, Ольфис к пассажирским яликам до Санктафракса, и приятель эмоционально делится впечатлениями:       — Знаешь, я раньше думал, ты потрясающий. Но сейчас, не обижайся, я понял — каждый Лодд потрясающий. Вы все потрясающие.       — Ага, за пределами разума и воображения, — ревниво язвит Фергус.       — Я даже не представлял, как это — когда в семье столько братьев и сестёр. Вы все разные, но такие похожие!.. Ах, Хрумхрымс, я начинаю завидовать. — Взгляд Ольфиса делается задумчивым. — Знаешь, вы хоть и подкалываете друг друга, и шумные, а всё равно с вами тепло.       — Ну, шумные — это потому что мы с тобой пришли вечером, когда по домашнему расписанию игры и беготня. А с утра, поверь, младшие сидят и толмят склады, а средние или учатся, или помогают по дому. А Марла стоит над всеми со сковородой и караулит, кто рискнёт отвлечься. — Он быстро глядит на Ольфиса и не ошибается: при упоминании старшей-из-младших сестрицы приятель делается ещё чуть более задумчивым. — Да, и… Я тебе не случайно рожи корчил, чтоб ты на неё не пялился во все глаза.       Ольфис слегка краснеет:       — Что, заметно?       — Больше, чем думаешь.       — Ну и что? — надо же, в этом вечно восторженном и мечтательном голосе может прорезаться что-то вроде огрызательства.       Фергус вздыхает:       — У неё жених погиб. А там была такая любовь, что теперь ни у кого ни шанса. Марла уже четверых поклонников отшила, до сих пор дымятся. Если будешь дальше на неё пялиться, она и тебя завернёт, мало не покажется. А я не хочу с тобой из-за неё разругаться.       Ольфис долго молчит, потом вполголоса роняет:       — Понятно. Мог бы и заранее предупредить…       — Я ж не знал, что ты на неё вылупишься, как сирота на пирожное. Нипочём не повёлся бы на твоём месте. Такие вечно пытаются забрать мужика под каблук.       Он шутливо подмигивает. Ольфис кусает губу, то ли задумчиво, то ли с досадой:       — Послушай… А если я всё же попытаюсь за ней приударить, только осторожно? Обещаю тебя не впутывать и на шею не давить. Завернёт, значит завернёт.       Фергус строго показывает кулак:       — Только с серьёзными намерениями.       — За сестрой лучшего друга? Только с самыми серьёзными! — заверяет Ольфис. И переводит тему: — А что, в Нижнем городе принято учить девушек фехтовать?       — Нет, это просто Лодды ненормальные, — усмехается Фергус. — У нас все друг за дружкой тянутся, а матушка нет чтоб осадить, знай приговаривает, что девушка, которую нужно защищать, это хорошо, но девушка, которая помогает себя защитить, ещё лучше. Старшие девчонки все умеют и стрелять, и нож метнуть, и даже мечом отмахаться от не самого опытного бойца. Так что ты с сестрёнками поаккуратнее, могут не только скалкой огреть…       …Разбудил Фергуса громовой хохот с палубы. Он резко сел, едва не вывалившись из гамака, и уронил на пол тетрадь: на стене у окон танцевали солнечные зайчики, настроенный по Санктафраксу хронометр показывал без двадцати семь. Фергус отчаянно зевнул, тронул подбородок, привычно скривился и встал приводить себя в порядок. Надо поторопиться: уже пора заступать на вахту, а Квесликс даже не подумал разбудить. Подумайте, за капитана решил, сколько тому спать и когда тому вставать.       Однако, на палубе что-то происходит. Хохот делается всё громче, слышны отдельные выкрики: «Справа, справа заходи!», «Окружай её!» — и всё в таком духе. Фергус наскоро побрился, переменил рубаху и, давя зевки, вышел из каюты.       Небо было хрустально-ясным. Ветер упал. В неподвижном воздухе таял туман, и в нём по пояс запуталось солнце. На штурвале и рычагах стояли стопоры. Палубная банда надрывала животики у фок-мачты, Квесликс стоял чуть в стороне, скрестив руки на груди, а на вантах, у самого марса, болтался кок и подманивал удравшую питомицу.       — Стрелка! Ну Стрелка же!.. Иди, печенья дам.       Птицекрыс с птицекрысой, как мило.       — Цвирк!       — Иди сюда, негодница!       — Цвирк-чирик?       — Сама «чирик»! Ко мне, кому говорю! — Он глянул вниз: — Ну почему свистеть нельзя?! — и тут же вздрогнул, судорожно вцепился в ванты. Как бы не сорвался, лететь на палубу с такой высоты — удовольствия мало.       — На свист шторм приманивается! — отрезал Меддлин снизу.       — Может, тебе помочь? — жалобно спросил Снежарик. Остальные снова покатились со смеху — но замолчали, когда Квесликс сделал пару шагов к мачте и положил руку на плечо мальца, не давая тому и шага сделать к вантам.       — Птицекрыс, вниз не смотри, — голос Квесликса был спокойным и уверенным, без тени насмешки. — Перемещай руки, как будто лезешь по обычной лестнице. Ноги сами найдут опору. — Надо же, и сиплость из голоса ушла, от влажного воздуха, что ли? Фергус прищурился, наблюдая, как мальчишка постепенно успокаивается и потихоньку расслабляет судорожную хватку. — Вот так, молодец. А теперь спускайся и не торопись. Никуда твоя животина не денется, жрать захочет — сама прилетит.       Птицекрыс неловко сполз с вант, пунцовый, как портовый маяк, — ну, хоть не блеванул, как накануне, — и тут же получил одобрительного хлопка по плечу:       — Для первого раза совсем неплохо. Пара недель, и будешь лазить почище Лемкина.       Он ещё что-то говорил, но Фергус уже не слушал. Вернутся в порт, и у них будет сутки-двое на то, чтобы проверить механику Её Высочества после испытательного полёта, загрузить трюмы и выходить в небо. Времени уламывать знакомых не останется. Именно поэтому Фергус планировал взять в первый рейс Марлу в качестве помощника — но сейчас заколебался. Сестрица куда полезнее в роли шкипера и казначея. А Квесликс выглядит довольно подходящим для Её Высочества, если закрыть глаза на тягу к выпивке. В нём… что-то есть. То же, что в остальных ребятах и в самом Фергусе. Забитое в самое нутро, залитое грогом до беспамятства, но — есть. Фергус увидел это, когда «Принцесса» вошла в Барьерный вихрь, и Квесликс повис на штурвале вместе с Ветроломом, чтобы удержать корабль на прямой. Критическая ситуация и безумные поступки, как известно, это лучший способ проверить характер потенциального напарника. И не было в том ни малодушия, ни страха. Пусть на мгновение, но маску серого безразличия сорвало — вспыхнувшие глаза, ожившее лицо, яростный азарт и вырвавшееся от всего сердца: «Ну, милая, вытягивай!»… Что-то случилось в его жизни, что-то его надломило, как отца когда-то. И, как отец, он топит чёрную беду в гроге. Но ещё не сломался до конца, если находит силы раз за разом вырываться из кабацкой трясины и подниматься в небеса. А если так, то хорошая нервная встряска или крепкий дружеский пинок могли бы вытащить его из отчаяния… и подарить Её Высочеству очередного профессионала, тронутого Небом на всю голову. Конечно, пока рано делать выводы, но соблазн заманить Квесликса в команду и как-то ненавязчиво лишать увольнительных, чтоб не дорывался до бухла, уже появился.       Тесак случайно оглянулся, заметил Фергуса, подтолкнул локтем Меддлина. Тот тоже обернулся, рефлекторно вытянулся, а за ним и остальные.       — Сэр, — приветствовал Квесликс, немедленно вернувшись на квартердек.       — Обстановка?       — На судне всё в порядке. Погода — сами видите.       — Угу, вижу, — Фергус выразительно оглядел палубную банду.       От ребят отделилась Кирка, вразвалочку перебралась через камень:       — Сэр, можно вас?..       — Да.       — Я по поводу камня. Воды хлебает многовато, а стынет медленно. Оно, конечно, по задумке и впрямь умнее обычной системы охлаждения, ну да я это сразу сказала. Только вот вышли из порта, и ясно — нужно кой-где дорабатывать.       Вот правда, у него в команде энтузиасты неба до последней косточки. Нет чтобы просто записывать показания приборов, как просил сэр Роксил, и не париться — Кирка наверняка всю дорогу ломала голову, как улучшить новые конфорки.       — Я бы, знаете, сэр, попробовала увеличить зазор между фартуком и камнем. А ещё лучше — чтоб зазор можно было регулировать. И ещё б какие-нибудь этакие клапаны… Чтоб горячий воздух из-под фартука можно было не только в камень, но и просто так спускать, когда есть риск перегрева. Тогда, может, и с основным охлаждением ничего не придётся мудрить.       Смотри-ка, действительно придумала. Даже глаза разгорелись. Что ж — нашлась идея, найдётся и решение. Фергус кивнул:       — Договорились. В порту сядем и помозгуем. Если получится, то с Роксилом, не получится — сами перепилим. А как по расходу топлива?       — Смолы бы мы сожгли сами представляете, сколько. Камеди ушло четыре куска, полтора из них — в верхних течениях. Думаю, если б подняли защитные маты, обошлись бы одним. И, конечно, вслепую, по приборам, ориентироваться непривычно. — Она развела ладони, — Конструкция умная, но пока сырая.       — Ну, знаешь, так не бывает, чтобы принципиально новая система — и сразу заработала без нареканий, — улыбнулся Фергус. Кирка мялась, явно не решалась продолжить, и он спросил: — Что-то ещё?       — Да, сэр… То есть… Да, сэр. — Она твёрдо поглядела ему в глаза. — Я много лет каменным пилотом служу и хорошо знаю, на что способна обычная конфорка и обычная система прогрева-охлаждения. Но как себя поведёт наша конструкция в аварийной ситуации — пока не представляю.       Ах, вот оно что.       — Контролируемое падение? — рискованно, но действительно необходимо, если они хотят пользоваться всеми преимуществами Её Высочества.       — Именно, сэр. И аварийное охлаждение. Если бы мы могли…       — Я подумаю. Но сначала — сделать основное дело.       — Да, сэр.       Фергус внимательно поглядел на Кирку: опытный каменный пилот, помнит, как он пешком под стол ходил, но никогда не ставит под сомнение его авторитет и не пытается щёлкать по носу, хотя поводы иногда бывают. Раз она говорит, что её работе что-то мешает, надо сделать шаг навстречу.       — Знаешь, — сказал Фергус, — скажи Дубарю, пусть вытащит решётки нижних вентиляционных люверсов. Вот и будет тебе какой-никакой обзор. Только сама ногой туда не угоди, договорились?       — Да, сэр! — просияла Кирка.       Опасно, конечно, особенно при качке. Но, если ей это поможет…       Радостная Кирка ушла на бак. Фергус проводил её взглядом.       — Я спускался к камню, — заметил Квесликс вполголоса. Фергус покосился на него — ага, в глазах опять искорки задумчивого интереса. — Необычная система.       Ещё бы. Насколько печь превосходит костёр, настолько куполообразный фартук под камнем, скапливающий и распределяющий тёплый воздух от миниатюрной топки, превосходит обычную конфорку. Для этого в Санктафраксе даже есть специальный термин — коэффициент полезного действия. И он по сравнению с кораблями старой системы зашкаливает. Чем небо-то греть, всё тепло в камень. Вот если бы ещё камедь не стоила бешеных денег!.. Можно, наверное, взять какое угодно топливо, лишь бы твёрдое — хоть поленья, хоть уголь, но тогда сажа быстро забьёт сложную систему воздуховодов. Поди их вычисти. А смола или жир при такой конструкции вообще не подойдут. Плеснут из топки, и пожар обеспечен. Академическая верфь сразу поставила условие: или лафовая камедь, или забудьте, что есть такое изобретение.       Только объяснять это Квесликсу Фергус будет, если тот согласится остаться на Её Высочестве и хотя бы попытается завязать с бутылкой.       Сзади, в каюте, тихо и сухо щёлкнули оба хронометра, отмечая новый час. Фергус обернулся, перевернул склянки и сам дёрнул рында-булинь. Чистый ясный звон разнёсся над Топями.       — Лемкин дрыхнет? Бездельница, — хмыкнул он. — Вахту принял. Иди отдохни.       — Сэр, — спохватился Квесликс, — вы бы хоть позавтракали.       Есть хотелось на самом деле, но для этого надо было раньше вставать. Правила едины для всех, вахтенный занимается вахтой. Лучше потерпеть четыре часа за штурвалом и потом наверстать упущенное, чем в первый же выход в небо ставить себя выше других.       — Ветром сыт.       — Так штиль же?       Это что, попытка подколоть? Как обычно, с каменной рожей?.. Они пару секунд глядели друг на друга, глаза в глаза.       — Ну вот, — раздалось огорчённое со шкафута, прямо под самым трапом на квартердек, — а я укутывал, чтоб не остыло, сэр…       В голосе Птицекрыса слышалась такая неподдельная досада, что Фергус сдался.       — Ну, раз укутывал, тогда тащи прямо сюда, — согласился он. — И ещё, поскреби-ка грот, когда будешь пробегать мимо. — Он вскинул голову, шально глянул на экипаж. — Слышали? Всем приказ скрести мачту!       И пусть попробуют увильнуть от старого поверья.       — Думаете, правда ветер приманится? — со слабой улыбкой спросил Квесликс.       Фергус только укоризненно поглядел в ответ и повторил:       — Иди отдохни.       Первые признаки ветра появились уже через полчаса — над верхними течениями начала формироваться сетка тонких, как вуаль, облаков. Криви нос или не криви, а поверье действительно работает — поскрёб мачту, жди погоды. Ещё через двадцать минут Фергус ощутил, как в пропитанном солнцем воздухе что-то сдвинулось: правой щеке, обращённой к Сумеречному лесу, стало чуть прохладнее. Тогда он приказал вы́ходить якорь и поднимать паруса, и не ошибся — к тому моменту, как поставили роксель, паучий шёлк уже не висел бессильными портянками, а начал медленно округляться. Грязь Топей тихонько пошла назад. Медленно, неохотно вставал полуденник, ветер-трудяга из глубин Дремучих лесов. Теперь будет задувать, ровно и спокойно, до самого заката. Вот и хорошо, самый фордевинд на обратном пути, быстрее придут в Нижний.       Они лавировали вдоль границы Сумеречного леса, пристально вглядываясь в бесконечную грязь. Снежарик, уже снабжённый подзорной трубой, болтал ногами на своём насесте и исправно докладывал об обнаруженных остовах кораблей, но «Молнии» так и не было. Раз в час спускались к потоку грязи и замеряли направление с помощью палки, которую так и клонило на зюйд. Постепенно в иле начали попадаться лужицы прозрачной воды, а сам он сделался настолько жидким, что течение можно было разглядеть невооружённым глазом. И наконец…       — Ещё одни развалины, сэр! — звонко разнеслось над палубой. — Там прямо озеро целое вокруг!       Фергус медленно перевёл дыхание. Это вовсе необязательно штормрейсер Ольфиса. Это может быть что угодно — сбитая каравелла, не пережившая бури патрульная лодка, пират-неудачник…       — Сэр! — на этот раз в голосе Снежарика прорезалась тревога. — А там, похоже, Предел! Озеро прямо на самом обрыве!       Ах, Хрумхрымс. Фергус оглянулся на склянки: примерно четверть одиннадцатого. Барьерный вихрь как раз набрал мощность, как бы не утянуло. Одно дело мериться с ним силой в полночь, и совершенно другое — когда солнце близится к зениту. Её Высочество, конечно, на многое способна, но зачем рисковать без необходимости?       — Убрать все паруса, кроме стакселей и грота-триселя. Идём самым малым ходом.       Торопиться незачем, небо пустует из-за утреннего штиля — никто не успел доползти ни со стороны Нижнего, ни со стороны Дремучих лесов. Раньше часа пополудни ни один корабль не появится в поле зрения, и свидетелей нет.       К одиннадцати на квартердек поднялся Квесликс. Озеро и чёрную точку уже было видно невооружённым глазом, и Фергус, передав вахту, прошёл на полубак и уставился в подзорную трубу.       Штормрейсер. Совершенно точно. Практически неповреждённый, значит, валяется не так долго. Уцелели даже обрывки такелажа. Клеть для камня цела, но пуста — вот и подтверждение гипотезе, что летучая скала рассыпалась от перемагничивания. Похоже, корабль зацепился бортом за вон ту скалу, что торчит из воды, как сахарная голова, на самом краешке Края.       Жаль. До верфи такую развалину Её Высочество не дотянет, для этого нужно судно раза в два побольше и помощнее. И даже с крупным купеческим тяжеловозом и парой буксиров в помощь будет очень непросто поднять штормрейсер, половиной корпуса утонувший в озере, а половиной повисший за обрывом.       Фергус, стиснув челюсти, глядел на бушприт, устремлённый в Открытое небо. Разбитый корабль словно продолжал рваться за грань, разделяющую реальность и недостижимую мечту. Что ж. Они с Ольфисом всегда смотрели в ту сторону…       …— Потрясающе.       Проорались от восторга, а теперь, как два любопытных лемкина, вывесились за борт и глазеют на облака, что медленно текут в бездонной пропасти под килем. Здесь всё не так, как в Крае. Небо воспринимается совершенно иначе, острее. Оно объёмнее, оно вокруг тебя, проникает в каждую пору, насыщает холодом, влагой и какой-то невероятной, невозможной чистотой. Даже во рту вкус прохлады, словно только что напились из родника.       — Потрясающе, — повторяет Ольфис как заведённый. — Ну и пусть нам достанется, когда вернёмся. Я теперь, наверное, вообще ни о чём в жизни не пожалею.       Мог бы и не говорить, у Фергуса ровно то же чувство. Он переводит взгляд вдоль борта: бушприт старенькой баржи глядит на золотой огонь Восточной звезды. Так и тянет — не разворачиваться, а гнать туда, в бесконечную даль, к сияющему маяку Открытого неба, звезде штурманов и мечтателей.       А может, и вправду не возвращаться?..       — А может… — начинает Ольфис, глядя туда же. Опять у них сошлись мысли. Вечно говорят хором, пугают окружающих, хотя ни у одного, ни у второго в предках вэйфов нет.       Фергус вздыхает, против воли горько, и тюкает носком сапога в фальшборт:       — Не дойдём. Это же не корабль, а корыто, до первого серьёзного шквала. Запасных парусов нет, припасов не взяли. И… — он снова вздыхает, — …кто добудет булочек для Гречкинса и Пончикс?       Ольфис поджимает губы и хмурится со своей обыкновенной смешной серьёзностью:       — Фергус. Сколько раз можно говорить. На имена имеют право только рыцарские зубоскалы. А мы с тобой…       — Да плевать, — ухмыляется он в ответ и демонстративно крутит пальцем у виска, — это ваши небоведческие фью-фью, а я из Нижнего. И, прости, не понимаю, почему вам имена можно, а зубоскалам — нет. По-моему, в этом есть что-то двуличное. Я так считаю — или всё, или ничего, а иначе лицемерие получается.       Ольфис глотает привычное «ты не понимаешь», потому что оно ни к чему не приведёт. Это старая пикировка, ещё с первого курса. Своей рыжей в бурых яблоках зубоскалихе Фергус дал кличку почти сразу, так умильно она клянчила пышки и пончики, которые добывались совсем не для неё. Вкус зажаренной до хруста сладкой булочки — это вкус порта Нижнего города, там их можно купить на каждом шагу. Но в трапезной их почему-то не подают, готовят только для слуг. Чтобы учить Пончикс фокусам, приходится клянчить у поваров, раскручивая харизму на всю катушку, или попросту заимствовать вкусненькое, пока все отвернулись. А серый в мелкую красную гречку зубоскал Ольфиса заразился любовью к сладким жирным булочкам от подружки, и теперь приходится добывать лакомство сразу для двоих, не считая седоков.       Фергус с Ольфисом надолго замирают, глядя в звёздную бесконечность. Горизонт слабо голубеет: где-то в невообразимо толстых облаках норд-оста запуталось солнце, ползёт к восходу, подсвечивает небо. Даже из Санктафракса такое не увидишь. Уже ради одного этого бледного отсвета стоило нарушить все мыслимые и немыслимые правила и предписания Рыцарской Академии, Небоведения и воздухоплавания.       Ольфис продолжает глядеть на Восточную звезду. Фергус перекатывается лопатками на фальшборт, уставляется в чёрное, усыпанное разноцветьем звёзд, небо. От проплывающих облачных громад кружится голова, теряешь ощущение верха и низа, растворяешься в пространстве, сливаешься с ним. Лекции по навигации перестают быть сухими фактами и цифрами, превращаются в реальные объекты. Вот они, все три системы небесных координат Края, во плоти — соедини их, и узнаешь местоположение корабля, куда бы его ни занесло. Первая система, самая гигантская — звёздная сфера, чьё движение по кругу вечно и неизменно. Вторая, поменьше и поближе — прекрасный, но такой зависимый от времён года дуэт солнца и луны, сфера ближних светил. И, наконец, третья, самая близкая и самая удивительная — невидимые узы, соединяющие Край и Восточную звезду. Всё движется с востока на запад, и звёзды, и солнце с луной. Всё, только не загадочный огонёк восточных небес.       Улыбка прорезает губы. Это ведь была вводная лекция по навигации, да? Как плавно, как изящно декан Эмилиус подвёл аудиторию к простой мысли: там, в восточных небесах, не звезда. Это объект Открытого неба, родственный по свойствам и размерам самому Краю. Природа его таинственного свечения — одна из нерешённых загадок Небоведения. До сих пор неизвестно, собственное ли оно или отражённое, и обладает ли Край аналогичными свойствами, незаметными лишь потому, что у небоведов нет возможности поглядеть на него со стороны. Наблюдая за Восточной звездой, познаёшь Край. Вот сэр Эмилиус твёрдо убеждён, что их скала ни на чём не стоит и парит в Открытом небе по тому же принципу, что летучие камни…       …и ох, как он рассвирепеет, узнав об очередной выходке главной занозы Рыцарской академии!       Фергус косится на Ольфиса: ну точно, тот размышляет, не на Восточной ли звезде живёт принцесса ветра. По её поводу они уже давно выстроили красивую теорию, которая нуждается в проверке. И скайрейсер Фергус сконструирует именно для того, чтобы достичь нового для воздухоплавателей предела и узнать наконец правду: откуда появилась девушка-птица, что спасла деда.       Ведь, если Восточная звезда — небесный остров вроде Края, там тоже должен кто-то жить.       — Ольфис.       — Что?       — Когда вернёмся… Я тебя ссажу на пристани. До Академии и без каменного пилота как-нибудь доберусь.       — Нет! — Ольфис разворачивается, глядит во все глаза с гневом и обидой.       Фергус прячет за безразличной усмешечкой всё, что чувствует:       — Кто-то из нас должен закончить обучение, верно? За такое, — он тюкает костяшками пальцев по планширю, — скорее всего, вышибут. У меня весь флот Нижнего города, чтобы выжить и прокормить семью. А ты санктафраксовский, тебя Лиги сожрут с костями и не подавятся.       Лицо Ольфиса становится убитым. Совершенно не умеет притворяться и прятать эмоции.       — Значит… Ты твёрдо решил?       — Я знаю отца. Сдохнет, но не станет обивать пороги и кланяться в ножки. Не хочу, чтобы моя семья пошла по миру с протянутой рукой из-за его гонора. Я… — дыхание на миг перехватывает. Как ни притворяйся, а в горле всё равно встаёт комок, едва подумаешь об уходе из Академии. — …всё взвесил и обдумал. Только, знаешь… Если просто уходить, то все начнут уговаривать… Ещё и до отца донесут… Нет, дружище, тут однозначно жечь мосты, сразу и наверняка. — Он глядит на нос Ольфиса, тонкий и какой-то девчоночий, на его белобрысые вихры, что кажутся седыми в призрачном сиянии звёзд, на его потемневшие от обиды и огорчения глаза. — Не хочу, чтобы ты из-за меня влип в неприятности. Когда заработаю на скайрейсер, мне потребуется самый грамотный и надёжный рыцарь-академик на борту, чтобы провёл все те исследования, которые не смогу я, потому что буду заниматься кораблём. — Фергус щёлкает пальцами и выжимает ободряющую улыбку. — Сечёшь идею?       Кажется, Ольфис едва не плачет. Ну до чего сентиментальный, а ещё будущий охотник за бурей… Фергус твёрдо продолжает, уже не улыбаясь:       — Слушай план. В Небе спасают только знания и практика. Наша погода изменилась, и знаниями назначен ты, а я стану практикой. Раз уж так поворачивается жизнь, надо пользоваться и выжимать из ситуации максимум. Так что я набиваю руку на управление кораблём, а ты продолжай учиться. Как говаривал мой дед, каждый конец — это новое начало. Всё понял? — Он для наглядности суёт кулак под самый нос Ольфису. — И только попробуй подвести, я тебе задам!..       Если бы подзорная труба была из древесины, она бы хрустнула — Фергус вдруг ощутил, как онемели от напряжения пальцы. Нет, так нельзя. Надо взять себя в руки. Экипаж не должен видеть лишнее, нельзя показывать никакого личного интереса в этой истории. Фергус сложил и убрал трубу, протёр слезящийся от напряжения глаз.       Да, вполне вероятно, что перед ними «Молния». И, если её не разграбили, то… так же вероятно, что Ольфис ещё на её борту.       Или то, что от него осталось.       Усилием воли — разжать стиснутые челюсти, натянуть салонную улыбочку. Есть масса способов отвлечься от тяжёлых размышлений — например, пообедать, пока есть время и возможность. Он спустился с полубака — и замер, услышав звонкий голос Снежарика:       — Там, на палубе, какие-то люди, сэр!!! Живые!..       Что?!       Фергус лишь усилием воли заставил себя не броситься обратно на полубак, не рявкнуть «Поднять все паруса, полный вперёд» и не начать делать ещё какие-нибудь глупости. Полчаса-час уже ничего не решают.       Но… Неужели на «Молнии» кто-то выжил?!