Эфирный Альманах

Наблюдать за меняющимся выражением лица Чарльза забавно, отчего кончики моих губ растягиваются чуть шире при разговоре. — Что будешь заказывать? Не оставишь же ты своих друзей голодными? — А, да, — он назвал пару напитков, которые я принимаюсь готовить, — они не то что бы мои друзья… — Я так и понял. Веселишься с сокурсниками? — Меня заставили. Я понимающе киваю, ведь если бы не работа, меня бы точно также втянули в подобную посиделку. Даже немного грустно, что никто из них не нагрянул в эту кофейню, наверняка предпочтя ту, что поближе. — Ты изменился. Волосы длиннее и взгляд более уставший. — А ты всё тот же старый добрый Чарльз Эйлер, которого я помню. Смена так и продолжается речами Чарльза в унисон моим. Отнеся кружки на столик, за которым Эйлер планировал остаться, оставив свою, он вернулся ко мне. Судя по всему, ему повезло меньше, и знакомых в колледже Эйлер не встретил. Равнодушно приняв отсутствие брюнета, я поверил в его слова о принуждении быть здесь. Как бы не оказалось, что Чарльз платит всё за свой счёт. Обслуживая новых посетителей, его голос не отвлекает. Из беседы я получаю много информации: он учится в хорошем медицинском колледже в двух километрах отсюда, матери стало лучше, отчего Чарльз больше не привязан к дому как раньше, а также внезапная новость о переезде Генриетты в середине прошедшего лета. Слово за слово подошёл вечер. — Это был мой самый быстрый рабочий день за всё время. — Неужели! Ты не сильно торопишься, Феннел? — Не хочу идти домой, как насчёт прогуляться? — Только что собирался предложить. Нужно довольствоваться хорошей погодой, пока мы можем. — Действительно. Тогда подожди, пока я переодеваюсь, это не займёт много времени. — Хорошо. — На тебе тот же пиджак, что на выпускном? — Ах, да. Немного символично начинать в том же, в чём закончил, не думаешь? Пиджак напомнил ему о той встрече? Если подумать, мы так спокойно начали разговор после всех тех слов и времени, что прошло. Чат с Чарльзом Эйлером датирует последнюю переписку ещё полугодом назад. Даже немного удивительно, как легко задалось общение, хоть и сейчас повисла тишина. С Чарльзом молчать всегда было комфортно, но сейчас кажется, будто нужно затронуть тему того разговора, что висит в воздухе. Пусть она давит, но давить ею сейчас на Эйлера нет никакого желания, особенно после душевности в кофейне. — Если твоя мама поправляется, ты заселишься в общежитие? — Я собирался, но боюсь не выдержать в одной комнате со своими сокурсниками, они мне учиться не дадут. А раньше казалось, что в медицину идут спокойные люди. Так сильно я ещё не ошибался. — Ха-ха! Тогда останешься дома и будешь ездить? — Нет. Собираюсь снимать квартиру ближе к колледжу. Учитывая затраты на дорогу, такая альтернатива кажется даже дешевле. Я задумался. План Эйлера… — Я хотел снимать её вместе с Анри… Жаль, что её больше нет и придётся платить полную аренду. Он не против соседа? — А ты? — Ах, я думал поселиться в общежитии, но мне отказали. Не хватило мест. — Ясно. Ну… Я бы мог предложить тебе жить вместе. — Ох, ты сам это предлагаешь? — А что мне нужно было сделать, заставить тебя умолять об этом? — Ха-ха, — по лицу Чарльза было видно, что он пожалел о сказанном, но я уже не мог изобразить смех убедительнее. — Если ты не против. — Раз я сам предложил, то конечно нет. Тогда до завтра? — До завтра.

***

Я добираюсь до дома только к вечеру. Поздно, но недостаточно, что бы успеть до комендантского часа. Она точно не спит и ждёт меня. — Винсент! Так и получается: я слышу её голос после глухого закрытия входной двери. По интонации голос мамы раздражён и нервирован. Я не могу понять зла ли она или взволнованна, снова строит эту непонятную изменчивую эмоцию. — Почему ты так поздно? Она подходит ближе, встречая меня с порога, не дав возможности вставить и слова. — Я уже боялась, что ты не вернёшься сегодня. Её руки нежно закапываются в мои волосы. Длинные пальцы сжимаются в кулаки. Беспорядочные локоны болезненно тянут вперёд, отчего моё лицо на мгновение непроизвольно жмурится, а сам я приближаюсь к ней. — Почему ты так эгоистичен? — Я бы итак тебя услышал, мам, необязательно было так близко. Будто услышав в моих словах здравый смысл, она отпускает. — Итак… С началом учебного года ты покинешь меня? Она звучит опечалено. Именно эта быстрая смена настроения всегда сбивала меня с толку больше всего в её поведении. Я не успеваю подстроиться. — Ты переезжаешь в общежитие? — Да. Подробностей знать совсем необязательно. — Ясно, — один её взгляд пожирает холодом, — Я этого ожидала и собрала тебе вещи. — Спасибо, но я мог и сам. Факт, что мама перебирала пусть немногочисленные, но мои вещи, меня нисколько не вдохновляет, но я пытаюсь изобразить улыбку благодарности. Напряжённое молчание несколько секунд буравит прихожую, после разбивая тишину загадочной фразой: — Почему ты не выполнил того, что я давно просила? Главная и извечная реплика мамы могла означать что угодно. От просьбы возвращаться как можно раньше, до изменений личных, кардинальных. Уточнять прямо бесполезно, потому я огорчённо жду продолжения. Она готова идти на контакт, только когда чувствует мою жалость. — Почему в твоей комнате нескончаемый бардак, Винсент? — Но у меня же минимум вещей… — Именно! Так почему нельзя поддерживать идеальный порядок в таких простых условиях? Мне снова пришлось раскидывать все твои вещи. — Ты ведь ничего не выбросила? — В этот раз нет. Какое верно составленное предложение. Правильно. В этот раз. — Такого больше не повторится. С завтрашнего дня ни одна моя вещь больше не будет раскидана, ха-ха. — Ах, Винсент… Почему ты уходишь от меня? — … — Ты точно уверен в своём выборе? — Да. Возможно, она хочет услышать или сказать что-то ещё, но я ошибаюсь. После недолгого анализа мама молча возвращается в свою комнату, что означает окончание разговора. Пришло время покидать прихожую и ноги несут меня в ванную. Один на один с собой, человек в зеркале кажется незнакомцем. Его глаза и вправду выглядят очень уставшими и тусклыми, возможно даже в каком-то смысле пустыми. Руки зарываются в волосы, а после трут лицо. Раньше, когда папа или любой другой мужчина были в этом доме, они и мама были более жестоки. В те моменты подстраивать эмоции под пластом боли от пощёчины или удара было значительно проще. Это её всегда успокаивало. У меня нет понимания, что изменилось сейчас. Наш дом давно стал просторнее, и каждый раз при беседе на эту тему мама опускает разговор. Она никогда не спешила мне что-либо объяснять. Изучая паттерны поведения людей, и впитывая всё больше классификаций эмоций, в них так легко запутаться, что у меня и получается. Мне больше не получается утолять мамину боль, потому что тебя не удовлетворяет моя реакция? Она больше не замахивается на меня с той же силой, что раньше, из-за чего со временем ощущения подстроились искусственно. Мама давно знает про порезы… Но она не против. Белые шрамы полностью исполосовали запястья, из-за чего на них совсем не осталось места. Рука ошибается с предметом и в дрожащих пальцах вновь оказывается лезвие. Оно уже не блестит из-за засохшей крови. Новая полоска закрывает проявляющимися багровыми каплями белые линии, и тело вырисовывает чувство навязчивого жжения на запястье. Однако моё лицо ещё спокойно. Кровь стекает новыми пятнами на раковину. Выронив острый предмет, ладонь, хватаясь за запястье и сдавливая его, роняет ещё больше бардовой жидкости, что приносит дискомфорт до изменений в лице. — Тц… Здесь всегда находилась аптечка, потому на тело помещается бинт, сначала пропитываясь кровью, а после нескольких перевязок скрывая её и всё остальное под ней. По окончанию взгляд поднимается на помятое лицо напротив. Его вид вызывает улыбку и вздох, по звуку больше похожий на усмешку. Согласен, мне также смешно с себя. Изрядно вымотавшись, всё же я чувствую, что вновь не засну этой ночью.