Совы не то, чем кажутся

— Я справлюсь, спасибо, — огрызаюсь я, когда Джеспер протягивает мне руку, чтобы помочь слезть с повозки. От долгого сидения нога болит невыносимо, аж в висках стучит, но помощь мне не хочется принимать с поистине маниакальным упорством. Я произношу эти слова быстрее, чем успеваю подумать: еще чуть-чуть — и я упаду лицом в грязь и уже не встану. Парни из Грошовых львов отлично знали, как побыстрее вывести меня из строя. Ситуация злит меня. Я на взводе — по многим причинам. Торговец высаживает нас на главной площади захолустного рыбацкого городка, вручает на прощание старый, едва горящий фонарь. До убежища Алины еще минут двадцать пешком. Я с тоской смотрю на разбитую дорогу. Что ж. Это была моя идея, отступать слишком поздно. Мы долго добирались сюда — максимально запутанным маршрутом, чтобы не притащить с собой «хвост». В глубине души я возлагал на поездку большие надежды. Мне стыдно в этом признаться, но все же причины вполне конкретные. Мне хотелось подольше побыть с Джеспером. В Кеттердаме остаться наедине почти не получается. Я либо избегаю этого как могу, либо обстоятельства вынуждают нас все время соблюдать осторожность. Прошло два месяца с нашей триумфальной сделки с Юл-Каатом, и за это время мы с Джеспером успели один раз вместе выпить кофе, провести холодную и жуткую ночь в городских доках (мы молча обнимались, потому что сидели в засаде), несколько раз быстро поцеловаться в перерывах между делами. По-прежнему просто друзья, по-прежнему чуть больше, чем просто. Отрицать и избегать бессмысленно, и все-таки я постоянно отрицаю и избегаю. — Ты ведь помнишь, куда дальше? — спрашиваю я. — Помню, — Джеспер поднимает фонарь повыше, — Пойдем. Он шагает по тропинке прямо в темный неприветливый лес. Я осторожно следую за ним. Просто открой рот и скажи, — в голове звучит голос Нины. Кажется, я слишком много с ней общаюсь, Нина успела уютно обустроиться в моих мыслях, — Просто скажи, что не хотел грубить без повода и тебе жаль. Ладно, воображаемая Нина. Я сделаю это. — Джес, слушай... мне жаль. Ты ведь хотел помочь. Сказать «извини» по-прежнему выше моих сил. Доверять кому-то кроме себя так странно. — Все нормально, — Джеспер оборачивается. На губах — фирменная хитрющая улыбка. — Но я потребую компенсации за моральный ущерб. — Звучит пугающе. — Конечно. Это будет самое злодейское и подлое коварство, на которое я только способен! — Например? — Например, вот это. Джеспер останавливается, притягивает меня к себе. Обнимает меня одной рукой, а второй по-прежнему сжимает фонарь. Первый мой порыв — отстраниться, но вместо этого я прижимаюсь ближе. На пару мгновений. Джеспер целует меня посреди тьмы, кромешного везде и нигде. Какой странный момент. Украденный, подсмотренный. Я влез в чужой сейф и вытащил очередную вещь, которая мне не принадлежит. Эта тьма полна надежды и желаний; она пугает меня своей реальностью. Тьма сомнений. Все, что остается — шагать вперед, доверяя только свету фонаря и рассыпанным по небу звездам. — И правда, очень коварно, — говорю я пару мгновений спустя. Дыхание предательски сбилось. — Знал, что тебе понравится. Джеспер подмигивает мне и я не могу сдержать усмешки. Мы шагаем по тропинке через густой сосновый лес. В чаще ухает сова — протяжно, жалобно. От этого звука кровь стынет в жилах. Домик Алины выглядит не лучше. В голову настойчиво лезут воспоминания: старая отцовская ферма, Джорди, работа с утра до вечера. Приходится приложить усилия, чтобы удержать эти образы, не дать им расплыться в сознании отвратительными кляксами. Внутри довольно убогая обстановка, но мне плевать, главное, можно сесть у камина и вытянуть ногу. Мы с Алиной разговариваем, пока Мал и Джеспер готовят ужин. Слышу, как Джес развлекает следопыта историями про святого козла Майло и хочу улыбнуться, но боль в ноге заставляет меня лишь мрачно хмуриться. Голос Джеспера, впрочем, действует на удивление умиротворяюще. Больше всего мне хочется, чтобы он обнял меня, но еще сильнее — горячую ванну, потому что от меня теперь несёт сеном, сыростью и застоявшимся ароматом самогона от нашего великолепного извозчика. За ужином я с трудом заставляю себя поесть: кусок не лезет в горло. Как же мне погано на этой богами забытой даче. Но мои печальные воспоминания могут и подождать; мы обсуждаем дальнейшие планы. Я подробно объясняю Алине и Малу их легенды, рассказываю, чем придется заниматься в Кеттердаме. Эти детали на данном этапе не так важны, но я цепляюсь за сухие факты — все что угодно, лишь бы не погружаться в собственные эмоции. Ближе к полуночи Алина отправляет нас спать: заявляет, что больше не намерена терпеть вид моих синяков под глазами. Тебе нужно выспаться, — говорит она. Но если бы это было так просто. В нашем распоряжении — гостевая комната; здесь довольно сыро, неприятно пахнет плесенью и пылью. — Готов спать со мной на одной кровати? — Джеспер садится на край и придирчиво изучает пыльное покрывало. Наверное, я никогда не привыкну к этим интонациям. — Почему бы и нет, если она достаточно широкая. — невозмутимо отвечаю я. — Эта вроде ничего. Заснуть, естественно, не выходит. То ли место мне ужасно не нравится, а может, просто Джеспер придвинулся чуть ближе, чем надо. В свете свечей прячутся призраки. Я чувствую, как Джеспер обнимает меня за талию. Он прикасается осторожно, медленно. Но я не могу расслабиться. Слишком много призраков. Как же мне хочется ощутить пальцы Джеспера на коже. Чтобы он приподнял полы моей рубашки и скользнул пальцами по спине, затем по талии, еще ниже… только вот думать об этом неловко и страшно; фобия запрещает мне даже это. Но я не собираюсь сдаваться. Ставки слишком высоки, я готов рискнуть. Сначала я поворачиваюсь к Джесперу лицом, потом заставляю его откинуться на спину. — Ого, как интересно, — ухмыляется Джеспер. Уверен, он ждал чего-то подобного. Я сажусь верхом на его бедра. Наклоняюсь и быстро целую, чувствуя, как он подается навстречу, пытаясь прижать меня ближе. Я давно привык полагаться только на воображение… но реальность гораздо лучше происходящего в моей голове. Я расстегиваю пуговицы рубашки Джеспера: получается ловко даже несмотря на перчатки. Воровские навыки очень кстати. Мы смотрим друг на друга напряженно, а потом я касаюсь кончиками пальцев его губ. Джеспер едва слышно переводит дыхание. — Как странно, — шепчет он, — и безумно. И вообще, серьезно, может у меня просто галлюцинации от Алининого чая? Тебе точно нормально? Каз? — вдруг спрашивает он, но я предпочитаю проигнорировать вопрос. — Со мной только так и будет. Странно и безумно. — Я не жалуюсь, если что. Святые, какие же у него острые ключицы. Я чувствую, как меня трясет. Больше всего мне хочется поцеловать его шею, спускаясь ниже к ключицам, но в этот момент происходит то, чего я так сильно боялся. Сотни мертвых тел, среди них — мой брат. Я зажмуриваюсь, пытаясь отогнать наваждение. Я возбужден, и мне нестерпимо хорошо и мерзко от этой мысли. — Все нормально? — снова спрашивает Джеспер, но вместо ответа я наклоняюсь и снова целую его. Мне плевать, что будет дальше. Поцелуи становятся более резкими, а прикосновения — хаотичными. Он глубоко целует меня, прикусывает нижнюю губу. Это прекрасно. И это неправильно. Голова кружится, все плывет. Слишком много близости. Не помню момент, когда я начинаю тонуть, проваливаться все ниже и ниже; когда всего становится слишком много, и подступает паника; в голове копошится что-то липкое, страшное и склизкое, и я больше не вижу Джеспера, вокруг меня только мертвецы, просто гниющая плоть, отвратительная ода человеческой телесности. Голос Джеспера доносится сквозь толщу мутной воды, мне нужно выбраться, нужно сделать хотя бы один-единственный глоток воздуха... Я заставляю себя открыть глаза. Я лежу на спине, Джеспер сидит рядом. — Каз, ты меня слышишь? Как ты? Кажется, он до смерти напуган, но в его голосе слышится та спокойная решительность, которая так потрясла меня в Теневом каньоне: Джеспер практически не глядя убил нескольких волькр. — Все в порядке. Весь мир плывет и предательски качается. — Да? Ты уверен? Не очень-то похоже. Так, я… могу что-нибудь сделать? Каз? — Нет. Пойду подышу, станет полегче, — я с трудом узнаю собственный голос. Стиснув зубы, я кое-как слезаю с кровати, надеваю ботинки и куртку. — Прости, — не глядя на Джеспера говорю я. Стыдно, стыдно, стыдно. Страх накатывает волнами. Я пытаюсь выровнять дыхание, но не выходит: меня все еще тошнит от ужаса и отвращения. — Все хорошо, не надо извиняться, только расскажи, что случилось, я боялся, что ты отключишься, — тараторит Джеспер. — Да. Потом, — на пороге я оборачиваюсь и вижу его взволнованный взгляд. — Может, пойти с тобой? — Не надо. Пожалуйста. Он кивает. — Ну ладно, — в голосе Джеспера звучит тревога. Совершенно очевидно: я сделал только хуже. Он заворачивается в одеяло и откидывается на спинку кровати. Я же выбираюсь из комнаты. В каминной у огня сидит Алина. Она кутается в шаль и рисует. Над девушкой парит шарик света, освещая ее работу. Ничего не говоря, я выхожу на крыльцо. Вокруг меня разливается сырость, пустота и одиночество. Мне отчаянно хочется, чтобы Джеспер был рядом. А еще исчезнуть. Стыд туманом затекает за шиворот. Впервые в жизни я молюсь всем богам и святым: пусть Джеспер поймет меня. Свежий воздух постепенно приводит меня в чувство. Не знаю, сколько времени проходит. Я слышу скрип двери позади; на крыльцо выходит Алина. Она садится рядом и делится краем своего плаща. Я молча закутываюсь в него. В глубине души я благодарен ей за то, что она решила составить мне компанию. Некоторое время мы сидим в тишине. Это приятная, уютная тишина. В ней не нужно никому ничего доказывать. Не нужно объясняться. — Слушай, я хотела спросить, — наконец произносит Алина. Она теребит край плаща. — По поводу тех новостей о Дарклинге. Что ты думаешь? — В смысле, действительно ли он уцелел? — Ну… да. — Почти на восемьдесят процентов уверен, что да, — я пожимаю плечами. Как хорошо вернуться на территорию фактов и гипотез. — Не могу перестать об этом думать, — Алина ежится, — если нужно будет снова сразиться с ним, смогу ли я…. — на мгновение она зажмуривается. — После всего, что он сделал, у меня не получается… — она замолкает. Я жду, пока Алина подберет нужные слова. — У меня не получается его ненавидеть. Я бы хотела стать уверенной, решительной и все такое, но, знаешь, я продолжаю его оправдывать. Пытаюсь объяснить себе случившееся. Идиотка. Он пытался сделать из меня усилитель, манипулировал и хотел с моей помощью уничтожать целые страны. А все я ищу мотивацию и логику. — Я не тот человек, с которым стоит обсуждать подобные темы, — горько усмехаюсь я. — Да, но ты прекрасно умеешь читать людей. Почему он такой? Что им движет? Я не могу поговорить об этом с Малом. Ни с кем, если честно. Мне кажется, Алина хочет задать один-единственный по-настоящему важный для нее вопрос: любил ли он ее? Хоть немного? А если любил, то зачем так поступил? Алине важно все рационализировать: каким бы страшным ни был ответ, он все равно лучше, чем сомнения и неизвестность. — Александр живет очень долго, Алина. Он знал только боль, войну и смерть. Скорее всего он спятил, его поступки говорят сами за себя. Его уже не спасти, как бы сильно тебе ни хотелось. — Нет, спасать его точно не собираюсь. Я просто не могу понять. Неужели абсолютно все было ложью? Он ни секунды не испытывал того, о чем говорил? Что мы похожи, и я для него важна. — Алина грустно усмехается. — Святые, как же убого звучит. — Ну, полгода назад я бы согласился с последним утверждением, — Алина недовольно хмурится, а я продолжаю, — сейчас готов поспорить. Ты же не знала, что так сложится: каньон, волькры, твоя сила. А тут прекрасный понимающий тебя Кириган. Вряд ли все его слова были ложью. Думаю, 50 на 50. Он верил в них. Только вот его цели всегда были важнее тебя. Важнее его матери, солдат первой армии и мирных жителей. Он фанатик. Не зря же его прозвали Черным Еретиком. — Ага, но я ничего не могу с собой поделать... Все доводы разума разбиваются об это глупое чувство, — Алина хмурится и со злостью смотрит на носки своих ботинок. — Почему мне так важно... — Знать, что он понимал тебя по-настоящему? Говорил искренне? — я внезапно продолжаю ее мысль. — Да. — Мы все ищем принятия. Тебе казалось, он понимает тебя: в некоторой степени это и правда было так. Вы оба гриши с уникальным даром. Но на этом сходство заканчивается. Алина обнимает колени руками. Она молчит, погруженная в свои мысли. Я поспешно прибавляю: — Знаешь, я был уверен, разума и силы воли достаточно, чтобы справиться с болью, но на практике это немного не так работает. Чем сильнее пытаешься подавить чувства, тем хуже становится. Повторюсь — советчик из меня так себе. Я предупредил. Алина хватает меня под локоть и прижимает к себе. — Да отличный советчик! Честно, я наверное впервые смогла это обсудить... спасибо тебе. — Вообще не за что, — не глядя на Алину, говорю я. В лесу снова поет сова. — О! Опять эта бесстрашная сплюшка, — Алина прислушивается, — ты хоть раз видел сплюшек? Я видела. Этой крошечной сове легче замаскироваться, чем нападать в открытую. Иногда я себя чувствую совой. Спрятаться на виду у всех? Не такая уж плохая идея. И я всегда хотела побывать в университетской библиотеке! Мы ведь туда сходим? — Конечно. Кстати, я слышал, сплюшки — перелетные совы, на зиму улетают в Новый Зем. — еще один совершенно бесполезный факт, который я помню. — Отважные путешественницы. Эти совы не то, чем кажутся. И ты тоже. Алина усмехается. — Да уж. Ладно, пошли в дом. Что-то я замерзла. — Иди, я скоро буду. — Ну, как хочешь. Пока поставлю чайник. Она легко поднимается со ступенек и исчезает внутри дома, оставив меня наедине с туманом, совой и сосновой рощей.