Разные, мы такие разные

***

      Общежитие медленно пустеет, начиная с Исюаня и Вэньханя, которые решили вернуться в Китай.       — Смысла оставаться нет, — пожимает плечами Вэньхань. Сынён с порога спальни следит за тем, как тот собирается. Вэньхань злится. Это заметно по тому, с какой силой он бросает в чемодан вещи. — А если вернусь в Китай, хоть семью увижу.       В его словах горечь, и Сынён пытается помочь.       — Хён, ты всегда можешь остаться, — предлагает он нерешительно. — Я уверен, что у компании есть план.       Вэньхань меняется в лице и поворачивается к Сынёну спиной.       — Я не останусь, — говорит он. — В Китае у нас небольшой плацдарм, так что смогу там чем-нибудь заняться. — Он отворачивается. — Прости, Сынён-и.       И Вэньхань уезжает.       Через пару дней за ним уезжает и Исюань; его новая стрижка короче, чем когда-либо была за всё время UNIQ. Он даёт Сынёну потрогать волосы и намеренно трётся о его ладонь головой, чтобы пощекотать ёжиком чувствительную кожу.       — Собираешься в армию, хён? — шутит Сынён. Или же пытается. Он не уверен, что дрожью в голосе может кого-то обмануть. — Когда ты успел стать гражданином Кореи?       Исюань игриво стучит ему по голове и говорит с любовью:       — Засранец. Всегда надо мной издеваешься, даже когда я собираюсь уйти.       «Ты можешь остаться, — думает Сынён. — Тебе не обязательно уходить».       Он ничего не произносит.       — С нами всё будет в порядке. — Исюань уже одной ногой за дверью. Сонджу и Ибо тоже вышли, и они втроём толпятся у порога, чтобы проводить самого старшего участника. — Никто не знает, как всё обернётся. Давайте делать что в наших силах. И будем на связи.       Исюань протягивает руку и ударяет кулаком Сонджу, хватает Сынёна и Ибо за шеи и обнимает их.       — До встречи, — говорит Сынёну в шею Исюань. — Не устраивайте бардак.       Вот так уходит первый лидер.       Всю следующую неделю Сынён ходит за Сонджу по пятам, боясь выпустить того из виду. Сонджу в который раз повторяет, что это не конец, что всё просто меняется, но Сынён видит, как тот смотрит на опустевшие кровати Исюаня и Вэньханя. Сынён больше не ребёнок, и, когда Сонджу сообщает, что уезжает домой к родителям, он его отпускает.       — Но что ты будешь делать, хён? — спрашивает он Сонджу, который в последний раз осматривает холодильник.       — Может, попробую писать свою собственную музыку, — говорит Сонджу, рассеянно роясь в овощном ящике. Сынён знает, что там ничего нет. Только кимчи. — Менеджер-хён говорил что-то об актёрстве, может, возьму уроков.       Сынён смотрит, как Сонджу окончательно закрывает дверцу холодильника, и изо всех сил старается забыть, что видит хёна в их крошечной тесной кухне в последний раз.       — Что ж… береги себя.       Сонджу удивлён, но тут же расплывается в улыбке и ерошит Сынёну волосы:       — Это мои слова, засранец. Я же твой хён, а?       И Сынён не хочет, чтобы Сонджу запомнил его плачущим, так что улыбается и щебечет:       — Точно! Угости меня кучей мяса, когда станешь известным актёром!       Сонджу смеётся, а после тоже уходит.       После того, как Сонджу исчез в коридоре, Сынён ещё долго стоит на пороге. Но в конце концов возвращается в свою комнату и плюхается поперёк кровати, пялясь в потолок. В углу протекает, пятно воды коварно расползается. Сынён хотел сказать об этом менеджер-хёну, но из-за… всего это вылетело у него из головы. Теперь это забота новых жильцов. Может, кого-то из девушек-стажёров, которых Yuehua готовит к дебюту.       — Ибо? — спрашивает Сынён.       С пола слышится ворчание. Ибо тоже собирает вещи, аккуратно засовывая всё ценное в верхний карман своего потрёпанного чемодана. Вчера пришли грузчики и забрали кровать Ибо. Сказали, что она слишком старая. Компания купит новую для тех, кто будет здесь жить после них.       Сынён наблюдал, как они выносили её из комнаты, и пытался не чувствовать, как из тела вырывают лёгкие.       — Ещё раз, когда у тебя рейс? — спрашивает Сынён у потолка.       — Завтра утром, — говорит Ибо. — Менеджер-хён отвезёт меня. Сказал проснуться в шесть.       — Позже обычного, — шутит Сынён, но звучит так себе. Ибо не отвечает. — Проводить тебя?       — Нет, всё в порядке. Не утруждайся.       В чемодан отправляется последняя майка, Ибо захлопывает крышку, садится на неё, чтобы всё вместилось, и застёгивает. Он сдувает со своего лица прядь волос — уже не светлых — и наконец-то, наконец-то смотрит на Сынёна.       — Хочешь чем-нибудь заняться? — спрашивает он. — Вся общага в нашем распоряжении. Можем повеселиться. В последний раз.       Сынён пристально смотрит. Ибо изгибает брови.       Ты знаешь? Хочет спросить Сынён. В его рёбрах дырой расползается отчаяние. Оно и так там было, но в последнее время оно всё разрастается. С тех пор, как Вэньхань разбил на кухне кружку и отчаянно закричал, с тех пор, как Сонджу и Исюань прошептались о роспуске, думая, что Сынён спит, с тех пор, как Ибо сообщил, что возвращается в Китай. Ты знаешь?       Но лицо Ибо спокойное и безмятежное, а чемодан его полностью собран. Общага почти опустела, остался только Сынён, и дыра становится всё больше.       Ему кажется, что сейчас он скорее пустота, чем человек.       — Конечно, — выдавливает он улыбку. — Почему бы и нет?       — В последний раз, — беззаботно повторяет Ибо, и они тянутся друг к другу, цепляясь руками за ремни, сбрасывая в сторону одежду, прикасаясь друг к другу губами, погружаясь в это чудесное знакомое ощущение, когда удовольствие сглаживает всё и…       Сынён кончает и прячет лицо. Ибо не замечает.       До самого конца, когда Сынён просыпается утром в пустой холодной постели, половина его души улетела за две тысячи километров, Ибо так ничего и не замечает.       Сынён этому рад.       Сложно описать, как проходят последующие месяцы. В конце концов Сынён тоже возвращается домой, где его встречает мама, которая так рада его видеть. В ту первую ночь он плачет у неё на руках, ощущая себя таким юным и таким старым, когда она успокаивает его и поглаживает по спине, прямо как когда он был ещё ребёнком.       — Ну, ну, — приговаривает она, когда высыхают все слёзы и Сынён лежит обессиленной от рыданий, вялой и выжатой куклой. — Мне жаль, что всё так вышло. Мой любимый сынок. Ты так усердно работал. Я горжусь тобой. Я так тобой горжусь.       Это помогает.       На следующий день Сынён идёт делать на руках тату с датами рождения своих родителей. За их силу, говорит он себе, глядя в зеркало на покрытые плёнкой цифры. За их любовь.       Сынён продолжает стараться. Он очень старается. Он встречает Нейтана, добродушного продюсера, который знакомит его с Джейми, сташестьюдесятью сантиметровой злючкой с голосом, за который и умереть не жалко. Они сочиняют музыку, покачивая головами в залитой неоновым светом студии Нейтана, выкрикивают строчки невпопад и смеются.       Через какое-то время к ним присоединяется Вернон. Он в точности такой же, как и на экране: спокойный и до невероятности красивый. Единственное, что удивляет Сынёна, так это его мудрость и некая философичность, которые не предполагает его чересчур непринуждённый образ. За ним сразу же приходит и Кино, и всю студию освещает та радость, по которой Сынён так соскучился.       Так проходит время. Сынён пишет песни, удаляет их и продюсирует. Делает больше татуировок. Изредка пишет в групповой чат UNIQ, где все они делятся своим разочарованием и желанием сделать что-то ещё и иметь больше возможностей. Он заводит друзей. Он старается захотеть жить.       «Ибо!!! — пишет он однажды. Он пользуется WeChat на случай, если Ибо удалил KakaoTalk. — Чем занимаешься? Хочешь созвониться и поболтать?»       Пару секунд он сомневается, отправлять ли следующее сообщение.       «Скучаю по тебе», — лишь пишет он.       Ибо никогда не находит времени позвонить.       Зато находит Mnet.       — Четвёртый сезон Produce 101, — говорят ему, пока он сидит с круглыми глазами и такой прямой спиной, словно палку проглотил. По столу к нему придвигают контракт. — Хочешь второй шанс?       В китайском Produce 101 Ибо является наставником, Сынёну это известно, и гордость его это, честно признаться, уязвляет, но он думает о Вэньхане, который день за днём терпит едкие комментарии нетизенов.       «Да они издеваются, его одногруппник наставник в другой программе, а он стажёр?»       «Где его гордость? Что творит его компания?»       Сидя в маминой гостиной, Сынён смотрел тот первый эпизод, где Вэньхань с поднятой головой и не глядя в пол зашёл в комнату для прослушивания. Другие стажёры сплетничали, но в конце концов уступили ему место.       Вэньхань это сделал. Вэньхань был достаточно храбрым.       Так что Сынён сжимает челюсти и говорит:       — Да. Пожалуйста.       Он идёт.       Программа одинаково плоха и хороша. Хороша тем, что они так заняты, убивая себя, что у Сынёна нет времени думать о чём-то, кроме своих горящих бёдер. И плоха тем, что они так заняты, убивая себя, что у Сынёна нет времени думать о чём-то, кроме своих горящих бёдер.       Он выживает, несмотря ни на что.       Уже дебютировавшие стажёры сплочаются достаточно быстро. Им нужно это сделать, чтобы выжить назло всем недоброжелателям. Секонд-хэнд, называют их нетизены. Никому не нужные. Замаранные.       — Не обращайте на них внимания, — говорит Джинхёк, когда пройдено уже больше половины программы. Все тяжело дышат на полу, измученные ночной тренировкой для отработки движений. — В том, чтобы попробовать снова, нет ничего плохого. Вообще-то, нет ничего более смелого, чем попробовать вновь. — Он осматривает каждого и заглядывает им в глаза. — Мы заслуживаем быть здесь.       — Точно! — Выползает из угла Бёнчан. Вытянув перед собой ногу, он поднимает вверх руки, чтобы подбодрить. — Так держать!       Вчера врач сказал Бёнчану не танцевать, если тот не хочет получить увечий. Его нога и так до предела перенапряжена, сказал он, постукивая по медицинской карте. Напрягать ещё больше опасно.       Бёнчан с шести утра в комнате для тренировок.       В знак согласия Сынён кивает и морщится от судороги. Честно говоря, он так усердно не танцевал со времён стажировки в UNIQ, желая добиться синхронности в новых движениях. Он не в форме, и выносливость его совсем ни к чёрту после тех месяцев, когда он заставлял своё тело учить хореографию за несколько часов.       Но это всё окупится. Сынён видел их записи. Слышал себя, голос хоть и чертовски хриплый от пения, но высокие ноты чистые. Он обнажает в ухмылке зубы.       — Мы им покажем, — говорит он, и от других стажёров доносятся приглушённые крики поддержки.       Сынён выигрывает всю чёртову аттестацию, а они даже не показывают его в этом эпизоде.       Всё в порядке, думает Сынён, поднимаясь по ступенькам к голубой пирамиде. Люди замечают. С каждой неделей он всё выше, и до того, как закончится это грёбанное шоу, он будет сидеть на одном из голубых тронов. Жизнью клянётся.       Он оказывается на пятом месте и теперь является частью группы.       — X1, — объявляет Боа. — Второй шанс. — Слышит Сынён, пока по венам пульсирует горячая кровь. — Успех.       В этот раз Сынён один из старших участников, от которых ожидается больше ответственности, но он таким себя не ощущает. Он скачет по комнате вместе с Хангёлем, с Ёханом терроризирует других участников и воркует над дерзостью Донпё. Наслаждается тем, что снова на сцене, что подле него люди. Они выпускают дебютный альбом и до глубокой ночи не ложатся спать, всё крича от растущих и растущих цифр.       «Новички года, — пишут в новостях. — Более 500 000 проданных копий. Дважды получили платиновый статус. Новая эра».       Сынён танцует, пока не чувствует, как отваливаются ноги, и поёт, пока горло не начинает першить, словно в него сыпанули песка. Но боль ничего не значит, особенно когда пение Сынёна заглушают крики и аплодисменты публики. Или когда Сынён наконец-то может идти в студию с высоко поднятой головой. Успех — это приятно.       Всё так хорошо в тот день, когда все участники куда-то ушли, а Сыну кладёт руку Сынёну на бедро и смотрит с явным намерением во взгляде.       Сынён соглашается, не думая дважды.       Трахаться с Сыну совсем не то, что трахаться с Ибо. Сейчас Сынён сильнее, чем был раньше, и, когда Сыну раздвигает его ноги, может приподнять над кроватью талию, чтобы дать ловким пальцам лучший доступ. Ему нравится то жжение, когда Сыну в него проникает. Нравится акварельный цветок на предплечье Сыну, а облизывать надпись на его ключице нравится ещё больше.       Сыну знает, что делает, он великолепный, и вскоре они оба кончают. Сыну выходит с довольным стоном.       — Сейчас принесу чем вытереться, — говорит он, как идеальный джентельмен, и направляется в ванную.       Он возвращается с тёплыми полотенцами и так нежно вытирает Сынёна, что тот почти засыпает от этих прикосновений. Сынён уже на полпути в страну грёз, когда Сыну заканчивает и забирается к нему под одеяло.       — Хён, — бормочет Сынён, глаза его слипаются, как бы он ни боролся со сном.       Ответа он не ожидает, но шуршат простыни, и Сыну спрашивает:       — Что такое?       — Это… — Сынён на секунду запинается, но затем собирается с духом. — Ты раньше это делал? В Victon? С участником?       Сыну колеблется, и Сынён тут же чувствует себя плохо из-за того, что поставил его в такое неловкое положение.       — Не бери в голову, — говорит он в надежде сменить тему. — Я не должен был спрашивать, извини…       — Да, — решительно прерывает Сыну.       Сынён садится, округляя глаза и глядя на Сыну. У лидера красное лицо, но он смотрит Сынёну в глаза.       — Не скажу, с кем именно это было, но я спал с одногруппниками, — говорит он. — Но все понимали, что это просто по-дружески.       — Ничего романтического? — уточняет Сынён.       — Да, — кивает Сыну. — Просто… Помогали друг другу.       — Оу.       Сынён не знает, что за эмоция в нём бурлит. Он думает об Ибо, о тех прикосновениях к нему, что всегда были чем-то особенным, и пытается сопоставить это с тем, что говорит Сыну. Это была лишь… помощь? Они просто помогали друг другу?       На лице Сынёна, должно быть, что-то отразилось, потому что Сыну мягко спрашивает:       — У тебя кто-то был? С романтическими чувствами?       — Я… — У Сынёна земля уходит из-под ног. Он потерян, неприкаян. Сыну берёт его за руку, и в глазах его столько нежности. Сынён делает глубокий вдох. — С моей стороны, — слышит он себя со стороны. — Но не… не с его.       — Мне жаль это слышать, — говорит Сыну так, словно ему и правда жаль.       — Не жалей, хён, — смеётся Сынён. — Что есть, то есть. Да и я никогда ему не говорил. Просто всегда предполагал, что он знает. — Он пожимает плечами. — И посмотри, к чему это меня привело.       — Вижу. — Сыну выгибает бровь и говорит мягко: — Я не буду врать и говорить, что влюблён в тебя, но я правда о тебе очень забочусь. У нас на плечах одно и то же бремя. У меня, тебя, Усока — у всех.       — Да, — Сынён судорожно втягивает воздух. — Я понимаю.       — Но если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, найди меня, пожалуйста, — говорит Сыну, и звучит это так чертовски по-лидерски и так чертовски уверенно, что Сынён верит, как не верил уже несколько лет, с тех самых пор, как ушёл Сонджу и оставил пустой холодильник. — Мы вместе со всем разберёмся.       — Хорошо, — заверяет Сынён. Он наклоняется, позволяет Сыну уложить свою голову на его широкую грудь и прикрывает глаза. — Я доверяю тебе, хён.       Конечно же, долго это всё не длится. Для Сынёна никогда ничего долго не длится.       Расторжение контракта происходит быстро. Yuehua изо всех сил старается уговорить остаться вместе (потому что они не знают, что ещё с ним делать, с горечью думает Сынён), но когда появляются результаты расследования, все понимают, что всё кончено. X1 распускают с таким же блестящим успехом, с каким и создавали, и в этот раз Сынён уходит одним из первых.       — Что будешь делать, хён? — спрашивает Хангёль. Для него это всё, должно быть, ужасно. Два шоу на выживание, а в результате ничего. Лишь больше шрамов и травм. — Выпускать музыку?       — Может быть, — вздыхает Сынён. В кармане вибрирует телефон. Пять непрочитанных сообщений. На самом деле Сынён прочёл их сразу, как они пришли, мелькая на экране вверху. Просто не может собраться с духом и ответить. — Зависит от того, что хочет делать со мной компания.       — Держи меня в курсе, — искренне просит Хангёль. Он выше и шире Сынёна, но в объятиях внезапно кажется невероятно маленьким. — Давай будем на связи. Не хочу терять то, что у нас было.       Сынён неспеша поднимает руку и гладит Хангёля по голове. Забавно, думает он. Они словно два зеркальных отражения. Одно из них Сынён, что в той же самой позе цепляется за Исюаня, который говорит ему беречь себя. Второе — Хангёль, что обнимает успокаивающего его Сынёна на пороге общаги, что едва ли успела стать их общагой.       — Конечно, — говорит Сынён и старается не чувствовать себя так, словно эти слова принадлежат не ему. — Мы же по-прежнему будем в одном городе, а? Приходи в любое время. Я угощу тебя рамёном.       — Какой ты скупой, хён, — шмыгает носом Хангёль.       Сынён смеётся, и никто не обращает внимания на то, что от этого смеха вылетает слюна.       — Ладно-ладно, тогда мясом, — говорит он. — Нашего тигрёнка нужно хорошо кормить. Но ближайшее время я буду занят. Может, через неделю.       Хангёль отстраняется и хмурится:       — Куда собираешься?       Через плечо Хангёля Сынён смотрит на коридор, что ведёт в просторную кухню, и вспоминает подростковые поцелуи у холодильника, пока выкипал рамён.       О чём говорит то, что потребовалось ещё одно расформирование группы, чтобы Ибо с ним связался?       — Встретиться со старым другом, — отвечает Сынён. — И попрощаться.

***