Saints Foçalors

      ***

      Утро кончалось. А делало оно это в весьма специфичной манере: нежданно-негаданно из ясного, солнечного утра превращалось в туманный полдень. Как ни странно, погода испортилась на удивление быстро; резкая перемена была настолько заметна, что некоторые особо невезучие путники, забредшие в окраины прицерковной местности даже поначалу не верили, что видимость могла так ухудшиться за такой короткий отрезок времени. Многим приходилось просто стоять на месте, не рискуя лишний раз и выбирая вариант чуточку подождать, вместо того, чтобы потеряться и сбиться с курса. Те же, кто отваживался на то, чтобы несмотря на «всякие там неприятности» идти напролом, сквозь неясность тумана, в округе звались обыкновенными глупцами, не стоящими внимания. Даже деревенские жители, натыкавшиеся на подобных индивидов в собственных селениях, не уделяли им ровным счетом никакого внимания. Случайно забредшие в окольную деревушку путники, уже понадеявшиеся на спасение, даже там не находили должной помощи. Казалось бы, даже воронам, каркающим на безлиственных деревьях было смехотворно наблюдать за подобными смельчаками.       В такие моменты Арлекино особливо радовалась тому, что интуиция на сей раз не ошибалась, подсказывая ей не высовывать нос из дому. В такой обстановке затеряться — нехитрое дело для любого, и для неё в том числе.       С другой стороны, ей приходилось изнывать от скуки в собственном затхлом особняке. Как ни странно, идей прибраться ей ни разу не приходило, хоть и нахождение среди сантиметровых слоев пыли доставляло ей мало удовольствия. Порой ей приходилось закашливаться, когда она, в поисках нужного предмета, случайно задевала книгу на полке, успешно падавшую и разносившую пыль. И каждый раз Арлекино морщилась, и каждый раз протирала грубым жестом лицо, словно стараясь стереть налетевшие клубы грязи с бледной кожи, и каждый раз фыркала, а порой и чихала. Но все равно не предпринимала ровным счетом ничего, чтобы как-то исправить нынешнюю ситуацию.       «А смысл?» — думалось ей каждый раз. Его она правда не видела.       После недавнего визита вассала она еще долго корчила гримасы, улавливая его запах около кресла, на котором он сидел. Даже этим он вызывал у неё отвращение, не говоря уже о непосредственном присутствии рядом. Возможно, потому что подсознательно она ощущала, что и на душу он человек не лучшего порядка.       Скука и хандра слились в единый танец, отплясывая свои тоскливые танцы прямо на душе у Слуги, подначивая её на то, чтобы уж как-нибудь себя развлечь. Она покинула гостиную, из окон которой ранее наблюдала кусты на улице, и двинулась по коридору, мерно ступая по скрипящему, отсыревшему полу.       С таким же скрипом отворилась и тяжелая дверь, открывая вид на уже знакомую ранее комнату. Именно в ней ночевала ранее Фурина, а с тех пор хозяйка дома туда и не заглядывала. Из интереса она оглянулась: все вещи на месте, кровать аккуратно заправлена, и, казалось бы, даже стало чуточку опрятней внутри. Фыркнув, Арлекино подошла к шкафу, открывая его с таким видом, как если бы он был самым низшим для неё существом. В нем она не обнаружила ровным счетом никаких изменений. Разве что, одежда была чуточку смещена, но тем не менее, возвращена на место. От ночевки послушницы почти и не осталось никаких следов. Женщина села на кровать.       Кровать, такая же запыленная, как и все в комнате, все еще сохранила в себе слабый запах тогдашней гости, почти уже выветрившийся, но, однако, присутствующий. Слуга это заметила неосознанно, шумно вдохнув воздух в тот момент, когда она устало зарылась пальцами в волосы и склонила голову. Она нахмурилась, снова кусая губу.       Внезапно накатившая злость — и вот уже ни в чем не повинное покрывало сдернуто с кровати, да брошено на пол. Напоследок Арлекино еще и пнула оное, ругнувшись. Если бы одеяло было живым — оно несомненно задалось бы вопросом: по какой причине его вдруг так нещадно швырнули? К его счастью, оно было предметом неодушевленным, а потому лишь под воздействием внешнего объекта с шелестом расстелилось на дощатом полу. Затем женщина вдруг как-будто почувствовала вину за подобное поведение, наклоняясь и стремясь подобрать результат своего небольшого всплеска эмоций. Она задержалась, сидя на корточках, подбирая покрывало и поднося его к носу. Шумно вдохнула, снова почувствовав прежний запах, но вместе с тем еще и обилие пыльной щекотки в носу. Откинув предмет на кровать, она снова закашлялась, напоследок чихнув.       Когда все манипуляции были окончены, Арлекино постаралась поаккуратней расстелить одеяло так же, как оно и было. Стоило ей расправить где-нибудь посередине складку, как тут же появлялась точно такая же на другом месте, из-за чего женщина снова начинала злиться. В конце концов эту затею она оставила, отложив все как есть и покинув комнату, громко хлопнув дверью.       От нечего делать, ей пришлось снова пойти в гостиную, как будто это поменяло бы хоть что-то. На деле, как и ожидалось, все осталось лежать и стоять на своем месте, так же, как и ранее. Женщина прошла к окну, попутно касаясь вытянутой рукой всего того, до чего она могла дотянуться, оставляя следы от пальцев на пыльных поверхностях.       Арлекино встала перед окном, заложив руки за спину. Посмотрела на сад, вгляделась в шевелящиеся, совсем как живые, розы. Кусты тряслись, дергали ветками из стороны в сторону, а с них так и сыпались особо сухие листики, стайками падая на землю. «Шевелящиеся?» — вздрогнула Слуга. Зрачки её расширились.       Она метнулась с уже привычного своего поста, быстрым шагом проходя по дому на выход, сопровождая это действие стуком каблуков обуви. Таким же темпом она достигла и глубины сада, теперь напрямую лицезрея внезапно оживший куст, как оказалось, еще и научившийся фыркать, пыхтеть и вздыхать. Обойдя его и заглянув немного сбоку, Арлекино увидела то, что и ожидала, едва только розы пришли в движение.       Не долго думая, Слуга обошла куст еще немного, оказавшись тем самым за спиной у Фурины и молча приблизившись к ней на расстояние вытянутой руки. Девушка, доселе возившаяся с зарослями, явно почувствовала чье-то присутствие, несмотря на собственную занятость, и даже обернулась. Однако, никого позади себя она не увидела. Арлекино вовремя повернулась еще немного, исчезнув из поля зрения послушницы и после показательно потыкав в плечо недоумевающую Фурину. — Ай! Ты чего? — А ты? — не дала ей договорить хозяйка дома. — Решила испортить то, что сама же и начала оживлять? Я вообще-то их поливаю, так что не смей. — Что?! — Фурина вспыхнула на подобную грубость и наглость. — Какой вздор, Боже правый! Я вообще пришла избавить несчастное растение от оставшихся сухих отростков, дабы росло лучше! А ты, ты… — она застыла, придумывая что-нибудь поострее. — Стыд! — такую резкую реакцию девушка от самой себя не ожидала, не говоря уже о визави.       Арлекино замолчала, не придумав ответа. Перед ней стояла злая, распаленная, так еще и обиженная, судя по всему, Фурина. Стояла и напрягала нижнюю губу, сдерживая подрагивания подбородка и напряженно глотая слюну, от чего горло её тоже подрагивало, свидетельствуя о наличии в нем характерного душевного «кома».       Предпочтя делать вид, что ничего не произошло, женщина посмотрела на собеседницу еще раз. Нарочито спокойным взглядом окинула её с головы до пят, приподняв брови в малость насмешливом выражении. Внутренне она ощущала, что делает это не по своей воле, скорее по привычке. — Вот как. И пришла ты одна? Сквозь туман? — будто без капли интереса промолвила Слуга, так и стараясь в каждую нотку добавить щепотку безразличности и словно выдавленного сквозь силу порыва заинтересованности. Со стороны могло показаться, что еще один «недостаточно интересный» ответ гостьи, и Арлекино презрительно фыркнет, развернувшись и оставив её наедине с собой и сухими розами. В душе сама хозяйка дома знала, что это не так, однако поведения её это не меняло. Ей слишком сильно хотелось поязвить, окатить «холодной водой», заставить ощутить покалывание в груди. — На самом деле, я давно уже шла сюда… — к послушнице вернулся задумчивый тон. Видимо, она тоже почувствовала что-то, не дававшее отвечать в прежнем возмущении и злости. — Под конец уже почти было заблудилась, но потом раз, — она повернулась в сторону Арлекино. — и прям перед глазами ограда нарисовалась. Ну, думаю, точно куда надо пришла.       Арлекино интересовало не совсем это. Вернее, вовсе не это. Она задала еще пару наводящих вопросов, постепенно смягчаясь в тоне, незаметно для самой себя. — Я… А меня наказали. — теперь уже чуть обиженно выпалила послушница в манере, свойственной малому ребенку, по его собственному мнению, несправедливо осужденному. Даже губы поджала, совсем по-ребячески. — Вернее, я себя. — Это как? — А вот так! На исповеди один селянин рассказывал, что он пьяница беспросветный, и все никак бросить не может. Ему мол, предложат за покупку свиньи выпить, а он этой же свиньей жаренной выпивку и закусит. Ну, не дурак ли? А мне так хотелось, так хотелось рассмеяться, пока слушала его похождения горячительные, ну право, еле держалась. А в итоге и не выдержалась, — она посмеялась со всей искренностью, после резко поменявшись в тоне и став принужденно холодной и безразличной к собственному повествованию. — Да и потом… Ничего страшного в этих наказаниях нет. Подумаешь, заперли.       В душе Фурина признавала, что под видом наказания она надеялась получить шанс на еще хотя бы маленькую крупинку временной свободы. — А здесь… — Да куда же мне еще? — предугадала вопрос Слуги она. — Куда же мне еще… — уже тихо, еле слышно, и очень многозначительно пробормотала девушка себе под нос, под конец шмыгнув. — А мне кажется, садовники очень, очень полезный народ. Если бы не они, жили бы все без клумб и цветов. — как бы невзначай сказала Арлекино, сначала сквозь силу процеживая слова сквозь зубы, но после окончательно расслабившись.       Фурина хмыкнула, а лицо её подобрело, озаряясь полуулыбкой и слегка сощурившимися глазками. Сейчас она как нельзя лучше походила на кота, гревшегося на солнышке. Которое, к счастью хозяйки дома, на данный момент отсутствовало, будучи в заточении тумана и туч. — Лицемерка. — хихикнула девушка, уже и сама осознавая, как легко оттаяла и отбросила далеко-далеко былую обиду, пускай и не особо сильную. Будь она глобальна, сейчас послушница не стояла бы здесь, заботливо избавляя розы от мешавших сухих отростков, тормозящих выздоровление растения.       И хотя отголосок прошлой беседы все еще больно покалывал, стоило ему всплыть в сознании, Фурина и вправду уже отпустила. В «копошении в земле» она находила несомненно удовольствие, одну из немногих вещей, скрашивавших её бренное существование в монастыре. Можно было даже сказать, что все эти увлечения грядками, цветами и уходом за ними было своего рода отдельным мирком, в котором было так уютно, тихо и премило. Фурина и сама расцветала рядом с этими неодушевленными созданиями, в каждом дергающемся от дуновения ветра лепестке и листке видя капельку жизни, молчаливой и смиренной, но такой красивой. Цветы именно так ей и представлялись, и вот уже который месяц озаряли душу послушницы, сами того наверняка не подозревая. — Еще и лгунья, вот стыдоба то. — она вошла во вкус, все подтрунивая над собеседницей. Белые зубки показались из-под верхней губы. — Еще и не имею малейшего чувства такта. — тут уж подхватила Слуга, не изменяя, однако, своему тону уставшего от жизни существа. Вроде бы и забавляла её ситуация эта, а ни одной ноткой в голосе она данного факта не выказывала, из-за чего сторонний наблюдатель мог счесть, что вовсе она и не шутит, а весьма серьезна, так еще и, вполне вероятно, язвит в недовольстве. — Не удивлюсь, если вообще дикая и кусаешься. — девушка рассмеялась, прикрывая рот рукой.       Поначалу прыснув со смеху, Арлекино и вовсе перешла на такую редкость, как некое подобие смеха, похожее на бульканье в горле и забавлявшее Фурину. Продолжалось это недолго, она уже вскоре выпрямилась, посерьезнев. Резко женщина перестала смеяться, дернувшись и навострив уши — последнее действие послушница не могла не заметить, только сейчас обнаружив преинтересную деталь в виде малость смешной подвижности ушей Арлекино. Она стала рассматривать одно из них, пока Слуга повернулась боком к ней. По инерции вскоре Фурина обратила взор в ту же сторону, увидев в паре метров мужчину, стоящего в саду. Глаза её поблескивали, несмотря на тусклость вокруг, созданную туманом. Солнце все не хотело выглядывать, видимо, решив еще на пару часов уж точно задержаться в ложе из плотных облаков. «Алексис…» — мысль пронеслась в голове стремительно, послушница затаила дыхание и уставилась в сторону человека. Знакомые черты лица болезненно отозвались в сознании. Девушка продолжала вглядываться, щуря глаза и в глубине души надеясь, что она все же обозналась, и это вовсе другой, неизвестный ей представитель местного дворянства. Мало ли людей захаживают к её знакомой по разным делам, вероятно, для них первой важности. Она и сама ранее сталкивалась с подобным, порой вынужденная против своих желаний, играя серьезность и озадаченность, идти на встречи, сидеть за обязательного характера разговорами, да стараться не уснуть. Ну, или хотя бы не зевать. Послушница мысленно потрясла головой, отряхиваясь от всего потока мыслей и воспоминаний, хлынувшего в голову. — Чего вам надобно, сударь? — из смешливого тона мигом исчезли всякие намеки на доброжелательность, и можно было с уверенностью заявить, что Арлекино выражалась, не скрывая враждебности. — На сегодня я не назначала приемов. — Здравия желаю, мадемуазель. — на сей раз мужчина был в шляпе, потому снял ее с головы, слегка наклоняясь в целях выразить почтение. — Прошу прощения за неожиданный визит. Если я вам помешал, позвольте откланяться.       Арлекино закатила глаза, а вслед за этим действием сдержанно сжала губы. После того, как Лефевр намеренно произнес эту фразу, у нее не оставалось никаких вариантов, кроме как «любезно» отговорить гостя, упросив остаться. Манер. — А я-я-я пожалуй… пойду. — Фурина слегка дернула женщину за рукав, обращая на себя внимание. — Мне уже пора, да и я закончила с цветами.       В этот момент хозяйка дома взглянула на цветы, очевидно, еще и не общипанные даже наполовину. На земле около растения повсюду валялись жухлые листья, шуршавшие при любом прикосновении к ним. Тем не менее, задерживать девушку она сочла грубым, потому молча кивнула в согласии.       Лефевр, ранее стоящий поодаль, теперь немного приблизился, всего на пару шагов, в показной скромности, вставая на носочки и как бы выглядывая сбоку, словно стоял не прямо перед собеседницами, а где-то с угла смотрел. Внезапно рот его расширился в улыбке, а рука его потянулась, указывая в сторону послушницы. — О, да это же вы. Мадемуазель, как же давно мы не виделись. — он стремительно приблизился, теперь стоя перед ними. — Рад, очень рад видеть вас, уважаемая. — повернул Алексис лицо в сторону Арлекино, еще шире заулыбался, как ни в чем не бывало, все с той же любезностью и обходительностью. — Если ваше Святейшество не возражает, я бы пригласил мадемуазель остаться, да выпить с нами вина. — У меня нет вина. — резко выплюнула слова она. — Тогда чаю. Чай то в любом порядочном доме водится, да-да. Ну же, прошу, будьте милостивы. — на сей раз он обращался к обеим. Фурина открыла было рот, но тут же сомкнула уста, закусив губу. Голова ее в досаде опустилась вниз, а взгляд уперся в пыльный подол ряс. В таком же напряженном молчании пребывала и Слуга. И все же, постояв так с полминуты, неохотным тоном Арлекино буркнула. — Черт с вами. Пройдемте.

***