Гадание на детях Минхо

      — Прости что ты ему сказал? — Феликс выпучив глаза смотрит на Хёнджина, который, если бы мог, точно забился бы от стыда под диван, да только вырос больно уж долговязым, чтобы таким образом сбегать от проблем.       Поначалу никто не обращает внимание, что Минхо скрывается в своей комнате где-то посреди тусовки, но когда он не выбирается оттуда и наутро — становится ясно, что что-то не так. Случилось что-то, что они все упустили. Или забыли под пеленой алкогольного опьянения.       Причём, это должно было быть что-то достаточно веское, чтобы Минхо вот так вот пропал (по общеизвестному мнению он никогда не был истеричкой или даже обидчивым, так что такое поведение было странным для него).       Им всем — тем троим, помимо Минхо, что остались — приходится напрячь проспиртованные мозги, чтобы вспомнить прошлый вечер. Удачнее всего получается, конечно, у Сынмина, который почти не пил, но он также и не лез ни в какие разборки, так что его знания на этот раз оказались бесполезны. Кроме, пожалуй, того, что доктор уверен, что это как-то связано с его сферой деятельности и последними событиями в жизни Минхо. С той частью, где они пересекаются, если точнее.       И когда уже к Хёнджину возвращаются его пьяные воспоминания, то становится ясно насколько Сынмин был прав. Всё лицо Хёнджина становится бордовым (что тоже странно для него, потому что иногда казалось, что чувством стыда альфа не обладает). Сынмин вот был свято уверен, что всё именно так и есть. Что Хёнджин дьявол во плоти без единого положительного качества, исключая его внешность. Теперь в списке «положительных качеств» появилась целая одна позиция «стыд», но из-за этого мнение Сынмина не изменилось, потому что в треде «Почему Хван Хёнджин демон» пунктов тоже прибавилось. Хотя бы тот факт, что Хёнджин позволяет себе напиваться до состояния, в котором он не в силах контролировать свой поганый язык.       Даже если ему жаль. Что он теперь может сделать?       Все помнят, как Хёнджин пошутил про Минхо и контрацепцию, — в этом не было ничего странного. Это слишком локальная шутка, чтобы кто-то — кроме тех, кто в теме — понял в чём вся соль. Но та фраза, что была дальше, не коснулась ушей всей компании (Минхо, вообще-то, надеется, что никто кроме него не услышал).       — Я сказал что-то вроде: «Возможно, тебе тоже нужен урок о контрацепции. Или уже не нужен и природа дала тебе то, что ты хочешь, раз уж ты не ценишь то, что имеешь». — Тихо говорит Хёнджин и смотрит на шокированное лицо Феликса, и ничуть не изменившегося в лице Сынмина. Из-за второго даже больнее. — Ну, может и не так, но посыл точно был такой.       — Ты буквально сказал ему, что ему лучше никогда не заводить детей…       Феликс говорит медленно, как будто пробует слова на вкус, и сразу морщится, как при тошноте.       — Не так жёстко, эй! — Пытается оправдаться Хёнджин, но тут для всех очевидно, что это бессмысленно.       — Какой же ты придурок, — фыркает Сынмин, только сейчас размыкая скрещенные на груди руки.       Хёнджину достаётся самый смачный подзатыльник в его жизни. До этого момента альфа был не уверен, что Сынмин в силе может соперничать со многими альфами, но теперь он точно знает, что омега не просто посоперничает — он обыграет процентов шестьдесят среднестатистических альф. Одним вот таким подзатыльником.       — Знаешь, что самое отвратительное в этой ситуации?       У Феликса даже мурашки по всему телу от тона Сынмина. Что может быть ещё хуже? Разве есть что-то ещё настолько же паршивое? Нет, конечно может, но… Феликс не хочет верить своим догадкам, пока не слышит то, о чём он думал.       — Что Хёнджин, возможно, прав. Или, по крайней мере, недалёк от истины.       — Что ты и-имеешь в виду? — Голос Феликса надрывается. Глаза ещё удивительно сухие, но душу выворачивает наизнанку. Не хочет больше ничего слышать. Только не о Минхо. Лучше бы это снова было про него. Он готов ещё раз выслушать всё это, но только про себя, а не про кого-то из своих друзей.       — Думаешь, пять абортов могут пройти бесследно? Пришли его анализы и результаты узи, и они хуже, чем я надеялся. — Признаётся Сынмин, поглядывая на дверь в комнату Минхо. — Ему нужно пройти полное обследование, если он, конечно, захочет. И я не должен был вам об этом говорить, но… — Даже делает небольшую паузу, прежде, чем договорить, — прогнозы неутешительные, увы.       Феликс думает только об одном: вот бы Минхо сейчас спал и не слышал их.       К счастью или к сожалению Минхо на слух пока не жалуется, но вот эмоций каких-то ярких насчёт услышанного почему-то не испытывает. Он и на Хёджина не злится даже — сейчас то секундное раздражение кажется пустым звуком, а побег с вечеринки видится глупейшим поступком.       Должны ли Минхо волновать слова Сынмина? Должно ли ему быть плохо из-за этого? Должна ли тошнота подступать к горлу, а слёзы накапливаться в глазах? Да.       Определённо да, но этого нет. Никаких эмоций. Есть только необъяснимое желание подбросить Хёнджину точно такую же шутку, которую ему подбросил он. Жестокую и слишком жизненную, чтобы над ней смеяться.       Злобную даже.       — Иронично, что Хёнджин опять вляпался в тему бесплодия. — Первое, что говорит Минхо, когда выходит из комнаты.       Все взгляды обращены на него. И в своём желании Минхо не учёл только то, что Феликс к той истории с Хёнджином имеет самое прямое отношение: вспоминать о том, что случилось, вообще-то, чуть ли не запрещённая тема у них, но что сделано, то сделано.       Минхо не чувствует сожаления о том, что сказал.       Даже под взглядами друзей ничего не трогает, не заставляет его пожалеть. Он вообще мало что сейчас чувствует. Единственное желание, которое его одолевает — это написать Джисону. А он не привык отказывать себе, так что сообщение альфе летит немедленно. Ещё до того, как друзья в комнате успевают отойти от его слов.       — Минхо… — Феликс не выглядит обиженным, что должно радовать Минхо, но абсолютно разбитое выражение лица друга делает только хуже. — Ты же знаешь, что ты не можешь отказаться от обследования? Это всё очень серьёзно.       У Феликса голос дрожит. Потому что он знает. Он хоть и младше, но уже через столько кругов ада прошёл, никому не пожелаешь. Хёнджин даже кладёт руку на плечо омеги, в надежде поддержать его, но Феликс почти агрессивно скидывает чужую руку со своего плеча. Он помнит, из-за кого ему пришлось через столько пройти. И сейчас он не готов делать вид, что всё в прошлом (хотя всё действительно в прошлом, они давно со всем разобрались). Хёнджин больше никаких, даже косвенных попыток влезть в разговор двух омег не предпринимает и смотрит на Сынмина. Им обоим сейчас здесь не место. Назревает какой-то конфликт, который их не касается, так что…       — Не знаю, — почти беззаботно отвечает Минхо. — Может, расскажете?       Всё решается быстрее, чем Хёнджин или Сынмин успевают придумать план отступления, а Феликс сказать ещё хоть слово.       Всего один гудок на телефоне Минхо, и тот уже надевает куртку и уходит. В этот раз даже никакой драмы, хотя Феликс выглядит так, словно они не меньше получаса ругались.       В квартире повисает мёртвая тишина, но Хёнджин чувствует, как его сердце намерено выскочить из груди в любую секунду. Он такой придурок. И он точно заслужил этот комментарий от Минхо, но сердце бьётся так сильно не из-за этого. Просто теперь он зол. По-настоящему, чёрт возьми, зол. Потому что Минхо не имел никакого права поднимать эту тему при Феликсе. При их крошечном, прекрасном и хрупком Феликсе, которого эта история очень сильно подкосила. Минхо не имел никакого права говорить такие слова в адрес Феликса. И Минхо прекрасно знает об этом, но всё равно сказал.       Альфе хочется догнать его. Догнать Минхо и на этот раз не по случайности или собственной глупости высказать что-то, а с полной серьёзностью в глазах не только наговорить, но и ударить в придачу. Только чтобы больше никогда не видеть такого Феликса: его полные боли глаза, его прикушенную до крови губу, его руки, которые обнимают собственное подрагивающее тело, и немые крики.       Он даже дёргается, слыша в своей голове громкое «Защитить! Отомстить за Феликса!», но Сынмин хватает Хёнджина раньше, чем тот успевает сделать очередную глупость.       — Успокойся. Твой феромон пугает его, — доктор кивает в сторону Феликса, которого теперь заметно трясёт, и взгляд которого теперь в панике бегает по комнате, будто ища защиты.       Точно. Все знают, что феромон усиливается, когда человек ощущает какие-то яркие эмоции. По запаху вообще многое можно определить. Хёнджин не исключение.       А вот Феликс ещё какое.       Из-за его слабого феромона Хёнджин и научился хорошо читать почти любого омегу, но вот контролировать свой всё ещё иногда не может. А чем слабее феромон омеги, тем сильнее на него влияют феромоны альф. Простая истина. И Хёнджин недостаточно сильный альфа, чтобы своим феромоном повлиять на такого стойкого Сынмина, а вот на Феликса…       — Давай, как я тебя учил, — тихо говорит Сынмин, поднося своё запястье к носу альфы, а тот кивает и прикрывает глаза.       Хёнджин глубоко вдыхает и задерживает дыхание. Пропускает через себя феромон Сынмина, позволяя ему обойти каждый сантиметр своего тела, ворваться в самое сердце, и словно заморозить его, закупорить каждое волнение альфы своим непробиваемым спокойствием. Выдыхает он медленно и рвано — по мере того как разум очищается, и ему больше не хочется волком гнаться за Минхо, дабы перекусить ему шею за Феликса. Когда Хёнджин открывает глаза, уже совсем не дикие, как до этого, руки Сынмина уже рядом нет, но доктор смотрит на Феликса, как бы намекая альфе о его задаче.       Он и сам знает, что обязан это сделать. Успокоить Феликса — это его долг. Сделать то же, что с самим Хёнджином сделал Сынмин. И он делает. Медленно подходит к Феликсу и обнимает его со спины, буквально обволакивая омегу своим умиротворяющим феромоном. Шепчет ещё что-то совершенно глупое, чтобы на милом лице снова появилась чудесная улыбка, а веснушки засветились от радости.       Сынмин уходит. Не потому, конечно, что ему больно и ревностно наблюдать за этим. Конечно же нет. Он ведь сам помог Хёнджину, так? Он уходит, потому что в этот момент ему не место рядом с этими двумя. Что, вообще-то, не так уж и далеко от первого варианта, но Сынмин вряд ли это когда-то признает. Как и то, что тот тред на самом деле называется «Почему Хван Хёнджин ангел».

***

      Джисон очень удачно отвечает Минхо, и тот сбегает, аргументируя у себя в голове всё тем, что ему непременно нужно ударить эту довольную беличью морду. За что, он ещё не придумал, но нужно. Не от собственных косяков сбегает, не от чувства вины и не от каких-то других чувств тоже. Не от них.       Ему всё равно на слова Сынмина — естественно, это ложь. Плевал он хотел на всё это — вот тут не поспорить. Причём наплевал ещё в тот момент, когда решил развлекаться в какой-то своей игре, манипулируя альфами (на самом деле, своим здоровьем, видимо, испытывая на прочность). И он будет делать вид, что всё хорошо, пока кто-нибудь не вставит ему мозги на место. К несчастью даже у Феликса не получается, не говоря даже о Хёнджине и Сынмине. Не нашёлся ещё тот великий, который в состоянии переубедить Минхо. Или уже нашёлся, но ещё сам не понял, во что вляпался. И Минхо тоже не понял. Отрицать очевидное они оба мастера.       Даже когда при встрече Минхо сначала целует Джисона, тот ни сном ни духом, что в поведении омеги есть что-то странное. Потому что сразу после этого альфу толкают в грязь.       — Да за что! — Хан тыльной стороной ладони вытирает губы, совершенно уверенный, что поцелуй был, чтобы отвлечь его внимание, и чуть ли не отплёвывается, когда встаёт и пытается отряхнуть одежду от грязи.       Губы ещё дует — очень по-детски, но очень в его стиле. Вынуждает Минхо улыбнуться. А после даже усмехнуться, когда ему приходится уворачиваться от пропитавшихся грязью объятий Джисона. Младший недовольно ворчит, невероятно мило морща нос, но от борьбы пока что отказывается. Вроде как ещё успеет отомстить.       Все недавние мысли Минхо уходят куда подальше, и он буквально чувствует, как легко становится дышать без всего этого в голове. Это всё свежий воздух. Не Джисон.       — Да я на будущее. — Омега пожимает плечами. — Всё равно за день будет за что.       — Вау, планируешь провести целый день со мной?       Точно не Джисон.       — А ты против?       Хан широко улыбается и всё же потирается грязным боком о Минхо, пока тот внимательно следит за реакцией Джисона на свой вопрос.       Вот же мелкая вредная квокка.       — Что-то я уже сомневаюсь, — усмехается омега, на что Джисон обнимает его, пачкая не только бок, но и всю его одежду.       — Теперь не отвяжешься.       Минхо и не планировал, если честно.       Их отношения — это какая-то одна большая шутка. Это даже не отношения: они просто гуляют вместе, иногда сидят в кафе, ходят по странным выставкам — от которых Джисон в восторге — и переписываются. Хорошо, ещё иногда доходит до поцелуев, таких как сейчас — несерьёзных, сделанных ради того, чтобы побесить друг друга. Только и всего.       Да, им бы считаться парочкой по общепринятым нормам, но они отлично держат дистанцию, когда это нужно. У них даже есть какое-то негласное правило избегать друг друга, когда они не одни. Вести себя так, словно они не провели уже множество вечеров вместе, и не переписываются двадцать четыре на семь. Вот как вчера. Они не говорили об этом ни разу, но, похоже, им и не надо. Будто без слов друг друга понимают. Минхо это более чем устраивает.       А ещё в компании этого придурка он легко забывается. По его мнению, именно из-за того, что Джисон малолетний придурок. Не потому, что с ним всегда есть о чём поговорить, он классный и с ним Минхо комфортно. Что за глупости вообще.       — Может выпьем? — Предлагает Минхо, когда они заходят в магазин за готовой едой, чтобы перекусить где-нибудь на скамейке в парке, потому что было принято решение, что в кафе сегодня им путь заказан.       — А? А тебе вчерашнего не хватило? — Джисон удивлённо переводит взгляд с какого-то сомнительного салата на Минхо. — Я вообще удивлён, что ты так быстро отошёл. Мне показалось ты выпил даже больше, чем Чанбин, в которого хоть канистру спирта влей — ему всё равно будет.       — Ага.       — Не агакай, — поддразнивает Хан, — Я, честно, не хочу. Я вообще так-то не любитель выпить. Мне и газировочки достаточно.       Минхо не может сдержать улыбку. И не прокомментировать тоже не может:       — Такой ребёнок.       О, Джисон на это реагирует похлеще, чем бык на красную тряпку.       — Если человек не любит алкоголь — это ещё не значит, что он ребёнок! И вообще, нашёлся тут старый дед! — Джисон всегда очень эмоциональный, много жестикулирует и часто повышает голос в порыве монолога. От этого Минхо тоже всегда улыбается, и ему даже всё равно, что на них из-за этого обращает внимание половина посетителей магазина. — Выбирай своё вино и пошли. — В конце концов бурчит альфа, всё же взяв тот странный салат.       Вино Минхо не берёт, зато в чек попадает несколько банок различной газировки. Не самой дешёвой и такой же сомнительной, как тот салат, что прихватил Джисон. Скорее всего, она разъест им желудки, удивительно как банки, в которые она разлита, всё ещё целы, но Минхо взрослый и самодостаточный омега, чтобы покупать подобную дичь. Ради чего ещё он работает, если не ради этого? И ещё, возможно, Джисон смотрел на эти дурацкие банки слишком заинтересованными глазами, чтобы Минхо мог просто пройти мимо. Но это только возможно.       По какой причине они не греют задницами скамейку в парке, как они это делали обычно, а снимают номер в отеле — Минхо не собирается объяснять. Просто говорит, что сегодня слишком холодно на улице, а он не какой-то там нищий, чтобы морозиться. На вопрос Джисона о том, почему он просто не пошли в какой-нибудь торговый центр, Минхо снова пошутил о том, что так делают только нищие малолетки (то что они так уже делали тоже — никто не говорит).       Они едят тот салат, в котором, кажется, собрали все остатки продуктов и перемешали с майонезом. На вкус даже неплохо, но на вид по прежнему очень сомнительно. Затем пробуют газировку, половина из которой оказывается по вкусу похожей на моющее средство, — Минхо не упускает возможности пошутить откуда Джисон знает какое на вкус моющее средство. Вторая половина, к счастью, оказывается достаточно вкусной, чтобы не полететь в мусорку и не получить от Минхо искажённое лицо и гневный комментарий.       Им было искренне весело. Минхо много разговаривал, потому что Джисон буквально требовал, чтобы ему отвечали едва ли не на каждую его реплику. Они много смеялись, потому что выражение лица Минхо во время пробы газировки иногда было настолько забавным, что Джисон не мог удержать себя от фотографирования этого зрелища и от надрывного смеха, за что неизменно получал, и потому что Джисон умеет забавно преподнести даже самые стрёмные истории. Как, например, та их первая встреча, которая на самом деле первая встреча Чанбина и Феликса.       — Ты говоришь, что это выглядело странно, что Феликсу написало так много альф, но просто представь, как это выглядело с нашей стороны! Какой-то офигенно красивый омега пишет, что хочет, чтобы Чанбин заделал ему детей! А на вопрос: «Это что, подкат такой?», отвечает «А что, если нет?»!       Хорошо, Минхо не читал всю переписку Феликса с Чанбином, но если всё было так, то ему понятно, почему альфа согласился на встречу. Любой бы согласился. Потому что это выглядело, как подкат. Достаточно странный, да. Но подкат. И сейчас ему удивительно смешно из-за всего этого.       — Поэтому ты решил, что Чанбину нужен сопровождающий?       — Да! Я решил, что раз Феликс так серьёзно настроен, то если ему вдруг не подойдёт Чанбин, может он согласится на меня?       Минхо вскидывает брови и усмехается, убирая банку с газировкой в сторону:       — Ты это серьёзно?       Не сказать, что он в восторге от этой информации. Более того, ему вообще не нравится то, каким тоном Джисон это сказал.       Предательский укол ревности ощущается так ярко, что Минхо даже не собирается скрывать этого, не сдерживая свои эмоции и феромон, который определённо сейчас должен был поменяться. По тому, что Джисон чуть не подавился своей газировкой, сильно закашлявшись, Минхо понимает — тот почувствовал это изменение. По тому, как покраснели щёки альфы — тоже.       — Да нет, конечно! — Оправдывается Джисон, а Минхо всем своим видом показывает, что этого недостаточно, чтобы отделаться от него. — Это было странно и сомнительно! А я просто не хотел, чтобы у моего друга были проблемы!       — Думаешь, если бы всё это было подставой, ты смог бы помочь?       Минхо верит в слова младшего, но раз уж он начал, нужно добивать до конца. Тем более, Джисон такой милый, когда оправдывается перед ним за то, за что не должен. Не должен же?       — Ну… Я бы… — Он на самом деле задумывается, прежде чем сказать, — Я бы запел самой высокой нотой, что могу, и пока все вокруг были бы в шоке, Чанбин бы сбежал!       Джисон довольно улыбается, и это самая очаровательная улыбка, что Минхо когда либо видел. Как и самое глупое, что Минхо когда-либо слышал, от чего всё только хуже.       В этот раз он не смеётся. То, что он делает, в этот раз не в шутку и не чтобы поиздеваться. Он наклоняется и целует Джисона. По-настоящему. Так, что альфа прекрасно понимает, что вот сейчас — это не игра. Не одна из их многочисленных перепалок, в ходе которых они могли так делать не задумываясь о последствиях. Понимает, а потому отдаётся поцелую: сам притягивает Минхо ближе к себе, роняя на пол пустой контейнер от салата. Джисон отвечает с нетерпением и отвратительно хаотично, то просто сминая губы омеги, то тут же переплетая их языки. И Минхо не сопротивляется, давая младшему делать то, что тому вздумается.       Это было не похоже ни на что из того, что Минхо испытывал раньше. Никто никогда не целовал его так, как целует сейчас этот маленький взрослый. Он даже немного младше Феликса, да? Минхо сейчас совершенно плевать на это. Ему просто нужен этот альфа. Ему просто нужен Джисон.       Наверное, всегда был нужен.