Saints Foçalors

      ***

— Ты знаешь Лефевра? — А? — Фурина вскинула бровь в удивлении, повернувшись лицом к Слуге. — Какого именно? — сразу после она поправилась, нарочито задумчиво протянув. — Ну-у… Я имею ввиду, Лефевр же не один на свете существует. Может я знаю какого-нибудь не того, а скажу что знаю, а окажется не тот. Если вообще знаю. — окончательно перешла в сумбур она. — Алексис. Ладно, я предполагаю, что Алексисов на свете тоже может быть много. — женщина сделала вид, что не обратила внимания на резко насторожившуюся Фурину. — Светловолосый, не слишком, по крайней мере, для меня, приятен характером, явно пытается выглядеть как франт — на деле же носит не первой свежести одежонку и манерам обучен относительно. В общем, баронет не выдающийся, и я не буду удивлена, если вы о нем даже не слышали. Но буду рада, если вдруг окажется обратное. — она обняла колени руками, сгорбившись и вовсе не обращая внимания на риск запачкаться из-за сидения на земле. — Не припомню такого… — тут же девушка мысленно хлопнула себя по лицу, понимая, что прозвучало это не так, как ей бы хотелось. Слишком напыщенно, отрешенно. Неестественно. — Что же, ясно. Играешь ты не очень, если честно. — послышался незлобный смешок, вырвавшийся откуда-то из глубины горла и мягко прозвучавший. — Не веришь? — Верю. И если говорить не хочешь, заставлять не стану. Но… — Никому не скажешь?       Арлекино резко повернулась в сторону собеседницы. Та все так же сидела, устремив взор в сторону церкви и поджав нижнюю губу к верхней. Брови на её лице сошлись ближе к переносице, став нахмуренными лишь на чуточку и выражая некоторую озабоченность. Одна рука Фурины опустилась к траве, подцепив первый попавшийся под руку стебелек и оторвав его от земли. Она скрутила его между пальцами, потерла, до такой степени, что он разделился на два кусочка из-за трения, затем попробовала неосознанно на вкус, потянув в рот. Разумеется, гастрономическим шедевром травинка не оказалась. За то отдавала легкой ноткой горечи и отчетливым, характерным привкусом то-ли земли, то-ли песка. Не сладость, в общем-то говоря. — А? — в ответ на удивленное вопрошение Фурина ничего не ответила, не переставая сидеть и смотреть мертвым взглядом. Слуга поняла, что вопрос задала скорее на автоматизме и все слова на самом деле прекрасно услышала. Немного погодя, она сказала: — А что, даже у священнослужителей в тихом омуте чер… — женщина тут же смолкла, поймав на себе резкий взгляд моментально обернувшейся послушницы. Та зыркнула по-недоброму. — Ну, да. Так?.. — Не расскажешь? — Куда же я денусь. — с одной стороны неожиданная щедрость на доверие со стороны визави её несколько ввела в сомнение, но поразмыслив, данный факт ей показался не таким уж мудреным. Все-таки, связей с остальными служителями Арлекино не имела, на территории обители появлялась редко, а если с кем и общалась, то разве что с пойманной врасплох Фуриной. Видимо, подобный ход мыслей был и у самой послушницы, потому как в противном случае навряд-ли она пошла бы на такие откровенности. Незнакомцам в каком-то плане легче поведать то, что не хочется высказывать при людях, с которыми общение идет почти ежедневно. Наверное как раз потому, что на то они и незнакомцы. Либо очень спонтанно возникшие знакомые. Поразмыслив еще и придя теперь уже к такого рода умозаключениям, некоторое упоение Слуги приобрело более разочарованный оттенок. — Знаю. — кратко выдала Фурина. Она, однако, почувствовала, что Арлекино ожидала явно большего и не того добивалась. — С чего спрашиваешь? — Уж больно ты быстро ушла, стоило ему заговорить в тот вечер.       Теперь Фурина застыла, вмиг оказавшись в ступоре и размышляя над дальнейшим ходом действий и высказываний. Значит, не так уж тихо она и кралась, и не так уж безобидна была её тогдашняя затея. Девушка почувствовала тревогу и нервозность, отразившиеся в накатившем стыде и смятении. Хоть она не видела фактических нарушений и «нелегальности», но что-то ей подсказывало, что в конце концов вот так разгуливать по чужому дому без разрешения — не лучший манер. Она вздрогнула, вынырнув из омута собственных раздумий и уткнулась взглядом в пол. — Прости. — голос был грустен, тих, да сквозил виноватостью. Арлекино захотелось сказать что-нибудь в ответ, но подходящего ничего не надумала, потому просто промолчала.       Конечно, от этого ситуация лучше не стала, даже наоборот. Фурина еще ниже опустила голову, глубже погружаясь в себя и сильнее сутулясь. — За что ты извиняешься? — Не знаю. — спокойным, тихим голосом ответила послушница. Из-за того, что перед этим она молчала, первое слово было произнесено с легкой хрипотцой, которая, впрочем, ушла, стоило только ей произнести следующее слово. На всякий случай Фурина покряхтела, характерными манипуляциями прочищая горло и тем самым немного напоминая болезненную старушку, если смотреть со спины, не видя молодого, бледноватого лица. — За то, что без спроса. — Слушай, я не думаю, что тебя это вообще должно интересовать. То есть, тебе нет выгоды в том, чтобы отвечать мне. — она прикусила губу, осознав, что сейчас буквально оправдывалась. На душе сделалось гадко, но это чувство прошло вскоре. — Просто этот человек мне не кажется стоящим, а как его проверить — я не знаю. Но в ту ночь что-то мне подсказало, что у тебя есть о нем какие-то представления. — снова прикусила губу, нахмурившись. — Если хочешь, я заплачу.       Фурина мягко, по-детски рассмеялась, улыбаясь одновременно и губами, и ртом — самым, что ни наесть искренним образом. — На что мне твои деньги? — с губ опять раздался смешок. — Я даже не знаю, куда мне их потратить. — А может, я не о деньгах говорила?       Лишь ненадолго эта фраза ввела девушку в легкую задумчивость, не продлившуюся долго. — А о чем? Сразу скажу, меня ничего не интересует и мне ничего не надо.       Арлекино облегченно выдохнула, услышав это. Конечно, сказанное визави могло и значить, что она вовсе ничего говорить не будет. Но радовало то, что она ничего нее требует. Хотя бы потому, что Слуга еще не придумала, что предложила бы заместо денег, потребуй Фурина плату. — Значит…. Не, — её оборвали на полуслове. — Эх-х… — этот многозначительный вздох отражал то-ли усталость, то-ли обреченность, то-ли вовсе раздраженность. Послушница, кажется, находила эту тему весьма неприятной, и гостья чувствовала, нутром чуяла, что не стоило бы ей даже касаться этой темы, да даже имя произносить, заводить хоть словечко. Но в такие моменты, когда она ощущала это сильнее всего, и это чувство сдавливало её сердце тревогой — именно в такие моменты она заталкивала это куда-нибудь поглубже, продолжая добиваться своего. Арлекино и не могла понять, хороша ли эта черта в ней, или нет. — Ладно. — слова раздались тихо, настолько, что поначалу Слуга даже подумала, не показалось ли ей. Но стоило Фурине глянуть на нее, как она тут же убедилась в верности своего слуха. Немного воспрянула духом. — Так?.. — Я не имею права выражать всех моих мыслей об этом рабе Божьем, ввиду своего будущего сана. Однако, если ты так хочешь узнать мое мнение об этом человеке, — «известную тебе информацию об этом человеке», поправила её мысленно Слуга — я скажу. Он нехороший.       Девушка замолчала, явно решив на этом и закончить. Не то, что во взгляде — даже в молчании Арлекино слышалась досада, смешанная с толикой злости и разочарования. И это — все?       «Это я и без тебя знаю» — думалось ей. Вернее, чувствовалось. Она не могла говорить наверняка, потому и обратилась к другому человеку. Каково же было её смятение, когда она не получила ровным счетом ничего, едва только понадеявшись на хоть что-то. — Серьезно? Фокалорс? — смиряться она все равно не желала. Никаким боком. — Признаться честно, я устала. Да и мне надо бы присутствовать на исповедях и откровениях при посетителях. Не смею пропустить. — послушница было привстала, подпираясь руками и уже собираясь оторваться от земли. Чужая рука обхватила её предплечье, приковывая к земле. — Пожалуйста, Фокалорс. Я не буду просить еще раз, честное слово. И если сейчас ты откажешься, тоже не буду еще досаждать. Но неужели так сложно? Проси, что хочешь.       Девушка, поначалу испугавшаяся, теперь облегченно вздохнула, вновь примешивая к этому выдоху утомленность. Расслышав эти нотки, Арлекино сожалела, что столь досаждает, но противиться собственному стремлению узнать необходимое не могла. Фурина облизнула подсохшие губы, потерла свободной рукой нос, провела этой же рукой по лицу, будто стирая с него невидимую грязь. Все еще цепко её державшая рука слегка разжалась, а стоило девушке взглянуть на Арлекино, как та и вовсе отпустила, опомнившись и понадеявшись, что теперь уже никто от неё сбегать не будет. — Мне кажется, его чаще узнают по принадлежности к другому человеку. Скверный Алексис человек. — она опять сомкнула уста, пытаясь удостовериться, достаточно ли этого гостье, но ощутила пытливый, ждущий большего взгляд. Никуда не деться. — Ладно, хорошо. Этьен, Этьен Лефевр — ему Алексис и приходится ближним. Ты наверное знаешь, а если и не знаешь, то не велика потеря. С Алексисом я особо не зналась. Так, мельком. Иногда встречались, беседовали немного, — она опять облизнула губы. — да и расходились. Вроде милый молодой человек, по крайней мере, мне так думалось изначально. Опосля показывает свою мерзость, неосознанно и сам того не замечая, хотя изо всех сил старался быть услужлив. Как появился на горизонте, так и пропал. — Фурина устремила взор прямиком на переносицу собеседницы, но внешне казалось, что она смотрит именно в глаза, так еще и очень пристально. — Насолил тебе, небось?       Арлекино чувствовала, что её опять хотят свести с темы и отвлечь внимание, но опять допытывать девушку она уже не хотела. Неприлично, да и, скорее всего, жестоко. Созерцая перед собой лицо, спокойно смотрящее на неё и не сводящее взора, женщина не нашла ничего лучше, чем тоже продолжить держать контакт, смотря в глаза. Правда, потом она обнаружила, что у Фурины, как ни странно, глаза два, и потому она то и дело металась взором между правым и левым, пытаясь выбрать один из них в качестве основной точки для наблюдения. Чем дольше так смотрели на Слугу, тем более ей это начинало надоедать, так еще и вводить в замешательство, чего она весьма не любила. — Пока еще нет, но кто его знает? Не у кого больше спрашивать, а ты так удачно подвернулась под… — подумав над смыслом выражения, Арлекино решила, что такими словами разбрасываются скорее в адрес тех, кого хочется прибить. — …совпала с обстоятельствами. — Не хватай меня так больше, пожалуйста.       В ответ был «озвучен» краткий, смятенный кивок. Не то, чтобы гостье сделалось неловко, нет. Ей не нравилось, когда какое-либо из её поспешных действий впоследствии отзывались не лучшим образом для нее, пускай и в виде мимолетного укора, похожего скорее на жалобу.       Послышался звук колокола. — Как там… розы? Не забыла о них? — и вновь послушница улыбнулась так непринужденно и буднично, что никто и не сказал бы, да даже мысли не пустил, что еще минуту назад она сидела зажатая, сконфуженная и подавленная. — К сожалению, я не смогу их проведать в ближайшее время, разве что, если напакостить удумаю. А даже если так и умудрюсь, все равно могут поймать. Я боюсь, потому не рискну. Скоро посвящение, я должна показать самую лучшую свою сторону, чтобы заслужить свое место. — Фурина это говорила так, словно её спросили, а она честно отвечала, то и дело делая паузы. И даже игнорируя тот факт, что совсем недавно она задала вопрос. Ей просто надо было заполнить чем-то воздух и пространство, хотя бы ненадолго. — Не забыла, мадемуазель. Кажется мне, что они стали лучше, вроде. Скверное, однако, это дело, в земле копаться, да за цветочками носиться. — произнести это так отрешенно, презрительно и холодно — еще постараться нужно.       Фурина почувствовала, как кольнуло в груди. Больно так кольнуло, резко и стремительно. Она потупила взгляд, учащенно заморгав глазами. Арлекино знала, что хотела сказать не это, но получилось то, что получилось. Она даже не сразу осознала, как и при ком выразилась, но уже через пару секунд ощутила.       Опять гадко на душе сделалось. Женщина прикусила губу, точно таким же образом, как ранее это делала её визави, сильнее и сильнее сдавливая кожу зубами, заставляя еще сильнее болеть и так обветренные, искусанные губы. А Фурина все сидела, то и дело сглатывая накапливающуюся во рту слюну и почти неслышно дыша. Наконец она встала, едва колокольный звон окончил свое песнопение, отряхнула запыленные рясы, мерным шагом двинулась в сторону церкви. Все ближе и ближе подходя, она оставалась вот уже в паре шагов от главного входа. Арлекино, до этого будто в замороженном состоянии не обращая никакого внимания на молчаливый уход девушки, оказалась словно резко ошпаренная кипятком. Она вскочила, подорвалась с местa, и быстрым шагом пошла по той же дороге, что и послушница половиной минуты ранее. Расстояние между ними сокращалось стремительно, но Фурина уже стояла на пороге, отворяя тяжелую дверь.       Досадно глянув на преследующую её Слугу, девушка окончательно отвернулась, захлопнув за собой дверь. Она прекрасно знала, что в храм Арлекино дороги не было.