Приключения Ореста Андреевича Беккера

«Ежегодно повторяющияся явления общественной жизни, и равно потребности городского благоустройства, порядка и безопасности вызвали с моей стороны и в отчётном году повторение прежних распоряжений по Полиции, подробно изложенных в предшествовавших отчётах, как <...> вновь встретившимся обстоятельствам и указаниям опыта были сделаны следующие распоряжения: по предупреждению и пресечению преступлений», — было написано во Всеподданнейшем отчёте Санкт-Петербургского градоначальника с заголовком «О С.—ПЕТЕРБУРГСКОЙ ПОЛИЦIИ», датируемый за 1875-й год. —Вот, послушайте, Орест Андреевич: «...без возбуждения против них (кого?) судебного преследования за нарушение паспортных правил <...> и давало им (да кому, черт побери?) средства скрываться от суда и вести прежнюю бродяжническую жизнь» —Что это получается, в граде Петровом безпаспортных и бродяг так много развелось? Ужас какой...для нашего градоначальства, похоже, это целая язва сибирская...— говорил Анатоль, читая все то же книжное издание ежегодных отчётов градоначальника Петербурга. — Иногда читаешь это и думаешь, какие порой идиотские случаи на нашу голову ложатся? А вы что думаете, Орест Андреевич? Юноша резко отвлекся от папок, подняв голову и посмотрев на Анатоля, чьё лицо было несколько озабоченно-серьезным. Вдруг его монокль выпал из левого глаза и тихо звякнул на позолоченной цепочке — глаза уставились на клерка и задержались там же, в ожидании ответа. —К счастью или сожалению, я никогда не читал отчеты градоначальника, поэтому не знаю, как реагировать на ваши возмущенные комментарии, — наконец выпалил тот, треся кудрявыми волосамм и лоснящимися от дневного света локонами. Орест понимал, что при высказывании своего мнения его лицо превращается в непонятную физиономию, выражающую рассеянность и потерянность. Странно, что Анатоль Полуэктович этого как будто не видит, подумал клерк, краснея из-за своей неловкости и долгого молчания коллеги. —Да, право слово. Не учел некоторых ваших незнаний, поэтому прошу меня простить, — разорвал казавшуюся для Ореста мучительно-неловкую паузу. — Но все же, почитайте как-нибудь на досуге. Одно другому не мешает, не так ли? —Да, ваша правда, Анатоль Полуэктович, — подтвердил клерк. Ей богу, выгляжу как девица, которую впервые позвали на танец, подумал про себя Орест, стараясь сделать серьезное лицо, от чего выглядел ещё более глупее. Во время скучной работы Оресту вдруг вспомнилось, как на днях у мадам Троекуровой, известной домовладельцы Петербурга и первопрестольной, которая обратилась в пристав из-за некоего убеждения, якобы в ее одном из доходных домов что на Малой Морской №12, существует призрак бывшего квартиранта, купца Спиридова. Боже мой, подумал Орест, наблюдая за движением больших от природы губ взволнованной пухлой Троекуровой, да с такими губами ей панталоны носить на лице нужно. Однако, Ореста волновало и смущало больше губы рассказчицы, чем ее бессмысленный бред. Это, скорее, было по части рядом стоящего Анатоля, который с серьезным видом выслушивал лихорадочно рассказывающую Троекурова, время от времени делая какие-то записи в свою книжку, а после с деловитым видом отдав ее Оресту. «Ради бога, избавьте меня это этой дурной женщины» — было написано в книжке. Вот тогда-то Орест точно растерялся, не зная, что предпринять, при этом мысленно жалея положение бедного Анатоля. Средь некоторых идей в голове клерка была одна очень эффективная мысль, в действии которой он не сомневался: сказать Анатолю, оборвав илиаду Троекуровой, якобы их вызывают в сыскную часть. Набравшись ловкости и уверенности, Орест слепил на лице некое подобие пафоса, обратившись в Анатолю: —Коллега, нам пора. К шести часам у нас обед у обер-полицмейстера. —Боже мой, а я совсем забыл! — произнес рассеянно-наигранно Шпенглер, стукнув себя по лбу. — Ради бога, простите нас, мадемуазель, нам и вправду нужно идти. —А как же чертовщина в моем доме? — растерянно выдала Троекурова в спины молодым людям. —С ними разберутся наши люди! — ответил Анатоль, не поворачивая головы. Ох, как камень с души свалился, облегчённо выдохнула обладательница больших губ, но потом вдруг приостановила наступление забвения, вопросами: «какие такие наши люди? А когда разберутся?». Но ответы уже некому было задавать, ибо Беккер и Шпенглер давно скрылись из виду. После того случая они сдружились ещё ближе, ибо Анатолю была приятна оказанная для него услуга. —Не знаю, сколько бы я ещё слушал вздор этой взбалмошной женщины, если бы не вы, мой друг. Уж что-то, а получить хоть какую-никакую похвалу от Анатоля было чрезмерно приятным для такого маленького, незначительного и казалось, не достойного человека как Орест.

***

В квартире Шпенглера, его кабинете, в доходном доме на Казначейской №6, было достаточно душно и обильно накурено. Бывало, доходило до того, что соседи часто жаловались домовладельцу Редькову-Рожкову, будто в коридорах и лестничных пролётах четвертого этажа пахло табаком, исходящим из квартиры Анатоля Полуэктовича. Впрочем, жилось в этом доме всем спокойно, да и никто из соседей не шумел, а Анатоль, прежде чем сделать имитацию пожара, стал распахивать все окна, которые только могут быть, и только потом приступал к курению. Кроме того, стоит заметить, что работали Орест с Анатолем именно в квартире последнего, а протоколы и другие материалы накопившиеся за весь рабочий день, вечером относили в присутствие, причем у каждого была своя очередь. В целом, квартира Анатоля обставлена не дурно, подумал невольно Орест, разглядывая обстановку получше, когда после его очереди пробежаться до присутствия, Анатоль пригласил на чай. Единственное только, обои и потолок несколько пожелтели от частных имитаций пожаров Шпенглера. Да и без того, нужно было как-то освещать свои скромные хоромы, поэтому от люстр потолки знатно коптились. —Не подумайте, мой друг, что я не чистоплотен и безразличен, — начал Анатоль, заметив своего коллегу за тщательным рассматриванием потолка. — Сами понимаете, что времени нет, да и денег на белила, но задние мысли по поводу отпускных у меня все же имеются. Ореста смущало то, что Анатоль подумал, как будто за разглядывание квартиры последуют укоризненные речи, хотя на самом деле это не было так вовсе. Оресту попросту было интересно, причем не смотря на все восемь лет жизни в Петербурге, все никак не доведётся посмотреть весь город, буквально обшарить его целиком — точно так же у Анатоля была напасть с этими несчастными потолками и копотью от свеч. —Я считаю Петербург городом новых открытий в жизни ещё не опытного человека, то есть местом бо́льших перспектив, не так ли, Орест Андреевич? Каково будет ваше мнение, будучи тем человеком, с чей ситуации я начал мой вопрос. О боже мой, подумал Орест, стараясь не закатывать глаза и долго молчать. Опять на те же грабли и снова мне заикаться, думая об ответе! —Совершенно согласен с вами, Анатоль Полуэктович. Это является большим, значительным и неотъемлемым плюсом столицы. Однако, мне порой кажется, что без влиятельных связей в свет пробиться попросту невозможно. Тем более, если бы не моя тётя, коей я очень признателен, я бы давно затерялся в толпе хитровских беззаконников, — собрал Орест все силы и слова в единое целое. —Ваше высказывание совершенно точно, — приятно улыбнулся Анатоль, что клерк счёл это за похвалу и бальзамом на душу. — Но про хитровку — это лишнее. Мы в Петербурге и должны печься за эту столицу, а златоглавой занимаются совершенно другие люди, тем более в Департаменте полиции Москвы, насколько мне известно, следят за Хитровкой и ее обитателями. Но, как я сказал сегодня утром, у них это язва сибирская, а для нас совсем другое определение, сами понимаете. Орест одобряюще кивнул. —Однако, позвольте не согласиться с вами вот в чем, — Анатоль встал из-за стола и подойдя к окну, посмотрел на все то, что творится на перекрестке Столярного переулка и Казначейской. — Вы сказали, что без связей, столь имеющих место быть в обществе, обычному человеку нечего делать в свете. Однако если бы я знал только этот вариант выхода в люди, то не спрашивал вашего мнения, ибо человек, если захочет добиться цели, в будущем обязательно достигнет ее. Разве вы сомневаетесь в моем высказывании? —Есть некая N-ная доля сомнения. —И что же вас конкретно смущает, Орест Андреевич? —Внезапно переменившиеся обстоятельства, которые знают свое место в жизни человека. Они могут повлиять на дальнейшую его судьбу, поэтому жизненная цель, поставленная перед ним, не всегда может быть выполнена, — стал щедр на слова юноша, а его высказывание значительно повлияло на мировоззрение собеседникам сидящего на подоконнике, заставленным сплошь кипами бумаг, да папками и горшком с давно увядшим гераниумом в придачу. —Вы прямо-таки раскрывает мне глаза, Орест Андреевич. Ваши слова говорят о вашем характере больше, чем ваша внешность, — несколько удивлённо произнес Анатоль, хлопая сидящего коллегу по плечу. —Разве вы были плохого мнения обо мне? — переменился в настроении тот, посмотрев на Анатоля из-за плеча, имея притом смешанные чувства, к которым присоединяется смущение за похвалу (проклятые чувства!). —Нет, просто все никак не мог понять вашу натуру, характер. Поэтому начинал свое любительское изучение с вашей внешности, однако она мало чего мне рассказала, уж извините, что смутил вас. Этот навык как прилип ко мне, так невозможно отлепиться от него, — объяснил Анатоль, устроившись обратно на свое место. — Кстати, будете конфеты? Моя сестра живёт во Франции, поэтому балует меня время от времени разными лакомствами. —Очень благодарен, но сладкое не люблю к счастью или сожалению. Орест отказался не из-за скромности (хотя в этом тоже была своя доля влияния), а из-за реальной нелюбви ко всем кондитерским изделиям, ибо как только Орест положит в рот какую конфету, тут же начинает тошнить. —Получается, вам просто чай? — решил уточнить Анатоль. Орест робко кивнул, ибо в гостях ни у кого никогда не был (да и надо ли было?) и после этого движения, Шпенглер с несколько мечтательным видом подошёл к старенькому буфету с резными узорами и волнистым стеклом на дверцах. Достав оттуда две чашки с блюдцами, поставил на стол и осведомился, сколько сахару предпочтет его коллега. После нескольких минут приготовлений и безостановочной динамичной ходьбы Анатоля по квартире, за сим последовало само чаепитие в милой, по несколько пыльной гостиной, в которой успокаивающе тикали настенные часы с маятником и двумя золотыми гирьками на серебряной цепочке, а в поясницу Оресту приятно налегало тепло из угловой печи, облицованной глазурированной плиткой, в целом оказывая на него впечатление домашнего уюта. —Кстати, позвольте узнать, где живёте вы, Орест Андреевич, — вдруг прервал тишину Шпенглер. —В доме Жребцовой на Дворцовой набережной. —Ого! Мать честная! А вы поистине содержателен, я вижу. Зовите как-нибудь к себе в гости, буду рад принять ваше приглашение. Тем более мне не так далеко пройти и пешком до вас, если до Зимнего идти составит всего шестнадцать минут, то до вас ещё четыре. И опять эти счета вслух, с досадой подумал Орест. —Полно вам, Анатоль Полуэктович. Разве моя скромная квартира достойна вашего посещения? — в конец раскраснелся клерк. —А вот зря вы такого мнения о себе, мой друг, очень даже зря. Я хоть и непостоянен в женщинах и все то, что вы могли обо мне подумать, однако не заносчив. И кстати, прошу вас, не называйте меня по отчеству, это уж слишком для меня. Для смягчения своих слов, Анатоль не поленился ещё раз мило улыбнуться своему собеседнику. —Кроме того, как вам чай? —Бесподобен, да и неким медовым привкусом обладает. —Это липа, дорогой Орест. Моя матушка имеет дачу под Петербургом, там и сушит все, что годится в чай, а когда я навещаю ее время от времени, отдает все, что только могла насушить, — объяснил Анатоль, жестами приправляя свой рассказ. —Как мило. Видно, со временем вы переехали из Москвы в столицу? —Да, maman не понравились условия жизни в первопрестольной и будучи при деньгах взыскала возможность купить себе достойную для нее дачу. —А моя мать, Анна Леопольдовна, так и не смогла насладиться загородной жизнью. —Умерла? —Да ну, господь с вами! Отец умер, а дачу он вынуждена была продать. —Ах, вот как. Ну, не страшно. Моя мать очень гостеприимный человек, так что пусть летом Анна Леопольдовна приедет погостить. —Это очень щедро с вашей стороны... Оресту хотелось сказать «Анатоль Полуэктович», однако он сам запретил к нему так обращаться, добавив отчество. —Да что уж там, — махнул рукой Анатоль. — Так, по доброте душевной и нашей искренней с вами дружбе, конечно.