Marks on My Heart

— Вы были здесь всю ночь? — Доброе утро, Айя-сан, пожалуйста, говори потише, — пробормотал Шото. — Вы были здесь всю ночь? — прошипела Айя-сан, и её горячее дыхание коснулось уха Шото. — У меня в шкафчике была запасная хирургичка, — он пожал плечами. — Тодороки-сан! Шото перевернул страницу в медицинской карте Бакуго, просматривая назначения. — К тому времени, как их определили в палату, возвращаться домой уже не имело смысла. Я поспал в дежурке и поел в кафетерии. Со мной всё в порядке. Разве у вас нет своих пациентов, которых нужно осмотреть? Пальцы, похожие на стальные когти, сомкнулись на его локте и грубо выдернули в коридор. Шото споткнулся и прищурился от яркого утреннего света. Он задёрнул шторы в палате Бакуго, чтобы не потревожить пациента. Свет почти ослепил. Он быстро заморгал, ожидая, пока глаза привыкнут. Айя-сан пристально смотрела на него, её лицо было освещено светом из окна. Она стояла, прислонившись к двери в палату Бакуго, преграждая Шото путь обратно. — Что происходит, Тодороки? — Айя-сан, прекратите дурачиться. Мне нужно вернуться туда. Шото шагнул вперёд, но Айя-сан уперлась рукой ему в грудь, останавливая. — Я абсолютно серьёзна, как и вы. Бакуго стабилен, более чем стабилен. Вы проделали фантастическую работу в операционной. Вы сделали свою работу. Почему вы остались? — Я далеко не в первый раз остаюсь после операции из-за пациента. — У Алиссы-чан было обожжено более восьмидесяти грёбаных процентов тела, Тодороки, это другое дело. Такое поражение – смертный приговор, а она всего лишь ребёнок. Вы сделали для неё невозможное, чёрт возьми, но если вы будете перенапрягаться из-за каждого пациента, то просто перегорите. — Бакуго является про-героем №2, — ответил Шото, борясь с желанием заглянуть в маленькое окошко в двери позади неё. — Если поможем ему вернуться к работе, это спасёт больше жизней, чем можем подсчитать. Я не рискую без причины. Суровый взгляд Айи-сан погас, и хватка на его руке смягчилась до лёгкого пожатия. — Вы уверены, что не вас нужно спасать, Тодороки-сан? Выражение, появившееся на лице Шото, мало походило на улыбку, но оно всё равно обезоружило. Это было сделано автоматически. Это был ещё один пережиток... тренировок отца, и Шото ненавидел то, что это был рефлекс. Но разве был выбор? Как он мог объяснить Айе-сан или кому-либо ещё, что исцеление – единственное, что позволяет ему чувствовать себя живым? Когда он исцеляет, у него есть цель. Он может наблюдать, как надежда возвращается к пациентам. Благодаря тому, что он может отдать всего себя, у кого-то появляется шанс остаться со своей матерью, отцом, детьми... со своей родственной душой. Шото ладонью накрыл руку Айи-сан и крепче прижал к себе. Он был готов умолять, если понадобится. Он не мог провалить это задание. — Алисса была в тяжёлом состоянии, а Бакуго – важная персона. — Вы здесь не единственный целитель, — запротестовала Айя-сан. — Вы правы, не единственный, — он приподнял щёки, чтобы в уголках глаз появились морщинки. Надеялся, это добавило немного искренности выражению лица. — Для меня большая честь, что могу помочь. Раньше я ходил в школу с Бакуго, так что, вероятно, я неравнодушен. Когда он встанет на ноги, я возьму отпуск на несколько дней. Что думаете? Айя-сан прищурилась, сверкнув на него глазами. — От чего бы вы ни бежали, Тодороки, рано или поздно придётся столкнуться лицом к лицу, и вам не обязательно делать это в одиночку. Бегство было единственным выходом, единственным способом дать Мидории пространство, в котором он нуждался, чтобы жить своей жизнью. Возможно, Тодороки и не мог обрести счастья, но благодаря исцелению он обрёл некое подобие покоя. Без этого… было невыносимо думать. Шото перестал улыбаться и запустил ледяные пальцы в свои разноцветные волосы. — Я позабочусь о себе, Айя-сан. Обещаю. Хотите, чтобы я пришёл на ещё один семейный ужин? Я так давно не видел ваших мальчиков. — Было бы здорово. Имари тоже хотел бы увидеться с вами, — Айя-сан неохотно кивнула. — Узнаю больше о состоянии Бакуго через несколько дней, может быть, через неделю. Тогда сможем назначить дату? Передавайте привет супругу. Он надеялся, что слов хватит для ухода, но её резкий тычок указательным пальцем в грудь заставил снова посмотреть на неё. Чёрт! Видела ли она, как он заглядывал в палату Бакуго? — На этот раз приведи свою родственную душу, ладно? Хочу наконец с ней познакомиться. Утренний воздух был густым, и его было трудно глотать. — Конечно. Дам ей знать о наших планах. Фуюми была бы не в восторге от того, чтобы изображать из себя его платоническую вторую половинку, но она согласилась ради него, хотя бы потому, что так Шото "хотя бы из дома выйдет". Она всё также надеялась, что однажды у него появится новая родственная душа. Глупая, но приятная надежда. Наконец-то, наконец-то, Айя-сан начала отходить от него. — Не забудьте взять перерыв на обед, — пробормотала она. — И сегодня вы отправляетесь домой. Поняли? Шото поднял руки, сдаваясь. — Обед. Дом. Понял, — повторил он. Движения Айи-сан казались необычайно медленными, словно она пробиралась сквозь зыбучие пески. Он не думал, что она из тех, кто оттягивает время, просто чтобы помучить. Колотящееся сердце в груди, должно быть, от нервов, от выброса адреналина. Потребовалось огромное усилие, чтобы просмотреть записи Бакуго, пока Айя-сан не скрылась из виду за углом. Шото заставил себя подождать ещё две минуты, прежде чем неспеша проскользнуть обратно в палату Бакуго. Освещение намного мягче. Тёплые солнечные лучи пробивались сквозь края жалюзи и ласкали фигуры спящих, прижавшихся друг к другу на больничной койке. В какой-то момент ночью Бакуго обнял Мидорию за плечи, притягивая ближе. Когда Мидория отверг признание Шото, потому что на его запястье было написано имя Бакуго, Шото подумал, что, возможно, возненавидит взрывного блондина. Несмотря на это, Шото решил поддерживать общение с Бакуго, чтобы иметь возможность лучше помочь Мидории в его увлечённости. Только после официального объявления, что два перспективных про-героя встречаются, Шото начал понимать собственные чувства. Он был рад за Бакуго так же, как и за Мидорию, он действительно был рад. Трудно было не испытывать благодарности за то, что два человека, которых он так глубоко уважал, обрели столь безграничное счастье. Когда Шото смотрел на искреннюю фотографию, сопровождавшую объявление о свадьбе, он был удивлён, что не почувствовал, как его терзают скользкие, жадные щупальца ревности. Даже сейчас, спустя столько лет, Шото не был уверен, как назвать это чувство, но точно не ревность. Желание… Он хочет того, что есть у Бакуго, но не хочет отнимать у него. Ритм дыхания Бакуго изменился, возвращая внимание Шото к настоящему. Длинные, ровные вдохи и выдохи стали более активными. Шото приблизился к больничной койке и увидел, как между бровями Бакуго появилась небольшая морщинка. — Бакуго? — едва слышным шепотом, чтобы не разбудить Мидорию, произнёс он. Алые глаза вспыхнули под дрожащими светлыми ресницами. — Половинчатый?.. — Да, это я, — Шото понизил голос. — Ты в больнице. Вчера тебя ранили во время драки со злодеем. После того, как тебя привезли, нам пришлось отправить в операционную. Во время нападения у тебя сильно обгорело тело. Внутренние органы также задеты. Нам понадобился кожный лоскут, чтобы закрыть рану; недолго тело поболит, но всё будет хорошо. Бакуго медленно моргнул. Вероятно, он ещё не пришёл в себя до конца, но его взгляд – острый и внимательный – следил за лицом Шото. — Деку? Жаркое, но колючее чувство, которое не совсем походило на ревность, поднялось в груди Шото. — Он в твоих объятиях. Бакуго опустил взгляд и улыбнулся. Шото видел, как его рука крепче обхватила худенькую фигурку Мидории. Изуку во сне уткнулся носом в грудь Бакуго и приподнял голову, подставлясь для поцелуев. Нежность – не самая яркая черта Бакуго или его образа героя, но она полностью соответствовала образу, представшему перед Шото. На это должно было больно смотреть, ему следовало отвести взгляд, но почему-то этого не сделал. — У него есть какие-нибудь травмы? — вопрос был задан шепотом в волосы Мидории, но Шото отчетливо расслышал. — Только поверхностные. Царапины, рваные раны, возможно, несколько растяжений. Вчера он был слишком взвинчен адреналином, чтобы чувствовать боль, но я подозреваю, что нет ничего такого, чего не исправили бы бинты и отдых. Бакуго фыркнул и запустил пальцы в непослушные зелёные волосы. — Чёртов Деку... — Мидория тихо застонал, уткнувшись лицом в плечо Бакуго. — Ш-ш-ш, спи дальше. — Пробормотал Бакуго. Он провёл мозолистыми пальцами по щеке Мидории, вниз по шее и по руке. — Каачан... — имя прозвучало скорее как выдох, чем как звук, и оборвалось рокочущим храпом. Шото подумал, что разворачивающаяся картина того, как Бакуго с нежной улыбкой глядит на своего спящего мужа, должна поселить чувство вины. Однако это не было чувство вины. Шото чувствовал себя... особенным. Безмолвный, интимный момент, который не предназначался для посторонних, но Шото наслаждался им, как водой в жаркийдень. — А что насчёт меня? Какие у меня травмы? — следующие вопросы заданы тихим, серьёзным голосом. Бакуго пришёл в сознание всего две минуты назад, но уже готов к битве, по крайней мере мысленно. И это будет битва, но у него было подкрепление. — У тебя обгорело более пятнадцати процентов тела. Из-за состава бензина в твоей брюшной полости образовалась дыра, и были задеты внутренние органы. Ты получил ожоги тела до… — Говори как нормальные люди, Половинчатый, — прорычал Бакуго. Покрытые веснушками конечности вытянулись, а пальцы испуганно вцепились в ткань больничного сорочки Бакуго. — Каччан... — Привет, — голос Бакуго снизился до ровной октавы, и пальцы исчезли в густой копне зелёных волос Изуку. — Я рядом. Руки Мидории напряглись, затем он отдернул их, выпуская Бакуго из объятий. — Прости! — Изуку дёрнулся, но рука Бакуго, обхватившая его за плечо, помешала ему подняться. — Я сделал тебе больно? — Тц, всего через минуту я смогу снова надрать тебе задницу в тренажерном зале, так что твои осьминожьи объятия мне не навредят. — Ты чуть не потерял селезёнку, Каччан… — голос Мидории дрогнул, когда он взглянул в лицо мужу. Бакуго крепко обнял Мидорию, прижимая. — Я смогу прожить без селезёнки, Деку. — На самом деле, будет лучше, если селезёнка останется при тебе, — вмешался Шото. — Твоя иммунная система пострадает, а вероятность инфицирования и так высока. Шото почувствовал, как в воздухе повисло напряжение, когда прищуренные алые глаза Бакуго уставились на него. — Деку сказал "чуть не". Так я потерял селезёнку или нет? Какие, блядь, у меня повреждения? — Твои внутренние органы должны восстановиться. Мы будем внимательно следить за твоим состоянием, контролируя анализами и осмотрами, чтобы убедиться, что тебе не понадобится ещё одна операция. Пальцы Бакуго крепче сжали ткань костюма Деку. Несмотря на это крошечное движение, он был совершенно неподвижен. — Это может стать концом карьеры… — Это может стать концом карьеры, — подтвердил Шото. Бакуго был последним пациентом, которого нужно было оберегать от правды. — Я собираюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы увеличить шансы на полное выздоровление. — Что, чёрт возьми, ты можешь с этим сделать, Половинчатый? — губы Бакуго скривились в оскале, который Шото воспринял как попытку защиты. — Мне понадобится нечто большее, чем чёртов холодильник. Мидория приподнял голову, глядя на Шото с тем же пристальным интересом, который он всегда проявлял к изучению героев. — Прошлой ночью ты сделал что-то невероятное… А что это было? Брови Бакуго приподнялись, и он перевел взгляд на Мидорию. — Ты, блядь, не устроил ему допрос третьей степени тогда? — У меня были дела поважнее, Каччан. Последовал короткий резкий поцелуй, и Шото, наконец, отвёл взгляд. — Отчасти то, что я предлагаю, – охлаждение, но я также могу стимулировать заживление, перенаправляя воду и другие жидкости внутрь чьего-либо тела. Мидория наклонился к груди Бакуго с проницательным взглядом, который Шото мгновенно распознал. — Твоя причуда льда позволяет тебе взаимодействовать с водой? — В некотором смысле, да, — кивнул Шото. Большой палец Мидории прижался к подбородку, и покрытые шрамами пальцы коснулись бледно-розовых губ, которые уже начали что-то бормотать. — Ты перемещаешь клетки крови напрямую? Или можешь влиять только на то, где и в каком количестве оседает кровь? Насколько точным должен быть контроль? О! Можешь ли ты манипулировать молекулами? Если бы ты мог это делать, то, возможно, смог бы исследовать молекулярное разделение. Это могло бы открыть множество возможностей.… Но не ослабевает ли твоя сила, когда ты сосредотачиваешься? Пулеметная очередь из вопросов едва ли была адресована Шото. Поток сознания вызвал румянец на щеках Мидории и расчётливый блеск в глазах. Что-то приятное шевельнулось в груди Шото. — Эй, Деку! Может, оставим представление о безумном учёном на потом? Румянец разлился по щекам Мидории до самых ушей, а его пальцы нервно заплясали по затылку. — Извини, Каччан. Просто это такой интересный способ использовать причуду! Шото никогда не удивляло, что Мидория был его родственной душой. Мидория излучал привязанность и тепло так ярко, что сметал все препятствия на пути. У сердца Шото не было ни единого шанса. Бакуго хмыкнул себе под нос, когда снова перевел взгляд на Шото. — Ты сам выбрал работу в ожоговом отделении, или тебя назначили сюда? — он указал на ожог вокруг левого глаза Шото. — Каччан! — Всё в порядке, — заверил Шото. Так оно и было. Прямолинейный характер Бакуго позволял легко доверять ему. Никогда не приходилось гадать, что у него на уме. — Я сам выбрал ожоговое отделение. Казалось… — Шото пожал плечами. — … оно подходит. Резкий смешок Бакуго прорезал тишину палаты. — Да, в этом есть смысл, — он фыркнул и поморщился, устраиваясь поудобнее на больничной койке. Мидория склонился над мужем, явно встревоженный, но Бакуго убрал его руки. — Как это работает, Тодороки? Каким будет мой распорядок? — Время на восстановление займёт около трёх месяцев, так что ты не скоро вернёшься к героической работе. — Какого хрена, Половинчатый? Мидория укоризненно посмотрел на Бакуго, но Шото ожидал вспышки гнева. — Пройдёт как минимум полтора месяца, прежде чем ты сможешь выполнять простые действия, — продолжил Шото. — Чтобы восстановить мышечный тонус, тебе придётся много тренироваться. И тебе нельзя слишком напрягаться, иначе навредишь печени. — И я снова свалюсь. — Точно. Бакуго глубоко вздохнул. Прозвучало как низкое рычание, что всегда было верным признаком обдумывания стратегии. — Ты станешь моим личным целителем или как? — Я не твой врач, но я собираюсь работать в команде с ним. Врач назначит антибиотики и, возможно, какие-нибудь мази для местного применения. Медсестры два раза в сутки будут менять повязки. А я буду делать остальное. Для начала процедуры по нескольку раз в день, а затем, по мере выздоровления, будем делать перерывы. — Но я смогу вернуться домой, как только начну самостоятельно передвигаться, — прозвучало скорее как утверждение, чем вопрос. — Почти, — возразил Шото. — Когда ты увеличишь физическую активность, я, вероятно, увеличу количество процедур, чтобы уменьшить воспаление от ожогов. Если у тебя назначена всего одна процедура в день, то ты можешь отправиться домой, но многие пациенты предпочитают оставаться до тех пор, пока их процедуры не будут проходить один или два раза в неделю. — Ну и к чёрту это! — Каччан! Смеяться было бы непрофессионально, но Шото всё равно потребовалось время, чтобы сказать: — Если ты хочешь вернуться домой как можно быстрее, ты должен делать, как я говорю. Губы Бакуго скривились, обнажив зубы. Шото ни капельки не угрожал. — Ты лечишь только одного пациента за раз? Это, блядь, неэффективно. Мне не нужно, чтобы кто-то надо мной нависал. — Каччан, тебе нужно… — Ты прав, — вмешался Шото. — Ты более стабилен, чем другие мои пациенты. Я буду заходить к тебе не часто. Айя-сан будет в восторге. Зелёные брови взметнулись в замешательстве. — Айя-сан? — Старшая медсестра в дневном отделении. Она ассистировала во время операции Бакуго. Вчера она была в реанимационной команде, но я не ожидал, что кто-то из вас помнит. Вероятно, она зайдёт во время сегодняшнего обхода. Бакуго раздраженно поджал губы. — Точно сколько времени займёт лечение, Халфи? — Зависит от изначального состояния пациента, — Шото ни за что на свете не признался бы в реальном количестве часов, это слишком громко говорило о его жизни. — Обычно я лечу самых тяжёлых в отделении, чтобы дать им наилучшие шансы на выживание. — Так вот почему мы не слышали о тебе в геройских кругах, — сказал Бакуго. — Ты больше не хочешь быть Про? — Моя лицензия ещё при мне. Не хочу остаться в стороне, если на больницу нападут. Я помогаю то тут, то там, работаю как герой-фрилансер, но быть лучшим Про больше не является моей целью. — Какого чёрта? — фыркнул Бакуго. — Когда это произошло? — спросил Мидория, снова прижимаясь к груди Бакуго. Пальцы правой руки Шото дрогнули, и он поднял руку, чтобы потереть старый шрам. Лицо болело не так часто, как запястье. — Примерно через два года после окончания школы. Мама помогла залечить рану. Думал, она просто наложит повязку, но она использовала свою причуду. Я попросил научить меня, и это показалось мне правильным. Прошло несколько лет с тех пор, как кто-либо спрашивал Шото об смене профессии, но отрепетированная фраза легко слетела с губ. Это была правда. Не вся правда. Людям на самом деле не нужна вся правда. Искреннее любопытство было редкостью, а сочувствие – и подавно. Ему следовало сменить тему, сосредоточиться на плане лечения Бакуго на сегодня. Конкретные цели всегда снижали тревогу и возбуждение пациента, но выразительные зелёные глаза Мидории притягивали что-то глубоко в груди Шото. С того дня казалось, что эти глаза видят его насквозь… "Это твоя причуда, а не его!" Шото сглотнул, пытаясь не поддаться приветливому взгляду Мидории. Это была заведомо проигрышная борьба. — Я посещал медицинские курсы, и это тоже казалось правильным, после прошёл здесь стажировку. Мне понравилась эта работа, поэтому я никуда не ушёл. Хотел двигаться по самостоятельно выбранному пути, а не по тому, что выбран за меня. И ему нужно было что-то, чтобы заполнить ужасную пустоту нереализованной родственной связи. Вспышка улыбки Мидории пронзила грудь Шото, как пуля. — Потрясающе! Шото кашлянул и, воспользовавшись предлогом, отвёл взгляд. — Я постараюсь оправдать ожидания, — пришло время сменить тему. Он повернулся лицом к Бакуго. Он должен сосредоточиться на пациенте, а не на собственном разбитом сердце. — Я бы хотел начать с краткого осмотра, а затем заняться твоими ногами и спиной. — Что с ними не так? — Бакуго потянул одеяло, пока не стали видны бинты на ногах. — Мы взяли кожу для пересадки тебе на живот с ног и спины. Некоторое время поболит, как после ожога солнца. Бакуго поднял брови к линии роста волос. — Ты вылечил мой ожог, наградив меня ещё одним? — Это всего лишь ощущение ожога. Твоя кожа должна нормально заживать в этих местах, я просто хочу помочь. — Ладно, — кивнул Бакуго. — Осматривай. Шото склонился над пациентом и проверил пульс. Пульс был учащенным, но, возможно, таков обычный ритм Бакуго. Он действительно легко заводился. Шото вставил ушные оливы стетоскопа и согрел металл мембраны рукой, прежде чем приложить к груди Бакуго. — Дыхание хорошее, — пробормотал он себе под нос. Шото повесил стетоскоп обратно на шею и потянулся за карманным фонариком. — Следи за светом… превосходно. Всё в норме. — Шото наклонился к краю больничной койки и потянулся за картой, чтобы зафиксировать витальные показатели Бакуго. — Тодороки! — тревога в голосе Мидории заставила Шото оглядеться в поисках неожиданного нападения. Он вздрогнул, когда сильные пальцы сомкнулись на его правом запястье и крепко прижали руку на уровень груди Бакуго. — Что... — Шото встрепенулся, когда пальцы Мидории коснулись поврежденной кожи там, где раньше была метка его родственной души. — Показалось, у тебя идёт кровь, — пробормотал Мидория. Его пальцы прошлись по краю шрама Шото. По руке пробежали мурашки. — Э-это так выглядит при определенном освещении. Я в порядке. Кончики пальцев прошлись по центру старой раны, отчего кожа зудела. — Твоя метка родственной души… Шото вырвал запястье из пальцев Мидории и прижал уязвимую конечность к груди. — Неважно, — он опустил руку и вздохнул. - Связь всё ещё существует, я чувствую. — Он притронулся к груди, где ощущалась ноющая боль, с которой жил более пяти лет. Мидория перевёл взгляд с руки Шото на его грудь, затем на лицо. Дерьмо. Подозревал ли он? Он не... верно? Отвергнутые родственные узы исчезли, чтобы освободить место для новых. Самые продолжительные из когда-либо зарегистрированных (официально), начали исчезать через год, и это было на запястье мужчины, который овдовел после пятидесяти лет брака. Мидория, конечно же, не думал, что… — Нннгх! Взгляд Шото метнулся к перекошенному лицу Бакуго. — Д-думаю мы можем начать лечение? — Бакуго крепко прижал руки к ране на животе, словно защищаясь. — Конечно, приношу свои извинения, — Шото убрал руки Бакуго с раны и одёрнул больничную сорочку. — Моя рука будет холодной. Если станет слишком, дай мне знать. Я могу действовать медленнее или применить согревающий приём на коже. Бакуго кивнул, и Шото отодвинул край повязки. Как только кожа соприкоснулась с кожей, напряжение, сковывающее мышцы Бакуго, спало. — Спасибо, — вздохнул Бакуго, набирая в легкие побольше воздуха. — Спасибо. — Спасибо, — третьей благодарностью был Мидория. Он подсел ближе, прижимая левую руку Бакуго к своей груди. Шото кивнул, но заставил себя не оборачиваться. Бакуго нуждался в его внимании, а не в дурацких обручальных кольцах, агрессивно сверкающих в поле зрения. Такой будет его жизнь в течение следующего месяца, даже дольше, если Бакуго вернётся к нему для продолжения лечения. И Мидория будет рядом со своим мужем на каждом шагу… Боже, это могло обернуться катастрофой. Мидория провёл губами по костяшкам пальцев Бакуго и одарил Шото ещё одной обезоруживающей улыбкой. — Спасибо. Шото кивнул и заставил себя снова посмотреть на рану Бакуго. Этот случай должен был разорвать Шото на куски, и он держался за него обеими руками. Но... как он мог поступить по-другому?