Скользкие пески

      День завершился очередной ежегодной церемонией спаривания, и Дуайт снова оказался без пары. Наличие партнера не было строгой необходимостью для участия, так как рождение было групповым делом: все брачные пары приходили на территорию и занимались любовью, целовались и обнимались, напевали сочные песни и делились подарками из разноцветного стекла, пушистой морской флоры и гладкого камня, прежде чем носильщики бросали свои яйца в безукоризненно подстриженные гнезда в песке, а сеятели покрывали их цветением, и они оставили яйца расти и воспитывать новое поколение крошечных русалок. Это была такая теплая, любящая церемония, наполненная восторженным торжеством, и Дуайт чувствовал себя совершенно обделенным.       Все его друзья выглядели такими счастливыми: Дэвид плавал фантастическими дугами вокруг своих потенциальных партнеров, размахивая своим мощным хвостом, блестящая красная длина которого освещалась светящимися белыми полосами светящихся пятен; Мэг мчалась по воде на полном ходу и громко хихикала, когда она шла, ее плавники загорались чудесными цветами дисплея: розовым, желтым и золотым. Джейк наполовину заманивал, наполовину отгонял заинтересованные стороны своим загадочным хмурым взглядом, и даже Клодетт покраснела, когда поклонники порхали вокруг нее и хвалили ее разноцветные плавники, которые развевались в потоке, как перья. Кейт пела, ее голос эхом отдавался в среде приятной, пронзительной рябью. Эйс был одним из тех русалок, которые появлялись без пары и всегда умудрялись найти другого одинокого холостяка (или нескольких) к концу дня, и он выглядел счастливым. У Дуайта просто не было такой уверенности. Или мужественности. Или очарование.       Дуайт был недурен собой — его хвост был гладким и длинным, с зеленовато-голубым градиентом чешуи, испещренной оранжевыми огоньками. Его фигура была хрупкой, но не слабой, а волосы блестяще-черными. Только его зрение было плохим, но он хорошо компенсировал это своими способностями к навигации по звуку и повышенной чувствительностью к течениям. И все же он был прост… возможно, слишком заурядный или слишком застенчивый. Или, возможно, просто не суждено быть спаренным в традиционном смысле.       Он в последний раз оглядел предписанные территории, их периферию, окруженную водорослями, которые были сплетены в великолепные венки и знамена, которые плавали и покачивались, усеянные украшениями из желтых кораллов и небесно-голубых ракушек, фантастически расположенных среди скал; и на пары, танцующие, трепещущие плавниками, обнимающиеся и ложащиеся на середине потока…и уплыл.       Он поплыл прочь, в каком бы направлении ему ни было все равно, лишь бы подальше от душераздирающей нежности церемонии. Он нырнул и, петляя по туннелям искривленной скалы, побежал через открытую голубую пустоту, минуя акульих сородичей, русалок и селки, застав всех их в каком-то любовном волнении. По-видимому, это был сезон. Он опустил голову, маниакально покраснев, и поплыл дальше.       В конце концов, покинув то место, откуда он пришел, и оставив мили пространства между церемонией и собой, он вышел на отмель приливной бухты, где колючие пурпурные ежи, золотые морские звезды и голубые мидии собирались возле земли для еды, и там он отдыхал, со вздохом ложась на живот, между тварями, в мягкой, бледной тусклости, собранной приливом.       Дуайт не часто подходил к берегу. Раз или два он взбирался на сухие камни, чтобы почувствовать солнце, но всегда нырял обратно при малейшем намеке на опасность. Люди, загорающие на солнце или ловящие рыбу с берега, особенно раздражали его своими громкими, неуклюжими движениями и криками, которые разносились по ветру, как яростные крики чаек. Он не хотел находиться рядом с ними. Он не играл с людьми, как часто делали Неа и Мин, когда они ждали на берегу, хлопая своими блестящими хвостами, подстрекая любопытных, топающих двуногих существ ближе, пока, как только казалось, что их схватят и затянут в эти отвратительные сети, они отпрыгивали назад под волны, смеясь и насмехаясь, как они это делали. В один из таких дней Дуайт подумал, что их застрелят гарпунами, вытащат на берег и повесят на крючки для демонстрации в какой-нибудь ценной коллекции рыбаков.       Вот что делали люди: они выхватывали из воды разные предметы, рыбу, акул и морских жителей, вешали их на крючки и пускали им кровь, а затем разрезали на куски и ели сырыми или жареными на огне. Дуайт содрогнулся при мысли об этом, когда бесцельно погладил маленькую морскую звезду, которая ползла к нему. Маленькое колючее существо игнорировало его на своем пути желания среди скал.       После некоторого отдыха Дуайту стало любопытно, где он находится. Он поднялся на поверхность воды, высунув над волнами только макушку, по самый нос, так что потоки все еще текли по жабрам на его шее. Как и все морские жители, он тоже мог дышать над водой — оставалось только расправить свои балластные мешки и вдохнуть воздух неба.       Дуайт вздрогнул от легкого удивления, когда на него упало несколько холодных капель. Это был дождь, он знал это по нескольким скудным поездкам наверх, и он освежал его кожу. Он позволил себе немного покачаться там, прежде чем обратить свое внимание на берег и, к своему ужасу, увидеть там что-то движущееся.       Со своим ужасным зрением Дуайт мог различить только размытую фигуру, движущуюся вдалеке — человеческую, судя по росту и весу, — топающую по камням на двух ногах, похожих на высокие башни из пепла, топающую вниз к пляжу. Дуайт разрывался между желанием нырнуть под воду и необходимостью держаться над ней. Под волнами он потерял бы человека из виду и не мог бы знать, следят ли за ним. Дуайт знал, что люди умеют плавать, даже если и не очень долго. У них были инструменты, оружие и приспособления, предназначенные для того, чтобы застать мерфолков врасплох и вытащить их из моря.       Человек подошел ближе, и сердце Дуайта забилось так сильно, что сжалось. Его жабры судорожно втянули воздух, и он нырнул обратно под воду, чтобы спастись бегством.       Он не знал, в какую сторону идти; так как он так спешил по пути сюда, у него не было возможности проверить течения и указать путь выхода в памяти. На юг, или это был юго-запад, откуда он пришел? Он метался по мелководью, мотая головой из стороны в сторону, останавливаясь и оборачиваясь, сбитый с толку. Его сердце бешено забилось, когда он услышал над собой приглушенный всплеск — человек вошел в воду? Дуайт отчаянно молился, чтобы приливы спасли его, когда он метался по воде, она была такой мелкой, что его хвост поднимал облака песка, еще больше заслоняя его зрение.       Наконец он заметил свободный проход; узкая тропинка между скалами выходила в открытый океан, серо-зеленые кристальные воды звали его за мутными отмелями, и он помчался туда, сильно плестнув хвостом и устремившись в дыру. Он сделал это всего на несколько взмахов хвоста, прежде чем остановился с ужасным грохотом.       Он визжал и брыкался, катаясь и отбиваясь, как морская свинья в объятиях осьминога, когда нити плотины впились в его кожу и чешую. Сеть была туго натянута над входом в бухту, но его метания ослабили ее настолько, что она обвилась вокруг его хвоста и рук, а его вращение только усугубили ситуацию. Его сердцебиение участилось, и он застонал от ужаса, когда провода все глубже врезались в его кожу, но он не прекращал бороться. Он не хотел оказаться здесь в ловушке, чтобы какой-нибудь хищник пришел и попировал. Он не хотел умирать здесь, став жертвой собственной глупой поспешности! Нет…не сегодня…не так!       Борьба становилась изнурительной, и Дуайту пришлось остановиться, отчаянно задыхаясь, когда веревки потянули его конечности в разные стороны. Он подумал, сможет ли прокусить веревки, и поднес зубы к одной, которая была обернута вокруг его запястья, но безрезультатно. Он всхлипнул от разочарования и потянул снова, но это было бесполезно. Он умрет здесь, жалко. Никто из его друзей не знал, где он находится. Они все были слишком заняты любовью, поцелуями и танцами, не заботясь ни о чем на свете…       Затем на Дуайта упала тень, и его сердцебиение участилось в десять раз. Он с большим трудом повернул голову, чтобы разглядеть над собой очертания — лодка размером с жирного кита, покачивающуюся на поверхности. Два куска дерева ритмично опускались в воду с обеих сторон лодки, приближая ее, пока она не оказалась над Дуайтом, скрывая его в своей внушительной тени. Затем появились руки: отвратительные, жалкие руки, посеревшие от старости и покрытые морской грязью, водорослями, ржавчиной и слизью, и покрытые старыми ранами. Они потянулись к нему, и в одном из них был нож, и Дуайт отпрянул в сторону.       Дуайт всхлипнул и снова попытался отстраниться, не осмеливаясь взглянуть на заостренный металл, который подошел достаточно близко к его коже, чтобы разрезать его. Он крепко зажмурился и стал ждать боли, представляя, как красная струйка крови извергается в воду, когда руки выпотрошат его, прежде чем потащить над волнами. Но вместо этого нож принялся за плотину, разрезая нити одну за другой и с некоторым мастерством.       Дуайт попытался сжаться в комок, когда веревки были перерезаны с обеих сторон от него, пока сеть не отделилась от деревянной рамы и свободно не поплыла в воде. Это был его шанс. Дуайт закусил губу и напряг свой хвост, хотя он был скручен в тугой и бесполезный изгиб противной сетью, и рванулся к ней. Однако он не продвинулся дальше простого содрогания, когда руки схватили сеть и потащили его назад.       Русалка не мог сделать ничего, кроме как рыдать и оплакивать свою судьбу, теперь, слабо извиваясь, когда руки тащили его вверх с сетью, все выше и выше, поверхностное натяжение воды давило на него, пока, наконец, не сломалось, и с громким всплеском Дуайт был поднят наверх. Его грубо опустили на твердое дно лодки, и человек, который доставил его оттуда, сидел там перед ним.       Размытая фигура была большой, вдвое больше Дуайта, если не больше, и толстой в конечностях, с темной пятнистой кожей и странно бледным лицом. Он придвинулся ближе к Дуайту и, наклонившись, позволил Дуайту получше разглядеть человека, который его захватил, и он увидел, что лицо человека было отвратительным, кривым, старым черепом.       Дуайт побледнел от ужаса и тихонько взвизгнул. Неужели все люди выглядят так же? Он никогда раньше не видел никого достаточно близко — он был в ужасе и начал свою борьбу заново. Человек просто уставился на него бездушными, пустыми черными дырами там, где должны были быть глаза, и издал какой-то звук веселья или оценки, прежде чем откинуться на спинку сиденья. Он опустил весла в воду и без промедления начал грести к берегу.       Дуайт больше не мог смотреть на ужасное чудовище. Вместо этого он оглядел дно лодки, увидев всевозможные ловушки, усеивающие затхлый колодец. Там были ловушки для омаров и крабов, в основном пустые, но с несколькими раздраженными на вид ракообразными, бессильно цепляющимися за веревки, которые держали их в клетке. В одном углу громоздилось множество разноцветных сетей, а в другом, к безжалостному ужасу Дуайта, торчали копья, гарпуны и железные шипы.       Путешествие до пляжа было коротким, и вскоре Дуайт почувствовал, как лодка покачнулась и накренилась, когда села на мель. Человек вышел, чтобы привязать его, и отсутствие его веса заставило лодку покачнуться и подпрыгнуть. Затем он полностью вытащил лодку на песок, а затем наклонился над своим уловом.       — Иди сюда, — пробормотал человек низким голосом, похожим на гравий, когда он потянул спутанное месиво русалки и сети к носу лодки. — Что ты делаешь тут, а?       Голос существа был темным и приглушенным, и Дуайт вздрогнул. Он уже начал привыкать к дыханию над водой и почти привык к жжению ветра в легких, когда попытался что-то ответить, но все, что вышло, было сдавленным всхлипом.       Человек издал удивленный звук:       — Ты меня понимаешь, да? — сказал он смущенно, — перевернись. Вот так.       Он перевернул запутавшееся тело Дуайта на бок, а затем спереди, а затем снова на спину, разрезая сетку, пока Дуайт не освободился, его грудь яростно расширялась от панического дыхания, глаза расширились от шока и ужаса. Ужасный, бледный череп человека смотрел на него сверху вниз, ничего не выражая, когда он собирал кусочки морского салата, которые зацепились за сетку с палубы шлюпки, и бросал их обратно в воду.       Нужно бежать. Дуайт подумал, что это, возможно, его последний шанс, и перевернулся на живот, используя свою толстую нижнюю половину, как тюленя, чтобы забросить свое тело на киль лодки, ухватившись за край и пытаясь вытащить себя, крича от страха, когда хватка сомкнулась на конце его хвоста. Человек оттащил его назад, держа обеими руками за хвост, мокрая кожа Дуайта скользила по истертому дереву палубы, пока полностью не покинула лодку, когда человек поднял его на свои широкие плечи и держал там, так что туловище Дуайта было на одном плече, а его хвост болтался на другом.       Дуайт попытался махнуть хвостом, но борьба истощила его, так что ему удалось немногим больше, чем несколько ударов по боку человека, бессильные шлепки, которые ничего не дали. Он попытался оттолкнуться руками, но хватка человека была неизменной, мощной и твердой, как укус моллюска.       С этого близкого расстояния Дуайт мог видеть, что кожа человека была усеяна порезами, шрамами и старыми ранами. В некоторых местах из тела торчали металлические шипы, а железные орудия были отломаны под кожей, вонзившись в мышцы так глубоко, что они двигались, когда мышцы напрягались. Это выглядело ужасно болезненно — это напомнило Дуайту о том, как однажды он видел старую седую акулу с гарпунами, воткнутыми в бок, и крючьями, вонзенными в рот, ржавое оружие было там так долго, что на них начала расти плоть. Он хотел помочь бедной акуле, но был слишком напуган, чтобы попытаться подобраться поближе.       Человек понес его вверх по каменистому холму к маленькой, мокрой, заброшенной хижине. Это было скромное жилище, крыша проваливалась от непогоды, стены покрылись плесенью, а окна были грязными. Дуайт знал о человеческих домах; он много видел на картинках и слышал описательные рассказы Мег, которая боялась не подниматься на берег даже там, где людей было много. До сих пор тот, кто переносил его, был единственным человеком в поле зрения, понял Дуайт, когда его внесли через передний иллюминатор. Человек высвободил одну руку из оков и закрыл за собой дверь. Здесь Дуайт услышал необычный звук: стук дождя по крыше дома, так непохожий на звук, который он издавал на поверхности моря: нестройный, движущийся, придирчивый.       Человек что-то пробормотал, поднимая русалку по лестнице в темное пространство, которое озарилось внезапной вспышкой света, заставившей Дуайта вздрогнуть и закрыть глаза. Когда он снова открыл их, то увидел широкий белый таз на белом полу, хотя и запятнанный возрастом и испещренный серыми и коричневыми пятнами. Человек опустил его в таз, и Дуайт прижал хвост к туловищу, обернув его вокруг себя.       Человек потянулся к странному крану в стене и, манипулируя им, заставил воду вытекать из него. Дуайт почувствовал, что это пресная вода, а не соленая, по чувствительности его плавников, чтобы обнаружить в ней минералы, и он остался прижатым к краю бассейна, согнувшись, когда вода заполнила его вокруг, пока она не облила его снизу.       — Ты можешь говорить? — человек присел на корточки рядом с тазом и спросил, его ужасное бледное лицо оставалось неподвижным. Водоросли, казалось, прилипли к его губам, как будто он набивал их полным ртом, а в одном глазу был выдолблен огромный красный крючок.       — Д-да, — вырвалось у Дуайта. Его горло уже привыкло к сухопутному дыханию, но его надводный голос все еще был немного слабым. Он был благодарен только за то, что у них с человеком был общий язык, и задавался вопросом, может ли это вызвать у него хоть какое-то сочувствие.       — Ты… — спросил Дуайт, плотно свернувшись калачиком на краю бассейна, теплая вода стекала по его толстому зеленому хвосту, — ты собираешься съесть меня?       Человек рассмеялся над этим, радостно запрокинув голову. Однако он не ответил, а вместо этого выпрямился во весь рост. Он был достаточно высок, чтобы его голова почти касалась потолка комнаты, и там, во весь рост, он протянул руку и оторвал свое собственное лицо.       Глаза Дуайта расширились, когда он увидел, что на самом деле на человеке была маска, и притом ужасная, когда он снял костлявый череп, чтобы показать более гладкое лицо, гораздо больше похожее на морское, с гладкой, безволосой кожей. У него были высокие скулы, широкая челюсть и изможденный вид, похожий на сморщенный. Мужчина отложил маску в сторону и провел большой рукой по лицу, очищая его от грязи, зудя от шрама, который спускался от лба к подбородку. Затем он посмотрел вниз на свое тело и, увидев, что оно покрыто обломками, рассолом, шрамами, застарелой кровью, грязью и смолой, издал недовольный звук.       — Нечасто у меня бывают гости, — пробормотал он себе под нос, — лучше помыться.       Затем он начал снимать с себя кожу. Дуайт подскочил и закрыл лицо руками, с завороженным отвращением глядя сквозь пальцы, как человек снимает с себя внешнюю оболочку, сначала натягивая веревку вокруг туловища и живота, а затем спуская ее вниз по ногам. Когда ноги были голыми и бледно-серыми, Дуайт заметил узловатую фигуру, торчащую между ними, под копной вьющихся волос, как раз в том месте, где они разделялись надвое. Ноги были такой странной вещью для русалки, и часто родственники Дуайта размышляли и шутили о том, как, возможно, работают странные конечности, но эта штука у их основания? Он был в полной растерянности по этому поводу.       Затем человек тоже снял кожу с ног и шагнул в таз, с некоторым усилием опустившись одним концом в тепловатую воду. Он начал скрести кожу, снимая грязь, грязь и кровь, открывая гораздо более гладкий, спокойный рисунок под ней: кожа, которая местами потемнела до каменно-коричневого цвета, на плечах и шее загорела красновато-розовым на солнце, здесь и там были шрамы от старых ран. Этот человек прожил мучительную жизнь, подумал Дуайт, вспоминая древнюю акулу и сравнивая человеческое тело со своей собственной гладкой, бледной, как океан, кожей и мерцающей чешуей.       После того, как человек закончил оттирать свое тело, вода в тазу была загрязнена, и поэтому он наклонился и вытащил что-то, из-за чего вода вытекла. Затем он встал под другой кран, и вода хлынула, как дождь, на его теперь чистое тело, смывая остатки беспорядка. Все еще железный лом глубоко врезался в его плечи, кожа вокруг него выглядела болезненно-красной, а старые шрамы, пересекавшие его торс, были неизгладимы, но, по крайней мере, он больше не был залит морским мусором и грязью. Он выглядел значительно менее устрашающе, чем когда Дуайт впервые посмотрел на него, но все еще был большим и внушительным, когда вода стекала по его груди и ногам. Он на мгновение направил дождь на Дуайта, который вздрогнул, заставив человека усмехнуться.       — Давай, пойдем поиграем, — сказал человек мягким, низким голосом и наклонился, чтобы подхватить Дуайта, на этот раз держа русалку на руках перед грудью, и вынес его, они оба промокшие насквозь, из комнаты.       Они прошли в соседнюю комнату, которая была заставлена всевозможной мебелью, которую Дуайт не мог разглядеть из-за своего плохого зрения, даже прищурившись так сильно, что у него болели глаза. Там были разные формы и массы, похожие на камни, но он не мог точно сказать, какие формы они приняли, когда человек опустил его на середину пола. Дуайт оперся на одну руку, а другой застенчиво провел по животу, кончик его хвоста тревожно подергивался.       Человек наблюдал за ним суровым взглядом, задумчиво наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. «Наверное, решает, как разделать и съесть», — подумал Дуайт, вздрогнув. Человек внезапно повернулся спиной, и послышался какой-то звук копания и царапанья, когда человек склонился над предметом мебели в форме коробки, а затем он появился снова, держа свою толстую руку вокруг какого-то крошечного инструмента.       Приблизившись, орудие оказалось проволокой, согнутой в два круга, между ними было стекло, а с обоих концов торчали провода.       — Это принадлежало последнему жильцу, — просто сказал человек, как будто это могло что-то объяснить. Затем он толкнул эту штуку в сторону Дуайта, который увернулся, чтобы избежать столкновения. Однако человек настаивал, и Дуайт мог только испуганно зажмуриться, когда инструмент положили ему на лицо, провода обвились вокруг плавников за висками, а круги сосредоточились над глазами.       Когда Дуайт снова открыл глаза, он увидел, что все было… ясно. Впервые на его памяти все, даже отдаленные уголки комнаты, было так же ясно, как его рука перед лицом!       Он с испуганным благоговением оглядел комнату, которая была тяжело и неуклюже обставлена деревянной мебелью, драпировками из меха и тканых волокон и мягкими, округлыми предметами безделушки, к которым Дуайту страстно хотелось прикоснуться. Ему хотелось дотронуться до всего, теперь, когда он мог это видеть, но он все еще был поражен, застыв на грубом волокнистом ковре посреди пола. Он посмотрел на человека, теперь ясно видя его, и увидел на его суровых, мужественных чертах озадаченную полуулыбку.       — К-кто ты? — спросил Дуайт. Что это был за человек, который не захотел сразу отрезать полоски его мяса и съесть их? Кто явно намеревался заманить его в ловушку в этой ловушке, но теперь, казалось, довольствовался тем, что просто смотрел на него с весельем?       — Макмиллан, — твердо ответил мужчина, — Эван МакМиллан. Я живу здесь один, на этом острове, в изгнании.       Дуайт сглотнул:       — П…почему ты в изгнании?       Ухмыляющееся лицо Макмиллана стало чрезвычайно серьезным и мрачным, как грозовая туча.       — Потому что я убил человека. Я убийца.       Дуайт почувствовал, как дрожь пробежала по его спине, распространяясь до кончиков плавников. Он замер на месте, глаза у него были большие, как у кальмара.       Макмиллан рассмеялся, затем выражение его лица снова стало веселым. Это была шутка?