Твои руки укрывают пламя

Он думает о Киришиме, или Каминари, или, черт возьми, даже о гребаных Деку и Урараке для достижения своей цели. Но нет, в конце концов, они только попытаются остановить его, как бы сильно они ни ненавидели Сталь. На самом деле Бакуго может назвать не так уж много людей, которые не остановили бы его в ту же секунду или не сообщили бы о его планах учителю. Что означает, что ему нужно быть чертовски осторожным в выборе. Если он оценит кого-то неправильно, то все закончится, не успев начаться — и его план, и его карьера героя. — Чего ты хочешь? — Токоями спрашивает с любопытством, но беззлобно. Они за пределами общежития вдали от любопытных ушей. — Я хочу отомстить Стали, — говорит Бакуго, переходя сразу к делу. — Ты поможешь мне или нет? Токоями моргает, явно пораженный его прямотой. — Стали? Лицо Бакуго кривится. — Хироте, — он выплевывает это имя, словно яд. — Твой нападавший, — подтверждает Токоями. Бакуго кривится еще больше. Нападавший. Он ненавидит, что люди продолжают это делать — говорят «нападение» или «атака», кружа вокруг действительного определения. Сталь — его гребаный насильник. И никто не хочет произносить это чертово слово в его присутствии. С другой стороны, Кацуки сам не уверен, что хочет, чтобы люди его произносили. Те несколько раз, когда оно было сказано, делали ситуацию слишком реальной, слишком тяжелой, он слышал жалость в голосах и ненавидел это. В конце концов Бакуго просто ненавидит все в этом чертовом сценарии. — Да, — говорит он кратко. — Ты в деле или нет? Токоями мгновение молчит. — Почему ты спрашиваешь меня? — наконец задает он вопрос. Бакуго усмехается, сгорбив плечи от ветра. — Мне казалось, это очевидно. Ты был там. Может, я был в гребаном беспорядке, когда вы, придурки, нашли меня, но я знаю, что ты присутствовал. И, возможно, ты не такая открытая книга, как остальные эти идиоты, но я знаю, что ты тоже не в порядке из-за всего этого. Все вы. Но ты ничего не сделал. Не то что остальные тупицы, не оставляющие мне ни малейшего гребаного пространства, — он делает шаг вперед, красные глаза встречаются с красными. — И я собираюсь рискнуть и сказать, что ты, черт возьми, хочешь что-то с этим сделать. Токоями, кажется, слегка удивлен, а затем взволнован его рассуждениями. — Ты не ошибаешься, — признает он. — Это… тебе поможет? Выражение лица Бакуго искажается, уголки его губ растягиваются в неестественной улыбке. — Поверь, ничто не поможет мне больше. С явным согласием Токоями Бакуго нужна только еще одна пешка. Он ждет до следующего дня, чтобы подойти к нему, главным образом потому, что он не учится в его классе. И потому что, по правде говоря, Бакуго пришлось потратить утро, пытаясь выяснить, как его на самом деле зовут. Но во время обеда на следующий день он окликает Хитоши Шинсо и встречает усталый взгляд с темными кругами под глазами. Бакуго смотрит в ответ, не дрогнув. — Мне нужна твоя помощь.

***

Хитоши Шинсо знал, что согласится на просьбу Бакуго Кацуки, как только тот подошел к нему. — Хорошо, — говорит он, прежде чем Бакуго успевает даже пояснить, что он имел в виду. Бакуго хмурится, подозрение внезапно омрачает выражение его лица. — Ты даже не знаешь… — Не так уж много вещей может понадобиться от меня такому человеку, как ты, — сказал Хитоши, — и я не дурак. Если тебе нужна моя помощь, ты ее получишь. Часть его задается вопросом, не слишком ли быстро он согласился. Однако он не особо задумывается об этом. Но опять же, даже сейчас, несколько дней спустя, когда у Хитоши было достаточно времени, чтобы все обдумать и отказаться, он не изменил своего решения. Большинство учеников на факультете общего образования понятия не имели, что произошло. Все, что они слышали, это то, что злодей был арестован после стычки с парнем с геройского факультета. Но у Хитоши есть несколько друзей из классов А и Б, и благодаря им, а также небольшими собственным исследованиям текущих полицейских разбирательств, он довольно легко смог сложить два и два. Хитоши на самом деле не знает Бакуго Кацуки. Они никогда не разговаривали, не взаимодействовали и даже не бросали друг на друга мимолетных взглядов в коридоре. Хитоши несколько раз бывал в общежитии 1 (теперь 2) А, но и тогда, когда он видел Бакуго, тот не замечал его присутствия (Хитоши был бы оскорблен, но, похоже, в тот момент Бакуго игнорировал и всех остальных, признав лишь электрического идиота). Он знает только одно: Бакуго Кацуки является лидером геройского факультета, и не без причины. Он сильный, гордый, талантливый и вспыльчивый болван со взрывным характером. Хитоши также знает, что большинство учеников класса А, по какой-то непонятной ему причине, на самом деле находят Бакуго в некотором роде восхитительным. Но когда он слышит, как Мидория, заикаясь, выдает расплывчатый ответ о том, почему кучка его одноклассников повсюду следует за Бакуго, как самый нелепый отряд охраны в мире, а после читает обвинения, выдвинутые против злодея в полицейской базе данных (которую он, возможно, взломал, кто знает…), он чувствует, как кровь стынет в жилах. Хитоши… Послушайте, он знает, что такое причуда. Он знает, как это может показаться некоторым людям. На протяжении многих лет, особенно со средней школы, он наблюдал, как девочки из его класса шарахаются от него, опускают глаза, отказываются даже разговаривать в его присутствии. И он знает почему, знает, чего они боятся. И хуже всего то, что он даже не может их винить. Потому что такие люди, как Хирота Масаджи, существуют. Хитоши тошнит при мысли о подобных личностях, способных вот так надругаться над другим человеком, пытающихся лишить свободы воли, чтобы навязать то, что должно быть актом близости. Если хотите знать его мнение — мир был бы лучше без таких людей. Поэтому он согласился еще до того, как Бакуго попытался объясниться. Ему не нужны объяснения. Он уже в деле. Именно поэтому он оказался здесь, прячась в тени центра временного содержания, стоя между Бакуго и птицей — Токоями, одетый во все черное. — Ты уверен, Птичий мозг, что сможешь найти и отключить камеры до того, как они что-нибудь засекут? — спрашивает Бакуго, указывая на Темную тень. — Да, — отвечает Токоями с полной уверенностью. — У камер есть слепые зоны. Сначала процесс может быть медленным, но проблем возникнуть не должно. — А если они заметят, что камеры отключились до того, как мы доберемся до комнаты наблюдения? — спрашивает Хитоши. — У меня сложилось впечатление, что именно поэтому ты здесь, — холодно говорит Токоями. Глаза Хитоши сужаются. Несмотря на то, что он подружился с приличным количеством учеников-героев, некоторые все еще относятся к нему с осторожностью, особенно те, которые, похоже, дружат с хвостатым парнем (Оджиро — Хитоши приходится напоминать себе. Мидория потребовал, чтобы Хитоши называл его по имени). Когда они встретились, чтобы обсудить план Бакуго, стало ясно, что Токоями не в восторге от участия Хитоши. — Просто будьте готовы, — огрызается Бакуго на обоих. После этого они не теряют времени даром. Хитоши и Бакуго надевают маски. Их лица полностью скрыты черной тканью и сеткой. Маски достаточно воздухопроницаемы, чтобы они могли нормально видеть и говорить, но оставаться неузнаваемыми, если только кто-то не подойдет слишком близко. Токоями отрицал необходимость чего-либо подобного. — Если меня заметят, не будет иметь значения, во что я одет, — отметил он. — Моя форма слишком отличительна, чтобы ее скрыть. Хотя Хитоши, возможно, и не самый большой поклонник Токоями, он уважает то, что птица все еще готова это сделать, даже с риском быть узнанной. Это говорит об определенной преданности. Он также должен признать, что Темная тень довольно полезна. Существо способно распластаться, проскользнуть в боковую щель двери и отпереть ее изнутри. Как и Хитоши, вероятно, чертовски хорошо, что Токоями мало заинтересован в том, чтобы стать злодеем. Прежде чем они успевают войти в здание, Темная тень бросается вперед, сбивая первую камеру. Токоями кивает Бакуго и Хитоши, показывая им следовать за собой. Они двигаются медленно, прячась за углами и ожидая, когда Темная тень выйдет вперед и ликвидирует каждую из камер, которая могла бы запечатлеть даже их тень. Но, вероятно, они все еще двигаются достаточно быстро, поскольку сигнал тревоги не прозвучал, и никто не пришел проверить коридоры, через которые они прошли. Затем они видят то, что нужно — комнату наблюдения. Токоями избавляется от последней камеры, после чего Бакуго делает знак Хитоши. Тот вздыхает, расправляя плечи. Вот где действительно могут возникнуть сложности. Остается надеяться, что то немногое, что ему удалось нарыть для этой миссии, пригодится. Он подходит к двери и стучит быстро, отчаянно. — Амари! — говорит он, пытаясь хоть как-то изменить свой голос. — Амари, ты нужен нам в комнате отдыха, срочно! Он очень, очень надеется, что расписание, которое ему удалось раздобыть, было правильным. В противном случае они могут столкнуться со стволом пистолета, направленного прямо на них. С другой стороны двери раздается громкий хлопок, нисколько не похожий на выстрел пистолета, скорее на то, что кто-то упал со стула. Что ж, язвительно думает Хитоши, это объясняет, почему никто не заметил отключения камер — этот придурок спал на рабочем месте. Он снова барабанит в дверь. — Амари! Хитоши слышит шаркающие шаги с негромкой руганью за дверью, и готовится использовать свою причуду. Дверь распахивается, и на пороге появляется тяжело дышащий мужчина средних лет с одним помутневшим глазом и практически бесцветными волосами. — Что? Что слу… У него даже не было возможности моргнуть. Как только первое слово слетает с его губ, сила Хитоши тянет свои сети и с легкостью обволакивает разум Амари. Тот внезапно останавливается, замирая, выражение его лица становится пустым. Хитоши кивает. Хорошо. Это было просто. Теперь остается надеяться, что никто больше этого не слышал. — Боже, это чертовски жутко, — говорит Бакуго с отвращением в его приглушенном голосе. Токоями издает звук согласия. Хитоши не удосуживается оглянуться на них. — Это ты захотел взять меня из-за моей причуды, — легко говорит он, а затем переключает свое внимание на кукловодство Амари. — Иди выключи камеры, — командует Хитоши, и Амари подчиняется, шаркая обратно в комнату, к центральной панели. Мгновение Хитоши наблюдает за любыми неловкими, странными движениями. Мужчина двигается медленно, но не без причины. Люди с сильной волей, такие как Мидория, например, часто двигаются более неестественно, их движения кажутся вынужденными и резкими, в отличие от тех, кто попадает под его контроль более аккуратно. Здесь движения особо не вызывают опасений. Охранник выключает камеры без каких-либо дальнейших предисловий, после чего отступает назад, тупо уставившись на свои руки. — Сядь на стул и ни к чему не прикасайся, — говорит Хитоши, входя в комнату и добавляя для пущей убедительности: — и никому не звони. Оставайся как можно более спокойным и тихим. И если кто-нибудь из твоих коллег подойдет или позвонит по рации, доложи им, как обычно делаешь. Не упоминай, что мы здесь. Подобные команды сложнее. «Обычно» может быть субъективным и недостаточно конкретным, если Хитоши не будет активно контролировать то, что говорит и делает Амари. Но это риск, на который им придется пойти. Он оглядывает комнату наблюдения, чувствуя присутствие Бакуго у себя за спиной. Токоями наблюдает снаружи. — Как долго это продлится? — спрашивает Бакуго, подходя к запертой ключнице на стене. — Трудно сказать наверняка, — честно отвечает Хитоши. — Но если его ничто не выведет из состояния покоя, и я не уйду слишком далеко, то…как минимум несколько часов. Правда я никогда не пробовал удержать кого-то так долго. Бакуго оглядывается на Амари. — Этого должно быть достаточно, — он делает паузу, размышляя. — Думаешь, эта штука на сигнализации? — он указывает на запертую ключницу. — Возможно, — говорит Хитоши, пожимая плечами. — Хотя ключ может быть у него, — он дергает подбородком в сторону Амари. Бакуго раздраженно вздыхает. — Придется, блять, искать… — Дай ключ от ящика на стене, — приказывает Хитоши Амари, и мужчина секунду роется в кармане, прежде чем протянуть маленький ключ на переполненной связке. Хитоши оглядывается на Бакуго. — Так лучше. Бакуго мгновение колеблется, внимательно наблюдая за Хитоши, как будто еще раз оценивая его. Затем он фыркает. — Что ж, ты действительно чертовски полезен, не так ли? Хитоши ухмыляется. — Я делаю все, что в моих силах. Бакуго открывает ключницу. Справившись с этой задачей, он хмурится, изучая ассортимент, явно пытаясь расшифровать обозначения на каждом ключе. — Амари, скажи нам, какой ключ является главным ключом к камерам временного содержания, — приказывает Хитоши. Возникает пауза: заставить людей говорить, находясь под его контролем, на самом деле гораздо сложнее, чем заставить их действовать. Речь более сложный процесс, требующий больше обдумывания со стороны контролируемого человека. Но Хитоши работал над этим в течение последнего года и добился приличных результатов. Наконец, Амари отвечает, его голос хриплый и звучит отстраненно. — Тот, что справа вверху. Бакуго хватает его, затем закрывает и снова запирает ключницу. — Хорошо, а теперь пошли, — командует Бакуго, проходя мимо Хитоши и выходя обратно в коридор. Хитоши в последний раз оглядывается на Амари, который все еще смотрит в никуда, прежде чем последовать за ним. Пройдя несколько извилистых коридоров и одну легко открывшуюся запертую дверь, они оказываются именно там, где им нужно. У камер временного содержания. Кто-то шумит в конце длинного коридора, и охранник встает, мгновенно приходя в боевую готовность. — Эй! — кричит он, но у него даже нет шанса дотянуться до оружия, прежде чем Темная тень бросается вперед. Эта часть плана, вероятно, самая сложная. Они понятия не имеют, в чем может заключаться причуда этого охранника, и, если они не рассчитают время правильно, их могут окружить одновременно все охранники участка. Темнота дезориентирует мужчину, и Хитоши пользуется моментом. — Пожалуйста, помогите! — кричит он, пытаясь воспользоваться тем, что охранник отвлекся. — Подождите… Что… Кто… Попался. Хитоши улавливает сбивчивый ответ охранника и проникает в его сознание. — Стой спокойно, — приказывает он, стараясь звучать как можно более властно. Этот захват более неуверенный, «проход» для причуды меньше. Требуется больше концентрации, чтобы отдавать команды. Но охранник все равно застывает на месте, тупо глядя вперед. Темная тень обходит его кругом, прежде чем вернуться к Токоями. Плечи Хитоши опускаются от облегчения. Хорошо. Этого шума не должно быть достаточно, чтобы предупредить кого-либо еще на дежурстве. Бакуго проталкивается вперед мимо Хитоши и Токоями, и, не колеблясь, бьет охранника по спине, лишая сознания и подхватывая прежде, чем тот упадет на пол. — Наконец-то, черт возьми, — бормочет он, укладывая охранника на пол. — Надо быть начеку. На случай, если он очнется или кто-то придет. Но мы должны уйти до того, как это случится. Хитоши и Токоями кивают. — А теперь, — говорит Бакуго, указывая подбородком на ряд камер, — давайте займемся этим. Хитоши продвигается вперед, внимательно следя за обстановкой. Помимо нужной им, есть еще две занятые камеры, и, благодаря точным атакам Темной тени и командам Хитоши, оба преступника легко вырубаются, прежде чем они смогут как следует рассмотреть кого-либо из них. Затем, ближе к задней части отделения, Хитоши находит то, что они ищут. Почти пластиковая камера с маленькими отверстиями, похожая на старомодную ловушку для насекомых. Внутри на кровати лежит мужчина, приподнявшись на локтях. Встреча с Хиротой Масаджи в реальной жизни — странный опыт для Хитоши. Он мельком видел фотографию этого человека, когда ему удалось взломать материалы дела. Он более непримечательный, чем думал Хитоши. Он молодо выглядит, едва за тридцать, он кажется здоровым, обычным человеком, все его зубы и пропорции тела в порядке. Он выглядел бы почти привлекательным с выраженной челюстью, острыми скулами и растрепанными каштановыми волосами, если бы не глаза. Серый цвет не должен быть таким пугающим. Хитоши, конечно, видел и не такое. Но именно абсолютное отсутствие в них теплоты так отталкивает. Глаза Хироты словно высечены из камня. Хитоши приходится подавить дрожь. — Итак, что у нас здесь? — спрашивает злодей, усаживаясь поудобнее, по его лицу медленно расплывается улыбка. — Хирота Масаджи, — говорит Хитоши, и он удивлен, что ему удается сохранять ровный голос. Если Хирота и встревожен их появлением, то не показывает этого. Вместо этого он начинает подниматься на ноги, спрашивая: — И кто же… Невероятно приятно наблюдать, как его жуткие серые глаза становятся совершенно пустыми, а отвратительная улыбка исчезает — наблюдать, как хищник замирает, словно раненый кролик. Однако какая-то часть Хитоши не может не испытывать тошноты при мысли о том, что его разум соприкасается с разумом этого человека. «Смирись с этим, — отчитывает он себя. — Если хочешь использовать свою причуду в качестве героя, тогда подобные вещи необходимы.» Необходимо заманивать в ловушку недоброжелательные сомнительные личности с их сознанием, если он хочет быть героем. Однако прямо сейчас… — Ложись на пол, на спину, головой к нам, — командует Хитоши, и Хирота легко слушается. Хитоши чувствует присутствие Бакуго у себя за спиной. Он еще не снял маску, поэтому Хитоши не имеет ни малейшего понятия, что может чувствовать Бакуго, видя Хироту в таком состоянии, удовлетворяет ли это его или вызывает тревогу. — Подними руки над головой, — говорит Хитоши, как только Хирота ложится на спину, вытянув ноги. Злодей подчиняется. — Лежи спокойно и не разговаривай, — приказывает Хитоши, а затем, как только убеждается, что Хирота полностью готов, берет ключ у Бакуго и отпирает камеру. Пока что внутрь входят только он и Токоями.Бакуго задерживается в коридоре, глядя на своего насильника сверху вниз. Темная тень нависает над Хиротой, как будто ожидая, что злодей в любой момент вырвется из транса Хитоши. Тот старается не принимать это близко к сердцу. — Думаешь, выдержит? — спрашивает Токоями, разглядывая пластиковую дверь камеры. Камера, как и ожидалось, пуста. Большая часть помещения сделана из цемента, а остальное из какого-то армированного пластика или углеродного волокна. Никаких металлических труб или проводов. Ничего, что могло бы пригодиться Хироте. — Выдержит, — говорит Бакуго и достает моток веревки, который он хранил в маленьком рюкзаке, перекинутом через плечо. Хитоши наблюдает, как Токоями присоединяется к нему. Вдвоем им удается привязать запястья Хироты к пластиковой стене камеры — веревка проходит через отверстия в двери и надежно закрепляется с другой стороны. — С ногами могут возникнуть проблемы, — небрежно комментирует Хитоши, когда Бакуго встает, а Токоями отходит на несколько шагов назад. — Вот для чего здесь Птичий мозг, — говорит Бакуго, кивая однокласснику. — А я? — спрашивает Хитоши, стараясь не замечать, как по позвоночнику ползет жар. Внезапно это кажется очень, очень плохой идеей. Но отступать уже слишком поздно. Бакуго снимает маску, открывая горящие красные глаза и потные, нечесаные светлые волосы. — Продолжай следить за обстановкой снаружи, — говорит он, не отрывая взгляда от пустого лица Хироты. — Промывай мозги всем, кого увидишь. Понял? — Разумеется, — соглашается Хитоши и, не теряя времени, проходит мимо Бакуго и занимает свое место. Он не может не заметить, что таким образом он оказывается вне зоны видимости того, что будет делать Бакуго. (Это та часть плана, о которой Бакуго никогда им не рассказывал. Он только сказал, что они подготовят Хироту, а затем перешел к части побега). — Тебе нужно, чтобы я его пробудил? — спрашивает Хитоши, прислоняясь к камере. Краем глаза он видит, как Бакуго качает головой. — Нет. Затем он ударяет ногой по пальцам Хироты, и вой боли наполняет участок. Жизнь возвращается в глаза Хироты, когда боль накрывает его, и он запрокидывает голову, издавая пронзительный крик. Бакуго только усмехается и сильнее давит своим ботинком с металлическим подноском, надетым специально для этого случая. Есть что-то такое в том, чтобы снова увидеть Сталь, что заставляет его сердце бешено стучать в груди, звенеть в ушах, как барабан, и колотиться о грудную клетку, пока это не становится единственным, что он чувствует. Если и есть эмоция, которая могла бы назвать это чувство, то Кацуки ее не знает. Но он знает, как назвать бурление в его венах, когда наблюдает, как каждая унция самообладания покидает глаза Стали, и когда он давит на пальцы злодея, наблюдая, как тот увядает от боли — всецелое удовлетворение. — Привет, ублюдок, — рычит Кацуки, когда наконец-то отрывается от пальцев Стали. — Помнишь меня? Сталь все еще дрожит, пытаясь сделать глубокий, сбивчивый вдох, и требуется секунда, чтобы его глаза полностью сфокусировались, чтобы он понял, кто стоит над ним. Но когда его взгляд проясняется, Сталь опускает голову обратно на пол и смеется. — Ох, — удается выдохнуть ему сквозь смех, — ну разве не нечто? — он откидывает голову назад, позволяя своим ужасным серым глазам впиться в Бакуго, и оскаливает зубы в подобии улыбки. — Кацуки, ты проделал весь этот путь только для того, чтобы снова увидеть меня? Бакуго ухмыляется и ударяет ногой по ребрам Стали, отчего злодей вздрагивает, а тень Токоями едва не отлетает от силы удара. Сталь стонет, откидывая голову в сторону, но тут же поворачивается обратно, его улыбка лишь немного более натянутая, чем раньше. — Заткнись, черт возьми, — выплевывает Бакуго. — Ты, блять, не имеешь права называть меня по имени. Сталь притворно надувает губы. — О, да ладно, Кацуки, я думал, мы были близки? — его спина выгибается дугой, когда он пытается приподняться, обнажая зубы. — В конце концов, я был внутри тебя. Нам нет необходимости соблюдать формальности друг с другом. Бакуго не жалеет сил, нанося удар по лицу Стали, и голова злодея с громким треском откидывается в сторону. Бакуго, следуя импульсу, опускается на колени над животом Стали, оседлав его (но осторожно, чтобы не оказаться слишком близко к его паху). Он хватает его за ворот тюремной формы и поднимает, прежде чем тот успевает опомниться, и рычит ему в лицо. — Заткни. Нахуй. Свою. Пасть, — говорит Бакуго, прежде чем швырнуть Сталь обратно на пол. — То, что ты сделал, ни хрена не значит. Сталь все еще стонет, и прежде чем он успевает оправиться от последнего удара, Бакуго хватает нож, который он спрятал за поясом, и вытаскивает его из ножен. Металл сверкает, останавливаясь у шеи Стали. У Стали перехватывает дыхание, но только на мгновение, когда его взгляд падает на нож. Он облизывает губы, переводя взгляд обратно на Бакуго. — Вы только взгляните на это, — говорит он едва ли не шепотом, — котенок показал коготки. Бакуго рычит и слегка надавливает на нож, заставляя злодея вжаться в пол. Сталь лишь смеется, звук хриплый и неровный. — Бакуго, — резко произносит Токоями предупреждающим тоном, — ты рискуешь переступить черту… — Заткнись, — огрызается Бакуго, бросая взгляд на птичий мозг через плечо. — Я не собираюсь убивать этого отморозка. Но если тебе это не нравится, можешь убираться к чертовой матери, — он оборачивается к Стали, — потому что я не собираюсь останавливаться. Токоями замолкает, но Бакуго слышит, как взъерошиваются его перья, а Темная тень издает недовольное шипение с того места, где она удерживает ноги злодея. Он встречается взглядом со Сталью, и Бакуго ищет в них что-то — страх или сожаление, какой-то намек, но находит лишь смутное веселье. — Я польщен, что ты так стремишься увидеть меня снова, Кацуки, — улыбается Сталь. — И даже не для того, чтобы убить меня. Как мило. — Ты ни черта не стоишь, — говорит Бакуго. — Я здесь только для того, чтобы дать тебе то, чего ты, блять, заслуживаешь. — Что ж, — Сталь ухмыляется, — я, конечно, не откажусь провести с тобой еще немного времени… Бакуго не дает ему времени закончить предложение и просто двигается. Только когда он слышит металлический лязг, с которым острие ножа ударяется о цемент, и чувствует, как ткани и сухожилия поддаются под лезвием, а крики эхом разносятся по бетону, он осознает, что натворил. Указательный палец правой руки Стали лежит отрубленный, всего в полудюйме от кровоточащей культи над первым суставом. Красный цвет вспыхивает перед его глазами, медленное кровотечение, пока это не становится единственным объектом в его поле зрения, и Бакуго вздрагивает, задыхаясь, пытаясь набрать в легкие достаточно воздуха. Он… он только что отрезал кому-то палец. Он в самом деле… Бакуго наклоняется в сторону, его тошнит. Такое чувство, что его вот-вот вывернет наизнанку, и если бы он решил съесть что-нибудь сегодня, его бы наверняка вырвало, но вместо этого он лишь давится желчью. Крики Стали внезапно превращаются во что-то истерическое, что-то, что почти походило бы на смех, если бы не было таким совершенно неправильным, слишком громким, и это прорывается сквозь шум, наполняющий уши Бакуго, возвращая того к реальности. Он бросается вперед, зная, как он, вероятно, выглядит: кровожадно, с дикими глазами и в отчаянии, но ему все равно. Он заглушает истерику Стали, прижимая предплечье ко рту злодея, и плевать, что зубы Стали впиваются в его кожу. — Кусай сколько хочешь, мать твою, — шипит Бакуго, но это звучит совершенно неправильно, слишком раздраженно и тихо. — Но тебе, блять, лучше помолчать. Или я отрежу твой гребаный язык, понял? Сталь тяжело дышит через нос, глаза не отрываются от Бакуго, что-то маниакальное отражается в обычно холодных серых радужках. Бакуго чувствует на своей коже, соприкасающейся с чужим ртом, нечто, похожее на улыбку, и ему приходится подавить дрожь отвращения. Бакуго только презрительно усмехается, а затем снова смотрит на окровавленную руку Стали. Отлично. Ладно, ладно, ладно. Слишком поздно поворачивать назад. Он пришел сюда, чтобы преподать этому уроду урок, и, черт возьми, именно это он и собирается сделать. Бакуго сжимает зубы и снова наклоняется вперед, прижимая руку Стали вниз и поднося лезвие к его среднему пальцу. — Бакуго, — произносит Токоями отчаянным голосом вперемешку с ужасом, и Бакуго не может сейчас обернуться и посмотреть на него, он не может… — Я же сказал тебе, — говорит Бакуго, не отрывая взгляда от острия ножа, приставленного к пальцу Стали, — если ты, черт возьми, не можешь с этим справиться, тогда уходи. Наступает неловкая пауза. — Это аморально. — Да, и что, блять, с того? — парирует Бакуго, видя, как кровь начинает сочиться из того места, где лезвие врезается в плоть. — Это то, чего он заслужил. «Ты получаешь именно то, что заслужил.» В ушах Бакуго звучит приторно-сладкий голос Изуку из сна, хриплый и леденящий душу, но он не может думать об этом сейчас. Бакуго ждет, отчасти ожидая, что Токоями встанет и уйдет. Он слышит резкий, шумный вздох и… ничего. Токоями остается. Бакуго зажмуривает глаза, делая глубокий, прерывистый вдох. Тогда ладно. Он нажимает на нож — на этот раз медленнее, чувствуя, как лезвие проходит сквозь плоть и цепляется за кость, а затем проскальзывает между суставами и снова ударяется об пол. Бакуго чувствует крики Стали у себя под рукой, как тот пытается втянуть побольше воздуха, вероятно, на грани гипервентиляции. Хорошо. Может быть, теперь он хоть немного почувствует то, что заставил ощутить Бакуго на полу того склада. Бакуго не позволяет себе колебаться, прежде чем следующим отрезать безымянный палец Стали. Приглушенные крики злодея все еще звучат слишком громко в его ушах. Когда он перебирается к другой конечности, ему приходится вырвать свою руку изо рта Стали, позволяя сдавленному хихиканью снова наполнить воздух. След от укуса медленно кровоточит, и Бакуго корчит гримасу, когда слюна Стали стекает по его руке, но это не страшно. Уже слишком поздно беспокоиться о том, что этот подонок чем-нибудь его заразит. Сталь все еще смеется. — Кто знал?! — гогочет Сталь, запрокидывая голову назад, слегка поворачиваясь, чтобы увидеть свои теперь уже отрубленные пальцы. — Кто знал, что ты способен на такое, Кацуки? Проделал весь этот путь сюда только для того, чтобы ампутировать несколько пальцев, как законченный психопат! — он переводит взгляд обратно на Бакуго, лихорадочно ухмыляясь. — Почему пальцы, а? Ты боялся, что я смогу выследить и снова засунуть их в тебя? Найду тебя и буду смотреть, как ты задыхаешься и чахнешь на… Бакуго бьет Сталь кулаком по щеке, откидывая его голову в сторону. — Ты не имеешь права говорить, — шипит он, засовывая другое предплечье в рот Стали, снова затыкая его. — Блять, меня нахрен тошнит от твоего гребаного голоса. Глаза Стали блестят, Бакуго ощущает кожей, как на его лице расплывается улыбка, и Бакуго не может не чувствовать, что, несмотря на их нынешнее положение, его только что заставили выдать часть своих чувств. Звук ножа, рассекающего указательный палец левой руки Стали, доставляет тревожащее удовлетворение. Бакуго трясет так сильно, что почти невозможно удержать нож неподвижно. Он немного удивлен, что его контроль над причудой не ослаб и не привел к нескольким непреднамеренным взрывам. Ты никогда больше не прикоснешься ко мне, ты никогда не прикоснешься ко мне, ты никогда не сможешь прикоснуться ко мне, никогда больше, никогда, никогда… Слова продолжают повторяться в его голове. К концу сегодняшнего вечера Бакуго будет уверен, что Сталь больше никогда не сможет прикоснуться даже к себе. Именно с этой мыслью, и с гневом, скапливающимся в животе, обжигающим позвоночник, и мозг, и глаза (черт возьми, он не будет плакать), Бакуго удается отрубить еще два пальца. Кровь, приглушенные крики, боль. И когда нож в последний раз ударяется о бетон, Бакуго остается смотреть на кровавую резню перед собой. Проходит несколько мгновений, прежде чем реальность начинает медленно возвращаться к нему, просачиваясь, как ручей сквозь камни. Сначала он начинает слышать биение своего сердца и дыхание — у него начинается гипервентиляция. Ладно-ладно. Сначала нужно разобраться с этим. Все это будет напрасно, если он сейчас потеряет сознание. Следующим он слышит Сталь, который на самом деле немного притих, просто стонет и мотает головой из стороны в сторону. Запах крови поражает его последним. В горле остается горький металлический привкус. Бакуго выпрямляется, роняя нож рядом с собой и пытаясь сосредоточиться на своем дыхании. Сосредоточить. Ему нужно сосредоточиться. Его предплечье отстраняется от рта Стали — кровоточащее, как и другое. У него будут одинаковые отметины. Сталь ничего не говорит, никуда конкретно не смотрит, только задыхается и трясется под ним, и… И все, что происходит, заставляет Бакуго чувствовать себя онемевшим и опустошенным. Любое чувство удовлетворения, гнева или мести улетучилось, оставив ощущение пустоты и грязи. — Бакуго? — на этот раз голос принадлежит Шинсо. Бакуго заставляет себя поднять глаза. Шинсо старается держаться беспрестанно, но за тонкой маской незаинтересованности Бакуго видит шок, страх и отвращение, отражающиеся в его глазах. — Да, — говорит Бакуго и заставляет себя медленно подняться на ноги. Он чувствует, как его колени протестуют в ответ. Как долго они находятся здесь? — Пойдемте, — говорит Бакуго и вытирает нож о штанину, прежде чем засунуть его обратно в рюкзак. Шинсо и Токоями кивают, но прежде чем Бакуго успевает отойти, резкий прерывистый смех возвращает его внимание к Стали. — Ну, — произносит Сталь, его типичная ухмылка кажется слабой, а лицо слишком бледным, — похоже, ты все-таки обдумал мое предложение? Бакуго чувствует, как в нем нарастает раздражение, и сжимает кулак, хмуро глядя на злодея сверху вниз. — Черта с два, — сплевывает он. — Разве? — Сталь хихикает, и звук слишком высокий, слишком неправильный, и… — И все же, каким-то образом, ты здесь, вопреки всем правилам и предписаниям. Во всей своей кровавой красе. Бакуго стискивает зубы и пытается притвориться, что не чувствует, будто весь его мир рушится. Он… он говорил… он не собирался…он бы не стал… Но вот он здесь. Весь в крови Стали. Разыгрывает собственный маленький план мести и… Бакуго думает, что с ним, возможно, что-то не так. Даже сейчас, даже после всего этого Сталь все равно побеждает. И что еще хуже — эту победу вручил ему Бакуго. — Уходим, — огрызается Бакуго. Он не может оставаться в этой гребаной камере ни минуты больше. Какая-то часть его хочет отменить весь этот глупый план прямо сейчас и просто позволить себя поймать. Но нет. Он втянул в это дело других людей. Теперь он не может отступить. Он обходит кровавое месиво, которое устроил из отрубленных пальцев Стали, и кривится. Кроме того, сейчас уже слишком поздно что-то менять.

***

Они запирают дверь камеры, переступают через все еще бессознательного охранника, снова находят комнату наблюдения и приказывают второму включить все камеры через десять минут. Этого времени должно быть более чем достаточно, чтобы дать им уйти. Только когда они добираются до тенистого парка, более чем в миле от участка, они, наконец, замедляют шаг и останавливаются, чтобы перевести дыхание. — Идите одни, — говорит им Бакуго, и Хитоши с Токоями оба удивленно поднимают глаза. — Будет лучше, если мы разделимся. Меньше шансов, что нас поймают. Токоями хмурится. — Куда ты пойдешь? — Избавлюсь от некоторых улик, — загадочно отвечает Бакуго. — Просто уходите. Он не ждет, пока они скажут что-нибудь еще, прежде чем броситься в другом направлении. Хитоши почти чувствует себя немного обманутым. Он не может не задаваться мучившим его вопросом, собирается ли Бакуго вернуться, чтобы сдаться. Он бросает взгляд на Токоями, тот зажмурил глаза и делает глубокие, размеренные вдохи. Что им теперь делать? После всего этого? Что они могли сделать? Он чувствует дрожь и оцепенение. — Я иду домой, — объявляет Хитоши. — Постарайся, чтобы тебя не застукали, когда будешь пробираться обратно в общежитие. Это было бы весьма жалко. Он разворачивается, чтобы уйти, намереваясь оставить последнее слово за собой. Однако позади себя он слышит: — То, что мы сделали, было неправильно. Слова густые и тяжелые, они обволакивают Хитоши и давят на него со всех сторон. Он делает паузу и оглядывается на Токоями через плечо. — Я знаю, — говорит он. — Я… я не думал… — Токоями дрожит. — Я знал, что он хочет отомстить, но не думал, что он… сделает что-то подобное. Хитоши на мгновение задумывается, затем признается: — Я думал, он собирается убить его. Токоями встревоженно поднимает глаза. — Тогда почему ты согласился? Хитоши пожимает плечами. — Потому что думал, что он заслужил это. Слова висят между ними, ощутимые в знойной ночи. Хитоши не может сказать, хмурится ли Токоями — из-за клюва его трудно понять. — И что ты теперь думаешь? — спрашивает Токоями. Хитоши замечает, что его взгляд прикован к трещинам на тротуаре. Что он теперь думает? Логически он все еще думает, что Хирота заслужил это. Он по-прежнему считает, что этот человек заслуживает смерти. Но… запах крови все еще стоит у него в горле, звуки ножа, рассекающего плоть, приглушенные крики и истерический смех звенят в ушах, и он не может перестать видеть кровь, отрубленные пальцы и пустое, опустошенное выражение лица Бакуго, мелькающее перед глазами. Он думает, что это было заслуженно. Но он не чувствует, что это было правильно. Верить в то, что что-то заслуженно, и быть тем, кто осуществляет эту веру, — две совершенно разные вещи. И Хитоши больше не может заставить себя поверить в то, что они должны были это сделать. Он решает сказать: — Теперь… Я не знаю, что и думать. Токоями кивает, на удивление принимая этот ответ. — Вероятно, нам придется за это ответить, — говорит он вместо этого. Хитоши кивает. — Да. Скорее всего. Дорога домой долгая. Но Хитоши не решается сесть на автобус, опасаясь, что его увидят и запомнят. По пути он выбрасывает маску куда-то в мусорку. Он ожидает, что полиция появится из ниоткуда и арестует его, но этого не происходит. Только оказавшись, наконец, дома, в безопасности и незамеченным, Хитоши бросается в ванную и извергает содержимое своего желудка. Его рвет, он давится, хватая ртом воздух, когда кровь, вонь и крики пытаются его задушить.

***

Пробраться обратно в Юэй не невозможно, но это сложно, требует точности от Темной тени, с которой Токоями до сих пор с трудом справляется в темноте ночи. За последний год он стал значительно лучше в этом, но это все еще сложно. Он должен осторожно использовать свою причуду, чтобы перепрыгнуть через стены кампуса, проскользнуть мимо камер в нужных точках, окутанных тенями, и приземлиться достаточно легко, чтобы не вызвать ненужного беспокойства. Наконец, Токоями удается забраться на свой балкон, подальше от посторонних глаз. Он ожидает почувствовать некоторое облегчение, что напряжение спадет плеч, и планирует, как и прежде, проскользнуть внутрь и заняться своими делами, как будто сегодняшней ночи и не было. Однако вместо этого он колеблется. Его плечи напряжены, а дыхание затруднено. Мысль о том, чтобы проскользнуть в свою комнату и оказаться в окружении четырех стен, невыносима. Он чувствует, как Темная тень прижимается к его груди, как зверь в клетке. Вместо этого Токоями взбирается на крышу. И там, окруженный ночным небом и полной свободой, он полностью отпускает свою причуду. Темная Тень вырывается из его груди с пронзительным криком. Токоями падает на колени от ее силы, его грубые, отрывистые крики смешиваются с ее воплем, и он задается вопросом, каково было бы, если бы его собственная причуда поглотила его.

***

Бакуго подумывает о том, чтобы вернуться в участок и сдаться на месте. Возможно, так было бы лучше. Но мысль звучит пусто, в ней нет силы. На самом деле ничего нет. Но он уже зашел так далеко, и к завтрашнему утру это, скорее всего, не будет иметь значения. Итак, вместо этого он оказывается на пляже Дагоба. Спина сгибается под струями воды, льющейся на него в душевой кабине. Вода бьется о его спину и эхом отдается в маленькой серой душевой без окон. Кровь смывается с его рук, как краска, и стекает в канализацию. Бакуго наблюдает за этим с отстраненным интересом. Такое чувство, что он может мыться, мыться и мыться, и никогда не стать чистым. Ни от того, что сделал с ним Сталь, ни от того, что он сделал с ним в ответ. Поэтому он не беспокоится об этом, просто позволяет воде литься на него градом, холодной и неумолимой. Только после того, как вода стала прозрачной, а кожа пальцев ног Кацуки начала сморщиваться, он наконец выключает воду. Он стоит, прислонившись к стене еще несколько минут, прежде чем взять себя в руки и переодеться в простые спортивные шорты и футболку, которые захватил с собой. Он запихивает свою черную, пропитанную кровью одежду в теперь уже пустой рюкзак и выходит на пляж. Здесь по-прежнему удивительно чисто. Пляж Дагоба был практически необитаем, сколько Бакуго себя помнил. В детстве он время от времени приходил сюда со своими друзьями (на самом деле последователями) и превращал это в своего рода приключение. Они ходили по помойке, или он взрывал мусор, или боролись на песке (он, конечно, всегда побеждал). Он помнит, что, когда они стали старше, его последователи шутили об опасности обнаружить иглы с героином, застрявшие в ступнях. Он помнит, как называл их идиотами. А потом, за несколько месяцев, пляж внезапно очистился. И никто не знал как и почему. Но после этого город, наконец, проявил инициативу и начал работать над тем, чтобы пляж был максимально чистым и удобным для туристов. Бакуго не был здесь с тех пор, как его чудесным образом очистили, избегал этого места. Это сводит его с ума. Мысль о том, что каким-то образом, пока он не замечал, этот никчемный маленький пляж, который он использовал как площадку для прогулок, превратился во что-то красивое, заставляет чувствовать себя неловко. Напоминает ему обо всех неправильных вещах. Обо всех неправильных людях. Кацуки чувствует себя слишком грязным, чтобы находиться здесь. Но прямо сейчас он не может сосредоточиться на чем-то подобном. Бакуго идет к небольшому пирсу, который был построен в прошлом году или около того, игнорируя дискомфорт, когда волны перехлестывают через бортики. Он думает, что ночью океан выглядит иначе, чем днем. Более успокаивающий. Более таинственный. Завораживающий, словно пытающийся подвести его к кромке воды. Словно это прекрасное место для очищения. Поэтому вполне уместно, что, добравшись до конца пирса, он бросает сумку с окровавленной одеждой в океан, а затем забрасывает нож так далеко, как только может, прямиком в волны. И когда они опускаются на дно океана, Кацуки не может не задаться вопросом, каково это — сойти с края пирса и утонуть вместе с ними.