Споры опасных грибов

Пятничный предвечер встречает их на работе — Дима устало потирает глаза, отложив очки в сторону; Катя, которую направили из главного офиса на сдачу и закрытие сделки, тихо переговаривается с Юлей — та выглядит расслабленной, робко бросает взгляды на Серёжу, который, кажется, решил доспать последние минуты прямо на стуле. Юля накануне шепотом поделилась, что они записались на первый сеанс к психологу, и этот факт отражается на её лице давно забытым спокойствием. Арсений только рад — Серёжа же разговаривает с ним только по делу, всё ещё ожидая, что Арс самостоятельно соизволит объясниться по поводу Антона. Но для объяснений желания нет — Арсений просто чувствует счастье. Оно наивно-осязаемое, реальное, греет изнутри тихим звенящим спокойствием. Антон рядом с ним светится сильнее диодов на датчиках, едва не пищит, но на работе по условному договору они не говорят о «не рабочем» — зато Антон смотрит на него так, что слов не нужно. После работы Антон возит домой, растекается разговорами, улыбками и смехом, тащит в тот самый бар, поужинать и даже в обещанный океанариум — по средам на кассе работает его друг, что согласился пустить почти последними посетителями, чтобы насладиться видом без толпы. Арсений чувствует невероятную лёгкость, будто юность запоздало ворвалась в его жизнь, встряхнув за плечи и раскрыв глаза. Хотя неделя была тяжелая — работа под руками горела в ускоренном темпе. Дима то и дело ругался с рабочими, что испуганно путались в микросхемах; Юля и Серёжа подгружали в приложение все функции, но никто не жаловался, лишь мечтали поскорее закрыть проект для Белого и выдохнуть. И в злосчастную пятницу Арсений чувствует себя настолько измотанным этим проектом, что любое волнение не способно пробиться сквозь толстый слой усталости. Напротив Антон — едва не подпрыгивает на стульчике, крутит ручку в руках, но Арсения больше всего греет тонкая полоска металла на пальце — та мечется между романтичным-зелёным и волнительно-жёлтым (если Арсений правильно помнит расшифровку). Но Антону кольцо настроения и не нужно — у него лицо настроения, меняется ежесекундно, стоит взглянуть чуть дольше. Антон тянет брови вверх, почти скрывая за челкой, которая всё больше и больше закручивается озорными витками; улыбается «скрытой» улыбкой, что натягивает щёки, выделяя ямочку на подбородке. Как тут не смотреть?  — Ну что ж, будем приветливыми и деловыми, господа, — тянет Дима, услышав хруст гравия во дворе. — Пять минут опоздания комментировать не будем, — его взгляд останавливается на Арсении, что нарочито-тяжело вздыхает — хотя язык чешется.  — Готов, Антон? — заботливо спрашивает Катя, и Антон уверенно кивает, молча показывая большой палец — она смеётся с ребячества и умолкает, стоит двери раскрыться. Белый молча входит в холл, что за недели работы уже немного прогрелся — заботливо притащенный Катей обогреватель натужно работает — за ним семенит ассистент, удерживая в руках увесистую папку и стаканчик кофе. Арсений чувствует лёгкое дежавю — Руслан всё так же вальяжно садится во главе стола, молча забирает свой кофе из рук помощника и одной рукой даёт отмашку начинать. Единственное, что не изменилось. Среди их рядов за три недели изменилось многое — от того, что Арсений научился рисовать стрелки, и заканчивая тем, что Юля и Серёжа, кажись, нашли выход из своей запутанно-сложной ситуации. Но, наверное, больше всего изменений претерпел Антон — он выходит к проектору, что жухло отбивает картинку на подвешенное полотно (Катя забыла специальный экран в офисе, а Дима удачно сымпровизировал подручной простыней, которой накрывали громоздкий шкаф в столовой). Антон преобразился — словно вырос ещё пуще своих двух метров, стал шире в плечах, и взгляд прямолинейный, уверенный и эта легкая полуулыбка на губах. Антон нашел центр тяжести в собственном теле, будто оно наконец пришлось ему впору, и исчезли неловкость и хаос в движениях. Вместе с тем Антон остается живым, горящим и заразительным — улыбкой, невольными кивками. Последующий час Арсений сидит, не шевелясь, слушая и смотря, впитывая каждое его движение. Ловит задиристый, с долей лукавства, взгляд и дышит через раз. Антон невероятен в действиях, словах, в том, как держится, как отвечает на «пятикопеечные» вопросы — Арсений слабо верит, что всего три недели назад Антон не мог найти курсор на экране. Юля дёргает его сзади за край рукава, тянется к уху и горячо насыпает похвалы — выходит, не он один видит это преображение. Арсений эгоистично хочет верить, что именно чувства сделали Антона таким. И ещё больший страх накатывает, стоит подумать, как больно будет Антон падать, когда узнает правду. Антон отдаёт слово Диме — тот добавляет несколько слов о технической части, отвечает на вдумчивые вопросы Белого, и со спокойной душой Арсений принимает эту эстафету. Антон смотрит на него — этого хватает, чтобы перекрыть постное лицо Руслана. Несколько вопросов, тестирование приложения и короткий квест по дому — проект сдан и одобрен. Размашистая подпись Белого будто подводит итог долгих трёх недель, Катя довольно хлопает папкой, обещая тут же отвезти документы в офис и утром выслать чеки, а за её спиной все давят улыбки и смех от облегчения.  — Было приятно с вами работать, — Руслан протягивает поочередно руку Антону, Диме и Серёже, кивает Юле и Кате, что и не горят желанием тактильного контакта, но вот стоит ему взглянуть на Арсения, что демонстративно скрещивает руки на груди, случается невероятное. — Алёна Сергеевна, с вами особенно, — ехидно тянет и протягивает раскрытую ладонь. Арсений же не плохой человек — ладонь остаётся в игноре, вместо этого короткая улыбка уголками губ и лёгкий кивок. Белый пусть и не пышет недовольством, оставаясь на собственном Олимпе, видимо, ожидая подобного, и опускает ладонь — Арсений уверен, что всё сделал правильно.  — Предлагаю напиться, — выдыхает Дима, стоит им выйти из дома — на улице уже вечерний мрак. — Мы с Катей отвезём документы, а потом в бар…  — Давайте в клуб! — перебивает Антон, закидывая руки на плечи Димы и Серёжи. — А доки вместе отвезём, чтобы не разделяться и машины оставить на парковке офиса. Арсений легко кивает на предложение, Юля подхватывает, и только Серёжа чуть мешкается, но сдаётся под напором взбудораженной Юли и Антона. Оставив транспорт на парковке офиса и быстренько пробив в гугле ближайший клуб с нормальными отзывами, они залетают в полупустое для пятницы заведение, громко усаживаются за один из дальних столиков и заказывают выпить и перекусить. Катя едва перекрикивает музыку, умоляя нянечку посидеть лишний часик с детьми, и Арсений невольно представляет — если бы Алёна осталась, как бы сложилась его жизнь? Он бы точно не оказался в такой ситуации, позволяя Антону шептать на ухо глупую глупость, вызывая улыбку — только из-за громкой музыки, не более. Арсений отторгает мысли о ней, сердится, что так часто возвращается к прошлому, ещё и Серёжа предупреждающе смотрит — а Антон всё ближе к уху, рука опасливо рядом с бедром. Арсению больше всего хочется ударить Антона волшебной палочкой по кудрявой голове, сознаться и жить дальше, слушая его голос, осторожно касаясь пальцев. И разговоры с каждой каплей алкоголя всё менее интеллектуальны, только Катя остаётся полностью трезвой, попивая безалкогольный коктейль, но истории у неё самые смешные, особенно о молодом Антоне. Арс смеётся искренне, поддакивает историям Юли, в которых он неизменно играет важные роли, и как будто не представляет себя вне этой компании.  — Я отойду, — кричит Арс, чувствуя острую нужду после пива — разговор уже зашел о новогодних праздниках, хотя к ним ещё жить и жить, но мысль собраться вместе где-нибудь за городом заранее радует. Антон кивает, поднимаясь с мягкого диванчика, чтобы пропустить его, и Арсений прямой походкой через пустой танцпол направляется к туалетам. Проблема с выбором мужского или женского не стоит — он влетает в женский, учтиво пряча глаза в пол, чтобы в собственных мыслях не нарушать чужой комфорт, и закрывается в кабинке — со сплошной дверью, к счастью. Возле умывальника взгляд цепляется за отражение — накрашенное лицо не волнует сильно. В который раз Арсений подводит личный итог этого спора — как бы не выглядел, он всегда останется собой. А мелочи, к которым на несколько недель можно привыкнуть, — не столь важны. Хотя, к собственной честности, Арсений уже ждёт, когда же сможет по человечески потереть глаза, не боясь стереть тушь или тени, но все эти мелкие детали больше смешат, чем раздражают. Вот с понедельника Арсений снова будет мужиком — мысль об Антоне пробивает сердце. Для Арсения не изменится ничего, кроме окончаний в глаголах и прилагательных, для Антона же изменится всё. Разумом Арсений понимает, что не сможет вечно притворяться, рано или поздно их отношения дойдут до точки, в которой правда всплывёт дерьмом кверху, но рисковать этим хлипким счастьем безумно страшно — так и стоит на месте, ни вперёд, ни назад. На выходе его поджидает Серёжа, лениво облокотившись на стену, и по серьёзному лицу Арсений понимает, что терпение лопнуло.  — Арс, может, ты расскажешь, что между вами? — тут музыка немного тише, и Серёжу, к сожалению, хорошо слышно.  — Сергуль, вот прямо сейчас? — Арсений надеется отложить разговор в дальний ящик и забыть о ключике, но Серёжа упрямо-настойчив — здесь и сейчас.  — Что с тобой, Арс? — вопрошает он. — На себя уже совсем не похож — ты…  — А что, Серёж? — перебивает Арсений, раздражаясь от хождения вокруг главного. — Тебя волнует Антон, ведь так? — нападает, надеясь защититься.  — Волнует, потому что ты так внезапно… Ты… — Серёжа перебирает слова, крутит ими, но никак не может выразить — Арсений и так понимает.  — Гей? — насмешливо подсказывает Арс, и Серёжа чуть морщится, заставляя сжать кулаки — друг ведь, от него Арсений ждёт поддержки в первую очередь.  — Арс, но с Алёной… — Хватит, — Арсений вспыхивает, чувствуя бессмысленность разговора. — Серёж, я никогда не понимал женщин, не понимал смысл отношений, — выпаливает Арс, хмурится от неприятной правды, что всегда плавала где-то на поверхности. — И ни одну не любил, даже Алёну.  — Но ребёнок…  — Серёж, — умоляет Арс — говорить сложно, а Серёжа давит на больное. — Наверное, Алёна и Кьяра появились в моей жизни, потому что так традиционно положено, а не из-за личных желаний и потребностей. По-настоящему, я в Алёне видел вовсе не женщину, а человека, с которым было легко общаться и жить — Алёну это не устраивало, сам знаешь, — выдыхает Арсений. — Но с Антоном я чувствую совершенно другое — просто прими это, прошу…  — И ты уверен, что узнав о твоей немаленькой проблеме, Антон не захочет тебя послать нахуй? — горячо спорит Серёжа от искреннего желания уберечь — и радуется, что попал в цель. А потом пугается от осознания — Арсений впервые на его памяти так обеспокоен кем-то другим. И что этот Антон сделал? Как смог залезть так глубоко и сильно, чем сумел зацепиться за тонкие рёбра?  — Не уверен, — сдаётся Арс. — Ты это хочешь слышать? — спрашивает грубее нужного. — Я ни в чём не уверен, Серёж. Арсений неиронично хочет, чтобы кто-то впервые в жизни указал ему, как поступить, слепо решил вместо него, но даже Серёжа не знает, что сказать. Он отходит, оставляя его наедине со своими переживаниями. Взволнованного, натянутого между двух крайностей Арсения находит Антон. Не успевает Арсений открыть рот, чтобы его оставили одного, как звучит песня. Услышав ее, Антон широко улыбается и, схватив Арсения за руку, тащит в центр полупустого танцпола.  — Антон, какого черта? — возмущается Арсений, но пальцы послушно смыкают его ладонь.  — Давай! Мы не за тем тут, чтобы ты стояла сбоку, — Антон двухметровый, неуклюжий, но настолько счастливый, что Арсений сдаётся под напором его счастья. — Ну же, покажи мне, как ты танцуешь, — остановившись, Антон разворачивается к нему и мягко держит за руки. — Расслабься, — он тихо смеется, удивительно попадая в такт мелодии, — я с тобой. Кричит и со смехом кружит его по кругу.  — Поймай настроение! — кричит Антон, натягивая руки, чтобы крутить сильнее — до чего же нелепо, но Арсений не в силах удержать рвущуюся изнутри улыбку.  — Ты с ума сошел? — в ответ тянет Арс и позволяет себя прокрутить под рукой.  — Мы вместе! — смеется Антон и за обе руки, вынуждает присоединиться к своему смешному беспорядочному танцу. Они кружатся хаотично, броуновским движением, сметая всех нерасторопных, что попадаются под ноги. Арсению в один момент становится плевать, насколько смешно они выглядят вот так отплясывая; что Серёжа и Юля его видят таким — смеющимся, открытым. Расплывшись в широкой улыбке, Антон разворачивает Арсения к себе спиной и стремительно кружит вокруг своей оси. Арсений невольно вспоминает те самые качели с детства — на тонких цепях, с хлипким сидением и скрипучей конструкцией, самые любимые, потому что раз в год, на летний праздник, когда аттракционы приезжали в родной город. Антон крепко держит его поперёк груди длинными руками, обжигает ухо смехом, и Арсений боится, что никогда больше не будет таким счастливым. Они останавливаются, не разнимая рук и пытаясь отдышаться, но Антон качает бёдрами смешно, ведёт плечами и руками — Арсению ничего красивее в жизни нет, особенно улыбка, что мелькает в свете дискотеки. Музыка заканчивается резко, сменяясь на другой трек, но он уже не столь важен. Держатся за руки крепко, будто упадут отпустив, смотрят глаза в глаза, и Арсения торкает сумасшедшая идея, что отдаёт острым уколом в солнечном сплетении — он правда готов это сделать? Правда готов на самый безрассудный, сумасшедший поступок в жизни? Антон ведётся за ним похлеще мотылька, что тянется на опасный свет, тащится в туалет, крепко удерживая ладонь. Арсений осторожно толкает дверь мужского туалета и, удостоверившись, что никого нет, толкает Антона к открытой кабинке.  — Алён, ты… — Антон, кажись, обескуражен внезапной сменой локации, невольно горбит плечи в узком периметре кабинки, но Арсений непреклонен в решении — разговор с Серёжей и вовсе вывел из равновесия, оставив в голове одну-единственную мысль хоть как-то привязать Антона к себе.  — Молчи, — тихо просит Арс, закрывая дверцу на замок, и давит на плечи Антона, чтобы тот присел на крышку унитаза. И опускается на колени, пачкая брюки об липкую плитку. Антон в такой позе всё равно выше, таращит глаза, пытаясь осознать происходящие, но молчит, только ноги раздвигает шире, чтобы Арсений был ближе. Антон боится моргнуть — реальность больше похожа на сон, чужие губы опасно-близко, горячий воздух щекочет, и желание облизать губы зудит до дрожи. Арсений осторожно укладывает ладони на бёдра Антона — тот чуть дёргается, напрягая мышцы, и приоткрывает рот. Арсений косит глаза, любуясь пухлой нижней — впервые искренне хочет поцеловать человека. Он поднимает взгляд вверх — Антон смотрит в ответ. Два дурака боятся сделать первый шаг, и Арсений решает начать с малого — поднимается выше, опираясь на бёдра, и осторожно целует щеку. Антон выдыхает громче, и Арс зажигается сильнее, смелее целует кожу возле уха тремя короткими касаниями. Губы гладкие, ласкают легко, словно Антона щекочут кончиком пера, а руки Арсения шарят по бёдрам, чуть стискивая пальцами сквозь штаны. Арсений отстраняется, сам дышит тяжело, но замечает мелкую крошку-родинку на кончике носа — целует прямо в неё.  — Всё хорошо? Антон ещё смеет спрашивать. Смеет быть добрым, понимающим, самым-самым, что Арсению резко становится тошно от самого себя. Антон улыбается, словно перед ним весь мир, но перед ним только Арсений — приближается и касается губ как в тот раз. Арсений не имеет понятия, целуется он хорошо или плохо — нигде ещё не выдают сертификаты «Уровень поцелуя В1» — просто целует, как чувствует. Так, как целуют горячо любимых людей. У Антона губы полноватые, немного девичьи, шероховатые от привычки кусать, но Арсений невольно генерирует прилагательное «целовательные» — до чего же приятно. Целовать его — как американские горки. Как случайно найти старую, но любимую песню на задворках плейлиста в спотифае. Как есть горячий суп жутко голодным, урча от внезапного тепла в пустом желудке. Как уставшим лечь в теплую кровать с новеньким накрахмаленным бельем, что пахнет тем самым рекламным кондиционером. Как прыгать с пирса в холодную, солёную воду, что тонкими иголочками щекочет кожу. Его губы, его взгляд из-под трясущихся ресниц — в них даже больше любви, чем раньше, столько, что сердцу становится тесно в груди, и Арсений забывает, как дышать, и что вообще в этом мире есть что-то, кроме его любящих глаз, его губ. Руки всё ближе к паху Антона, что натянут слабым возбуждением от одного лишь поцелуя, и Арсений укладывает ладонь сверху, легко сжимает пальцами, вырывая глубокий вдох. Они продолжают целоваться тягуче, расслабленно и язык скользит по языку плавно, Арсений смелеет и второй рукой тянется к пуговице брюк. Антон пытается возражать, но слова стираются в поцелуе, штаны поддаются и сквозь тихое сопение прорывается гром молнии джинс. Сквозь тонкое белье всё чувствуется острее — чужой член не настолько восхищает Арсения, всё же, дело в Антоне. Тот остро реагирует на каждое касание, невольно шевелит тазом, пытаясь подстроиться в чужую ладонь, и Арсений совсем теряет голову, ныряя рукой под резинку белья. Чужой член ощущается в ладони явно и вполне нормально, Арс на пробу проходит по длине, настолько теснота белья и поза позволяют — Антон отстраняется от поцелуя, упирается лбом о лоб и прикрывает глаза. Арсений смыкает пальцы уже, задевает головку пальцем и движение отдаётся на лице — брови хмурятся, зацелованные губы трескаются тяжелым дыханием и ресницы трепещут. Арсений никогда не думал, что чужое удовольствие может быть настолько осязаемым — дрочить Антону даже приятнее, чем себе. Тот не соображает, жмурит глаза, и Арс только и может, что коротко целовать подбородок, щёки и родинку на носу.  — Алён, — хрипло звучит чужое имя с уст Антона. Арсений дышит тяжелее, задыхается — не его имя, озвученное Антоном с такой нежностью и мольбой, бьёт под дых, выбивает воздух из лёгких, и рука на члене останавливается. Трезвость ума накатывает сразу, и острое чувство рефлексии, что он похож на Машу, которая старалась привязать его к себе телом, маячит перед глазами.  — Алён, ты… Что такое? — Антон едва говорит, пытаясь сквозь пелену рассмотреть лицо перед собой. Невозможно. Арсений вскакивает на ноги, судорожно пытаясь открыть замок, и пулей вылетает из туалета, оставляя растерянного, раздроченного Антона прямо там. В собственных штанах неудобно до боли — узкие брюки передавливают стояк, но длинный свитер хоть как-то прикрывает пах. Арсений понимает, что Антон не побежит следом ещё несколько минут, на слабых ногах подбегает к столику, где только Юля скролит ленту в телефоне.  — Арс, всё хорошо? — обеспокоенно спрашивает Юля, даже в темноте замечая испуганное лицо и дрожащие руки.  — Да, — мелкий обман уже не гудит в груди, — я поехал домой, — он хватает с вешалки пальто и сумку, глядит в пол, чтобы прозорливые глазки не увидели ещё что-то, но Юля мягко хватает за предплечье.  — Если тебе нужна будет помощь — любая, слышишь? Просто отправь мне точку, хорошо? Арс не чувствует никаких сил, чтобы поднять глаза и хотя бы глянуть на Юлю. Нет сил сказать спасибо, выразить всё, что он чувствует к этому важному человеку в своей жизни. Силы есть только кивнуть — Юле этого хватает, она отпускает его, и Арсений сбегает. Номер Антона летит в блок. *** Арсений справедливо думает, что может выкурить больше одной сигареты, поэтому утром завтракает тремя сигаретами и чашкой кофе. Он искренне испугался собственного отражения в зеркале — вчера его не хватило на душ, и макияж потёк по лицу грязными пятнами. Выпитый алкоголь остался во рту ужасным привкусом, и Арсений добрый час отмокал в душе, пытаясь стереть неприятный осадок. Раскуривая вторую сигарету, Арсений понимает, что поступает совершенно глупо — бежит от нужного разговора, подвешивает Антона неопределенностью, разрывает двумя крайностями — дрочит в туалете и бросает в бан. Раскуривая третью сигарету, Арсений держит телефон в руке и ждёт, что тот сам волшебным образом вытащит Антона из игнора и разрулит ситуацию. Но телефон молчит — ни Юля, ни Серёжа не беспокоят, только в рабочем чате Катя бодро желает доброго утра и отчитывается, что чеки уже у Белого, поэтому «расплата близко». Ужасный каламбур. Арсений блокирует телефон, тушит короткий бычок в пепельнице, и взгляд падает вниз, во двор. Хочется истерично рассмеяться — машина Антона плавно паркуется у подъезда. Он прячется в квартире, будто Антон способен его узнать в мужском виде, судорожно включает телефон и замирает, не зная, что делать. Он может написать Юле, и та приедет прогнать Антона. Ровно то же может сделать Серёжа, но Арсений знает, что будет чувствовать себя последним мерзавцем, поступив так с Антоном. Арсений меряет квартиру шагами, пугается каждого шороха, прислушиваясь к звукам на лестничной клетке, но Антон же не должен знать номер квартиры — он просто ждёт под подъездом, надеясь подловить его. Или её. Телефон разрывается входящим, едва не выпадая из рук — Серёжа хочет его слышать, причём через видеозвонок. Арсений давит желание скинуть вызов, вспоминая вчерашний бессмысленный диалог, но это же Серёжа — первым делом взрывается возмущением, кипишует и хочет разносить. Серёжа же хороший, поэтому Арсений тычет на зелёную кнопку и сразу морщится от собственного кислого лица. Сначала появляется Серёжин нос, а потом и весь Серёжа, смотрит с взглядом побитой собаки и хмурится. Арсению чуть легче на душе — его Сергуля не меняется с годами.  — Ты как? — хрипло спрашивает Арс, бегая глазами по картинке — надеясь, что его спрашивать не будут, а то опухшее лицо и мешки под глазами говорят за себя.  — Я похуй, ты как? — горячо возражает он, поджимая губы.  — Сергуль, ну дерьмо, и что дальше? — хмыкает Арс, плюхаясь на диван, и плевать на ракурс из-под подбородка.  — Ну, я не буду спрашивать, что вчера случилось, — говорит, будто делает одолжение, но на деле пышет волнением. — Просто догадываюсь, что что-то было, раз Антон заебал меня звонками с самого утра. Серёжа умолкает, надеясь, что Арсений разразится объяснениями, но в ответ тишина — разглядывает что-то поверх телефона.  — Арс, — голос Серёжи звучит в голове, — я же говорил — не влюбляйся.  — Будто бы я могу это контролировать, — выпаливает Арсений и недовольно цокает — нашёл, всё-таки, слабое место. — И что, даже не будет разговоров, что это аморально…  — Давай не выёбывайся, — перебивает он, вызывая смешок. — Я вчера вспылил и только хотел образумить тебя, чтобы всё зашло не слишком далеко.  — Не получилось, — выдыхает Арсений.  — Короче, если он действительно тебе важен — как мне Юля, то найди, наконец, свои яйца в колготках и поговори, — Серёжа меньше всех в мире похож на способного мотивировать или дать правильный совет, но Арсений и не гонится за лучшими, ему хватает проверенных людей.  — Хорошо, — коротко булькает Арсений.  — Если для него всё так же важно, как и для тебя, то он тебя простит, — Матвиенко уже теряет запал, уходя в неловкую поддержку — у них в компании эту роль играла Юля. — Если что, гони всех собак на меня — это я этот спор затеял.  — Ты мне ещё должен эпиляцию своей задницы, Сергуль.  — Надеюсь, ты теперь не будешь шутить только о задницах? — притворно возмущается он, и Арс коротко смеётся. От этого сумбурного, нелепого и странного, но такого нужного, диалога становится чуть легче. Серёжа не решает его проблему — и не нужно, спор был только обстоятельством, Арсений же сам позволил происходящему случиться.  — Если что-то пойдёт не так, то знай, кхм, — Серёжа мнётся, деловито прокашливается. — Короче, мы с Ю всегда с тобой, Арс. Арсений коротко улыбается и сбрасывает звонок. Он вскакивает с дивана, параллельно находя номер Антона, и вытаскивает из блока. Номер квартиры летит к Антону, и Арсений стоит на пороге, отсчитывая минуты до того, как Антон увидит его таким — заплывшим, уставшим и без слоя макияжа. Дверной звонок пугает резкостью, Антон за дверью мельтешит, что слышно сквозь тонкий каркас двери, а рука замирает над ручкой. Антон за дверью — непричесанный, с такими же следами тяжелого сна на лице, которое смешно вытягивается от непонимания.  — Здравствуйте, — находится Антон, протягивая раскрытую ладонь. — Вы, наверное, брат Алёны? — предполагает с надеждой, выглядывая несуществующего человека за его спиной.  — Антон, — его имя звучит хриплым мужским голосом, а в нотках имени мелькают тона Алёны. — Прости меня, пожалуйста, — на выдохе вылетает из груди, заставляя Антона посмотреть в голубые глаза — зелёные вспыхивают знакомыми бликами.  — Что… — хмурится, пытаясь понять, в чём шутка, где смысл у всего происходящего.  — Нет никакой Алёны — я притворялся ею всё это время. Арсений проговаривает фразу без единой запинки, чувствует в один момент и облегчение от скинутого лживого груза, и тяжесть от взгляда Антона. На его лице сотня эмоций сразу, он дышит громче, будто разгоняется внутри до опасной скорости, и Арсений сжимается от растерянно-огорченного вида Антона.  — Ты врал мне, — Антон не говорит — скулит словно захудалый пёс, что потерялся давным-давно, а теперь тычется мокрым носом в безразличную ладонь хозяина.  — Я не врал! — Арсений осекается, будто крикнули на него — но крик сошел с его губ, грубо толкнул плечо Антона, и лишь глаза на миг сощурились. — Прости, — выдыхает Арсений, сгоняя горячую нетерпеливость, что пылью оседает на ладони. — Я был в парике, в чертовом платье, с накрашенным ебалом, — он морщится от мата, что грубо толкается между словами, сдерживает потоки чистой брани — сил едва хватает. — Но я был собой. Я не врал, Антон, ни разу. Антон молчит — Арсений готов убить того, кто сказал, что молчание золото. Молчание — это железо в тяжелых цепях, что крепко сковывают недосказанностью, и свинец в ногах, что не даёт ступить ни шагу.  — Зачем? — одними губами, но Арсений всё понимает. — Если у тебя… Если тебе нужно… Арсения разрывает его осторожный тон, волнение в глазах. Антон не может произнести слово «болезнь» или «расстройство», но оно зависает между ними тонкой нитью понимания, и Арсу больнее в сто раз — Антон беспокоится, не сердится, не хочет ударить или накричать.  — Это спор, — стыд щедро мажет красным по лицу, словно Арсений в первый раз сознаётся в глупой шалости перед родителями. — Совершенно дурацкий спор, и я должен был отказаться, но чертова гордость не позволила, — торопливо отвечает Арс, позволяя себе гореть в стыде. — Но было уже поздно отказываться, я запустил всё и… — воздух в лёгких быстро заканчивается, на новом вдохе Арсений продолжает, скатываясь тоном в сплошную мольбу. — Я не обманывал, Антон, когда был рядом с тобой — я играл женщину, но оставался собой.  — А твой муж. И дочь? — хрипит Антон. — Это правда?  — Да, — Арсений готов открыть все двери, все окна в своей душе — только бы там гулял сквозняк смеха Антона. — Только, это была жена, сам понимаешь.  — Ты любил её? Ты любил своего ребёнка? Арсений морщится от личности вопроса. Антон стоит перед ним, и длинные руки безжизненно свисают вдоль туловища — руки, что совсем недавно его обнимали. Он смотрит в глаза, а в них нет ничего знакомого — так смотрят на незнакомцев. И Антон не уходит, упрямо стоит, будет стоять сколько угодно, пока Арсений не вывернет себя наизнанку. Антон не хочет смирения, Антон желает понимания.  — Нет, — чужое лицо расплывается, теряет четкость, Арсений тянется рукой к глазам, и влага раздражает кожу. — Не так, как мог бы, — в носу щекочет, что хочется мерзко высморкаться, Арсений глотает слёзы, но те упрямо бегут, капля за каплю держась руками. — Как хочу любить сейчас, — бьет Антона словами-признаниями. Арсений не любит, но хочет любить до беспамятства.  — Я никогда не чувствовал подобного, Антон, — тот дёргается от упоминания своего имени, и взгляд падает куда-то вниз — где-то там в пятках сердце Арсения. — Я не привык к этому, мне сложно, но хочу этого так сильно — эгоистично хочу любить тебя. Я не жалею о споре, если бы не он — я бы не решился быть с тобой. И мне страшно, Антон, что ты признался в любви не мне, а Алёне, — слёзы высыхают быстро, корка стягивает щеки, и Арс торопливо трёт их ладонями. Больше ничего сказать не может, резко теряет дар речи и смиренно ждёт чего-то в ответ, но у Антона каша в голове — самая дешевая, липкая и комками, вперемешку с шелухой. Ответить что-то тяжело, он шаркает взглядом по босым ступням с поджатыми пальцами, но выше колен поднять взгляд не может.  — Мне нужно подумать, — Антон не находит ничего лучше и бросает слова нелепо, но лучше так, чем уйти молча. Взгляд он так и не поднимает — не видит, как Арсений одними губами шепчет «прощай» — как в первый раз, в баре, и уже точно навсегда. Антон уходит, и всё, на что способен Арсений, это отправить Юле одинокую точку. *** месяц спустя В этом году ноябрь мягкий. Знакомая дорожка в парке на окраине ещё не укрыта снегом, но листья уже утратили свою красоту, вялые от первых заморозков не шелестят, грустно укрывая всё вокруг. Проходит месяц, и Арсений чувствует себя нормально. В его жизни всё так же есть солнце, одна постель, бег по утрам, уборки по воскресеньям, вечерний сериал, походы к друзьям, спокойная музыка и новые проблемы на работе. Сигарет стало чуть больше, привычный магазин не подводит, ранний подъем и прочее-прочее. Но нет Антона — без него всё это блёклое, будто мир потерял краски, закинув его в нуарно-меланхоличный фильм, где он даже не главный герой. Этот парк — его маленькая отдушина, а крик уток ему вместо разговоров. Арсений приходит сюда по воскресеньям и в будни, скармливает один батон пузатым селезням, что, кажись, уже узнают его по ботинкам и задиристо тянут за край брюк. Юля говорит, что нужно время, и чувствует вину, что не уследила. Серёжа не говорит ничего и чувствует вину, что заварил эту кашу. Арсений не винит никого — даже себя — бережно хранит воспоминания о единственном свидании и засыпает под ту самую мелодию из планетария. Время идёт своим ходом, парк скоро накроет зима, обрывая ему пути сюда. Утки, завидев своего любимчика, протяжно крякают, тащат пухлые бока поближе, ожидая кусочка свежего беленького мякиша. Юля говорит, что Антон также хандрит — ей Катя доносит в телеграмных переписках, но Арсений не хочет угадывать причину. Серёжа не говорит ничего, только завозит его домой, тащится за ним в квартиру и часто остаётся ночевать на диване, засыпая под сериал. У одного из селезней топорщатся перья на холке — Арсений называет его Серёжа и скармливает кусочки побольше. Среди уточек выделяется самая крохотная, важно ластится к Серёже и похожа на Юлю, когда та по старой привычке хорохорится. На неделе Серёжа просит сгонять с ним в ювелирку и выбрать кольцо — пусть не на безымянный, но какая разница. Арсений думает купить себе кольцо, но боится, что оно будет вечно черным. Антон не мерещится ему, не снится. Арсений не вспоминает о нём на работе или вместо работы, не горит желанием встречи и ужасного сталкинга — он отпустил и смирился, просто кормит уток в городском парке, и этого достаточно. Листья шуршат приветливо — не от ветра, как думает Арс, их тревожат знакомые кроссовки. Арсений поднимает взгляд выше — Антон стоит всего в метре от него, держит в руке длинный батон в бурой упаковке, а вторую прячет в кармане куртки — плечи колет тактильное воспоминание. Он смотрит прямо, рассматривая уток и селезней, кончики губ чуть дёргаются вверх, но не поддаются улыбке. Арсений хочет знать только одно — было и есть ему также больно? Но Антон удивительный. Подносит батон ко рту, приоткрывая губы, будто хочет куснуть горбушку, но вместо этого говорит:  — Всем привет, я Батон Шастун. Похлопайте те, кто влюблялся в мужчину, переодетого в женщину, — Арсений смотрит на его спокойный профиль с чистой улыбкой. — Никто? А я влюбился и уже месяц не нахожу себе места без него, — Антон поворачивает голову к нему. Арсений забыл, что может быть тем самым человеком, на которого смотрят так. Солнце путается в хаосе кудрявой челки Антона, мажет по лицу бликами-зайчиками, что мельтешат от малейшего ветра в листьях. Арсений опускает взгляд ниже — на руке, что держит батон словно микрофон, виднеется тонкая полоска настроения.  — Попробуем сначала, Арсений? Он называет его по имени — просит без страха, сожаления и прочего — просит по-простому, чувствуя нужду в одном единственном Арсении. Арс смотрит на кольцо настроения — оно светится зелёно-желтым — и обхватывает тёплые пальцы, осторожно кивая. Антон смеётся спокойно, умиротворенно, обхватывает ладонь полностью и сжимает крепко.