Последний год

— Ну, коллинеарные векторы, они… их свойства… эм… — Костя, стоя у парты, пытался выдавить из себя подобие ответа. — Либо сонаправленные, либо… — пытался подсказать с другого ряда Марк. — Сопряжённо направленные и… — Сядь и не позорься, — покривив рот, прервал его Леонид Константинович. Костя молча опустился на стул со скорбным видом от полученной двойки. — На завтра чтоб сделали третий вариант ЕГЭ и принесли со всеми решениями, — классрук взял со стола блокнот и вышел из класса под звук звонка. — Как наш старый добрый одиннадцатый «Б»? — непринуждённо спросила Хадиза Игоревна, когда Капитан закрыл дверь учительской. — Отвратительно, — недовольно произнёс он. — Бестолочи они галимые. — Не скажи, — вдруг донёсся из-за стола голос Эммануила Васильевича. — У них есть способные. Возьми Алиева, например, или Губахина. Вместо ответа Капитан молча бросил на стол блокнот и взял кружку. Налив чай, он встал напротив окна и отпил глоток. — Я побежала, — услышав звонок, засобиралась Хадиза, — мне ещё девятым классам опыт показывать. — Только не сожги весь этаж, — вдогонку сказал ей Эммануил Васильевич. Когда в учительской не осталось никого постороннего, историк встал из-за стола и подошёл к Капитану. — Они меня доведут, — всё так же глядя в окно, сказал тот. — Скорее ты их, — мягко обнимая его со спины, сказал мужчина. Эммануил был на полторы головы выше Капитана и намного крупнее него, потому второй прижался затылком к его груди. Старцев коротко поцеловал математика за ухом. — Эмиль, — начал Капитан. — Да, Лёнь? — спросил тот. — От тебя одеколоном несёт, как дерьмом от навозной ямы. — Я приму это за комплимент, — сказал Старцев, разворачивая мужчину лицом к себе за плечи. Уперев ладони в подоконник по обе стороны от него, Эмиль наклонился к лицу Капитана и впился в его губы. Лёня, Лёня. Этот низкорослый, но до безумия красивый и вечно недовольный человек вызывал в спокойном на вид учителе истории шквал различных эмоций. То была не юношеская легкомысленная любовь, нет. Они оба были взрослыми мужчинами с устоявшейся жизнью, Эмиль даже несколько лет назад чуть не женился. Но, встретив в школе пять лет назад нового учителя математики, понял, что вовремя передумал. По началу общение у них не заладилось: при первой встрече Старцев вовсе принял Леонида за десятиклассника. Тот не был избирателен в выражениях, постоянно было что-то, что его раздражало. Людей с таким характером мало кто выносит, однако, было в нём что-то, что вызывало у Эмиля непреодолимый интерес. Их подростковые годы были давно позади, а потому между ними не было стеснения и притворства. По началу чувства к коллеге казались Эмилю странными, но, одним вечером поразмыслив над ситуацией с бутылкой вина, он понял, что смысла жеманничать нет. Всё как-то разрешилось само собой: мужчины всё обсудили и выясняли о взаимных чувствах друг к другу, сидя на веранде уютного кафе за чашкой кофе. Это было в мае. Как Эмиль и предполагал, признание не вызвало в нём той бури эмоций, какую он испытывал в юности, признаваясь в чувствах очередной девушке. Он ощущал нечто совершенно другое — глубокое, сильное чувство, наполнявшее его сердце, когда он смотрел в серые глаза Леонида. Отстранившись от Капитана, Старцев рассматривал точёные черты его лица и тонкий чёрный излом бровей. — Отличный галстук, — произнёс Леонид, притрагиваясь к воротнику Эмиля. — Это ты мне его подарил, — не отводя взгляда, сказал историк. — Я знаю, поэтому и сказал, — с иронией ответил Капитан. Он высвободился из кольца объятий и подошёл к столу, чтобы налить очередную чашку чая. — Актовый зал очень красиво украшен, — сказал Эмиль. — Твои постарались? — А? А, да. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось. Хотя у них экзамены на носу. Ох и увальни же они. — Но кто-то же должен готовить концерты. Вот сегодня и увидим, что они выдадут в этом году, — в предвкушении произнёс историк. Капитан с крайне недовольным выражением лица повернулся и посмотрел на него. — Эмиль, не говори, что ты собираешься сидеть на этом утреннике. — Собираюсь, конечно, — невозмутимо сказал тот. — У нас профессиональный праздник, и твои ребята готовили его. Прояви снисхождение, они же старались. — Боже, за что мне это, — потирая переносицу, процедил математик. — Ладно, чёрт с ним, только после этого ты ведёшь меня в кабак. — Договорились, — с улыбкой произнёс Старцев. — Так, вот эти стулья сюда несите! — Христина размахивала руками, давая указания по перестановке в актовом зале. — Да куда, етить вашу ж мать? — орал Женя, держа по стулу в каждой руке и пытаясь сохранить равновесие. — Женя, не тупи, сюда, — перехватывая стул и ставя его на место, сказал Марк. — Чё, прям сюда ставить? — Христина обернулась на голос Ромы со сцены: он держал на весу парту, которая нужна была для какого-то номера средних классов. — Да, прямо на середину сцены ставь, — кивнула она. Рома поставил парту и встряхнул затёкшие от тяжести руки. — Борь, ну как тут? — Костя подошёл к краю сцены и упёрся в него руками, с интересом наблюдая за возившимся с проводами Борей. — Почти, сейчас подключу, — тот распутал очередной узел и воткнул штекер в колонку. Раздался механический громкий звук. — Класс, класс, молодчик, Борька! — Костя притопнул ногой и широко улыбнулся в предвкушении. Он перевёл взгляд на свою гитару, стоящую у стены. — Кто в столовку со мной? — громко спросила Саша, стоя у дверей зала. — Никто, пока не закончим, никто не пойдёт! — рассерженно прокричала Христина. — Я, — сказал Женя и быстро выскочил из зала вслед за Сашей. — Вот ведь… черти! — злобно бросила Ростова. Костя и Марк с удивлением посмотрели на неё. — Не думал, что ты можешь ругаться, — сказал Бастрыкин. — Я многое могу, главное, не бесите меня, — хмуро посмотрев на них, произнесла Христина. Ближе к вечеру учителя и ученики начали понемногу подтягиваться в актовый зал и рассаживаться по местам. Эммануил Васильевич с интересом оглядывал незамысловатые, но аккуратно сделанные декорации и красиво украшенную сцену. Леонид Константинович же, напротив, был настроен как нельзя более скептично. Хадиза Игоревна смеялась, разговаривая с другими учителями. Ученики, в особенности младшеклассники, заметно нервничали. — Пошли, там щас уже концерт начнётся, — сказал Рома, собираясь выходить из пустого класса — все остальные были уже в зале. — Прости, Ром, я не пойду, — вешая сумку на плечо, сказал Боря. В руках он держал пальто. — В смысле, почему? — Завтра собрание литературного кружка, будут решать, кто пойдёт на городской вечер поэзии от школы. Мне нужно посидеть над стихами. Рома совсем забыл, что Боря записался на этот вечер поэзии. Литератор херов. Собственно, ему, Роме, тоже незачем было идти на этот день учителя — он не выступал, а смотреть на самодеятельность особого желания не было. Единственная причина, по которой ему казалось резонным посетить это унылое мероприятие, было то, что там была Христина. Однако и этот аспект сейчас казался ему намного менее веским, чем раньше. Ну посидит он там, ну посмотрит на Ростову — дальше что? Сейчас идея слинять из школы вслед за Борей была куда более привлекательной. — Ладно, хер с ними со всеми, пошли, — хватая со спинки стула потёртую замшевую куртку и набрасывая её на плечи, сказал Рома. Боря поднял на него глаза и попытался спрятать улыбку, однако, у него не получилось. Капитан со скучающим видом рассматривал выступающих семиклассников, читавших стихи, не менявшиеся из года в год. Песни про школу, стихи про школу, скука смертная. Однако, Эммануил Васильевич, казалось, был воодушевлён происходящим. Ему нравилась школьная самодеятельность. — Смотри, Эма прям преисполнился искусством, — Саша и Марк наблюдали за залом из-за кулис и перешёптывались, сдерживая смех. — Костик, давай, не робей, один раз живём! — подбодрил Спивакова Женя, когда тот стоял с гитарой в руках, готовясь к выходу. — Ну, ребят, ни пуха, ни пера! — взволнованно произнёс Костя, обращаясь к одноклассникам. — К чёрту! — шёпотом ответили те. Зрители с интересом наблюдали за выходящим на сцену Костей. Он воткнул провод в корпус гитары, уселся на стул посреди сцены, проверил настройку и ударил по струнам: — В каморке, что за актовым залом, репетировал школьный ансамбль… — Не думал, что Спиваков играет, — сказал Эммануил Васильевич Капитану, переводя взгляд со сцены на Женю, Сашу и Марка, стоящих у края сцены и подпевающих Косте. — Бренчать песни на три аккорда — это не игра, — скептично ответил тот. — Тогда у нас любой дворовой заводила с гитарой будет считаться музыкантом. — …учитель пения, хоть был и женат, имел роман с географичкой… — продолжал петь Костя. За кулисами и в зале послышался смех. — Конечно, если песни горланить, математику никогда не выучишь, — продолжал свои недовольства Леонид. — Перестань, дай детям повеселиться, — с улыбкой сказал Старцев. — Они только и делают, что веселятся, — фыркнул Капитан. — …а может быть, директор школы, — Костя уже не сдерживался и пел, переходя на смех. — Ведь тот любил учителя пения, на переменах они целовались… — Совсем что ли страх потеряли?! — Капитан злобно смотрел в сторону сцены и закулисья. — Да ладно тебе, это забавно, — прикрывая рукой улыбку, сказал Эммануил Васильевич. — Ну я им устрою, — произнёс Леонид Константинович, провожая стальным взглядом Костю, уходящего со сцены, которого одноклассники встречали аплодисментами и смехом. — Устроишь завтра, — парировал Эмиль, — хотя я вообще не вижу поводов для нагоняя. — Был бы человек, а статья всегда найдётся, — Капитан откинулся на спинку стула. Спустя два часа после окончания концерта двое мужчин шли по вечерней набережной, освещённой желтыми фонарями. Листьев на деревьях почти вовсе не осталось, а ветер был холодный и резкий, пробирающий сквозь одежду. Холод с реки сковывал движения и сводил мышцы. — Никогда не понимал математику, — задумчиво произнёс Эмиль, глядя на противоположный берег реки. — Ты знаешь, я тоже, — ответил Леонид. — Не думаю, что в мире есть кто-то, кто действительно понимает её. Все учёные — просто обманщики. — Иронично слышать такое от тебя. Стоя в тусклом свете фонарей и глядя на чёрную воду реки, они держали друг друга за руки и думали о том, настолько ли важно понимать математику, как об этом говорят.