Исцели меня

Накахара не мог предположить, что собственный отец запрёт его в клинике. Предположить не мог, а вот поверить — ещё как.   Для человека, заботившегося о каждой пылинке на пиджаке, для человека, превозносящего свою репутацию, это было свойственно. Желания и чувства Чуи это так, помеха на радиоприемнике. Что-то совсем неважное. Статус в обществе — вот, что первостепенно.   "Когда вырастешь, поймёшь меня."   Да, когда он вырастет, обязательно поймет, каким бесчувственным мудаком был его отец.   Битый вечерний час Накахара пытался взломать замок доисторической решётчатой двери с помощью невидимки. Как славно те прятались под густыми рыжими прядями и, что самое главное, помогали Чуе в борьбе с отцовскими домашними арестами. Современный замок взламывался за три минуты. Но что делать с этим — который и повернуть то нельзя от старости — рыжий ума не мог приложить.   — Спать не мешай. — проворчали сзади. — Всё равно не выйдет.   И почему его подселили к какому-то депрессивному подростку? Сами стены клиники навеевали ужас, а он этот самый ужас только усиливал.   Подросток — Акутагава. Ему примерно столько же, сколько и Чуе. Ещё ни разу он не вставал с кровати и, кажется, даже не двигался. Просто повернулся на бок когда-то, так и смотрел в бледно-зелёную стену, не смыкая глаз. Если описать всю картину одним словом, этим словом будет уныние.   Чуя унывать не хотел. Потянулся за второй невидимкой, но вдруг, сквозь крупную решетку, увидел в коридоре приближающуюся медсестру. Рыжий еле успел отлететь от двери и броситься на кровать.   Шевеля бедрами, в комнату зашла женщина в белом халате. Руки цепко держали металлический поднос с порошком в маленьких прозрачных колбочках. Видимо, и есть те самые гормоны. Между рукой и туловищем она зажимала потрепанный журнал. На бейджике медсестры значилось "Сора".   — Встать! Быстро! — голосом она пронзила воздух, словно кричала речёвку на весь стадион.   Акутагава лениво поднялся, взял колбу с порошком, ссыпал его в рот и, проигнорировав стакан с водой, занял привычное положение.   Желтоволосая повернулась к Чуе.   — Имя.   — Накахара...   — Когда я спрашиваю имя, молодой человек, я спрашиваю имя. — её раздраженный взгляд так и говорил о том, как она ненавидит этот мир, пациентов, ещё, наверное, мужа, работу, детей... Да, Коё, это так мотивирует взять и превратиться в гетеросексуала!   — Чуя. — фыркнул рыжий, не желая спускаться до уровня несчастной женщины. Тем более, он слишком устал. Завтра утром ему предстоит провести целых сорок минут наедине с самим дьяволом. Требовались силы.      Женщина оставила поднос на тумбочке и полезла в журнал. Что же это за белый порошок?   Никаких кодов и шифров на стекле не обозначалось. Только название загадочного авторского препарата — Fluopentin, который, как запомнил рыжий, должен подавлять влечение к своему полу. И сейчас он немного жалеет о том, что пару часов назад в порыве гнева не смог прочитать полное его описание. Потому как он четко видит Рюноске, теперь двигающегося. Правда, при том, болезненно хватающегося за сердце.   Нет, эту дрянь категорически нельзя принимать. Кто его знает, может в ее составе опиум? Отчасти это бы объясняло пугающую худобу пациентов, нездоровый вид лица и их покорное следование за Коё.   Кроме воды, колбочек и оранжевой упаковки аскорбинок на подносе ничего не было.   Пока медсестра искала его имя в журнале, Чуя приготовился спать, решая отложить размышления до завтрашнего дня. Накрылся простынёй, защищаясь от потенциальных насекомых и бесящих терапевтов, и прикрыл глаза, сонно и сладко зевая. Уж что-что, а сон у него никто не отнимет.   — Чуя Накахара, диагноз: гомосексуализм. — рыжий закатил глаза. Каким образом они вообще этот диагноз поставили? — Терапевтический приём переносится на девять часов. Дазай Осаму будет ждать вас на втором этаже.   Дазай Осаму будет ждать вас... До чего же противно звучит! Унижений он будет ждать, вот чего!   Хвала небесам — теперь у рыжего утром есть еще пара часов перед приёмом. Сначала он как следует поест, разомнётся в местном спортзале, который увидел по дороге в камеру, и затем, так уж и быть, придёт на сеанс к этому забинтованному.     — Подъём! Чтобы через минуту уже стоял у двери! — уходя, приказала женщина.   — Чего? — в недоумении приоткрыв рот спросил рыжий, — Куда это?   — До девяти вечера — пять минут, глупый мальчишка! — с этими словами хлопнула решетчатая дверь и послышались шаги двух охранников.   Что!?    Чуя выпрыгнул из кровати. Кто проводит сеансы ночью?! Правильно — никто. А ещё маньяки и законченные психопаты!   В голове с бешеной скоростью крутились мрачные картинки. Сценарии наихудшего исхода. И убийство было не самым опасным.   — Удачи. — донеслось утробным голосом из соседней кровати.   И стало по-настоящему страшно.  

                                             ****

  Неизвестность. Итоговые экзамены, соревнования по каратэ... Ничто не сравнится с ощущением унизительной беспомощности.   Накахара ещё понял бы проведение сеанса в девять утра, да даже и в семь. Но никак не после отбоя, когда вся клиника мирно отдыхает! Одно дело противостоять ублюдку под хоть и косвенным, но надзором слоняющихся повсюду медсестер и врачей во главе с Коё, и совершенно другое — остаться с ним наедине, зная, что вас будут окружать только пустые, едва освещенные коридоры.   Да кто, черт возьми, знает, что ему в голову взбредет посреди ночи?!   Он не может не думать о том, что Дазай сфотографировал его полуголым, и очень вряд ли терапевт сделал это просто так.     Весь темный коридор второго этажа был пуст. Сколько бы рыжий в проходах не искал глазами Коё. Да хоть кого-нибудь, кто объяснит, что сейчас происходит!   Чем ближе становился кабинет в конце крыла, тем Чуя сильнее ощущал дрожь в коленках. И где чёртова прежняя смелость, когда она так нужна? Ненавистные охранники теперь виделись единственным спасением.   Но два бугая постучали в дверь три раза, открыли её и подтолкнули рыжего в тёмный проём.   Тут нет света. Твою мать!   — Нет, пожалуйста! Пустите, я не хочу! — завопил Чуя, налегая на охранников. Но спасать его, естественно, никто не собирался. Один мужчина, что покрупнее, заломил ему руку и пихнул рыжего так сильно, что тот упал на паркет и слегка проехался по скользкому полу. Дверь закрылась и щёлкнул замок.   Чуя сидел ягодицами на холодном паркете, в кромешной темноте и вместе с завывающим ветром за окном, слышал собственное сердцебиение. Его глаза растерянно метались по чёрному пространству. Он понимал, что если кабинет закрыли снаружи, ублюдок-Дазай сейчас где-то здесь. Притаился, зная, что рыжий будет бояться его.   Чуя не мог позволить шатену такой роскоши как подчинение.     Глаза постепенно привыкли к темноте. Сквозь жалюзи на письменный стол падал холодный лунный свет. Чуя на ощупь подполз к стене и стал судорожно вслепую водить руками по ней в поисках выключателя. Когда позади внезапно послышались шаги, тело будто окатило ледяной водой.   Накахара устал предполагать худшее.   Потому что в этой клинике оно всегда сбывается.   — Не меня ли ищешь? — позади раздался голос, а немного погодя, на освещённое луной пространство, посмеиваясь, вышел и его хозяин.   — Мечтай дальше. — съязвил Чуя последними остатками уверенности и резко поднялся. Где же выключатель? — Выпусти меня отсюда, ублюдок!   Луна, пробивающаяся через жалюзи, осветила только половину лица шатена, но Чуя ясно видел, с каким удовлетворением тот смотрел на беспокойно стискивающего зубы подопечного. Разумеется. И это все? Это и есть его методы, о которых говорила Озаки — напугать пациента до смерти и заставить подчиниться?   До жути банально, но, к сожалению, Чуя начинает ощущать, что метод работает. Ему нужен страх рыжего. И если так, Накахара соберет остатки мужества в кулак и ни за что не проиграет ублюдку.   — Уже хочешь уйти? Так иди, — склонил он голову в бок, внимательно наблюдая за рыжим.   Чуя проскользнул к двери, обхватив ручку. Так же, заперто.   — Что-то мешает? Вот незадача. — комнату заполонил веселый дьявольский смешок.   И что дальше? Искупление грехов, стоя на коленях?   Чуя уже просто не знает, что думать...   Терапевт подошёл к рыжему. Тот моментально прибился к двери, как к своей защите, но не терял мужества и, сжав губы, неотрывно смотрел прямо в карие глаза. Темнота рассеялась и теперь можно было рассмотреть его ухмылку и сверкающие чем-то недобрым зрачки. Чуя сейчас — точно загнанный зверь в клетке. Он это чувствует. Чувствует, что побеждает. И только больше расплывается в жуткой ухмылке.   Блефует?   — И кто бы мог подумать, — насмешливо протянул шатен, будто разговаривая сам с собой, — Сын самого Накахары оказался...этим.   Осаму, разглядывая ненависть в глазах подопечного, коснулся его рыжих волос. Тело Чуи окатило неприятным жаром. Он сильнее сжал ручку двери одной рукой, а второй попытался нащупать на стене выключатель.   Внезапно в свободной ладони Дазая, на пульте от шокера загорелся оранжевый индикатор.   Осаму, не отходя от рыжего, щелкнул выключателем где-то над его головой и у дальней стены включился слабо светящий ночник.   Почему он не включил основной свет?   — На сцене ты был более смелым, — протяжно выговорил Дазай, отрывая взгляд от пульта. Лента на шее не только била током, но еще и измеряла пульс, передавая его на маленький экранчик. Отлично, похоже, теперь шатен двадцать четыре часа в сутки может практически отслеживать его, — А теперь дрожишь как девчонка.   — А вот ты на сцене чуть не обмочился, — ухмыльнулся Накахара, пытаясь игнорировать чужую руку в своих волосах, — Видел бы своё лицо, когда я чуть не сказал на весь зал, что в твоем телефоне моя голая фотка. Интересно, и зачем она терапевту...   Разряд пронзил горло. Дазай воспользовался моментом, накрутил рыжую прядь, что держал до этого, на палец и больно потащил за волосы к креслу.   Да что он себе позволяет?!   — Сел. Быстро. — развлекающиеся нотки разом пропали из голоса, сменяясь грубым тоном.   Как же легко его вывести из себя, упомянув про фотографию.   Чуя забрался в неудобное сидение, с шоком наблюдая как Дазай резво захлопнул замок, находящийся на подлокотниках. Руки рыжего оказались в прикрепленных к креслу наручниках.   — Ну и? Что ты сделаешь, изнасилуешь меня? — враждебно спросил Чуя, ощущая гулкое сердцебиение в груди.   Шатен сначала вытянулся в лице и его пальцы чуть не выронили пульт. Рыжий, не понимая внезапную перемену поведения, окинул его вопросительным взглядом.   А потом Дазай, откладывая пульт на стол, неестественно резко и в голос, рассмеялся. Так человеческий смех Чую не бесил никогда в его жизни.   — Ты? Изнасиловать? Я уверен, что тебя даже здешние пациенты не захотят. — сказал он, машинально поправляя воротник рубашки.   — Да ты хоть знаешь, кто мой отец? Как у тебя хватает смелости издеваться надо мной?!   Глупо, но рыжий пытался хоть чем-то припугнуть этого ублюдка.   — Ты удивишься, но у меня и не на такое смелости хватит. — он ухмыльнулся и подошел ближе, засунув руки в карманы пальто. — Я могу сделать так, что ты останешься здесь дольше, чем на три месяца. Ты не получишь серьезных увечий, но наши условия для особо буйных пациентов сломают тебя. И знаешь, психологическая боль иногда бывает намного сильнее физической.   Шатен наклонился к Чуе и своей опасной улыбкой заставил рыжего соскалиться. Кажется, его такая реакция только больше позабавила.   — Но, я дам тебе выбор. — легко оторвался он от рыжего, заводя руки за спину и вновь подходя к столу, — Ты подпишешь согласие на гормонотерапию и условия твоего проживания изменятся. Тебя переведут на второй этаж, в обычную палату и ты даже сможешь мыть свою задницу больше, чем раз в неделю.   Душ раз в неделю?! Да это просто уму непостижимо... Хотя, чего ещё он ожидал от сервиса клиники, которая содержит своих пациентов в чертовых тюремных изоляторах?   Чуя ощущал себя крайне подавленно из-за возможных перспектив его будущего. Мыться раз в неделю, ходить в одной рубашке в холод и терпеть ежедневные унижения такое себе удовольствие, но и закидывать в свой организм не пойми что — тоже не вариант. Никто не гарантирует, что препарат Коё не изменяет сознание и не вызывает серьёзных побочных действий.   — Мой отец не такой конченный садист, как ты. Меня заберут, если обнаружат, что я на грани, — сквозь зубы прошипел рыжий.   — Конечно. Поэтому подпишешь согласие добровольно. Ты же не хочешь, чтобы, проснувшись однажды утром, твой отец обнаружил на новенькой обложке конкурентов твоё полуголое великолепие? — он показал ту самую фотографию и улыбнулся, явно наслаждаясь тем, как вытягивается теперь лицо Накахары. Так вот, зачем он сделал её! Этот ублюдок все спланировал! Начиная с чертовой раздевалки! — Я уже вижу заголовок! "Сын самого известного издателя Киото сбился с пути!" О, я даже позволю тебе выбрать издательство! Романсы, Голубая сакура? А может...   — Ты!! Как ты смеешь шантажировать меня, перебинтованная сволочь?! — рычал Накахара, понимая, насколько сильно оказался не готов к тому, чтобы противостоять шатену.   Он даже не удивился его прекрасной осведомлённости в том, какие именно издательства в первую очередь заинтересованы написать самые яркие заголовки о рыжем и всех его родственниках. Осаму оказался слишком хитрым и предусмотрительным ублюдком.   И если это ещё можно было бы пережить, потому как Чуя не считает другую ориентацию чем-то постыдным, то...   — И да, Накахара. Ты же не думаешь, что я подготовил для тебя только один сюрприз?   Ухмыляясь, Дазай достаёт из кармана пальто телефон в красном чехле.      Телефон Чуи.   Он только успевает растерянно открыть рот, в то время как шатен подносит экран к лицу рыжего, дожидаясь разблокировки. А затем, приободренно опирается на стол и начинает листать что-то на смартфоне.   Глаза Чуи расширяются в ужасе.   — Нет! Не смотри! — кричит рыжий, со всей силы дергая скованные ремнем руки.   Господи, только не галерея.   В одно мгновение Дазай меняется в лице и прекращает листать. Он долго молчит, уставившись в экран, а затем тихо присвистывает.   Галерея.   Колени Чуи слабеют, щёки пылают от стыда, а тело пробивает бесконечная дрожь. Он вжимается в спинку кресла, желая слиться с зеленой обивкой и исчезнуть.   И он не знает, и не хочет знать, какие именно интимные подробности его жизни видит сейчас Осаму. У него никогда не было секса с кем-то, поэтому парные хоум-видео отсутствуют, но есть фото, где он один... И не одно фото...   И не одно видео.   И не дай бог это увидит хоть кто-либо, блять.   Застывший взгляд на экран. Дазай в непонятном замешательстве, и на лице не читается ничего, кроме оцепенения.   Возможно рыжему чудится от собственной дурноты, но руки терапевта начинают подрагивать.   Тогда Дазай наконец отлипает от экрана и внезапно заливается своим придурковатым смехом, хватаясь за живот.   — Да-а, Накахара. Не думал, что твой случай настолько запущенный, — успокаиваясь, расплывается он в ухмылке и оглядывает рыжего с головы до ног, — Но не переживай. Я сделаю из тебя настоящего мужчину и отучу от этих... гейских пристрастий.   Каких ещё нахрен...гейских пристрастий? Что он там нашёл?..   Рыжий усилием воли пытается не вспоминать, что творится у него в галерее. Может, он случайно сохранил фотку полуголых парней из переписки с девчонками? Наоми в последнее время просто закидывает групповой чат влюбленными лесби и гей парочками.   Но Чуя сильно сомневается.   Неужели он про то видео, где рыжий...     — ...и я даже помогу тебе пройти этот путь гораздо быстрее, — он ухмыляется сильнее, начиная снова что-то искать в телефоне. — Я подарю тебе мотивацию.   В горле пересыхает. Чую бросает то в холод, то в жар, а сам он не может выдавить ни слова. Только наблюдает, за немой сценой веселья, стискивает зубы и переполняется ненавистью.   — О, — находит нужное Дазай, поднимая брови, — Сколько у тебя друзей, Накахара.   И мир останавливается.   — У-у, а сколько подписчиков... — победно улыбаясь, издевательски продолжает тянуть Осаму, — М-м, красивый Инстаграм. Любишь путешествовать? Не думаешь, что пора бы разбавить природу и уличные фотосессии чем-нибудь откровенненьким на пятьсот тысяч человек?   Чуя уверен, что его лицо сейчас красное. Его трясет изнутри и жутко тошнит. Он просто не верит в происходящее.   — Но знаешь, что, Накахара? — он продолжает совершать манипуляции в телефоне, останавливается и ждет, затем улыбается, — Друзья друзьями, но для начала я перекинул все интересные материалы себе в сообщения. Ты ведь не хочешь испортить себе всю жизнь, верно? У тебя впереди институт, работа. Я удалю их, как только ты выберешь правильную сторону, подпишешь согласие и начнешь лечение. Может, хоть человеком нормальным вырастешь.   — Ублюдок! — стиснув зубы, прорычал Чуя, опуская голову и скрывая лицо в волосах.   Он в ловушке.      — У тебя пять дней, до среды. — Дазай напоследок довольно улыбнулся и опустил телефон рыжего обратно в карман, принимая безразличный вид. — Ровно столько же дней, сколько и стадий принятия неизбежного.   Чуя соскалился. Из-за чертовых фотографий этот ублюдок теперь может манипулировать им до конца гребанной жизни! И нет никаких гарантий, что он не перекинет их себе в облако, удалив материалы только с телефона.   Тошнота подступает к горлу, когда рыжий понимает, чем рассылка интимных видео с его лицом и во всех возможных ракурсах и позах, может для него обернуться. И, кажется, до этого момента они не вели никакой игры. Потому что Дазай уже победил, позволяя Чуе ложно надеяться на то, что может быть иначе.     — Я засужу эту чертову клинику, аферистку-Коё, но, будь уверен, тебя — в первую очередь. — тихо, но четко и с ненавистью процедил Чуя сквозь зубы, не поднимая головы. — Ты сядешь по статье особо тяжких преступлений и я надеюсь, тебя изнасилуют. В такой же камере, в какой живут подростки третьего этажа. Дазай перестал ухмыляться. В глазах блеснуло что-то пугающее, как тогда, в раздевалке, и они мгновенно потемнели.   Осаму подошёл к нему. С полностью каменным лицом он наклонился до уровня дрожащих коленок Чуи, поднял уровень сидения выше и развернул его к окну, спиной к столу.   — Это ещё зачем? - задергал он руками в новой волне беспокойства насчёт сохранности своей жизни. — Отпусти меня!   Ощущая десятый, уже реально стекающий пот, рыжий молился выйти из этого кабинета с обеими руками, ногами и, желательно, с головой. Потому что звуки того, как Дазай ищет что-то в выдвижном ящике стола сзади, откровенно напоминали то, как врач перебирает на операционном столе скальпели, ножи и пилы...   Наконец, Осаму что-то достал, сначала роняя металлическую вещь и матерясь, и затем направился к Чуе.   Как же хотелось сейчас заорать истошным криком на всё отделение, но голосовые связки рыжего будто снова чем-то сдавило и всё, что он мог - это тупо уставиться на черное ветвистое дерево из окна.   Чуя мог только догадываться, почему шатен как-то неумело повозился в его волосах на макушке, а затем с силой бросил в стену какую-то железку. От громкого звука Чуя вздрогнул, но опасного металлического предмета в руках Дазая больше не было и, хоть на немного, но стало спокойнее.   Осаму развернул рыжего обратно и снял замки с запястий.   — Выметайся.   И это — всё?   — Вон отсюда! — прорычал на весь кабинет терапевт и рыжему показалось, что задрожали стены.   Да что с этим психопатом не так? То торопит начало сеанса, то спустя пять минут выгоняет. Он точно больной. Чокнутый псих. И как его на работу взяли?   — Дверь заперта. Идиот.   Пока Чуя корчился на полу от очередного удара шокером, Осаму постучал охранникам и те открыли дверь. Комната наполнилась приглушенным светом из коридора, но тут же этот свет преградили два тучных силуэта.   — В палату его. Накачать нейролептиками за агрессивное поведение.   Какое, к чёрту, агрессивное поведение?! Он себя вообще видел? Если бы Накахара сейчас не давился от удара, он бы показал ему, что такое нападение с тяжкими телесными!   — Записывать в рапорт, Дазай-сан?   — Я просто оценивал масштаб работы. Коё знать необязательно.   — Понял.   Чую подняли с пола и потащили в пустой коридор. Он не вырывался — сил не осталось даже на то, чтобы поднять голову и посмотреть на то, как ему что-то колят в вену. Ублюдки. Все до единого. Накахара никогда не ощущал себя настолько слабым и морально истощённым. Он впервые за долгое время чувствовал такое пугающее одиночество и уязвимость. Неужели Кэнскэ запихнул его в клинику, зная о таком скотском отношении к людям?   Напоследок Накахара всё же оглянулся: медкабинет. В три ряда стоят синие ячейки с именами. Почудилось ли ему, но среди плывущих фамилий он увидел свою. Обернуться не успел — дежурная медсестра-блондинка выпроводила охранников.   Они поднялись на мрачный третий этаж. Чуя отчаянно держал закрывающиеся тяжёлые веки открытыми. Когда решётку заперли, рыжий скатился по ней, держась рукой за железные прутья. Посмотрел на кровать соседа — Акутагава лежал на другом боку.   Вот это перемены в жизни...   Накахара подумал, что тот спит, но сквозь сонный туман услышал по-мёртвому удивлённое и тихое:   — Тебе не отрезали волосы?                                                 **** Утро выдалось на редкость хреновым для подростка, привыкшего откладывать будильник и затем кутаться в согревающее кожу одеяло поплотнее. Один плюс той гадости, что ему вкололи - за ночь он ни разу не проснулся, как это обычно раздражающе происходит на новом месте. На этом плюсы заканчивались.   Проклиная своего терапевта, Чуя лежал с закрытыми глазами и ощущал как тело неприятно ломило, а в голове будто беспощадно трясли металлический стаканчик с медицинскими инструментами. Противный до скрежета зубов звук стремительно приближался. Спустя минуту Накахара понял, что это была медицинская тележка. Медсестра Сора скрипнула дверью (тоже очень громко!), объявила свой фирменный "подъём" и вкатила её в палату.   Чуя резко заткнул уши и зажмурился — видимо, побочное действие препарата цвело во всей красе — все звуки стали неожиданно громкими.   Странную перемену в поведении проигнорировали как полноватая желтоволосая медсестра, так и его сосед, вновь ссыпающий себе в рот белый порошок из колбочки. Делал он это ещё менее охотно, чем вчера, а, может быть, просто более лениво. Однако Чуя не мог не заметить, что после приёма порошка губы Акутагавы приняли синюшный оттенок. Парень не спешил ложиться, свесил ноги на пол и взялся за сердце.   Что им, чёрт возьми, дают? Это и есть их "исцеление души"? Так оно называется?   Сора поставила пустую колбочку на подставку с надписью Fluopentin и, вынув из кармана больничного халата оранжевый пакетик, бросила его на тумбочку Акутагавы. Тот даже не посмотрел в его сторону.   — Вредный мальчишка. Коё-сан проявляет заботу даже к такому негоднику как ты. Что, снова не выпьешь? — раздражённо протянула желтоволосая, имея ввиду пакетик. Накахара пригляделся к обёртке — аскорбиновая кислота? — В таком случае, в следующий раз на неё не надейся.   Рюноске молча просверлил женщину взглядом, всё ещё болезненно сжимая ткань в области сердца, а затем опустил голову. Но желтоволосая не упускала момента, чтобы самоутвердиться. Она подняла с тележки свой старенький журнал и обратилась уже к обоим.   — По средам назначен день свиданий. К тебе, Акутагава...опять никого, — довольно улыбнулась она и повернулась к Чуе. — А вот тебя хотят навестить. Некто Куникида Доппо...   Сердце рыжего забилось чаще и в нём же начала теплиться надежда.   Да! Ну наконец-то это недоразумение разрешится и его выпустят из этой проклятой тюрьмы! Ку-ни-ки-да-а! Всё внутри Чуи радостно подпрыгнуло. Неужели, вселенная его услышала?   Куникида управлял персоналом в компании отца: нанимал важных людей, охрану, в том числе и личную, занимался подбором психологов для Чуи, а ещё был для рыжего просто уважаемым человеком. Доппо не из этой высокомерной элиты — он человек дела, добился всего сам, без взяток и связей. И хоть он того почти не показывал, Куникида понимал Чую. Точнее понимал, что психологи тут ничем не помогут.   И сейчас, он должен понять Чую. Должен.   Так что теперь осталось лишь дождаться среды...   — ...и он обязательно навестит тебя. В случае подписи согласия. — ухмыльнулась она.   Чуя мгновенно застыл, раскрыв рот. А затем сжал кулаки.   В том, что здесь замешан ублюдок Дазай, он ни секундой не сомневался.   В голову резко отдало воспоминаниями вчерашней ночи. И Чуя мог сказать, что вообще-то, до того момента, был счастливым человеком. Теперь ему придется жить как на пороховой бочке, зная, что Дазай переслал себе что-то из галереи рыжего. И в том числе, что-то с "гейскими" пристрастиями.   Для Чуи нет позора в слухах о том, что он, возможно, является геем. Но когда рыжий представляет, как эти видео и фото разлетятся по закрытым чатам и открытым пабликам, как проклятые Романсы будут выпускать тысячу и еще одну желтушную статью о слитых материалах сына известного издателя, и, в конце концов, как это увидят его родственники, одноклассники, будущие одногруппники, Кэнскэ...   Возможно, карьера отца будет разрушена, и зная болезненную любовь Кэнскэ к работе, он уйдет в запой, начнет курить траву и закончит где-то на ближайшем от них мосту. И может быть, рыжий не в ладах с ним, но это...слишком.   И у него есть пять дней, ровно до среды, чтобы подписать согласие, не принимая при этом яд-препарат Коё.   Сора опустила использованную колбочку в предназначенную дощечку с лунками и положила конструкцию на нижний ярус тележки. Она пометила что-то в журнале и повернулась к Чуе.   — А теперь заправьте свои вшивые кровати и встаньте у двери. Ты же не думаешь, новенький, что мы и еду таким как вы должны носить? — вздёрнула голову желтоволосая. — Отвечать, когда тебя спрашивают!   — Ага, — безразлично бросил Чуя, ощущая накатывающуюся волну возмущения.   Медсестра довольно совершила реверанс своей тележкой и, пританцовывая огромными бедрами, зашевелила к следующей палате.   Чуя готов был разнести эту клинику. Уже собирался устроить бунт, как увидел неожиданно подскочившего с места Акутагаву. Сначала его вырвало в стоящий за перегородкой в углу унитаз, а затем он, не то зеленый, не то синий, упал на пол, так и не дойдя до кровати.   Это зрелище привело в Чую в настоящий ужас. Акутагава итак выглядел так, будто завтра уже будет лежать в гробу, так еще и "клиника" буквально убивала его.   Но на самом деле всё оказалось гораздо хуже.   Рыжий, подавляя собственную тошноту, подбежал к черноволосому и попытался поднять его за локоть, но тот вырвался из хватки.     — Плевать. — прокашлялся он, худо-бедно поднимаясь сам, оперевшись на изголовье кровати.   На раковине возле туалета Чуя заметил гранённый стакан.   — Тебе принести воды? Или давай медсестру позову, пока ты тут не откинулся? — в растерянности спросил Накахара, уже собираясь броситься к железным прутьям двери, но от черноволосого парня неожиданно послышался жуткий хрип. А затем рыжий понял, что Акутагава...   Смеётся.   — Они ждут этого дня. Поэтому никто не придёт. Запомни, ты здесь — лишний голодный рот. И никогда не знаешь, когда твою дозу повысят и это будет твоя последняя ночь, — с грустной улыбкой Акутагава держался за сердце и пусто смотрел куда-то под кровать.   Не считая прошлой ночи, давно у Накахары не пробегали мурашки от страха. Но он все еще не мог поверить, что здесь так запросто могут провести человеческую эвтаназию. Может...у парня глюки? Хоть бы это было правдой...   — Невозможно. У них начнутся проблемы с законом. Да и родители...   — Так ты из семьи. И правда. Выглядишь хорошо, — Акутагава, кажется, впервые поднял на него более-менее ясный взгляд, но говорить ему давалось тяжело и он делал длинные паузы между предложениями. — Мы попали сюда из детдома. Должны были выпускаться, но они... они лучше отдадут квартиры нормальным и здоровым. Понимаешь, к чему я? — он снова прокашлялся. — Моя смерть здесь выгодна. Всем.    Шокированный Чуя застыл на месте, пытаясь осознать весь масштаб пиздеца этой клиники. Ещё крутился вопрос, почему Акутагава употребил "мы" вместо "я", но на фоне всей остальной информации это быстро выветрилось из головы. Накахара всё ещё надеялся, что парень немного не в себе из-за болезни. Не могут же здесь убивать людей?..   — Это из-за таблеток? — осторожно спросил Чуя, наблюдая за тем, как черноволосый в очередной раз закашливается. Он мог наблюдать это в сериалах или читать жуткие истории о психушках, но чтобы сталкиваться с подобным вживую... Рыжий просто не мог поверить. — Если тебе трудно, можешь не говорить.   — Сам решу, — резко бросил он. — Я слишком долго пробыл в одиночке. Не против говорить иногда. — Чуя прищурился и кивнул, понимая, что союзники, обладающие информацией об этом месте, ему нужны. — Таблетки скорее усилили мою болезнь. Но есть и те, у кого переносимость. "Счастливчики", перешедшие на второй и первый этажи. — Но почему ты на третьем, среди новичков, если уже пьёшь порошок? — спросил Чуя, вспоминая лист с согласием, что протянула ему Коё.   — Я не первый раз на третьем этаже. На первом те, кто скоро выйдет отсюда. В основном те, у кого есть родители. Или те, кто хорошо самовнушаем... — как-то отстранённо сказал он. — Но, сказал же. Никому не выгодна моя жизнь. Даже мне самому. Чёртовы таблетки...   Акутагава снова закашлял и разговор пришлось ненадолго прекратить. Заново вспоминая лица Коё, Дазая и ещё тех двоих терапевтов, Чуя всё больше погружался в болото из мрака и безысходности, пока случайно не зацепился взглядом за ярко-оранжевую упаковку.   Голову посетила блестящая, или, возможно, ужасно провальная идея.   Он поднялся, по крику Соры откуда-то из коридора, объявлявшей о построении, но к решётке подходить не спешил. Чуть наклонился в сторону Акутагавы и заговорил тише, потому как за ограждением уже слышались сонные разговоры других пациентов.   — А если я скажу, что тебе больше не придётся пить эту дрянь? — обратился он к Акутагаве, который посмотрел на него сначала вопросительно, а затем, как на умалишённого. В крови у Чуи проснулся долгожданный адреналин и он немедленно захотел воплотить свой план в жизни. Он поднял пакетик растворимой аскорбинки с тумбочки черноволосого и хищно, предвкушённо улыбнулся, — Внутри ведь белый порошок, да?