Путь сердца / The way of heart

Пробуждение встретило Томаса головной болью и диким голодом. Он аккуратно сел на диване и прислушался к ощущениям. Кости в ноге срослись, однако другие раны так не радовали, заставляя его морщиться при каждом движении. Ну, по крайней мере, он может ходить самостоятельно. Томас поднялся и направился в другую комнату. Стараясь передвигаться бесшумно, он увидел грязнокровку, свернувшуюся на диване. Спала она беспокойно — меж бровей залегла хмурая складка, губы были плотно сомкнуты, а пальцы крепко сжимали палочку. Девушка не вызывала в нём никаких чувств. Не было даже злости или ненависти — от этих ненужных эмоций он избавился вместе с прошлым телом. Он вообще, если честно, ничего не чувствовал — всё исчезло вместе с последними остатками души. Так что к девушке, лежащей перед ним, он испытывал лишь пренебрежение и лёгкое любопытство. Он даже находил некоторые сходства, которые его забавляли. Собирая информацию о Поттере и его друзьях, он выяснил, что мозгом этого бесформенного трио являлась Грейнджер. Умная, находчивая, усердная, честолюбивая. Лучшая на курсе, староста, всегда старается следовать правилам… хотя, глядя на её коллекцию книг, с последним он бы поспорил. Что сказал бы добрый волшебник Дамблдор, увидев темнейшие фолианты в коллекции лучшей ученицы? А вот Томас оценил — некоторые бы даже одолжил почитать. Однако голод знаний перебил более ощутимый, физический голод. Он отошёл обратно к двери, а затем прошагал к туалету, нарочито издавая шум по пути. Как и ожидалось, девушка моментально проснулась и подскочила, принимая боевую стойку. Мутные ото сна глаза едва успели сфокусироваться на госте, когда рука уже начала выводить заклинание. Проморгавшись, она нахмурилась и опустила палочку. — Прошу прощения, что разбудил, — Томас виновато опустил глаза, — тело все ещё плохо слушается. Гермиона выдавила из себя слабую улыбку, опускаясь обратно на диван. Ей удалось поспать всего несколько часов, и она боялась представить, какое зрелище сейчас представляла — спутавшиеся волосы, помятая одежда, тени под глазами. Томас же не в пример ей выглядел действительно лучше, даже несмотря на свои раны. — Ничего страшного, я уже всё равно собиралась просыпаться. Томас кивнул и улыбнулся в ответ. — Неловко о таком спрашивать, но… включён ли завтрак в проживание? Гермиона удивлённо моргнула, а затем улыбка на её губах стала чуть шире. — Да, конечно, прости, я совсем забыла о приличиях, — она растерянно обвела взглядом кухню, пытаясь вспомнить, остались ли в запасах какие-нибудь продукты. — Сейчас что-нибудь придумаю. Спустя полчаса они разместились за подобием обеденного стола, коим стала та самая тумба-диван. Гермиона поставила на стол две тарелки. Мужчина недоверчиво оглядел странное блюдо, отдалённо напоминающее омлет, только будто порубленный на кусочки. Заметив его замешательство, она покраснела и пояснила: — Это скрамбл с помидорами и охотничьими колбасками. Магловское блюдо из продуктов, купленных в магловском магазине. Надеюсь, у тебя нет предубеждений против подобной пищи? Томас усмехнулся. После своего возрождения в обличье Лорда он в принципе не нуждался в еде, а перевоплотившись в Томаса Элдрича, он питался обычно тем, что готовят в магических забегаловках. Магловская и волшебная кухни, безусловно, отличались, однако, несмотря на свою политику, он считал еду всего лишь едой — ресурсом, необходимым для выживания. Поэтому её принадлежность не играла особой роли. — Всё в порядке, просто не помню, чтобы ел что-то подобное раньше. — Попробуй, это должно быть вкусно, — в подтверждение своих слов Гермиона наколола кусочек омлета на вилку, — по крайней мере, если я его не пересолила. — Ты готовила его без магии? Она покраснела ещё больше. Ну конечно, Томас наверняка из чистокровных семей, где готовка — удел эльфов. Ну, и маглов, конечно. Но едва ли она будет стыдиться своего происхождения. Гермиона гордо вздернула подбородок. — Да. Я люблю… любила готовить. Этому меня научила моя мама, магла. Томас мысленно усмехнулся. Было бы чем гордиться — грязная кровь. У него тоже такая была, наполовину, и он презирал её. Её наличие всегда было его слабым местом, начиная с приюта, в котором он из-за неё оказался, и заканчивая первыми годами учёбы в Хогвартсе, когда ему приходилось отстаивать своё право на существование. Он решил развить болезненную для девушки тему, чтобы посмотреть на её реакцию. — Редко можно встретить волшебницу, которая готовила бы сама. Особенно учитывая, как к магловской крови относятся в вашей стране. — Тёмный Лорд и сам полукровка, в нём тоже течёт грязная кровь. Однако, мне кажется, его существование как нельзя лучше доказывает тот факт, что при должной одарённости и усердии происхождение не играет особой роли. Какая пылкая тирада… Девчонка говорила так, словно ставила его в пример. — И тем не менее, он ввёл эти законы и создал Сектор, — заметил он. Гермиона пожала плечами, отпивая из кружки горячий кофе. — Это политика. Он лишь выбрал наиболее болезненную тему в обществе, которая была способна расколоть его. Он не создавал новую идеологию, лишь направил существующую в нужное ему русло. Как Гитлер во время Второй мировой. — Но Гитлер по итогу проиграл, — возразил Томас, с интересом рассматривая девушку напротив. — Однако это не помешало ему устроить массовый геноцид, который уничтожил миллионы евреев. И поддерживали его не какие-то абстрактные злодеи, а простые граждане. Конечно, они не убивали евреев лично, но свято верили в своё расовое превосходство над ними. Этого хватило, как и в случае с маглами. Даже после своего поражения последователи Лорда, в том числе и убедившие суд в своей невиновности, не стали относиться к маглам лучше. Последние её слова отдавали горечью и сожалением. Томас был озадачен — ещё никогда ему не приходилось так откровенно говорить о себе. Никто из последователей не решался критиковать даже самые безумные его решения, а с врагами он в принципе предпочитал не вести диалог. Сейчас же он испытывал противоречивые чувства — раздражение, направленное на девчонку, так смело рассуждающую о его действиях, смятение её неожиданной проницательностью и укрепляющийся в нём интерес. Ему хотелось одновременно и поставить её на место, и узнать больше. Гермиона тем временем задумчиво пожевала губу, будто сомневаясь в своих следующих словах. — Мне кажется, — спустя мгновение сказала она, — Лорд сам не верит в идеологию, которую навязал обществу. — Почему ты так считаешь? — тихо спросил мужчина. Гермиона задумчиво проследила взглядом за солнечными разводами, раскрасившими противоположную от окна стену. Тонкие пальцы сжали край стола, словно ища в нём опору. — Просто мне кажется, его мотивация куда более сложная, чем банальный захват власти. Он так далеко зашёл в изучении материи магии, чтобы что? Править волшебным миром, сидя на троне? Построить новый мир по своему образу и подобию? Я так не думаю. — А как ты думаешь? — в глазах Томаса блеснул странный огонёк, но Грейнджер, будучи увлечённой рассуждениями, этого не заметила. — Знаешь, я столько лет потратила, пытаясь разобраться в его мотивации, что, кажется, действительно поняла его… Ты читал Ницше? Магловский философ, создавший идею о сверхчеловеке. «Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека», — процитировала она. — Я думаю, Лорд не против маглов, он против всех людей в принципе, и волшебников в том числе. Он считает себя выше их всех, но не потому, что сильнее, это скорее сопутствующий фактор. А потому, что он просто другой. Он не несёт в себе хаос, он и есть хаос. А насчёт войны… Мне кажется, он словно ребёнок, которого запустили в песочницу, и он копается в песке, разрушая все замки на пути. На секунду Гермиона задумалась, а затем грустно улыбнулась и добавила: — А иногда ему попадаются в песке разные насекомые. Муравьи там, или бабочки. И он, не понимая их красоты и силы, давит их и очень злится, когда не получается. Так было с Гарри… Гермиона замолчала, ковыряясь в тарелке и не желая смотреть на своего собеседника. Она и так сказала слишком много — то ли изголодалась по общению, то ли, наконец, смогла без страха быть непонятой озвучить свои мысли. В прошлом, когда она пыталась поговорить об этом с Роном, он упрекал её в чрезмерной зацикленности. А когда увидел, как однажды в бою она использует тёмное заклинание, устроил скандал. Кричал, что она предаёт их, предаёт Гарри. Что слишком увлеклась «своим Лордом» и скоро потеряет себя в нём. Гермиона кричала в ответ, называя их всех слишком слабыми. Она захлебывалась истерикой, проклиная дамблдоровскую политику любви и самого Дамблдора, отправившего Гарри на смерть. После того случая они отдалились друг от друга, а потом Рон погиб. Страшнее всего было признаться себе, что он по итогу оказался прав — она действительно потеряла себя. Вынырнув из воспоминаний, она поняла, что мужчина не торопится отвечать. Она настороженно подняла на него взгляд. Томас пристально рассматривал её, словно бы только что впервые увидел. Он выглядел слегка озадаченным, и Гермиона списала это на шок от своих слов. Ведь действительно она звучала так, будто защищает Волдеморта. И хотя это было не так и она бы отдала всё, чтобы лично наслать на него Аваду, она не могла не признавать его силу. Укорив себя за не вовремя вернувшуюся болтливость, Гермиона попыталась разрядить обстановку. — А вообще, это все конечно просто пустые рассуждения, не имеющие никакого смысла. Так что забудь. Твоя еда остывает. Медленно кивнув и все так же не сводя с неё взгляда, Томас положил первый кусочек себе в рот. Завтрак действительно оказался вкусным, хоть и оставил после себя горькое послевкусие. *** После завтрака они разошлись по разным комнатам, перед этим достаточно сухо обсудив своё дальнейшее взаимодействие. Условились о следующем: Томас может пожить у Гермионы до полного восстановления, однако он не должен никуда выходить или каким-либо образом пытаться выяснить расположение дома, чтобы в случае своей поимки в дальнейшем он не мог сдать Гермиону Охотникам. Взамен этого Томас расскажет той всё о своих исследованиях. Также она предупредила, что периодически будет отлучаться, и для связи в экстренных ситуациях дала ему зачарованный галлеон. Томас счёл условия более чем комфортными и, прихватив одну из приглянувшихся ранее книг, устроился на своём диване. Однако, как бы он ни силился проникнуться написанным, в голове то и дело всплывал утренний диалог. Это было… странно. Странно чувствовать себя понятым. Конечно, его задели слова девушки — они одновременно обесценивали его и в то же время возносили над обыденностью. Самое некомфортное было в том, что они также возносили и грязнокровку. Она определенно отличалась от большинства волшебников — в том, чтобы видеть суть магии, не разделяя её на светлую или тёмную, кроется огромный потенциал. И не будь она так сломлена моральными терзаниями и войной, стала бы действительно неплохой волшебницей. Ему было даже немного досадно, что придётся её убить — он ценил достойных противников. Тот же Дамблдор, несмотря на свою слепую веру в светлые идеалы, вызывал в нём уважение — по крайней мере, в ранние годы. Затем он, конечно, больше раздражал и злил, но мотивировал становиться ещё сильнее. С ним было приятно сражаться — опасно, но приятно. Интересно, насколько девчонка сильна? Возможно, он сделает ей одолжение и позволит продемонстрировать свои навыки в бою. По крайней мере, в словесной баталии она оказалась приятным противником — опасным, но приятным. Отложив книгу, Томас прикрыл глаза и попытался сконцентрироваться на потоках собственной магии. Однако вместо привычной вибрации и жара в руках он ощутил лишь слабое покалывание. Он не сильно переживал из-за магического истощения, оно было временным, и при должном усердии он достаточно быстро восстановится. В плане же восстановления самой жизни… он чувствовал, будто с каждым днём его грудную клетку всё сильнее сжимают невидимые обручи, отчего каждый вдох становился неравной борьбой с оставшимся у него временем. Когда он создавал крестражи, он не ощущал в полной мере разделения своей души. Да, безусловно, в нём исчезали какие-то человеческие качества, появлялась мания, терялся человеческий облик. Его лицо всё больше напоминало восковую маску — кожа посерела, глаза приобрели лихорадочный блеск, а некогда чувственные губы растянулись чёрной воронкой на бледном лице. Он походил на мертвеца, но при этом чувствовал себя невероятно живым — он был бессмертным. Сейчас же, несмотря на обретение нового тела, он ощущал, как гниёт изнутри. Как сочится липкая сукровица из места, где должно находиться сердце. Когда были уничтожены все крестражи, единственное, что у него осталось, — жалкий кусок изодранной в клочья души. И этот кусок, словно бомба замедленного действия, отсчитывал оставшиеся ему дни. Поэтому он искал способ выжить, способ исцелить свою душу. Куда он только не забрёл в своих поисках… Он почти не соврал грязнокровке о своих исследованиях, ведь он изучил древнейшие магические ритуалы и обряды в самых разных точках мира — Индия, Китай, Египет, Перу… И везде его ждало разочарование — ему предсказывали смерть. Лишь одна зацепка смогла его заинтересовать — то самое копье Каукет. Каукет — египетская богиня с телом женщины и головой змеи, женское воплощение одного из восьми богов огдоады. Богиня тьмы и хаоса, она освещала себе дорогу во мраке копьём, забирая души живых и мёртвых. Томас знал, что это копьё не исцелит его душу и не дарует бессмертие, но оно может дать ему больше времени на поиски. Поэтому он отправился в мир теней, вход в который находился в древней пещере и открывался во время сложного ритуала на крови. Правда, когда имеешь дело с древней магией, ты никогда не знаешь наверняка, что тебя ждёт. Томас не ожидал, что десятки душ накинутся на него, пытаясь утянуть во тьму. Он попытался аппарировать, и в этот момент копьё пронзило его самого. А дальше темнота и пробуждение уже в доме у грязнокровки. Ему нужно вернуться в место своего падения и достать копьё. И, как ни крути, для этого ему понадобится девчонка. Хвала Мерлину, её общество не оказалось настолько ужасным, как он это себе представлял. Вспомнив, как загорелись её глаза во время пылкой речи за завтраком, он усмехнулся. Это будет интересный опыт. Примерно через час послышался шум со стороны кухни. Томас поднял взгляд и увидел девушку, стоявшую в проёме с небольшим подносом в руках. — Тебе нужно сменить повязки, — переминаясь с ноги на ногу, сообщила она. Мужчина кивнул, откладывая книгу, и Гермиона прошла внутрь, ставя поднос на край дивана. Томас, болезненно скривившись, принял сидячее положение и попытался снять рубашку. — Позволь мне… — не договорив, Гермиона аккуратно дотронулась палочкой до его плеча, и одежда исчезла. Раны выглядели всё ещё плохо — спустя сутки вокруг них расцвели фиолетово-жёлтые синяки. Девушка внимательно осмотрела их, и, решив начать с самых тяжелых, протянула мужчине два флакончика с зельями. — Крововосполяющее и укрепляющее, — пояснила она, — к сожалению, ингредиентов на обезболивающее нет, поэтому придётся потерпеть. Дождавшись, пока тот послушно выпьет зелья, Гермиона принялась обрабатывать раны бадьяновой мазью. Совершая привычные за годы войны манипуляции, она следила за реакцией Томаса. Он ни разу не скривился и не зашипел от боли, молча глядя куда-то перед собой. У него были удивительные глаза — настолько чёрные, что в них терялся зрачок. Хмурая арка бровей придавала взгляду хищности, нос с небольшой горбинкой, и ломанная линия тонких губ. Лицо — сплошные острые линии, о которые будто бы можно порезаться. Внимание Гермионы привлекли татуировки, тянувшиеся от кистей рук до плеч. Узор начинался на тыльной стороне кисти — от пальцев тянулись чёрные линии, закручивающиеся в спирали и расширяющиеся ближе к локтю. Гермиона наклонилась ближе, пытаясь внимательнее рассмотреть этот замысловатый узор, но, услышав тихое хмыканье, осознала, что уже несколько минут внимательно рассматривает мужчину, совершенно забыв о ранах. Густо покраснев, она отпрянула, опрокинув поднос на пол. — Чёрт, прости, я… — сгорая от стыда, она начала торопливо подбирать вещи с пола. Томас предпочёл никак не комментировать столь пристальное внимание, чтобы не смущать её ещё больше. Хотя её поведение его определенно позабавило. Гермиона тем временем, справившись со смущением, с удвоенным усердием принялась за перевязку. — Вот и всё, готово, — она поднялась с дивана, взмахом руки возвращая на место рубашку мужчины и накладывая на него очищающие чары. — Если что-то будет нужно — зови. *** Гермиона перелила остатки зелья в последний флакончик. Получилось около тридцати склянок укрепляющего снадобья, которое она должна была отправить мистеру Коллинзу в Сектор. Откинув волосы с лица, она взмахом палочки очистила котёл и сложила склянки в пластиковый контейнер со множеством углублений. Из соседней комнаты не доносилось ни звука, судя по всему, её гость отдыхал. Решив, что это удачное время заняться делами, она накинула толстовку, взяла контейнер под мышку, открыла окно и вылезла через него на крышу. Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая небо в розово-алые разводы. Гермиона залюбовалась этой красотой, вдыхая вечерний воздух. Её убежище находилось на крыше старой заброшенной типографии на окраине магловского Лондона. Она нашла её в воспоминаниях из детства — здесь в своё время работал её дедушка, пока фабрика не разорилась. Будучи совсем маленькой, она приходила к нему в гости, и он, урвав полчаса перерыва, неизменно поднимался с ней на крышу и читал ей сказки про волшебные миры и волшебников, что творят там чудеса. Гермиона улыбнулась, вспоминая шершавые ладони деда, которые всегда пахли чернилами. Перехватив поудобнее коробку с зельями, она прошла пару метров до небольшой трансформаторной будки, которую она переоборудовала в личную совятню. — Добрый вечер, ребята, — поздоровалась она с тремя птицами, сонно повернувшими в её сторону головы. — Уильям, ты сегодня опять не в духе? Чёрный филин с белым пятном на холке, встрепенулся, переступая на жерди и гневно озираясь на своих собратьев — серого маленького сыча и старую пятнистую сипуху. Гермиона подошла к нему ближе и ласково погладила по голове. — У меня есть для тебя работа, — сказала она, накладывая на мешочек на его лапке расширяющее заклинание. Затолкав внутрь коробку с зельями, она наложила на филина дезиллюминационные чары и, вложив в клюв записку, выпустила его в небо. Остальным совам она насыпала в миски корм и поменяла воду. Закончив в совятне, она вернулась на крышу и, постелив прихваченный плед, легла, закинув руки за голову. Стемнело, и небо усыпалось первыми звёздами. Со стороны окна послышался шум, и девушка боковым зрением увидела, как пытается выбраться наружу её гость. Гермиона не хотела ему помогать, в конце концов, она не приглашала его разделить с ней вечер, поэтому даже не пошевелилась. Стиснув зубы, Томас наконец-то вылез через оконную раму, и хромая дошел до девушки, присаживаясь на вежливом расстоянии. Вечер застал его за глубокой медитацией, из которой он вынырнул, как только услышал стук оконных створок. Выждав какое-то время он решил отправиться за девушкой, чтобы, во-первых, узнать, где он всё-таки находится, во-вторых, размять уже порядком затёкшие мышцы. — Добрый вечер, Гермиона, — поздоровался он. — Добрый, — та приняла сидячее положение и чуть подвинулась, чтобы дать мужчине чуть больше места. Гермиона достала из кармана толстовки серебряную зажигалку и повертела её в пальцах. Затем откинула крышку и щёлкнула один раз. Из вещицы вылетел маленький светящийся шар и застыл над их головами. Томас удивленно поднял бровь. Эту игрушку он помнил хорошо — её буквально у него из-под носа увёл в своё время старик Дамблдор. Бесполезная вещица, но забавная. — Давно я не видел делюминатор в действии, — заметил он. Гермиона пожала плечами и, щёлкнув ещё раз, затянула шар обратно. — Он больше не работает как надо, — ответила она с тоской в голосе, — не гасит фонари и не указывает никуда дорогу. — Возможно, потому что ты никого больше не ищешь? Гермиона хмыкнула и перевела взгляд на мужчину. Возможно, это не так уж и плохо? В конце концов, то, что ей суждено, само её найдёт.