Приключения Ореста Андреевича Беккера

У Ореста было ещё достаточно времени в запасе, чтобы примерить фрак, вычистить его до полноценной матовости, а после попытаться в очередной раз побороться с упрямой густотой волос, которые все никак не укладывались в одну модную прическу. Спустя несколько времени, юноша, так и не сотворив себе нечто подходящее ему, пал духом и оставил все так, как есть, притом используя то расчёску, то специальный крем для волос «Краузъ и К⁰», а то и вовсе воду, будь это все неладно! Посмотрев на себя в зеркало, пред Орестом в отражении стоял чрезвычайно элегантный и очень красивый кавалер — глаз не оторвешь! Далее, он прямо-таки летел по коридорам и лестничным пролетам, наконец вылетев на Дворцовую набережную, где около подъезда доходного дома юношу уже давно ожидал извозчик. Конечно, этому напыщенному прохиндею пришлось доплатить пятиалтынником. —Куда прикажешь, ваше благородие? — сказал он, когда Орест сел в коляску. Видно, назвал «благородием» из-за чрезвычайно безукоризненного внешнего вида, что было приятно юноше. —На Литейный, дом №41. —Пошла, родная! Пошла, Любаша! Кобыла поспешила вдоль Миллионной, звонким старом копыт отражая на домах, которые окружали коляску с обеих сторон. Миллионная была, стоит заметить, не менее наполненная людьми улицей. Здесь, бывало, могли разъезжать красивые барышни, от коих не красота — одно загляденье! И ездили они, по больше части, в сторону Дворцовой площади, все в шёлковых лентах, да премиленьких чепцах и смотрят на Ореста то надменно, то игриво, рассчитывая на то, что они больше никогда не встретятся. Извозчик доехал до угла дома под №6, проехал Троицкий мост и Суворовскую площадь, продолжив свое движение по набережной Левяжьей Канавки, с правой стороны которой располагалось абсолютно голое и неказистое Марсово поле, где ещё пестрели в дневном пасмуре дамские платья, да сливались с черными стволами дерев мундиры и кители мужчин, сопровождающих их. С левой же стороны, через сам канал, простираясь вплоть до набережной Фонтанки, такого же внешнего вида Летний сад, омываемый не только Лебяжьей канавкой, но и самой Фонтанкой, по набережной которой Орест приказал извозчику ехать, ибо через нее было короче, да и к тому же быстрее, проезжая мимо Михайловский сквер и одноименный замок, за которым, поворотив налево, на Симеоновский мост (для нас ныне — Писателя Белинского), и выезжая на одноименную улицу. Проехав ее, впереди виднелся так называемый Литейный дом или, если будет читателю угодно, дворец Зинаиды Юсуповой, столь поразивший своей красотой Ореста Андреевича, который все без устали только и успевал глядеть по сторонам. —Вот Литейный, выше благородие, — объявил извозчик, хмурясь от холодного октябрьского ветра. — Повремените ещё, сейчас довезем до куда надобно. —Не нужно, — резко скомандовал юноша, стягивая воротник шинели на шее, чтобы не простудиться ненароком. — Здесь и останови. —Ваше право, — подчинился мужик, приостанавливая кобылу на углу, подле аптеки некоего Глюкфельда. Орест Андреевич, в качестве надбавки, всучил извозчику ещё алтын и даже смотреть на этого индюка не хотел. Впрочем, подобный род расходов специально выплачивался для людей lll Отделения, однако юноша все же старался не бросать все деньги на ветер: казённые же, как-никак! —Но! Пошла, родимая! — разбудил извозчик успевшую заснуть кобылу, после чего был таков. Если не ошибаюсь, начал думать Орест, засунув озябшие руки в шинель, салон Кузнецкой находится по правую руку от меня. Так и направился наш начинающий сыщик, продолжая нащупывать в кармане револьвер Анатоля. Кстати, как он там сейчас? С виду, салон Зинаиды Александровны выглядел неприметным четырёхэтажным зданием с полукруглыми окнами на манер «аля русс» и одним балконом посередине, чья ограда состояла из искусно кованого чугуна с завитушками, всякими финтифлюшками и влепленной на них монограммой «ЗК», вырисованной золотыми буквами. Более в этом здании из примечательного ничего и не было. —Постойте, молодой человек. Кто вы? — спросил лакей в изысканной ливрее черного цвета с позолоченными позументами и несколько замученно-надменным видом на лице. Орест растерялся, но внешний вид себя постарался сдержать, даже не поленились распрямиться, выпячив свою круглую грудь, заработанную при службе в Пажеском корпусе. —Николай Соломонович Рутенберг, начинающий писатель, поэт и философ, — гордо ответил Орест только что ловко придуманный им псевдоним, дабы его не вычислили (не дай бог!), да не натворили дел похуже юноши. —Такого у нас в списке нет, однако Зинаида Александровна велела пускать и начинающих писателей, поэтому прошу вас, Николай Соломонович, — сказал лакей, взяв снятую с Ореста шинель. — Добро пожаловать в салон Зинаиды Александровны на Литейном. Кончив говорить с чопорным и нудным лакеем, Орет Андреевич даже не заметил, в какой передней он стоял! Вся украшена пальмами в горшках, цветами, а шахматный пол блестел настолько, что можно было в нем разглядеть свое четкое отражение. Белоснежные колонны окружали всю переднюю, расположившись по периметру. Золотая люстра прямо-таки горела, придавая всему ослепительный блеск, игривость и вычурную чистоту, от которой у юноши стало рябить в глазах и заставляло невольно поморщиться. Лакей проводил новоиспечённого Рутенберга к противоположным дверям, по бокам которых стояли две статуи древнегреческих богинь — Венеры и Афродиты, тоже начисто выбеленных. Когда же эти самые двери распахнулись, оказалось, что они вели в сам салон, где по всему, среднего размера, помещению с приглушённым светом, хаотично расставлены круглые столики с бордовыми скатертями на них и темно-золотой бахромой на концах. Присутствовало здесь, по большей части дам, но и мужчины в сторонке изволили не стоять — каждый к какой-нибудь хорошенькой мамзель, да прицепится, как банный лист. Наряды всех присутствующих вкусно поблескивали, а лаковые туфли мужчин — особенно. По такому вычурному виду, Орест Андреевич заключил, что каждый здесь боялся уронить себя, однако и много не молчали, говорили все, что только хотели сказать. Словом, Северное общество какое-то! —Bonjour! — учтиво склонил голову Орест, когда все заметили его присутствие в дверях. По салону вдруг прокатилась полна перешептываний и, извлекая из французского выгоду знать его полностию, Орест Андреевич тайком слышал пару-тройку фраз, сказанных где-то средь дам и дошедших до его ушей: «quel beau garçon!¹». Потом послышался ответ: «oui, et quel jeune!²». А далее долетела и совсем отличающая от других фраза: «comme son nom? Je souhaite rencontrer³». Орест подавил в себе высказывание небольшой доли волнения и даже попросил у лакея бокал шампанского. После нескольких минут ожиданий, юноша сидел на сафьяновой кушетке, время от времени попивая шампанское pour plus de courage⁴. Ещё несколько других минут, выделенных для выжидания чего-то, чего сам не мог понять Орест, к нему подошла премиленькая барышня, которая, несколько смущаясь, попросила разрешения у юноши сесть подле. —Прошу вас, — сказал он с таким настойчивым тоном, будто барышня его долго упрашивала разрешения. —Же мапель Мария⁵, — сказала она, не отводя ярких глаз с лица Ореста. —Очень приятно, мадемуазель, — ответил тот и хотел было назвать свое настоящее имя, однако запнулся. — Николя Рутенберг к вашим услугам. —Весьма рада, — сказала Мария, немного склонив голову и наблюдая, как новый собеседник целует ее руку. Тонкую, с парой перстней на игривых пальчиках. — Что же привело вас сюда? —Много наслышан о хозяйке этого знаменитого салона. И я, как ищущий свой путь писатель, решился зайти в этот храм литературы и... — протянул он, улыбаясь собеседнице. — Красивых девушек. Милая кокетка тихо засмеялась, прикрывая улыбку веером с большими и пышными страусиными перьями. Господин да я не хуже Анатоля! Подумал Орест, удивляясь своим раскрывшимся задаткам. —Я хотела бы познакомить вас с Зинаидой Александровной, ибо давно ее знаю, однако сейчас хозяйки здесь нет, к сожалению, — произнесла Мария, свет очей Орестовых. —Весьма польщён вашей добротой, — снова улыбнулся юноша, осознав, что нужная ему информация сама себя преподносит на блюдечке с голубой каёмочкой. — В таком случае, где же она, позвольте поинтересоваться? —У своей подруги. Она, насколько мне известно, модистка. Более, не имею чести знать, уж простите меня, Николя...как вас по батюшке? —Соломонович, — ответил юноша. — Но это не столь важно. По крайней мере, вас, Мария, я избавляю от данной излишней формы обращения. От этого милая барышня принялась ещё чаще махать веером, скрывая краску смущения у себя на игривом лице: —Благодарю вас, Николя. —Счастливчик этот щенок, — сказал какой-то молодой человек, сидя на противоположной стороне помещения и наблюдая за Орестом. —Да полно тебе, Вася, — произнес второй, видно, друг первого. — Подумаешь, служанка самой Евгении Христофоровна познакомилась! —В том-то и дело, что самой! — подчеркнул Вася. —Ну ты же кадет, прекрати этот детский каприз. Найдешь себе барышню получше, чем эта цаца Маша Пушкарёва. —Не найду, голубчик. И ведь девка такая, все глазки строит этому индюку! Говорю тебе как на духу, она специально так делает, чтобы меня позлить лишний раз. Второй закатил глаза и сложил руки, мол, недалёкий у него друг, все за запретным плодом по пятам шастает, совсем его эта Маша охмурила. —Кузьма, ты погляди, она свою руку положила на его, этого подлеца! Вот же шельма, черт его побери! Кузьма толкнул локтем Васю в бок, чтоб не ёрзал слишком много, здесь и так дам полно, коих должны привлекать мужчины в формах. Но Вася был неумолим — кадетская душа требовала женского внимания. —Ты лучше сам погляди на то, что Евгения Христофоровна делает. А она, меж тем, чтобы наслаждаться салонной жизнью и разговаривать с другими дамами, невольно была вынуждена ее прерваться увидев, как служанка Mary уж слишком заговорилась с неизвестным юношей. Наполняясь детской завистью и ревностью (ибо сама Евгения ещё при входе глаз на юношу положила — понравился он ей своею привлекательной внешностью), встала, поправила сложившееся кисейное платье, извинилась пред собеседница и и плавно, чарующей походкой, приближалась к этим двум голубкам. Пред Орестом возвысилась девушка, более красивее самой служанки в то раз! Ее платье, наполненное бантами, кружевом, изящным строением кладок и искусственных цветов, прямо таки заставило юношу в очередной раз ослепнуть от их излишнего блеска. Тонкая талия, затянутая в корсет, делал из неизвестной некое подобие искусно сделанной статуэтки, чьи плечи и молочного цвета кожа имели место в данном цветнике прелестных красок. Тонкую, точеную шею и блестящую ключицу обрамляло жемчужное ожерелье. Губы — два лепестка алых роз, а глаза — словно Нева, заставляющая сердце нашего бедного Ореста не на шутку взволноваться. Прическа каштановых с рыжеватым проблеском волос, собранная где-то на затылке, наполняла очаровательный верх, на плечах которого изящно скатывались закрученные локоны. На корсаже, обрамленном цветами, был пришит шифр на муаровой голубой, в цвет платья, ленте. Орест Андреевич прямо-таки распрямился, увидев пред собой фрейлину императорского двора. —Madame Mandelbaum? — сказала дрогнувшим голосом Мария, как только заметила подходящую к ней Евгению Христофоровну. Юноша, как полагается всякому мужчине в присутствии дамы, в данном случае — Евгении Христофоровны, встать и поцеловать ее руку. —Все кокетничаете с моей помощницей? — сказала она, надменно улыбаясь и поглядывая то на нее, то на Ореста. —Не беспокойтесь, Евгения Христофоровна, он очень воспитанный молодой человек, — вступилась за него раскрасневшаяся Мария. —Нам пора, — сказала фрейлина такая будто не заметила заступничество помощницы. — Извините нас...прошу прощения не знаю вашего имени. —Николай Соломонович. —Николай Соломонович...— фрейлина имитировала задумчивость, а потом засмеялась, что прежде всего смутило Ореста Андреевича. — С вашего позволения. После чего, Машенька как будто виновато встала и последовала за Евгенией Христофоровной, которая, перед уходом бросила острый, бросивший в жар Ореста, чарующий взгляд и ушла восвояси. Ещё некоторое время Орест Андреевич сидел в беспокойном недоумении на своей этой кушетке. Пришлось допить шампанское и подумать над тем, насколько его юношеское сердце затмила эта проклятая фрейлина, стол краше любой другой девушки или женщины во всем Петербурге! Однако, Беккеру показалось, что здесь ему ничто больше не поведает и оттого собирался было идти, но его планы приостановил кадет, вставший вместе со своим другом пред Орестом. —Господа? Чем могу быть вам полезен? — сказал он. —Тем, что я требую от вас объяснений, — ответил кадет, чье имя мы упомянули выше, Василий. —Извольте. Каких же объяснений вы хотите от меня услышать? — вздернул одну ровную густую бровь Орест. —О чем вы там ворковали с моей возлюбленной Машенькой? — продолжал настырный кадет, время от времени пошатываясь. Похоже, он был пьян. —Вася, боже мой, отстань ты от этого господина! — сказал друг, Кузьма, сжав его локоть и толкая в сторону дверей. — Извините, ваше благородие. —Нет-нет! Я знать хочу, что он ей там вякал, этот смазливый щенок! Орест ухмыльнулся, подумав о том, что являлся старше наглого кадета лет на 8-7 точно. И кто после этого щенок? Надо уметь с женщинами общаться, а не устраивать из интеллигентного салона какой-то грязный притон, с чем и согласился сам Кузьма, когда Орест сказал это уже не самому себе в голове, а вслух, бросая каждое слово, каждую букву в рожу обидчика-кадета. Мальчишка был в ярости. Щеки, и без того румяные от воздействия шампанского, налились ещё больше пунцовым цветом, а уши — так и совсем издалека выглядели как два неуклюжих перца. Юноша, не дожидаясь ответа, благосклонно попрощался с обидчиком и скоро вышел в переднюю. Оказывается, фрейлина в своем чудесном кисейном платье ещё присутствовала здесь! Она стояла напротив лакея и о чем-то с ним оживлённо беседовала, иногда смеясь звонким голосом. И почему Орест его раньше не услышал? Разговор пришлось прервать, попросив у лакея свою шинель. Он мигом принес ее Оресту и ловко помог ему одеться. —Уже уходите? — спросила Евгения Христофоровна фальшиво-грустным голосом, когда заметила рядом стоявшего юношу. —Да. Не скучайте, — ответил он, стряхивая с широких плеч невидимые соринки только что натянутой на такую же руку белой перчаткой. Фрейлина ухмыльнулась, сверкнула глазами, а после рассмеялась: —Какой вы шутник, Николя Соломонович! —Что есть, то есть. Честь имею. —А ну стой, подлец! — крикнул вслед уходящему Оресту пьяный кадет. Вот же собака, все никак не оклимается, подумал юноша, забыв на мгновение при разговоре с фрейлиной о горе-мальчишке. Он ведь даже несовершеннолетний, а разговаривает со мной так, будто вот-вот на дуэль захочет вызвать! Когда Василий хотел было повернуть к себе стоящего спиной Ореста и для этого уже положил руку на его плечо, Беккер моментально среагировал, двинув по его щенячьей наглой роже сильным ударом судьи-кулака. Евгения Христофоровна, наблюдая за всем этим ералашем пред собой, не смогла не ахнуть и закрыть удивленный вишневый рот тонкими, изящными руками, скорее, от правдивой неожиданности, чем от фальшивой игры. —Прекратите, господа! — хотел было сказать лакей, все такой же безэмоциональный, однако от Ореста уже и след простыл. Все присутствующие в передней только и успели заметить, как закрываются входные двери салона. Мой бог, какой мужчина! Успела подумать фрейлина про поступок Ореста, теперь ответно зацепившего сердце состоятельной девушки. Но где его теперь искать? Ничего, будет время и сам найдется.

***

—Ну, что у вас, Орест Андреевич? — спросил Анатоль, встретившись с юношей в назначенном им месте: на перекрестке двух прешпектов, около входа в помпезную гостиницу «Империал». —Успел лишь узнать у одной из дам подтверждение слов дворника Кузнецкой, что она находится у модистки. А что у вас? — ответил Беккер, пожимая руку коллеги. —Боже милостивый! — заметил тот. — Да у вас кровь на перчатке! —Да неужели? — Орест посмотрел на кисть правой руки и даже не заметила что на ней есть след от удара в лицо кадета. — Впрочем я сейчас не до этого. О подробностях напомните мне потом. —Итак, — серьезно начал Шпенглер. — Я был у некой Лейкиной, которая и вправду имеет свой магазин на Невском. Я допросил как саму модистку, так и Кузнецкую: —Скажу вам по секрету, — говорила Лейкина, заведя сыщика в мастерскую, подальше от лишних ушей. — Я давно знаю madame Кузнецкую. Так-то она и мухи не обидит, да и завистников, насколько мне известно, не имела. Про пропажу она мне доложила перво-наперво, сегодня утром приехала, вся на нервах, чуть ли не в истерике зашла и с порога начала все рассказывать. Неужели, все и вправду настолько серьезно? —Пока не знаем, — отвечал Шпенгер, записывая все в книжечку. — Вы что-то ещё можете добавить? —Более ничего, если только то, что madame Кузнецкая часто обвиняла своего дворника, говорила «это все Тит, будь он неладен, черт плешивый!», притом упоминая какие-то следы в гостинойя якобы принадлежащие ему. И все, более ничего мне неизвестно, вы уж не обессудьте. —Ничего страшного. Благодарю. И, позвольте, спросить в вас последнее. Где вы были позавчера, 23 октября? —Шила новые шляпки, готовила заказы постоялиц моего магазина, да и практически никуда не выходила, — ответила модистка, будто намекая на свою невиновность. —Благодарю ещё раз за помощь, до свидания. А далее, я попросил саму Кузнецкую покинуть магазин Лейкиной и отправиться домой, где будет проходить допрос с вашим участием, мой друг. А пока, расскажите все в подробностях, что произошло в салоне.