Гадание на детях Минхо

      Никто так и не понял в какой момент Чонин превратился из милого невинного ребёнка во вредного маленького засранца. Может быть, он и не превратился, но определённо какая-то его часть стала ужасно невыносимой. То синдром беременного омеги или взросление ещё только стоит проверить, но Минхо уверен, что этот главный герой «беременен в восемнадцать» ещё какие скандалы может разводить.       Хорошо, что себя ни с кем он развести не может, потому что для этого сначала нужно с кем-то свестись. А он сопротивляется. И очень агрессивно, полностью оправдывая своё звание «маленького засранца». Чан уже как только к нему не подходил — всё без толку.       Родителям Чонина всё это сильно не нравится. И их можно понять: вряд ли кто-то действительно будет рад (незапланированной) беременности ребёнка в восемнадцать лет. Вот только у них проблема совсем не с этим. Они безумно рады, что у них будет внук, уже даже готовят подарки к рождению малыша, и они очень любят Чана.       Но в Чане-то и есть главная проблема: они всегда (серьёзно, абсолютно всегда) не на стороне своего сына.       — Если бы вы могли, вы бы отказались от меня и усыновили Чана!       Папа Чонина так ворковал над Чаном весь тот семейный ужин, что маленького омегу нет повода обвинять в слишком эмоциональных или несправедливых высказываниях. К тому же Чонин надеялся, что такой же омега, как он, к тому же самый близкий ему, поддержит его, но этого не случилось. Так что, даже если омега тот ещё засранец, его эмоции без сомнений понятны. Но Чонхи — папа Чонина — игнорировал все неопровержимые факты, видимо наказывая сына за упёртость.       — Так и есть, — подтвердил старший омега, непринуждённо пожимая плечами.       — Могли бы хоть попытаться отрицать?!       Чонин вскочил со своего места за столом, намереваясь сбежать как можно дальше. Это было больно и обидно. Ему так нужна была поддержка родителей, как любому ребёнку, но всё что он получил — это осуждение. Хотелось плакать и драться, но покрасневшие глаза никак не собирались пускать солёные реки, а о драках в его положении и думать нечего.       Несправедливо.       Лучше бы он не приводил Чана знакомиться с родителями. Или вообще не влюблялся в этого придурка, который даже не попытался остановить побег или хоть как-то успокоить его (на самом деле Чан несколько раз порывался это сделать, но твёрдая рука на плече и тяжёлый взгляд взрослого альфы заставили его оставаться на месте).       — Ты должен быть ответственнее и взрослее! Разве не ты говорил мне, что ты уже не ребёнок? Так почему ты не научился предохраняться, милый? Тебе же уже восемнадцать!       Слова брошенные в спину заставляют Чонина остановиться. Теперь даже Чан ошарашенно смотрит на Чонхи, потому что в данной ситуации слова не звучат, как какая-то шутка или игра. Старший омега будто совершенно серьёзен и отступать не собирается. И всё именно так есть.       — Почему только я виноват?! Чан тоже принимал участие! — Чан не видит лица своего любимого, но слышит, что тот на грани истерики, что тому не смешно (как Чан и предполагал), и он воспринимает все слова сказанные папой всерьёз. Чонхи, наверняка, тоже это слышит, что не останавливается.       — К Чану никаких претензий. Давно пора было завести ребятишек!       На этом моменте Чан не выдерживает. Скидывает с плеча большую ладонь отца Чонина, тоже вскакивает со своего места и рявкает:       — Хватит!       Он обязательно извинится за этот не сдержанный рык перед родителями Чонина, но в тот момент его инстинкт защиты намного сильнее, чем самозащиты. Правда, это и не нужно, потому что когда Чан покидает столовую, преследуя Чонина, то слышит приглушённый смех Чонхи.       Зато они выяснили в кого Чонин такой засранец. От осинки не родятся апельсинки, правильно? Даже если Чонин всеми силами отрицал схожесть между собой и своим папой.       После того ужина у них было ещё множество точно таких же: сначала они мило беседовали и ели, затем родители Чонина начинали спрашивать про свадьбу, что неизбежно приводило к ругани. Чан однажды даже попросил родителей омеги не поднимать уже эту тему, чтобы их посиделки не превращались в катастрофу мирового масштаба (а для Чана плачущий Чонин именно таковым и является), но те не слушали его, снова и снова начиная осуждать омегу за его жизненные выборы.       Родители Чана совсем не такие: они мягкие и добрые, всегда очень осторожные и тактичные. При госте точно не начнут никакой скандал, предпочитая наедине разбираться со всеми проблемами. Им бы точно понравился Чонин. Но они живут в другой стране, да и Чан не уверен, как Чонин отреагирует на предложение познакомиться с его родителями. Хотя, омега же познакомил его со своими? Слишком сложно. Он не хочет ругаться с Чонином, но с каждым днём скрывать от родных своего прекрасного солнечного омегу всё сложнее.       Чан может говорить о нём часами: о его лисьих хитрых глазах, о счастливой лучезарной улыбке, о милых ямочках на щеках и даже о вреднющем характере. Он на сто двадцать процентов влюблённый придурок от чего только сложнее взять себя в руки и предложить Чонину знакомство с родителями.       (Когда Чан всё же решается спросить, Чонин сияет ярче полуденного солнца, сжигая все страхи альфы. И родители Чана в восторге от Чонина).       Что касается остальных…       Сынмин не станет этого делать. Не станет знакомить Хван Хёнджина со своими родителями. Не потому, что не уверен в нём (он уверен, иначе бы не подпустил его к себе), а потому что не уверен в себе. Все эти серьёзные разговоры о семье всегда угнетают, когда касаются его. К тому же их разница в возрасте… ужасна. Сынмин предпочитает не думать о цифрах, во всяком случае настолько часто, чтобы они могли довести его до депрессии. И Хёнджин будто понимает (даже если на сто процентов оправдывает свой возраст), так что лишний раз старается не отпускать шутки про старость. Ну, лишний раз. Не лишних всё ещё слишком много, чтобы Хёнджин перестал регулярно получать смачный шлепок по заднице (Хван не настолько высокий, чтобы Сынмин не доставал до его головы, просто омега боится дать слишком сильный подзатыльник и оставить альфу совсем без способности думать головой).       На самом деле родители Сынмина точно поддержали бы его выбор, так что ему не о чем было волноваться. Только если о том, что на данном этапе они бы поддержали любой его выбор, даже такого малолетнего придурка, как Хёнджин. Просто потому, что он был бы первым альфой, которого Сынмин привёл в дом, а они не молодеют и ждать второго ещё столько же, точно не выдержат. Но это мелочи.       С Хёнджином вообще всё очень легко. Его папа с самого начала знает о Сынмине. Даже больше, чем хотелось бы, вообще-то. Но Хёнджин слишком слабый, чтобы молчать и держать свои эмоции при себе, а взрослый омега слишком хорошо знает своего ребёнка, чтобы не понять, что кроется за раскрасневшимся лицом и тихим вопросом подростка об имени гинеколога, к которому родитель попросил его подвезти. Сынмин, конечно, не знает о том, что единственный родитель Хёнджина, один из его пациентов, и то, что все те истории о нерадивом ребёнке, которые тот рассказывает, о Хёнджине. Но чем больше альфа ноет, тем сильнее Джинни — Джин, вообще-то, но омега просит всех называть его именно так — хочет раскрыть Сынмину все карты. Сдать своего сына со всеми его грязными секретами прямо в руки омеге, переложить ответственность и сложить свои полномочия в отношении этого неугомонного альфы. Это почти мечта Джинни. (И неважно, что Хёнджин пищит, как хорёк, стоит его папе заикнуться об этом).       Разговор Джисона и Минхо о родителях вообще самое странное, что могло случиться с ними. Ну, сразу после разговора о детях, но это отдельная история.       — Ты собираешься познакомить меня со своими родителями? — Вопросы Джисона всегда рандомные, без всяких на то причин. Они просто смотрели какую-то тупую комедию и ели кексы, которые Минхо приготовил прошлым вечером. Именно они чуть не стали причиной его смерти, попав не в то горло, после вопроса альфы.       — Нет. — Едва откашлявшись отвечает Минхо. — Ни за что.       — Эй! Почему?! У нас же всё серьёзно?       Драматизировать — это суперспособность Джисона, но после того, как Минхо не отвечает на его провокацию, он становится по-настоящему оскорблённым. Он энергично размахивает руками, хватается за своё «разбитое сердечко» и причитает, пока Минхо не целует его, и не обещает, что обязательно познакомит альфу со своими родителями, когда придёт время. Это работает в первый раз и все разы после тоже, потому что не надо его родителям знать о том, что ему кто-то нравится. Они его не заслужили. Хан слишком хороший, чтобы показывать его кому-то, так что Минхо до последнего будет придумывать миллион способов, чтобы избежать знакомства Джисона со своей роднёй.       Зато родители Джисона обожают Минхо. Тут уж скрывать что-то было бесполезно, потому что Хан живёт с родителями и это как бы немного… упрощает процесс знакомства. Минхо всего лишь нужно было один раз прийти в гости, чтобы родители Джисона узнали о них. Именно о них, потому что альфа в первую же секунду знакомства выпалил, что Минхо его пара, на что омега потом долго возмущался. (Справедливости ради, они регулярно занимаются сексом, и их феромоны друг на друге чувствуются лучше, чем запах сырости в дождь, так что даже без чистосердечного признания Джисона, все бы сразу поняли). Джисон вообще познакомил бы Минхо со всеми своими родственниками, если бы Минхо не сопротивлялся так рьяно.       Сложнее всего с Феликсом и Чанбином. Для них обоих это тема какая-то болезненная.       Родители Феликса остались в другой стране и он мало говорит о них, даже когда они с Минхо обсуждают список гостей на свадьбу, омега как-то неохотно оставляет на них два места. Но никто не спрашивает его подробнее, потому что если Феликс захочет, то расскажет. С Чанбином всё не сильно лучше. В какой-то степени у Феликса ещё всё хорошо, потому что о существовании его родителей хотя бы всем известно, в отличие от Чанбина. Альфа уже давно живёт вместе с Чаном, но даже он не может ничего рассказать. Его родители — это самая загадочная загадка, и когда Феликс заговаривает с Чанбином о списке гостей на свадьбу… хуже разговора у них ещё не было.