Снежный плен

      В мире ходит легенда, что где-то среди необъятной снежной пустыни есть место, названное Райским Садом. В том месте нет ни боли, ни страха, нет болезней, холода и боли. Там нет нищеты, нужды и несправедливости. Там всегда тепло и светит тёплое солнце, полно зелени и диковинных животных. Красивая сказка о несуществующей утопии, которую мамочки рассказывают своим маленьким детям на ночь.       Лафаэр задумчиво сидел на крыше заброшенного здания, расположенного на краю города, и смотрел вдаль на безжизненную снежную пустошь, где царили Смерть и вечная ночь. Полупрозрачный силовой купол мирно поблёскивал в свете пограничных фонарей. Около трех сотен лет назад мир пережил катастрофу. Однажды Солнце внезапно исчезло, наступила вечная ночь, а в след за ней пришла и зима, которая уничтожила практически всю жизнь. Те небольшие остатки человечества, что пережили трагедию, были вынуждены сгруппироваться в городах под климат-куполами или уйти под землю, в недра умирающей планеты, где ещё оставалось тепло, поскольку не все оставшиеся города могли себе позволить новую разработку учёных. Климат-купола требовали огромное количество энергии для работы, а также огромную кучу ресурсов для постройки и активации.       Лаф шумно выдохнул и склонил голову, глядя на улочки, где мирно кипела жизнь. Люди, казалось, уже оправились после катастрофы и привыкли к новому ритму жизни. На фермах выращивался урожай, учёные создавали изобретения, чтобы улучшить жизнь обитателей купола. Со временем удалось установить связь с жителями других резерваций, результатом чего стала постройка первых подземных путей сообщения, но тоннели оказались довольно дорогой и сложной конструкцией для постоянного использования, поэтому учёным пришлось искать новые, менее затратные способы для поддержания межгородских контактов.       Не так давно был предложен план надземных железных дорог, проложенных в особых трубах из поликарбонатного стекла. Однако, очень низкие температуры и постоянные снежные бури, а также ограниченность ресурсов ставили под сомнение состоятельность этого предложения. Но Лафаэра занимали прозрачные трубы с аэропоездами, несущимися по ним. Юноша родился и вырос под куполом, каждый закоулок города, каждый его камешек были изучены вдоль и поперёк. Молодая душа жаждала приключений, перемен. Поэтому, он отучился на инженера-механика в надежде когда-нибудь создать устройство, которое позволит ему покинуть до одури надоевшую обстановку и увидеть мир, узнать, как живётся в других городах.       Но реальность очень быстро уничтожила мечты. К огромному разочарованию юноши, инженеры-механики не имели права покидать климат-купола, если только на это не было крайней необходимости. В экспедиции наружу, а также в походы и проезды по подземным тоннелям могли уходить лишь учёные-исследователи со специальными экспедициями, разрешёнными Верховным Советом, а также некоторые «торговцы», которые развозили ресурсы между резервациями, или же представители глав городов.       Почему Лафаэр не пошёл на одну из этих должностей? Всё просто. Родители. Вот уже несколько поколений в его семье все женщины становились учителями и нянечками, а мужчины инженерами, врачами и учёными, трудящимися на благо Купола. Никто из них никогда не имел желания и даже не смел думать о том, чтобы покинуть купол, ведь поговаривали, что с вечной тьмой и зимой пришли какие-то невероятно опасные существа. Их никто никогда не видел, поскольку они боялись света, поэтому никогда не подходили близко к куполам, но иногда, в час, когда ночь становилась темнее обычного, можно было услышать далёкие чудовищные завывания, приглушённые бурей, а также гулкий топот и какой-то металлический лязг. Порой случалось, что некоторые чудаки перед тёмным часом видели какие-то жуткие силуэты, однако, им никто не верил.       Лафаэр кинул ещё один скучающий взгляд на безграничную тёмную снежную пустошь, после чего брезгливо поморщился и цыкнул языком. Юноша взглянул на городские часы, расположенные в центре города на самой высокой башне, после чего удивлённо вскинул брови и присвистнул. Он уже опаздывал на собрание. Предчувствуя очередной выговор, парень разочарованно вздохнул и потряс головой. Белоснежные волнистые волосы потоком пронеслись по своей траектории, и отблески фонарей заиграли на них стальными искрами.       Быстрый гулкий звон, вызванный топотом тяжёлых башмаков по металлическому мосту, подвешенному между зданиями, эхом разнёсся по улице и утонул в шуме города. Вечная вьюга завывала свою извечную могильную песнь, рассказывая о пустынных землях, холоде, тьме и отчаянии, роняя ужас и отчаяние в невинные детские сердца. Совсем скоро прозвенит колокол, извещающий о начале комендантского часа, и жизнь на улицах замолкнет до «утра». На окраине города загорятся прожектора, разгоняя ночную тьму за куполом, а центр погрузится во мрак, позволяя своим обитателям отдохнуть и восстановить силы.       Лафу следовало поторопиться добраться до лаборатории до того, как зазвучит призыв к отбою. Сегодня о сне парню оставалось лишь мечтать, поскольку он оставался на ночном дежурстве в лаборатории. На данный момент они совместно с учёными работали над одним очень занимательным проектом, за которым было необходимо наблюдать сутками напролёт, отмечая и тщательно описывая малейшие изменения и их последствия. Что это было? Особая био-механическая модель, которая, предположительно, должна была выдержать адские условия за пределами купола и помочь в возведении наземных путей сообщения.       Но, для начала, было необходимо высидеть очередное скучное собрание, обсуждая то, что сегодня опять ничего не случилось, и выслушать очередной выговор за опоздание. Да, Лафаэр никогда не отличался особой пунктуальностью, но в своих кругах он был довольно ценным сотрудником, к тому же, его семья была весьма влиятельной в городе, поэтому начальство просто закрывало глаза на мелкие проступки. В конце-концов, мелкие опоздания техников никак не сказывались на работе научного института, поэтому не стоило и внимание заострять.       Лаф белой молнией проскочил по знакомым до тошноты улочкам, сокращая путь в известных только ему местах, и, наконец, оказался перед огромным зданием лаборатории. Порывшись в карманах рабочего костюма, он достал ключ-карту, после чего тихонько проскочил через служебный вход, минуя пост охраны и вредную вахтершу. Пройдя по кратчайшему пути до совещательного зала, юноша нерешительно замер перед закрытой дверью, за которой уже слышалась тихая монотонная речь докладчика, вещающего о каких-то скучных вещах.       Лаф взглянул на своё деформированное отражение в металлической двери, после чего невольно усмехнулся и фыркнул. В серо-розовых глазах мелькнул игривый огонёк, который очень быстро погас от воспоминаний о предстоящих долгих часах скуки. Собравшись с мыслями, парень уверенным движением открыл двери и вошёл.       — А, Лаф, вот и ты. Мы уже гадали, куда ты запропостился на этот раз. Что, теневеки похитить пытались, или опять старушкам сумочки носил? — я язвительной усмешкой проговорил его коллега-учёный, с которым юноша дежурил сегодня, согласно расписанию. Лаф обычно следил за показаниями приборов, а также временами проводил калибровку и мелкий ремонт, в то время, как ученый занимался исследованиями и описаниями.       — Да-да, Ни, я тоже очень рад тебя видеть… — парень натянуто улыбнулся коллеге, присаживаясь рядом на свободное место.       Нидж Текко, молодой учёный, сверстник Лафа, он был слегка худее и выше. Каким-то образом, Лафаэр на его фоне выглядел зеленым юнцом, придавая коллеге более старый вид. Серобуромалиновые волосы Ни небрежно торчали во все стороны, а взгляд пурпурных глаз, наполненных усталостью и скукой, рассеянно падал на папоротник, стоящий на полу в углу комнатки. Похоже, его данный доклад тоже не особо занимал. На щеке коллеги Лафа была набита тату «02», о происхождении которой Нидж предпочитал помалкивать. И тем не менее, не смотря на весь потрепанный и неопрятный вид, лицо парня было педантично выбрито, а одежда тщательно выглажена и надушена дешевым, но приятно пахнущим, одеколоном.       — Лафаэр Корвей, как долго вы ещё собираетесь опаздывать на собрания? —громкий пронзительный голос какого-то старикашки-учёного, которого Лаф видел первый или второй раз, заставил парня неприятно поморщиться. — Сколько вам ещё повторять, что дисциплина — залог успеха?! Да вы хоть понимаете, сколько инженеров-механиков мечтают оказаться на вашем месте?! Это великая возможность, а вы позволяете себе такое своевольство! Да будь я на вашем месте, я бы уже за пол часа до начала закончил все свои дела и трепетно ожидал начала!..       — Господин Дювэй… — тихо спокойно перебил Нидж своего наставника. —Простите, что прерываю ваш ценный урок воспитания, но давайте вернёмся к проекту К-04-В3? У нас сегодня на повестке дня столько вопросов, а скоро прозвучит оповещение о комендантском часе, после которого вам, как и многим присутствующим здесь сотрудникам, будет необходимо вернуться домой в течении получаса. Поэтому прошу, давайте не будем терять время понапрасну и проведём воспитательную беседу либо по завершении совещания, либо завтра?       — Да, Нидж, ты прав. — уже спокойно проговорил старик, после чего прочистил горло, поправил старенькие круглые очки на носу-картошке, взял бумаги и вновь начал вещать свой доклад.       Лафаэр расслабленно выдохнул и тихо поблагодарил товарища, чувствуя, что опасность выговора миновала. К концу совещания все наверняка уже забудут об этой маленькой неприятности. Однако, теперь предстояло ещё высидеть скучную лекцию, полную странных запутанных формул и сложных терминов. Да, юноша не был глуп и понимал, о чём идёт речь, но, всё равно, эта болтовня утомляла его невероятно сильно.       Нидж напряженно сидел рядом и порой нетерпеливо глотал уже остывший дешёвый кофе, по вкусу больше похожий на болотную грязь. Молодой учёный отчаянно пытался не уснуть и явно желал поскорее вернуться к работе. Лаф заметил, что его коллега выглядит более уставшим, чем обычно. Под глазами вместо лёгких синяков теперь были чёрные внушительные мешки, лицо осунулось и слегка даже вытянулось, начав казаться ещё худее, чем оно было на самом деле, скулы заострились. Впавшие глаза неестественно блестели, от чего учёный выглядел как-то пугающе и даже несколько безумно.       Время потекло так медленно, что, казалось, его можно было сравнить с огромной жирной улиткой, ползущей к лакомому листу капусты. Лафаэр упрямо пытался концентрировать внимание, чтобы вдруг не пропустить какую-либо важную информацию, однако, сделать это оказалось не так просто. Юноша хотел было глотнуть немного кофе, который обычно подавли перед началом собрания, но заметил, что весь графин с бодрящим напитком приватизировал себе Нидж и уже практически полностью опустошил.       Механик в ответ на это лишь устало вздохнул, начав скучающе мотать прядь белоснежных волос на тонкий бледный палец с полупрозрачной кожей. Когда-то над ним смеялись из-за его мраморной кожи, волос, ресниц и розовых глаз. В школе мальчик оказался белой вороной из-за своей внешности и вытерпел много нападок. Тогда, пытаясь приободрить сына, родители сказали Лафу, что он особенный, и что сама снежная пустыня поцеловала его при рождении. Красивая сказка, только и всего. Все в семье говорили, что мальчику уготованы великие дела, и сами откровенно верили в это, возложив на хрупкие детские плечи груз своих ожиданий и надежд. Но раз за разом Корвей младший лишь разочаровывал всех вокруг то своим поведением, то своим характером, то увлечениями и «хотелками», совершенно не желая соответствовать рамкам, в которые его упорно старались втиснуть.       Раньше люди-альбиносы в популяции людей встречались крайне редко, но за последние годы их начало рождаться всё больше и больше, как говорила официальная статистика новых исследований. Как-то раз Лафаэр поинтересовался у Ниджа, знает ли тот что-нибудь о причинах увеличения "особенных" людей. Тогда юный учёный лишь что-то неразборчиво буркнул об эволюции и адаптации, ведь с исчезновением Солнца исчезла потребность в усиленной пигментации кожи, да и белому на снегу спрятаться куда легче, чем более смуглому «цветному» человеку.       В то время, пока шло собрание, Лафаэр скучающе осматривал зал, пытаясь найти хоть какие-то новые детали, будь то новое пятно на полу, или же случайно заползший жук. Краем глаза юноша заметил, как учащённо дышит Ни, как сильно расширены его зрачки. Учёный то нервно теребил край халата, то задумчиво ворошил и без того растрёпанные волосы на затылке, то ослаблял уродливый грязно-голубой галстук в белую полоску, давая доступ воздуху, то поправлял воротник рубашки цвета хаки, на которой влажно блестело свежее кофейное пятно. От Текко пахло старыми пыльными бумагами, некачественными сигаретами и дешёвым кофе.       Наконец утомительное совещание прервал громкий вой сирены, звон колокола и голосовое оповещение из динамиков о том, что через пол часа начнётся комендантский час, и что всем, у кого нет разрешения на "ночное пребывание" необходимо вернуться домой. Практически все собравшиеся работники зашуршали бумажками и полами своей одежды, нервно затопали, спешно попрощались и удалились, оставив институт на попечение Ниджа, Лафаэра и какого-то нового охранника. Основное освещение погасло, погрузив стены института в вязкий полумрак одиноких тусклых «вечерних» ламп. Альбинос тихонько подошёл к растерянному учёному, который, казалось, потерялся в хаосе, созданном уходящими, и теперь, оставшись в тишине, не мог сообразить, что ему делать дальше. Лаф мягко опустил руку на плечо и легонько потряс, словно пытаясь привести в чувство.       — Эй, Ни, ты в порядке?       — А? Да, да, всё нормально… — Текко рассеянно тряхнул головой, пытаясь сбросить оглушение, и потянулся к опустевшему несколькими минутами ранее графину, после чего разочаровано вздохнул и кинул задумчивый, полный обиды взгляд на папоротник, будто бы это цветок нагло взял и высосал всю живительную жидкость.       — Ты выглядишь уставшим.       — Всё нормально, я просто вчера заработался и не успел уйти после сигнала. Вот и подумал, что времени зря пропадать, поэтому я подменил Родериго и поработал над проектом.       — Родериго?! Этого лентяя-пьяницу?       — Не говори так! Он очень ценный и мудрый специалист!       — Да-да, конечно… Давай, пойдём в блок С.       — С? Но ведь нам нужно в Д-67…       — Тебе нужно отдохнуть, Ни… Ты ведь на ногах уже не сутки, и даже не двое, судя по твоему состоянию. Ты выпил слишком много кофе, и он тебе уже даже не помогает.       — Я не могу! А если вдруг сегодня что-то случится? Я должен быть там, с тобой…       — Ты слишком сильно себя загоняешь. Не понимаю, почему вы учёные так сильно возитесь с этим проектом? Оно ведь даже не живое!       — Дурак ты. Если у нас всё получится, это значительно изменить жизнь в резервациях!       — Да, но…       — Давай, пойдём, иначе рискуем пропустить нечто интересное!       — Но Нидж…       — Никаких «Но»! Я в порядке. Подумаешь, не поспал сутки-другие, переживу. –учёный раздраженно фыркнул, после чего горделиво вскинул голову и стремительно вышел прочь, направившись работать. Лаф в ответ на это лишь раздражённо фыркнул и засеменил следом, что-то разочарованно бурча себе под нос. Он беспокоился за состояние своего коллеги, поэтому в решил по пути заскочить в рест-блок и прихватить оттуда одеяло.       В институте стояла непривычная тишина, и лишь гулкий топот сапогов эхом отражался от стен, заполяняя собой пустоту. Ближе к рабочим блокам к звукам шагов добавилось мерное гудение и лязг каких-то систем и механизмов. В стеклянных трубках мирно перетекала и булькала ядовито-зелёная жидкость системы освещения и отопления, один из экспериментов, от которого альбиносу, от чего-то, было не по себе.       Лафаэр притормозил, услышав какой-то странный звук в работе системы. С простым движением инструмента тяжёлая пластина с лёгкостью отошла от стены, обнажая сложнейший механизм одного из отсеков лаборатории. Поначалу Лаф даже почувствовал себя каким-то глупым и ничтожным. Однако, очень скоро это ощущение прошло, поскольку слух мастера подсказывал, что именно здесь находится неисправность, которую следует устранить поскорее. В конце-концов, не зря ведь Корвей тратил свои лучшие годы на глупое обучение и изучал различные механизмы и системы.       Юноша осторожно принялся за ремонт, начав насвистывать себе под нос песенку, порой прерываясь на лёгкую ругань и недовольное ворчание. Идиллия, очередной обычный скучный вечер. Лаф от этой мысли даже расстроенно вздохнув, и весёлый мотивчик мигом растаял в воздухе, сменившись тишиной ночи и спокойной, упорядоченной работой механизма, порой прерываемой мягким лязгом неисправности, над которой упрямо работал механик. Соскочившая деталь всё не хотела вставать на место, а идти отключать питание блока было как-то лень.       Здесь, наедине со своими мыслями, альбинос вновь задумался о колонии, о жизни в этом месте, о своих мечтах и желаниях, а также о сжирающем интересе по поводу того, что находится там, далеко в снежной пустоши, кто и как живет в других резервациях, и сильно ли их быт отличается от порядков и устоев этого города. В памяти почему-то всплыла старая сказка о кусочке рая посреди тёмной ледяной пустыни.       Наконец, спустя пол часа мучений, неисправность оказалась устранена. Инженер поставил защиту на место и удовлетворённо кивнул сам себе. Окинув взглядом пустынный тёмный коридор с одинокими тусклыми лампами, висящими то тут, то там, и протянутыми стеклянными трубами, парень поёжился от неприятного чувства, после чего поторопился в блок отдыха за вещами, чтобы принести их коллеге. Нет, они не были друзьями. Это были простые рабочие отношения, построенные на взаимоуважении и заботе о ближнем, которой научила тяжкая жизнь в изоляции. Хотя, возможно, какие-то зачатки приятельских взаимоотношений всё-таки присутствовали.       Когда Лафаэр зашёл в блок Д-67, то заметил, что Нидж что-то увлечённо рассматривал в микроскопе и описывал, записывая в аудиожурнал. Текко едва сдерживал восторженные крики и широкую улыбку, которая из-за сильной усталости казалась какой-то дикой, сумасшедшей. Видимо, юный учёный нашёл очередную интересную козявку или нечто подобное, и теперь радовался этому, как маленький ребёнок.       Альбинос лишь усмехнулся от представшей картины, а затем осторожно, стараясь не мешать, подошёл к коллеге и опустил тому одеяло на плечи, одними неслышно, одними губами лишь проговорив какую-то отговорку про холод. Справившись со своей задачей, Корвей начал изучение работы компьютера и механизмов в комнате. Стандартная процедура, которая лишь попусту утомляла Лафа, ведь здесь всё вечно работало, как часы, и заняться было практически нечем.       — Ни, ты что-то нашёл? Выглядишь довольным… -Подал голос альбинос, когда его товарищ прекратил запись.       — А… Да так, я изучал образец ткани, полученный от К-42, и нашёл в синтетических клетках органеллы, отвечающие за синтез белков, ты представляешь? Оно само учится синтезировать необходимые питательные вещества! Это прогресс! Ещё немного, и нам удастся достичь поставленной цели! Разве это не чудесно?       — Да, пожалуй… Но… Правильно ли это?.. — юноша задумчиво поднял взгляд на некое подобие человеческой фигуры, плавающей в физиологическом бульоне из питательных веществ. К телу было подключено огромное количество различных датчиков, регистрирующих малейшие изменения в объекте изучения.       — М? О чём ты? – Нидж оторвался от микроскопа и вопросительно посмотрел сперва на парня, а потом на подопытный объект, отхлёбывая из кружки немного свежеприготовленного кофе.       — Игры с жизнью могут привести к непредсказуемым последствиям… В книжках всегда так.       — Не забывай, что здесь реальная жизнь, а не чья-то глупая выдумка. Если у нас всё получится, мы сможем значительно повысить выживаемость людей в нашем климат-куполе, а также улучшить их жизнь! Более сильные, более здоровые, более совершенные! Разве это не чудесно? Разве ты не хочешь этого?       — Я… Я не знаю… — тихо признался Лаф, потупив взгляд и теперь рассматривая половую плитку.       — Не знаешь? — слегка опешил Нидж, вопросительно вскинув брови.       — Эта жизнь не для меня… Я чувствую себя, словно огромный зверь в тесной клетушке. Я хочу на свободу, Ни… Я хочу покинуть купол, узнать, что там, вдали… Я хочу ходить от резервации в резервации, встречаться и общаться с новыми людьми. Я хочу походить по снегу, в конце то концов! Почувствовать ветер, холод… Я хочу жить, Ни! Жить, а не выживать!       — Но Лаф, это безумство! Ты не можешь просто взять и уйти! Это смертельно опасно!       — Я знаю… Но мне так надоела эта однообразная жизнь! Я хочу чего-то нового. Хочу приключений, вырваться за рамки и почувствовать вкус жизни, вдохнуть полной грудью. Я больше не могу выносить этих стен… Порой мне кажется, будто я задыхаюсь… — альбинос устало вздохнул, после чего ловко выхватил из рук коллеги кружку с кофе и залпом её опустошил, невольно скривившись от мерзкого вкуса и вздрогнув. — Как ты только пьёшь эту бурду? Редкостная гадость…       — И совершенно не бодрит… — разочарованно подхватил Нидж последнюю мысль, печально заглядывая в пустую возвращенную ёмкость и задумчиво почёсывая затылок.       — Тебе нужно отдохнуть.       —Я не могу, нужно работать. А вдруг состояние К-42 изменится?       — Обещаю, что буду внимательно следить за всем и разбужу тебя, если вдруг что случится.       — А как же исследование?       — Я всё запишу. Я много раз читал твои отчёты и знаю, как это сделать.       — Но ведь это не правильно. У тебя есть и свои обязанности…       — Эй, мне всё равно скучно и нечем заняться. К тому же, ты единственный человек, с кем интересно оставаться на ночных дежурствах. Не перетруждай себя понапрасну. Кого мне донимать, если ты вдруг коньки отбросишь? — Лаф весело фыркнул, подставляя стул к столу с микроскопом и забирая у Ниджа все бумажки и принадлежности для письма. – Обещаю, никто не узнает о твоём малюсеньком перерыве. Оставлю на полях отметки о времени карандашом, чтобы потом ты записал аудио.       — Давай я хотя бы помогу тебе…       Юный учёный придвинулся поближе, начав объяснять, что и как правильно заполнять и как лучше провести то или иное исследование. Его веки, тем временем, стремительно начали опускаться, уступая место усталости. Ни не спал уже несколько дней, увлеченный своей работой, и сейчас, в минуту слабости, он уступил, позволив себе наконец немного расслабиться и отдохнуть. Голова с «гнездом» вместо волос обессиленно опустилась на чужое плечо, раздалось тихое спокойное сопение. Палец, указывающий в нужную строку в бумагах, медленно соскользнул куда-то в сторону.       Лафаэр в ответ на это лишь мягко усмехнулся, после чего осторожно перенёс спящего в рест-блок, устроив на диванчике, пропахшем старостью, пылью, абрикосовым вареньем и кофе. Юноша удостоверился, что его товарищ спит очень крепко и в ближайшие часы явно не проснётся, после чего вернулся в рабочий блок и занялся обыденной рутиной учёного. Заполнять бумажки оказалось ничуть не веселее, нежели слушать отчёты на вечерних совещаниях или раз за разом чинить одинаковые поломки.       В отличие от Ниджа, альбинос не испытывал никакого восторга и восхищения ни от клеток, ни от их изменения, ни от всей этой работы в целом. Да, взамен на сохранение тайны ему полагалось повышенное количество жетонов на еду и одежду, от чего можно было жить, ни в чём себе не отказывая, да ещё и на развлечения бы хватило, но парню опостылела однообразная рутинная жизнь, его душа требовала кардинальных перемен.       Так минул час, другой, третий и наступило утро. Нидж, разбуженный трубой для подъёма, испуганно вскочил и ошалело осмотрел комнату. Он не помнил, как попал в это место и как уснул. Его голова жутко болела, а всё тело ломило и, казалось, было неподъёмным, словно конечности заковали в неподъёмные кандалы. Добравшись до блока Д-67, учёный заглянул и, к своему удивлению, заметил, что вся работа выполнена, а сам Лаф мирно дремлет на последнем отчёте, мечтательно пуская слюни на белоснежный лист, исписанный острыми небрежными буквами, скачущими из стороны в сторону.       Текко вздохнул и покачал головой. Быстро сверив данные приборов, он удостоверился, что не пропустил ничего важного, после чего быстро закончил последние записи и разбудил своего «помощника», чтобы тому не прилетел очередной дисциплинарный выговор за сон в неположенном месте в неположенное время. Альбинос сонно тёр глаза и недовольно о чём-то бурчал, делая вид, что сосредоточенно занимается своими делами. В это время их смена закончилась, и пришли другие работники. Теперь парни были свободны до следующего своего дежурства.       Весь предстоящий выходной Лаф планировал провести в своей постели, отсыпаясь после трудной бессонной ночи. Теперь он начал понимать Ниджа немного лучше, и ему стало даже жаль своего сверстника, ведь у того уходят золотые годы юности. Нужно жить на полную катушку и веселиться, а вместо этого учёный прозябал под завалами из докладов и новых проектов, а также под отчётами, исследованиями и кучей экспериментов, направленных на получение нового суперчеловека, который не будет подвержен страшным болезням, устойчив к экстремально низким температурам, не требует много воды и питья, а так же будет наделён могучей силой и острым умом.       Идеальный представитель своего рода. Возможно, совет по этике и не одобрил бы ни методов достижения поставленной цели, ни объекты их исследования и экспериментов. Но кого в новом мире тревожила этика? Сейчас на карте человечества стояло лишь выживание любой ценой в этом гибнущем мире, полном отчаяния, смерти и скорби. Правда, Лаф знал, что даже в таком аду всегда найдётся место любви, заботе, состраданию и добру. Говорят, неприятности хорошо сплочают и позволяют наконец осознать истинные ценности в жизни, пересмотреть свои взгляды на мироустройство и стать лучше.       Конечно, порой неприятности играют совершенно иную роль, очерствляя сердца людей, выжигая в их душах всё то светлое и возвышенное, что только имелось, ради выживания. Это сложное время, и человечеству придётся побороться за свою жизнь и найти ответы на многие животрепещущие вопросы. Правда, Корвей искренне надеялся, что история всё-таки пойдет по более светлому пути, и остатки человечества не превратятся в бездушных дикарей, которые лишь отчаянно пытаются выжить.       Лафаэр с некой опаской покосился на юного учёного, идущего рядом, словно проверяя, всё ли с тем в порядке. После ночи сна Нидж выглядел немного лучше, но его мешки под глазами и странная дрожь никуда не пропали.       — Эй, Ни, чем планируешь заняться?       — Приду домой и буду спать до следующего дня, как минимум. Кажется, я и в самом деле слегка переработал и перебрал с кофе… так отвратительно себя чувствую… А ты?       — Аналогично… Сперва высплюсь, а потом сгоняю получу свою долю провианта на следующий месяц.       — А что, уже время? — Текко удивлённо вскинул брови, доставая из кармана телефон и проверяя календарь. Он шумно выдохнул и задумчиво почесал затылок. — В самом деле, уже конец месяца. Надо же, кажется, я потерялся в числах.       — Не удивительно, столько-то работать… — фыркнул Лаф, выходя из лаборатории и поднимая взгляд к небу, глядя на бескрайнюю чернь и дикую пляску тёмных хлопьев снега, которые были больше похожи на рой разъярённых ос, стремящихся ворваться за преграду и зажалить до смерти нежную людскую плоть.       Альбинос снял очки и помассировал глаза, шумно выдыхая. Он чувствовал себя разбитым. Единственное, что ему сейчас хотелось сделать — лечь спать и провалиться в небытие. В памяти почему-то всплыли видения из детств, когда он маленький лежал в кровати, а мама рассказывала ему захватывающие сказки о принцах и драконах, о том, как раньше люди не жили под колпаками, путешествуя по миру, рассказывала о звёздах, солнце и луне, облаках, бескрайних зелёных лугах и глубоких синих морях. Всё это ярко отложилось в голове юного Корвея, и тогда родилась мечта вырваться из «заключения» и увидеть мир, которая с возрастом лишь росла и крепла, превратившись в цель, настойчивое наваждение.       — Слушай, а ты… Никогда не хотел покинуть купол и узнать, что находится там, вдалеке?       — Там только снег, холод, смерть, пустота и другие такие же куполы с такими же людьми, как и мы, Лаф. Ты и сам это прекрасно знаешь.       — Да, но также там есть и загадочные «чудовища», которых ещё не исследовал ни один учёный. — хитро прищурился альбинос, мотая прядь волос на палец.       — К чему ты клонишь? — Нидж вопросительно посмотрел на своего попутчика. —Неужели ты веришь в их существование? Уверен, что это просто обычная страшилка для непослушных детей, которые хотят улизнуть за пределы купола. За столько лет кто-нибудь непременно бы встретил теневиков, если бы они существовали. Да и вообще, их описание ненаучно.       — А как же Тёмный Час и тот странный звук, что идёт перед ним? А показания очевидцев?       — Звуки могут издавать механизмы климат-купола. Просто перед Тёмным часом шум города стихает настолько, что можно их услышать. А те очевидцы просто безумцы. Если бы ТАМ что-то и существовало, мы бы уже давным-давно выяснили это. Ни одна экспедиция учёных, ушедшая за пределы купола не подтвердила их существования.       — Но и не опровергла, что их нет. Ни одна экспедиция не вернулась, Ни… Они просто ушли и… Пропали…       — Уверен, они просто все погибли, замёрзнув насмерть. Там, за пределами купола и специальных подземных тоннелей, температура невероятно низка, близка к абсолютному нулю. Никто и ничто не способно выжить за их пределами без особых костюмов и оборудования. Но и они не совершенны, дают сбои. Брось эту затею, Лаф. Это гиблое дело. — Нидж положил руку на плечо товарища и мягко похлопал.       — Да… Возможно, ты и прав… — тихо пробормотал юноша, склонив голову и чувствуя глубокое разочарование. Разумеется, слова учёного были для него не в новинку, он и так знал всё, но почему-то чужие слова ранили сильнее собственного осознания. Альбинос чувствовал, что если он потеряет эту мечту, то потеряет самого себя, поэтому он раз за разом отказывался принимать очевидное и продолжал верить в красивую сказку о кусочке рая, который ждёт его где-то там, далеко-далеко за горизонтом.       Добравшись до конца общего отрезка пути, парни попрощались, после чего каждый пошёл своей дорогой. Нидж обдумывал своё новое открытие и возможности реализации, продумывал, как можно улучшить результаты и повысить эффективность работы. В какой-то момент он даже почувствовал, как отступила усталость. Парень машинально купил стакан дешёвого кофе в каком-то замызганном неприметном старом ларёчке, после чего двинулся домой, намереваясь поработать «ещё немножко».       В какой-то момент юноша притормозил и поднял голову, глядя на купол. Только сейчас он заметил, что в городе стало как-то слишком тихо, а откуда-то издалека послышался странный лязг и далёкие завывания, похожие на голоса неупокоенных душ. От этого звука по телу учёного невольно прошёлся холодок. В следующее мгновение над куполом сгустилась тьма, от чего даже стало не видно снега, бьющегося о заграждение и поблёскивающего в свете прожекторов. Нидж нахмурился и тряхнул головой, чувствуя, как звуки города начинают постепенно возвращаться. В какой-то момент парню даже показалось, что город и не умолкал, просто он оглох на мгновение.       Все мысли о работе исчезли в мгновение ока. Осталась лишь вернувшаяся дикая усталость, а вместе с ней и какое-то новое странное чувство, вызывающее беспокойство. Нидж с подозрением покосился на стаканчик кофе в его руках, после чего вздрогнул и поспешно выбросил его в урну, отгоняя тревогу и клянясь больше не покупать кофе в неизвестных местах, посчитав, что в жидкость был подмешан какой-то галлюциноген.       В мыслях раз за разом от чего-то всплывал его последний разговор с Лафаэром и в душе рождалось тревожное предчувствие. Лишь сейчас Текко вспомнил скучающий, безжизненный взгляд серо-розовых глаз, пытливо и с жаждой смотрящих куда-то далеко, за пределы купола, натянутую улыбку бледных, почти белых губ и подавленный голос собеседника, словно того уже очень долгое время терзало нечто, о чем тот не осмеливался рассказать, или, возможно, он говорил, но так и не нашёл понимания.       Но больше всего учёного поразило внезапно всплывшее воспоминание о странном блеске на скулах альбиноса, словно кто-то небрежно рассыпал на них баночку с мелкими стразами. И как Нидж не замечал этого раньше?! Обычным людям ведь не свойственно подобное свечение. В качестве подтверждения своих мыслей парень быстро осмотрел лица некоторых прохожих. И в самом деле, они были совершенно обычными. Никаких странностей, никаких блесток, отметин и прочего.       В душе Текко вспыхнула тревога с новой силой. Он судорожно начал рыться по карманам в поисках телефона, после чего начал набирать номер коллеги. Звонок, гудки. Нет ответа… «Возможно, он уже спит, или же оставил телефон дома ещё вчера, а сам ещё не вернулся…»,- утешал себя Ни, раз за разом набирая один и тот же номер и получая лишь очередное «нет ответа».       Через пол часа безуспешных попыток он бросился к месту, где жил его товарищ, чтобы убедиться, что с тем всё нормально, и что его тревога просто беспочвенна. Он не находил себе места, чувствуя, как беспокойство всё растёт и растёт. Примчавшись к месту жительства коллеги, он принялся отчаянно звонить и барабанить в двери старенькой квартирки, словно пытаясь разбудить её жильца, но ответа не было. Наконец, кому-то из соседей надоел шум, и они вышли на лестничную площадку, чтобы разобраться.       — Эй! Ты чего здесь в такую рань шумишь, как оголделый?! — разразилась криком какая-то высохшая скрюченная старушонка, высунувшая нос из-за двери. —Цыц! А не то полици вызову! Всех детей перебудил, окаянный! Нет там никого! В этой квартире уже давно никто не живёт!       — Как "никто не живёт"?.. — растерянно пробормотал учёный, замерев от неожиданности. Он непонимающе уставился на жительницу. — А как же Лафаэр? Такой высокий молодой парень, с белыми волосами…       — Тут отродясь не было таких. — отмахнулась старушонка. — А теперь брысь отседа! Нечего за зря наводить суету!       Звонкий хлопок, и Нидж остался наедине со своими мыслями в полной тишине. Он был совершенно уверен, что такого не могло попросту быть, ведь ещё на прошлой неделе они с коллективом, их общими знакомыми, в этой самой квартире отмечали день рождения Лафа. Тогда еще именно эта самая старушонка приходила ругаться с альбиносом по поводу шума. Учёный растерянно почесал затылок, после чего начал писать коллегам, спрашивая о Корвее младшем, но те лишь удивлялись и спрашивали, кто это был такой. Но самым странным оказался последний звонок, звонок родителям альбиноса, которые впервые слышали, что у них вообще есть сын по имени Лафаэр.       В этот момент Текко почувствовал, как звуки мира начинают угасать, а перед глазами всё плывёт. Не выдержав перенапряжения, его разум погрузился в глубокую вязкую темноту. Лишь иногда отдельными искорками загорались и гасли вопросы, на которые юный учёный никак не мог найти ответа. Он был уверен, что Лафаэр реален, так почему же о нём никто не помнит? Куда он исчез? Где он сейчас? Что вообще произошло? Что это был за странный звук перед Тёмным часом? Что было за свечение на лице пропавшего? И почему ему вдруг так сильно захотелось покинуть купол?