Приключения Ореста Андреевича Беккера

—Любите ли вы март? — вдруг спросил ротмистр Ватрушкин, гуляя со своей пассией по Летнему саду. Людей было не так уж и много, чтобы утвердить таким образом хорошую погоду в Петербурге. Обычно, в это время года и месяца все не выходили из своих квартир, боясь застудить ноги, наступив в подвернувшийся под ботинок остаток ещё сохранившегося с зимы снега. Однако этот мартовский день 18-го числа третьего дня — был исключением впервые: приятно били в глаза сквозь корявые ветви некоторых дерев лучи солнца, веяло свежестью. Словом, погода именно в этот день была как никогда подходящая для прогулки со своей дамой, с которой можно её только подышать воздухом нового 1877-го года, но и заметить одну преинтереснейшую странность, о которой будет вестись речь несколько далее. —Вполне, — ответила дамочка-кокетка, мечтательно-влюбленно разглядывая что-то вдалеке. Она была занята не своим кавалером, а скорее тем, что она смогла подцепить своими ловкими, примилейшими голубыми, как Нева, глазками. — Не кажется ли тебе, что вон там, за деревом, чей-то ботинок? Мужчина вгляделся вдаль, прищурив глаза, настраивая их на неизвестный объект. —Думаю, это пенек от дерева, — ответил он. Сам ты пенек от дерева, мысленно передразнила адъютанта девушка, крепче сжав его руку, однако мужчина не придал этому особого значения, даже ничего не заметив. —Тогда предлагаю поспорить! —На что же? Если я буду прав — с вам причитается поцелуй. —Ну, а если истина на моей стороне — будете дарить мне цветы каждый день! —По рукам, — азартно заблистали глаза Ватрушкина. Пара прибавила шаг. Неизвестный объект приближался и приближался, пока он не предстал пред глазами в той величине, в которой его могли бы разглядеть получше. —Ах! — вскликнула девушка, выпучив глаза и закрыв рот обеими руками. Неподалеку от ботинка, за массивным стволом дерева высунулась чья-то нога — бледная, как колонны особняка Румянцева на Английской набережной. Глаза девушки закатились куда-то вверх, ноги стали ватными, руки резко опустились. Адъютант успел подхватить падающую в обморок от ужаса даму сердца. На голос девушки тут же сбежались люди, часть помогала бедной прийти в себя, а другая смотрела на ботинок и изучала ногу. Запыхавшись, прибежал пухленький городовой, придерживая шапку из мерлушки с посеребрянной бляхой в центре, за ним и поспешил жандарм, расспрашивая адъютанта о том, что случилось. Городовой раздвинул кусты которые и без того были разрушены и подлежали восстановлению. Средь месива травы грязи и снега лежал труп мужчины. Да настолько обезображенный, что нельзя было понять без должного приложения усилий, кто этот человек. Пухлый мужичок наблюдал пред собой такую картину: труп лежал, раскинув ноги. Одна рука была согнута в локте, голова наклонена на бок. Одежда в некоторых местах была разорвана, но городовой, чай не дурак, рассудил по позолоченным пуговицам, что это был чиновник. Какой именно — черт его знает. Как можно понять, когда даже кожа сливается с землёй, на которой лежал умерший? Кстати, насчёт лица — один глаз, левый, был выбит. Лоб не лоб, а сплошная гематома. Другой глаз был в более менее хорошей форме. На шее виднелась багровая полоска. Похоже, душили, подумал городовой. Не наследить бы... —Ну, что вы там, Иосиф Казимирович? — спросил один из жандармов, выглядывая из-за кустов. —Да страсти господни...тут уже что мои, что силы жандарма уже не помогут. Только полиция, — задумчиво ответил городовой, замолкнув на некоторое время и разглядывая труп. — Словом, пишите депешу, голубчик, приставу Ливенвольде в lll Отделение и для опознания тела в «Ведомости СПБ. градоначальства» тоже. Вдруг, объявится кто? —Как прикажете-с, Иосиф Казимирович. Будет сделано. —Да не затягивай! Тут посерьёзнее всяких краж намечается. Жандарм скрылся в кустах. Скоро написав депешу в полицию, а потом в «Ведомости градоначальства», вместе с напарниками приняли решение закрыть Летний сад для прогулок на некоторое время. Общество без лишних слов выполняла приказ и потому по Петербургу прошлась новая волна слухов и новостей — приукрашенные и не очень, они снова дошли до высших кругов. Впрочем, как и всегда. Страшно только подумать, есть ли последствия после такого убийства? Является ли оно бросанием перчатки? Если да, то кому? А, черт знает... *** В душном кабинете, с самого утра сидели три человека — Анатоль, Орест, а ещё пристав, который сидел за своим столом, как и всегда, отстукивая пальцами польку. Орест снова располагался на своем скромном стульчике, а Анатоль облокотился на угол рабочего стола Ливенвольде. —Ох, скучно, голубчики. Ужасно-с...делать нечего, все как будто было у нас и тут же растворилось. Работы нет... Орест слушал эти нужные рассуждения вслух и всякий раз, когда наступала пауза, вскидывал голову, сложив руки на груди. —И не начинайте, Дорофей Григорьевич. И так тошно...нет, я конечно понимаю, что когда преступность в столице снизилась, то это очень даже хорошо для общества, но для нас, людей полиции, это время кризиса в работе, который не исправить, — так же рассуждал Анатоль, отвечая приставу. —Рестик, открой окно что ли...душно, думается сложно. Юноша встал, открыл форточку. С улицы залетел холодный воздух и ударил ему прямо в лицо. Это было неожиданно, но в то же время приятно. После, он вернулся на свое место. —Чаю может, господин пристав? — предложил Анатоль. Ливенвольде сморщил лицо до неузнаваемости, подвигал большими усами, а оправившись, ответил: —Этот чай у меня уже скоро из ушей польётся. Надоело! Анисовой бы лучше... —Анисовая, Дорофей Григорьевич, будет у меня на квартире, но только вечером. Пристав посмотрел на напольные часы, стоявшие в углу кабинета. Было только пол первого. —О, Господи, как долго-то! Часы как раз пробили время указанное выше. Дверь открылась. Вошёл жандарм. Представился Валерием Пушниным. Отдал конверт прямо в руки приставу, который к тому времени наблюдал с большим интересом и интригой. —Можешь идти, голубчик. Скажи Иосифу Казимировичу, что Дорофей Григорьевич бумагу получил. Пушнин поклонился и хотел было идти, как вдруг пристав остановил его. —Повремени здесь, я пока почитаю, что мне тут накаверкали. Дорофей Григорьевич прицепил на нос пенсне и, приблизив бумагу к глазам, принялся читать. В кабинете с каждой секундой нависала тишина. Орест раскраснелся, ибо ему было неловко от такой долгой, непривычной тишины. —Господь мой... — он посмотрел на присутствующих, кроме жандарма, а потом обратился и к Пушнину. — В «Ведомостях градоначальства» написали? —Так точно, ваше благородие. —Не знаешь, когда выйдет? —Часом позже. —Интересно, весьма интересно, — в глазах Дорофея Григорьевича расплескался азартный блеск. Новое поступление о просьбе начинать расследовать оживило старичка, даже умудрившись заставить его встать с места и быстро замаячить по кабинету, будто он что-то искал. — В холодильник доставили тело? —Об этом мне неизвестно, ваше благородие. Сделал то, что было приказано от Иосифа Казимирыча. —Понял тебя. Ну, ступай с богом, благодарю. Жандарм вышел, ещё раз поклонившись. —Что произошло, Дорофей Григорьевич? — спросил Орест. —Сегодня ровно в полдень был обнаружен труп мужчины в Летнем саду, это сообщение от городового. Интересное делишко намечается, господа! —Что от нас требуется? — спросил Анатоль, сделавшись таким же живым после объявления. —Работать, Анатоль. Ра-бо-та-ть! Иногда удивляешься, что дело вдруг внезапно так развивается, притом упав тебе на голову из ниоткуда, подумал Орест, удивляясь, что пить чай да позёвывать уже стало не актуальным. —Короче, Анатоль. Послушай: отправься на место немедля, людей из полиции там и без того ждут с двенадцати часов. Осмотри все, сделай выводы. Я пока вызову врача, от него будет ещё больше информации. Анатоль кротко поклонился, резким шагом вышел из кабинета. Опять бегать за ним! Досадно подумал Орест, еле поспевая за коллегой. Надев теплое, вышли на морозную улицу. Петербург, а точнее — его крыши заполнила лёгкая дымка от труб квартир и заводов. Пахло дымом и ещё чем-то, чего не могли разобрать молодые люди. Добираться до Летнего сада — пару секунд, божье дело, пешком пройтись не так уж и сложно, оттого и извозчика не звали. —О чем так задумался? — спросил Анатоль. — Ты больно напряжённый, — его примечание было как никогда точно. Орест и вправду шел, слегка сдвинув густые ровные брови к середине. —Об убийстве думаю. —Да известно ли, что убийство? Нам ничего толком не сказали, а ты уже так рассуждаешь. —Но годом ранее я рассудил так же о вине Рябушинского! Многие отвергали и в особенности сам Дорофей Григорьевич, но все же это обернулось правдой, не так ли? —Так, но... —Послушай, Анатоль. Это дело закончено и я его уже устал обсуждать. Лучше думать неправильно, выстраивая цепочку заранее, чем ни о чем не думать и оказаться в луже, — сказал Орест, проходя мимо Инженерного замка. Анатоль решил промолчать. Вошли через главный вход Летнего сада. Слякоть, грязь так и звучали противной симфонией под ботинками прохожих и колесами карет. По прошествии некоторого времени, двое пришли к главным воротам, хотя могли бы пройти и с другого конца. —Ну, что у вас? — спросил Анатоль, когда увидел того самого городового, который велел написать депешу в сыскное отделение. —Здравствуйте, ваше превосходительство. Ваше благородие...Ждём вас, что скажете. —«Ведомости градоначальства» вышли? —Нет ещё. Сказали, что к часу дня будут. Пройдёмте на место. Заскрипели ворота в сад. Никого не было — тишина, которая могла бы вызвать некое напряжённое состояние души. Орест был из впечатлительных, но дал самому себе слово, что не рухнет навзничь при виде тела убитого (а может и умершего?). —Прошу вас. Вот, отгонял всех от места преступления, чтоб не наследили-с. —Весьма признателен, Иосиф Казимирович. Не даром Анатоль успел прихватить с собой свой саквояж, о котором мы уже имели честь упомянуть в предыдущих главах. Он открыл его, достал необходимые предметы, аккуратно перелез через ограду. Позвал заодно городового и Ореста — один рассказывал о том как все происходило, а другой помогал работать. —Гулял тут адъютант со своею пассией, вот так вот-с и обнаружили-с, — говорил Иосиф Казимирович. —Нет уж, так не пойдет. Расскажите все в мельчайших точностях, — потребовал Анатоль, наводя линзу на землю и труп в целом, стараясь просмотреть и изучить каждый дюйм. — Во сколько гуляли, каковы слова этого вашего...гм, адъютанта? —Исходя из рассказа Ватрушкина, ну, этого самого адъютанта, тело было обнаружено около полудня. —Полудня... —Так точно-с, полудня. Анатоль выпрямился. Нахмурился, задумавшись, а потом снова согнулся в три погибели, обходя труп то с одной стороны, то с другой: —Гм, продолжайте. —Я сам тут мельком осмотрел все из любопытства. Понял, что без вашей помощи не обойтись, Анатоль Полуэктович. Сам-то адъютантик более ничего интересного не рассказал, ибо даже носа к трупу не казал! Пока городовой рассказывал, Анатоль успел сменить линзу на свой монокль. Сначала он воткнул его в глаз, помотал губами, якобы, ничерта не разберёшь и решил то отдалять, то приближать монокль к глазу. —Ясно, — сказал он. — Пусть явится в допросную, его все равно без внимания оставлять нельзя. Да, Орест Андреевич? Орест, вжавшись в ствол дерева, стоял весь бледный как поганка. Ком в горле мешал ему проронить хотя бы одно словцо. —О, Господи...Орест, что с тобой? Мертвого человека никогда не видел что ли? — с улыбкой произнес Анатоль. Городовой, наблюдая эту картину, не смог сдержать гиканье, но помочь юноше нужно было. Взяв платок и наплескав в него лёгких розовых вод и ещё чего-то от тошноты и мигрени, подал Оресту. —Благодарю вас, Иосиф Казимирович, — Орест уткнул нос в платок с ароматами и через некоторое время на щеках бедного титулярного советника вернулся былой румянец. —Ну, так что? —Да, пусть поговорит в допросной. Это не помешает нашим людям лишний раз убедиться, что Ватрушкин чист. —Вот и чудненько! Иосиф Казимирович, вы знаете, что делать. Городовой кивнул и скрылся из виду. —Ближайшие двадцать пять минут наши, Рестик. —Уже что-то удалось заприметить? —Предостаточно, чтобы выдвинуть первую гипотезу, — Анатоль отошёл чуть подальше от места расследования и сложил некоторые вещи в саквояж. Воткнул монокль в глаз. — Итак, видишь? Рядом с ногами трупа полоски? —Да. —Это признаки сопротивления жертвы. На каблуках его ботинок можно увидеть остатки земли. Какой из этого у нас с тобой будет вывод? Смерть жертвы бесспорно имеет насильственный характер. Далее. На шее можно заметить грубую бордовую полосу. Как думаешь, что это? —Веревка? Выходит, жертву душили веревкой? —Именно, совершенно верно, мой друг! Только это не веревка, а кнут, которым обычно бьют лошадей. —Значит, убийцей был не один человек, — с утвердительным наклоном в тоне голоса произнес Орест, поглаживая подбородок рукой в перчатке и прищурив глаза. —Как нельзя точно! Исходя из моих расчетов, их было трое. —Почему именно трое? Могли бы быть и ещё несколько людей, которые стояли на карауле у входов в сад и на тропинках, видущих к месту преступления. —Возможно, что так и было, однако ты, Орест, как всегда используешь безосновательность. У меня же есть вполне утвердительные доказательства. Смотри такую картину: один душил жертву кнутом, другой держал ноги, которые тщетно старались оттолкнуться от земли и нанести удар по убийцам, а третий держал жертву за запястья, чтобы не схлопотать кулаком по роже. —Да, очень похоже на правду. Кстати, тут видны и следы драки, — заметил Орест, на этот раз получше разглядывая труп. —О, да, вот здесь-то ты как раз оказался прав. Взбучка была на славу. И как таким людям не стыдно проявлять подобную жестокость? Это же просто ужасно. Вон, выбит глаз, везде гематомы...я даже не знаю, есть ли у жертвы в таком случае наличие зубов. Анатоль было задумался, да только к тому времени прибежал городовой вместе с парой людей. Они мигом завернули труп в ткань и увезли в специальной карете восвояси. —Распорядился, ваше превосходительство. Господин пристав просили передать Анатолю Полуэктовичу, что он ждёт вас в морге-с, — сказал Иосиф Казимирович, поправляя шинель из темно-серого сукна солдатского образца. —Все идёт как никогда гладко. Благодарю за работу, дорогой Иосиф Казимирович. Постарайтесь прибрать здесь все. —Распоряжусь, Анатоль Полуэктович. Счастливо. —Честь имею, — Анатоль взял саквояж, молчаливо указал Оресту следовать за ним. Решили выйти через главные ворота Летнего сада. Птички перестали петь. Их прогнали вороны, заняв те же корявые ветки.