Последний год

День выдался пасмурный и неприятно-холодный. Серое небо угрюмо глядело в окна, не желая пропускать сквозь себя солнечные лучи. Школьный коридор наполнился трескотнёй и звуками шагов. Улыбчивые ребяческие лица проплывали мимо, оставаясь нечёткими, размытыми. Глухо шуршал потёртый паркет под подошвами. Поворот за поворотом, пролёт за пролётом лестницы, мимо мелькали кабинеты. Наконец остановившись, Артём в нерешительности замер перед нужной дверью, не зная, стоит ли стучать. Позади остались три самые ужасные недели его жизни. В середине января он вернулся домой сам не свой: стал молчаливый, рассеянный, замкнутый. Почти всё время находился в собственных мыслях, на вопросы отвечал невпопад и совсем не говорил о поездке. Ни впечатлений, ни воспоминаний, ничего. Артём предпочёл бы навсегда забыть всё, что произошло за те три дня, включая даже самые тёплые моменты. Он не мог никому объяснить, что с ним творится, ровно как и не мог рассказать, как каждую ночь засыпает в тяжком полубреду, бессознательно закрывая больные от слёз глаза. Как накатывают приступы паники, становится трудно дышать, мысли путаются в голове. Первое, что он сделал, перешагнув порог дома по приезде — бросился в ванную и, включив воду и сбросив с себя всё лишнее, принялся яростно тереть руки и плечи мочалкой, пытаясь смыть с себя тошнотворные прикосновения. Тело не покидало ощущение грязи, кожа будто липла к одежде, а на лопатках до сих пор оставались следы чужих рук. Кадры тёмной, холодной уборной врезались в память неожиданно и резко, и в такие моменты руки пробивала предательская дрожь. Ночью ситуация ухудшалась: Артём мог уснуть лишь после того, как на беззвучный плач не оставалось сил, а мерзкие воспоминания из головы вытесняла пронзительная измождённая боль, от которой спасал лишь тревожный сон. Артём терпел, уверяя себя, что эмоции скоро отступят. Однако с самой большой дрожью он вспоминал первую после возвращения встречу с Аней. На следующий день после того, как вся компания наконец сошла с поезда на вокзале родного города, Артём направился домой к Леоновой. Он знал, что та ждала его, хотя ни разу не дала ясно этого понять, не желая испортить впечатления от путешествия. Аня встретила его в дверях квартиры в широком домашнем свитшоте, небрежно трепля пальцами белёсые локоны. — Привет, — она сложила губы в расслабленной улыбке и впустила юношу в квартиру. — Как съездили? — Привет, — глядя куда-то сквозь стену, бесцветно произнёс Артём. Разувшись, он прошёл в дальнюю комнату; Аня только молча проследила за ним. Она сразу почувствовала что-то странное: Алиев, прежде всегда трепетный и внимательный, показался ей сейчас каким-то… не таким. Она ожидала, что юноша обнимет и поцелует её после разлуки, но тот даже мельком не взглянул в её лицо. Аня решила, что Артём, вероятно, ещё не оклемался от долгого пути, и направилась вслед за ним в свою комнату. Весь вечер у Ани дома Артём вёл себя отстранённо, смотрел мутными глазами, улыбался слабо и на вопросы отвечал будто заученными фразами, сухими и несодержательными. Когда закончился фильм и по экрану ноутбука поползли титры, Леонова взглянула на Артёма и увидела, как тот задумчиво смотрит в окно пустым взглядом, подперев подбородок рукой. — Ты всё прослушал? — склонив голову, спросила она. Алиев моргнул и повернул голову в её сторону. — А… да, прости. Аня только поджала губы. Наверняка такому поведению есть причина, будь то изменение климата или усталость с дороги. Ей не хотелось донимать Артёма, такое было не в её характере. Юноша остался у Ани, идти в школу на следующий день договорились вместе. Когда она погасила свет, Артём свернулся калачиком под одеялом и отвернулся лицом к стене. Аня присела рядом на край кровати и, чуть повременив, опустила голову рядом на подушку и решительно обняла юношу со спины, запустив руки между его руками и телом. Едва почувствовав чужое прикосновение, Артём в ужасе распахнул глаза в темноту. В памяти вновь возник грязный пол вокзала, а по шее подобно ожогу ударило воспоминание о мерзостном дыхании. В голове отвратительным скрежетом прозвучало: «У тебя милое личико». Артём подорвался в ту же секунду, стряхнув с себя Анины руки, и сел в кровати. Он схватился за голову и, стараясь звучать ровно, тихо сказал: — Анют, извини… извини, пожалуйста, но… можно я лягу на полу? Аня потянулась к прикроватной тумбочке и зажгла ночник. Свет разогнал спасительную для Артёма темноту, и он попытался отвернуться от девушки. Аня выпрямилась и села рядом. — Что случилось? — непоколебимым тоном спросила она. — Ничего, всё нормально… — Артём пытался звучать как можно более убедительно. — Что случилось? — повторила Аня. — Ничего, правда, — тон у него был уже не такой уверенный. — Я просто… на полу… хорошо? Он поспешно выкарабкался из кровати и заметался по сторонам в поисках пледа. Артём неловко попытался распрямить его мелко подрагивающими руками, когда Аня окликнула его: — Стой. Артём в нерешительности поднял на неё взгляд. Она смотрела исподлобья, непроницаемо и испытующе. — Ты весь вечер как в воду опущенный. Как будто ежа съел, ей-богу. Явно что-то не так. Врать у тебя плохо получается. Артём в бессилии опустился на пол и навалился спиной на кровать. Аня вылезла из-под одеяла и села рядом. — Артём, что случилось? — снова твёрдо спросила она. Артём шумно сглотнул и не ответил. Аня терпеливо выжидала, глядя в его глаза, упёршиеся в пол. — Меня домогались, — наконец еле слышно произнёс Артём, почувствовав, как к глазам моментально подступили слёзы. Он не поднял глаз на Аню, продолжая пустым взглядом сверлить пол. Бессильно сжал кулаки так, что побелели костяшки на пальцах. От сказанного вдруг накатила тошнота, а мышцы на шее начали подрагивать. Аня смотрела на него безотрывно и чувствовала, как внутренние органы начинают закручиваться в один большой комок. — Когда? — тихо произнесла она. — На обратном пути, — дрожащим шёпотом ответил Артём. — И поэтому тебе неприятно, когда к тебе прикасаются? Артём, не в силах ответить, едва заметно кивнул. — И ты никому не сказал? — Нет, — ответил он. Аня провела ладонью по лбу и закрыла глаза. Артём почувствовал, как по щеке скатилась горючая слеза, неприятно щекоча кожу. Он прекрасно понимал, как Ане сейчас больно видеть его истерику, как неприятно было, когда он оттолкнул её, хоть и не преднамеренно. Юноша закрыл лицо ладонями. — Прости меня, — приглушённо пролепетал он. — За что ты извиняешься? — тихо спросила Аня. Артём вдруг надрывно всхлипнул. Он впервые за все эти дни плакал в голос, а не давился беззвучными слезами. — Просто… почему? — сквозь рыдания сипло говорил он. — Почему я… даже не могу просто обнять и поцеловать свою девушку? Аня с горечью взглянула на него. Захотелось тут же отнять руки от его лица и стереть все слёзы, ручьём катившиеся из-под ладоней. Но она сразу одёрнула себя и, стараясь сохранять спокойствие, произнесла: — В этом твоей вины точно нет. Врать не буду, утешать я плохо умею. Но если я могу чем-то помочь, только скажи. Артём лишь мотнул головой. Аня неслышно вздохнула и сказала: — Сходи умойся и ложись спать, а то ещё хуже станет. Артём медленно поднялся. Ане хотелось сказать что-нибудь ещё, что-нибудь успокаивающее и поддерживающее, но слова не лезли из горла — их душила ужасная горечь и бессилие. Фразы просто не складывались в голове, слишком много сильных эмоций ударили в одно мгновение. Вид содрогающегося от рыданий Артёма резал по сердцу подобно ножу. Внутри было лишь одно — желание найти ту мразь, которая это сделала, и свернуть шею на месте. Аня знала, что у неё бы прекрасно это получилось. Когда Артём опустился на постеленное возле кровати покрывало и свет очертил его худое, ослабевшее плечо, Аня непроизвольно потянулась к нему, чтобы мягко огладить, успокоить. Но тут же отдёрнула руку, словно от прикосновения Артём мог рассыпаться, как хрупкий хрусталь. Лишь молча взглянув ещё раз в его светлый затылок, девушка погасила свет и уложила неспокойную голову на подушку. В потёмках ей показалось, что в стороне раздалось еле слышное шёпотное «прости». После того, как Артём рассказал о произошедшем Ане, ему даже показалось, что стало чуть легче. Однако теперь ко всему прочему примешалось неосознанное чувство вины: он понимал, как Леоновой тяжело смотреть на его нынешнее состояние, и старался вести себя как прежде, но выходило плохо. Аня не стала отстраняться, но и не навязывалась с разговорами. Артём, однако, в силу своей проницательности, чувствовал её присутствие и поддержку, ни для кого более не заметную. Он понимал, что девушка старается не причинять ему дискомфорт, тем самым причиняя его себе, и от этого чувство вины усиливалось. В один из дней Аня, видя его неулучшающееся состояние, решительно заявила: — Ты должен рассказать кому-нибудь. Артём, не задумываясь, отказался, на что она продолжила: — Артём, пожалуйста. Тебе помогут. — Помогут? — непонимающе посмотрел на неё юноша. — Посмотри на себя, — ответила Аня. — Тебе с каждым днём только хуже. Нельзя так дальше, ты же сам понимаешь. Артём прекрасно понимал. Аня говорила чистую правду, на которую он сам всё время закрывал глаза. Несмотря на то, что он терпел и ждал, легче не стало. Юноша прикусил губу и, опустив глаза, кивнул. В тот же день он направился в учительскую, к Хадизе Игоревне. Руки потряхивало от волнения, а собственные слова он слышал словно издалека. Так же сквозь пелену Артём слушал шокированные возгласы Хадизы Игоревны: — Почему не сказал раньше?! Боже ты мой… Артём, почему… Артём только молча смотрел в пол, пока химичка металась по учительской, обуреваемая дикий желанием разбить что-нибудь или порвать от бессильного гнева. Успокоившись, она потёрла переносицу под очками и пообещала что-нибудь придумать. И не соврала. Через неделю Артём по настоянию Хадизы Игоревны вместо урока биологии направился на первый этаж, где теперь стоял в полной нерешительности. Глаза упёрлись в табличку на двери кабинета с надписью: «Бессонов Михаил Сергеевич. Школьный психолог». Артём постоял ещё с минуту, а затем слабо постучал. Из-за двери раздалось приглушённо: — Входите. Юноша почувствовал, как сердцебиение начинает набирать темп, но, поняв, что пути назад нет, провернул ручку и тихо отворил дверь. В кабинете было светло, пахло свежо и приятно. Возле стены стоял аккуратный светлый диван, рядом сбоку — пара цветочных горшков с фикусами, а напротив — педантично прибранный рабочий стол, за которым сидел молодой русоволосый мужчина в светло-сером пиджаке поверх бежевой водолазки. — Здравствуйте, — тихо поздоровался Артём. — Здравствуй, Артём, — мягко улыбнулся Михаил Сергеевич, — проходи, — и он жестом указал на диван. Артём нерешительно опустился на серое мягкое сиденье, а Михаил Сергеевич встал из-за стола и подошёл к небольшой тумбочке со стоявшим на нём электрическим чайником и парой кружек. — Будешь чай? — поинтересовался он. Артём кивнул, и психолог протянул ему тёплую кружку, видимо, приготовленную заранее. Очевидно, что его тут ждали. — Рассказывай, как день сегодня прошёл, — произнёс Михаил Сергеевич и опустился в неширокое кресло рядом со столом. — Всё было хорошо, — отозвался Артём. — Контрольная по физике. — Сложная? — продолжал расспросы мужчина. — Нет, не очень, — ответил Артём и понял, что его начинает потихоньку отпускать от мандража. — Ну, это хорошо, — улыбнулся Михаил Сергеевич. — Я вот в физике дуб дубом. Пытался учить в школе, но не получалось. — Меня к Вам Хадиза Игоревна отправила, — выпалил вдруг Артём и нерешительно взглянул на психолога. Тот лишь спокойно кивнул и ответил: — Я знаю. Она попросила побеседовать с тобой. Если ты не против, можем начать. — Не против, — ответил Артём, от волнения сколупывая заусенец на пальце. — Хорошо, — кивнул Михаил Сергеевич и взял со стола блокнот. — Помни, что ты в любой момент можешь сюда приходить, вопрос с учителями я урегулирую. Расскажи, пожалуйста, о своём общем самочувствии. Артём выдохнул, решив, что больше не будет отмалчиваться, давая эмоциям пожирать себя изнутри. Пришло время выпустить наружу всё, что медленно убивало его долгие недели.

***

Белая кромка льда отражала холодный свет ярких прожекторов, направленных из-под потолка. Крытый стадион уже наполнился людьми, и вокруг стоял мерный шум голосов. — А чё мы отсюда увидим? — щурясь поверх ряды сидений и людских голов, произнёс Костя. — Ты на счёт, главное, смотри, а там поймёшь, — ответил Женя. Саша тоже выглядывала что-то в другом конце стадиона и, вдруг встрепенувшись, воскликнула: — Вон Маринка-то, вон! Парни обернулись туда, куда она указывала пальцем: за стеклом с другой стороны поля показался ряд фигур в бордово-белой форме, среди которых трудно было различить кого-то определённого, однако Саше с её острым зрением это удалось. Финал городского хоккейного турнира пришёлся на конец февраля, и Марина позвала Сашу посмотреть на последний в этом году матч, а она, в свою очередь — парней. Прошлый матч был всухую выигран Марининой командой со счётом 6:2, и теперь никто не сомневался в их победе. Однако команда противников была не самой слабой, что добавляло азарта перед матчем. По противоположную сторону вышла соперническая команда, и первые шесть человек от каждой ступили на лёд. Марины среди них не было. — А чё Марк не пошёл? — пытаясь разглядеть игроков получше, между делом спросил Костя. Женя хмуро глянул ему в затылок и не нашёлся, что ответить. Он не видел Марка со дня Святого Валентина и решительно не знал, что с ним. Женя писал ему соцсетях, но тот не смотрел сообщения, хоть и был онлайн. Кирсанов приходил к его квартире, но каждый раз то его самого, то никого в принципе не было дома. Возможно, Марк просто специально не открывал дверь, делая вид, что квартира пуста. В школе он тоже не появлялся — Капитан сообщил, что Бастрыкин заболел. — Не знаю, — неопределённо ответил Женя. — Сейчас вброс будет! — воскликнула Саша. В этот момент арбитр выпустил из рук шайбу, и та звонко ударилась о лёд. Двое нападающих, стоя по бокам от него, мгновенно начали борьбу за преимущество, и игра началась. На стадионе поднялся невообразимый шум, когда шайба заметалась по льду, переходя от одного игроку к другому. Лязг коньков о лёд становился громче, приёмы набирали обороты. Клюшки бились друг о друга в борьбе за шайбу, пока болельщики скандировали кричалки. — Я ни черта не понимаю, — с досадой произнёс Костя, тщетно пытаясь уследить за ходом игры. Вдруг поднялся громкий крик — команда Марины забила первый гол. За это время пара игроков уже успели смениться. Однако преимущество оставалось у них недолго: через пять минут счёт сравнялся. — Ядрёна копоть! — Саша злобно хлопнула себя по колену. — Только первый тайм, расслабьтесь, — хмыкнул Женя. Второй период начался с нарушения — девушка из команды соперников толкнула противницу о борт. После смены игроков игра пошла в ускоренном по сравнению с предыдущим таймом темпе; азарт не спадал, а, казалось, только вскипал всё сильнее. Через семь минут шайба попала в ворота команды Марины. — Ну твою-то за ногу, девки, поднажмите, блин! — разочарованно проорал Костя, сложив руки в рупор. Второй тайм закончился также со счётом 1:1, что означало, что третий станет решающим. От его результата зависело, будет назначен овертайм или нет. В перерыве Саша осталась на стадионе, а Костя с Женей вышли на улицу на перекур. Кирсанов молча блуждал взглядом по серому вечернему небу, а затем вдруг сказал: — У меня опять паничка была. Костя едва закашлялся и, морщась, переспросил: — Опять? Женя кивнул. — Столько лет не было, и снова? — Ага, — Кирсанов задумчиво сбил пепел с сигареты. — С чего хоть? — спросил Костя. Женя потупил взгляд, вспоминая произошедшее несколько недель назад. Внезапное признание Марка оказалось настолько резким и неожиданным, что выбило его из колеи. Последний раз Женя страдал от панической атаки лет этак в двенадцать, после чего приступы прекратились на долгое время. Кирсанов надеялся, что они исчезнут вовсе, но недавний инцидент показал, что этого не произошло. — Перенервничал, — пожал плечами Женя. — Из-за экзаменов, наверно. — Нормально всё хоть потом было? — спросил Костя. — Честно, я чуть не сдох, — с горькой усмешкой ответил Кирсанов. — Не был готов к приступу. — Ты, блин, поаккуратней, — серьёзно произнёс Костя. — Ты нам ещё не всю плешь проел, чертяка. Женя скривился и по-доброму пнул его по щиколоткам. В третьем тайме все были взведены намного сильнее, чем до этого. Ни одна из команд не хотела уступать, а учитывая, что этот период был решающим, противоборство было особенно яростным. Ближе к концу тайма счёт не изменился с нулевого, хотя обе команды уже были одновременно вымотаны и злы. — Ну наконец-то! — азартно улыбнулась Саша. На поле сменился центральный нападающий. На лёд ступил игрок с номером 17, на чьей спине красовались белые на бордовом фоне буквы «Акимова». Женя взглянул на Марину, которая поправила шлем руками в широких хоккейных перчатках и перехватила поудобнее клюшку. Он вспомнил, как по просьбе Марины собственноручно выводил эти буквы на форме специальным прорезиненным акрилом, трепетно стараясь над каждым углом. Теперь девушка была на льду в решающем тайме, а со спины её словно прикрывала собственная фамилия, заботливо вычерченная Кирсановым. Марина сосредоточенно следила за траекторией шайбы, не мешая работе защитников. Она проворно скользила по льду, уворачиваясь от соперников и всё время держа их в поле зрения. Как только крайний правый нападающий отправил шайбу в другой конец поля, Акимова что было сил рванула к вражеской линии защиты. Ни для кого не было секретом, что Марина является козырем команды — в технике и ловкости ей не было равных на поле. Счёт до конца тайма шёл на минуты, когда Марина вторглась в зону у ворот. Защитники рванулись к ней, но девушка уже увидела, по какой траектории надо ударить по шайбе, чтобы она пробила оборону и нашла цель. Всё произошло меньше, чем за секунду — Марина сильнейшим и точным ударом отправила шайбу напрямую в ворота. На огромной скорости снаряд преодолел расстояние и, минув вратаря, влетел в сетку. Саша вскочила с места и завизжала от восторга, громко хлопая в ладоши. Костя облегчённо вскрикнул и захохотал, тормоша Женю за плечо. Тот улыбнулся и зааплодировал вслед за всем стадионом. Матч был выигран. Зал почти опустел, когда Женя, накинув куртку, поднялся на трибуну, чтобы забрать сумку. Вдруг в отдалении он увидел знакомую фигуру — Марина в одиночестве сидела на ряду пониже, склонив голову. — Марин! — окликнул её Женя. — Ты тут. А мы тебя на улице ждём. Девушка встрепенулась, но на Кирсанова не взглянула. Тот понял, что что-то не так, и подошёл ближе. — Я сейчас подойду, — тихо ответила она. В её голосе Женя услышал едва уловимую дрожь и, недолго думая, опустился на сиденье рядом. — Всё хорошо? — понизив голос, спросил он, стараясь заглянуть в её лицо. — Да… да, всё нормально, — ответила Марина, но её тон говорил об обратном. Женя молча следил за ней, не расспрашивая. — Просто… — вдруг продолжила она. — Артём с Эдиком не пришли… Артём мне сказал, что его не будет, что у него сеанс… в общем… дела, а Эдик… Эдик просто решил забить, — и она быстро утёрла предательскую слезу. Женя закрыл глаза и нахмурился. Меньше всего в мире ему хотелось смотреть на убивающуюся после удачного матча Марину. — Ты… постарайся не париться из-за него, ладно? — проговорил он, понимая, что то, о чём он говорит, просто невозможно. — Ты же знаешь, он бывает тем ещё придурком. Марина слабо кивнула и совсем тихо сказала: — Я просто не понимаю, что с ним. Её плечи вдруг содрогнулись от беззвучного всхлипа. При виде этого зрелища у Жени сжалось сердце. Он помолчал немного, а затем развёл руки в стороны и сказал: — Ну всё, иди сюда. Марина вытерла щёку тыльной стороной ладони и, помедлив, обняла Женю, уперев подбородок ему в плечо. Кирсанов аккуратно и бережно положил руки ей на лопатки, тихонько поглаживая и успокаивая. Марина снова едва слышно всхлипнула, и Женя болезненно нахмурился. — Лучше подумай о том, как ты затащила весь матч, — пытаясь отвлечь её, сказал он. — Это было круто. Марина отстранилась от него, и Кирсанов мгновенно выпустил её из объятий. — Спасибо, — девушка слабо улыбнулась и благодарно взглянула на него. Женя улыбнулся в ответ и кивком предложил пойти к выходу, на улицу, где их ждали Саша и Костя.