Saints Foçalors

***

      Фурина проснулась вновь. Несмотря на убитое, если так можно было выразиться, состояние, спалось ей плохо. Уснула она быстро, но странные сны, то и дело заставлявшие вскакивать с кровати с испуганно-отрезвительным «Бр-р-р! Приснится же такое.» и впрямь всю ночь мучали, не оставляя ни единого шанса на то, чтоб выспаться. В который раз вскочив, озлобившаяся на собственную бессонницу послушница зашагала к окну, примерно прикинув, что меньше, чем через час ей вновь придётся вскакивать и отправляться на утреню. Облокотившись о подоконник и подперев рукой подбородок, она устремила взор вдаль, то и дело вздыхая. Если бы к тому времени уже были изобретены сигареты, и Фурина имела бы их при себе, она, несомненно, предавшись меланхолии, устроила бы сеанс задумчивого курения. Однако за неимением оных ей ничего не оставалось, кроме как просто смотреть вдаль. Отчасти она надеялась углядеть там приближающуюся названную гостью, однако в пришествие еë Фурина верила мало, вспомнив о недавнем происшествии и невольно вздохнув.       Девушка действительно сокрушалась, мысленно жалея Слугу и ругаясь на саму себя за столь скорый уход. «Из приличия могла бы остаться, деревенщина.» — сетовала послушница на саму себя. И пускай на тот момент она точно знала, что тон хозяйки дома не допускал возражений и она точно не собиралась оставлять Фурину при упомянутом выше зрелище, девушка все равно занималась самобичеванием. «Еще будущая сестра называется…» — думала она, ссылаясь на свое скорое назначение на должность почётной монахини, а не какого-то там мелкого служащего, вроде еë нынешнего чина послушницы. Своим долгом она считала всенепременно блюсти закон Божий и помогать всем, кто в этом нуждался, а в итоге саму себя разочаровала, оставив обожжённую Арлекино самой себе на попечение.       Фурина даже твёрдо вознамерилась вернуться и проведать пострадавшую, собираясь сделать это незамедлительно в эту же минуту. Но, к счастью, после бразды правления внутри неë снова были захвачены мозгом и присущей ему рациональностью, потому, здраво оценив ситуацию и возможности, от этой идеи она отказалась. — Желаю здравия. — откуда-то сбоку донесся бархатный голос, глубиной своей чарующий и невольно вынуждающий вслушиваться в речи говорящей. Фурина поначалу испуганно дернулась, но уже пару секунд спустя испуг сменился удивлением и нескрываемым удовольствием от встречи, ранее томящимся в виде ожидания и детской надежды. — Бог в милость, мадемуазель. — не оттягивая лишний раз время на пространные вопросы, она сразу перешла к делу, повернувшись боком и чутка высунувшись из окна. — Как ты? — губы её сжались в тонкую ниточку, выражая заинтересованность, смешанную с зажатостью. — Жаловаться не смею, ты, право, не беспокойся. Уже почти основательно зажило. — с этими словами Слуга демонстративно повернула щеку лицом к послушнице, и впрямь обнажая перед её взором почти целую бледную кожу ранее тленного лица. Фурина невольно разинула рот. — Но прошло же не более суток… как? — она неосознанно протянула руку чуть-чуть вперед, сразу постаравшись незаметно вернуть её в прежнее положение и сконфузившись. Неприлично вот так трогать чужих людей. Арлекино же в свою очередь сделала вид самый что ни наесть беззаботнейший, вообще никоим образом не обращая внимания на кривляния Фурины, все еще пребывавшей в некотором ступоре.       Девушка помолчала немного, продолжая напряженно оглядывать теперь уже свою гостью и явно о чем-то задумавшись. Она открыла было рот, но её будто нарочно прервали, не дав высказать вполне очевидный вопрос. — А тебе тут как? Добралась благополучно? — Ты так любезна. Благодарю за беспокойство, путь я преодолела без происшествий, и сейчас пребываю в прекраснейшем состоянии и расположении духа. — вымолвив это, она зевнула, обнажая белые зубы и тут же прикрывая рот рукой. — По тебе видно. — с некоторым сарказмом ответила Слуга. — Что ты имеешь виду? Прости? Ты думаешь, я вру? — вопрос Фурина задала с очевидно недобрым тоном, выказывающим чувство, что её задели. — Отнюдь. Такая особа, как ты, не может лгать. Ты же, как никак, последовательница Божьих догматов. Тебе просто непозволительно совершать подобное. Как тебя встретили, к слову? — Встретили? Вроде как, никто и не был сведущ о моем уходе. — помолчав, послушница добавила. — Я надеюсь. Меня просто вызволили из заточения и освободили от наказания. Но я так и не поняла, что именно я сказала такого, чтобы меня за это… — увидев вскинутую в немом вопросе бровь визави, Фурина объяснилась. — Помнишь, как ты задала несколько… опасные, я имею ввиду, для духовного мира человека опасные, вопросы, которые ввергали в сомнение многие постулаты католической веры? — подтверждающий кивок, не лишенный, однако, нескрываемого самодовольства, символизировал девушке, что она может продолжать свою речь. — И они действительно заинтересовали меня, в каком-то плане даже мучая, истезая, внемлите? И по Божьей воле я понадеялась снискать истины у настоятельницы — Фурина добавила доведенное до автоматизма «пресвятейшей», едва заговорив о пожилой монахине — ответы на столь… щекотливые темы. И, как я поняла позже, этим самым я имела наглость её разгневать, покусившись на глубокие смыслы и не достигаемые моим умом скрытые истины. Или я чего-то не понимаю, — она глубоко вздохнула, стараясь на этот раз не демонстрировать грусть в голосе. — или мне просто не хотят толком объяснить.       Они обе погрузились в безмолвие, так приятное для Арлекино и так давящее на душу Фурине, все это время перебиравшей в голове любой повод, лишь бы прекратить давящую тишину и сказать что-то, ну хоть что-нибудь, способное разбавить этот момент, погружающий её в смятение и неудобство. Она, наверняка, даже не подозревала, что ни в какой неловкости не пребывает, даже наоборот, доставляет Слуге некоторое удовольствие тем, что дает её побыть наедине с её мыслями, даже будучи в обществе другого человека. Арлекино задумалась, облокотившись спиной о стены здания и в конце концов повернув голову в сторону окна, из которого все это время высовывалась послушница, уже начавшая было кусать губы и дергать заусенцы. — Я немного утомилась стоять. Не позволишь ли войти вовнутрь? — Да-да, конечно, не стесняйся. — обыкновенно после произнесения подобной фразы хозяин дома отворял дверь пошире, да впускал гостя, сам отступаясь в сторону и почтительно наклоняя голову перед заходящим. Однако, Фурину несколько стеснял тот факт, что входила гостья не через дверь, а через окно, причем самым, что ни наесть сомнительным, может быть даже, внешне как будто воровским способом — крадучись, будучи покрытой накидкой, так еще и в ночи. Послушница же тем временем лишь надеялась, что в округе монастыря никто не прогуливался, вроде такой же страдающей, как и она, от бессонницы дамы, пока Арлекино перелезала через подоконник, осторожно ступая башмаками на пол и стараясь лишний раз не скрипеть. В конце концов, она села на кровать, любопытно оглядывая изнутри комнату Фурины, будто видела её впервые. — Сомневаюсь, что ты настолько непонятлива. Церковные люди частенько сами бывают весьма темны. — под словом «темны» женщина, очевидно, подразумевала ту самую пресловутую непонятливость. — Порой даже диву даешься, как некоторых людей сюда заносит. — Да-а, диву даешься… — как-то угрюмо и словно бы виновато протянула Фурина, теперь уже сидя на подоконнике лицом к гостье и болтая свисавшими ногами, на данный момент босыми. — Мне кстати скоро на заутреню, а я все не сплю. — звучало так, будто она хвасталась отсутствием сна. — Правда? Видимо, мой визит был весьма некстати. Я пожалуй, пойду обратно. На ранее утро у меня запланировано посещение. — Нет-нет, ты не мешаешь, мне все равно не спалось. Тревожно что-то мне, все дух не отпускает. — сказав это, она сжалась, то ли съежившись от холода, то ли скручиваясь из-за той самой тревоги на душе. — Как ты думаешь, она прознала? — Кто «она»? — Старуха. — Какая старуха? — этот расспрос начинал становиться забавным. Арлекино прищурила глаза, пока её собеседница прыснула со смеху. — Настоятельница, да будет над ней Создатель всемилостив. — услыхав эти слова, Слуга поморщилась. — С чего бы ей прознать? Бьюсь об заклад, она даже не проходила мимо тебя ни разу. Наверняка и заморить рада была бы, этот народ чист никогда не был. — Ох, какие ты вещи говоришь! — боязливо дернулась Фурина, озираясь по сторонам и прислушиваясь, на случай, если кто-то был рядом. — Побойся, грех-то какой! — запричитала она, да так, что её собеседнице показалось, что ей не хватает лишь старческого голоса и проседи на волосах, чтобы уж точно статься похожей на уж больно набожную старушку. И все же, в этих словах сквозила какая-то фальшь, и даже некая доля надрыва, будто насильно девушка заставляла себя говорить именно такие слова в именно таком тоне. Мысленно Арлекино вздохнула, покачав головой, но вслух не выказала ничего, с интересом наблюдая за возмущавшейся послушницей. Она говорила что-то еще, и голосом не самым довольным, но что именно она говорила — женщина не слышала. Из этого немого забытья её вырвал нежданно вырвавшийся вопрос. — …Но Боже, каким же боком все столь быстро прошло? Я же своими глазами видела те куски плоти и блеск крови. Неужто, тут колдовство замешано?       Почувствовав, что Фурина явно уже распалилась, Арлекино, немного выждав, ответила: — Мир не без чудес, и не всякое чудо — колдовство и ересь. — Ты говорила, тебе крупно не повезло… — запнулась было послушница. — Так и есть. Мне немногим доставляет удовольствие шататься по ночам и трястись от страху днем, терять счет годам и даже не иметь представления о том, как я выгляжу. — произнесла это она с сильной горечью, но вместе с тем с постановлением факта, чем-то самим собой разумеющимся. — Так ты нечиста? — как бы подтвердила свои догадки Фурина, пустив в голове грешную мысль о благополучном нахождении креста на шее. Доставать правда долго пришлось бы. Осознавать этого факта не хотелось, потому что ей тут же стали вспоминаться моменты бесед с Арлекино на улице, которые, возможно, кто-либо да видел. Еще скажут, что водится с бесовскими отродьями. — Я что, настолько запачкалась по пути сюда? — с обидой в голосе высказалась она. — Я не думаю, что от меня дурно пахнет. — она фыркнула, в душе ухмыльнувшись со своей, пускай и плоской, шутки. — Ты меня прекрасно понимаешь. — с этими словами Фурина двинулась к углу комнаты, сползая с подоконника как бы невзначай и рассматривая с интересом запылившиеся образа. В углу на подставке стоял деревянный крест, являя собой некое подобие алтаря, очень уменьшенного в размере и служившего Фурине местом для поклонения. Крест также был запылен, грубо отесан и не слишком легок. Арлекино тоже обратила внимание на его присутствие, поморщив нос. — Зачем явилась? Мне проблемы не нужны, что ты все около меня ходишь? — тон так резко похолодел, что Слуга даже на минуту усомнилась в том, стояла ли перед ней прежняя послушница. — Погубить меня хочешь, в преисподнюю за собой увести?       Глупо уставившись на девушку, гостья нахмурила брови. Она помедлила, явно раздумывая о чем-то. — Разве я делаю что-то плохое? — в вопросе сквозило искренне любопытство с легкой щепоткой грусти, даже разочарования. — С каких пор вы, — под этим «вы» явно подразумевалось обобщенное множество. — делали что-то хорошее? — Не хочешь, чтобы я больше приходила? — Не хочу. — отчеканила Фурина. — Не хочешь?       Она промолчала. Затем резко ухватилась за верх креста, подхватив его и с быстротой выставив перед собой. — Не хочу! — она затряслась, пристально следя за визави. Крест в её руках держался неудобно, занозы впились в кожу ладоней. — Но разве я влеку за собой несчастья, мерзости? Задуматься советую, мадемуазель. Разве вы столь дорожите этим местом и этими людьми? — буквально сплюнула эти слова Слуга. — Дьявол всегда издалека заходит! Всегда с благими намерениями, и всегда с невинностью и кротостью. Я не повинуюсь, я остаюсь при своем и не допущу к себе тебе подобное. — голос её задрожал, выдавая напряжение и страх. — Хочешь меня погубить, запугать, совратить на падение? Так знай же, что правда и все стоящее всегда будет на стороне Бога, а не твоих грешных понуканий.       Арлекино стояла, с изумлением глядя на это зрелище, внимая монологу и хлопая глазами, чуть ли не выдававшими «девушка, вы в себе?», переполнявшее мысли. Наконец, она улыбнулась. — Фурина… Твое имя не отражает полной твоей сути. Как насчет Фокалорс? Святая Фокалорс, действительно, как нельзя лучше. Ты сама исполнительность, дитя. — Никакое я тебе не дитя. — рявкнула только что прозванная новым именем девушка. — И никакая я не Фокалорс. Что за имя такое, дурацкое? — А мне кажется, тебе подходит. Успокойся, буйно море, за что ты меня так невзлюбила?              Только хотела Фурина выпалить «никакое я тебе буйно море», как Арлекино стала нагло приближаться к ней, зубоскаля в похожем на дружелюбие виде. Лицо её все еще содержало на себе следы недавней раны, но уже намного менее заметные.       Девушка крепче сжала крест и дальше выставила его, однако подметив, что по мере приближения Арлекино рука её, державшая «оружие», невольно отодвигалась назад, ближе к груди послушницы. В конце концов расстояние между ними стало столь ничтожным, что крест и вовсе был прижат к телу девушки. Внезапно гостья еще шире заулыбалась, поглядывая то на явную для себя угрозу в руках девушки, то на саму девушку. — А я тебя съем. — с веселостью выдала она, сильнее наклонившись к Фурине. — Сожру без остатка, и крестик твой не поможет. Сначала цапну этот миленький пальчик, потом второй, потом третий… — произносила она это все с таким торжеством и игривостью, что послушница сама пустила нервный смешок, до этого, правда, похмурившись. — …А затем и вовсе ничего от тебя не останется.       Продолжая мягко улыбаться, Арлекино отошла, присаживаясь теперь в свою очередь на подоконник и сверля взглядом девушку. — Арлекино.       В ответ Слуга еще пристальней стала смотреть на визави, теперь еще и внимательней слушая, в кое-то веки слыша свое имя из чужих уст. — Зачем ты здесь? — продолжила послушница. — Вправду меня сгубить хочешь? — Если тебе этого так хочется, могу оказать тебе услугу. — очередная шутка Слуги заставила Фурину нахмуриться, потому та лишь развязано рассмеялась. — Но мне не помешала бы компания, хотя бы иногда. В краях где я живу, как ты знаешь, люди почти не захаживают. — она спрыгнула с подоконника, ногами приземлившись на сырую землю. — Не все, что тебе вбивают в голову стоит внимания. Прощай, Фокалорс. Если изволишь, явлюсь вновь, если же нет — уйду. — Прощай. Удачи. — Фурина промолвила это тихо, неуверенно и со все еще присутствующим испугом в голосе. Лишь после того, как Арлекино исчезла с горизонта, и видимо уже далеко ушла, девушка бросила ей вслед, высунувшись в окно. — Можешь приходить.       Она не знала, услышали её или нет, но, во всяком случае, надеялась на первое. Неловко она себя чувствовала, не совсем правильно и не совсем так, как хотелось бы. Какое-то подобие чувства вины закралось в недра сердца.       Девушка устало зевнула, бухнувшись на кровать. Может быть, удастся поспать хотя бы четверть часа.