спаси но не сохраняй ll

— Если будешь поддаваться, я тебя убью. — Тебя убьют если буду. Джисон блокирует нож в опасной близости от своего лица и ныряет вниз в попытке сбить Минхо с ног. Инстинкты того слишком хороши. И он слишком хорошо знает движения Джисона. Учитывая, что сам и научил им. Он знал, что шансы на победу против Минхо критически малы. Но продолжает наносить удар за ударом в надежде, что хоть один достигнет чужого тела. Нож в руках Минхо порхает как бабочка между пальцами, летит тихо и смертельно. — Нельзя использовать ведовство! — возмущается тот как только нож натыкается на синий барьер, выкинутый в панике в последний момент. — Кто сказал? У тебя свои приемы, а у меня свои. Минхо перехватывает чужую руку и заводит запястье за спину, внезапно опаляя шею Джисона своим дыханием сзади, пока тот не мог и пошевелиться в чужом захвате. — Мои приемы? — Джисон слышит улыбку в чужом голосе, — Мне они еще даже не понадобились. Тело его на секунду размякает в предательском желании упасть спиной на его грудь. И, желательно, обернуться лицом в сторону, где его ругали чужие губы. Только вместо этого он поддевает своей ногой чужую и падает вместе с Минхо на пол, быстро меняя свою позицию в воздухе и упирая предплечье в шею Защитника, фиксируя свою хоть и жалкую, но победу. Ему нравится видеть лицо Минхо в сантиметрах от его. Прижатым к полу и побежденным. Разгоряченным и взмокшим от тренировки. — Добивать надо, а не медлить, — кидает тот грубо, и резко ведет коленом вверх, прямо в чужой бок, заставляя Джисона скрючиться скорее от неожиданности, чем от боли, и откатиться в бок. — Нападение у тебя так себе, — говорит Джисон вместо того, что хотел сказать, и поднимается на ноги, протягивая Минхо руку чтобы помочь ему тоже, — Ты зазнаешься и теряешь бдительность. — А у тебя техники никакой. Но мне нравится. Джисон поднимает бровь в удивлении, глядя, как на чужом лице губы тянутся в ухмылку. Его голова все еще была затуманена адреналином от спарринга чтобы начинать догадываться о том, что творилось в голове Минхо в этот момент. — Что нравится? — То, что мне придется проторчать тут с тобой еще, — поясняет тот, опуская взгляд на чужую талию, где тренировочный нож медленно приподнимал край чужой спортивной майки, — Над тобой еще работать и работать. Какая жалость… Джисон смеется и бьет по руке, убирая ее от себя пока Минхо не забрался слишком далеко, или пока в тренировочный зал второго ранга не зашел кто-то из коллег. Это было обычным делом каждый второй четверг, когда их собирали чтобы следить за боевой формой каждого и, если ситуация того требует, сделать заявления по поводу рабочих задач. Джисон тренировки полюбил лишь недавно, и еще больше полюбил составлять Минхо компанию, поэтому сегодня они пришли раньше чтобы немного размяться. Или чтобы у них была еще одна причина поперетягивать на себя канат конкуренции и понаслаждаться очередной попыткой уложить второго на лопатки. Джисон обычно привык стремиться к победе. Но за последние десять раз, что Минхо удавалось зажать его в захват или прижать коленом к полу, он не чувствовал себя в таком уж проигрыше. По крайней мере, он мог смеяться с этого, пока в зал не заходят первые люди, так же пришедшие на общую тренировку. Он сам не замечает как инстинктивно делает шаг назад, оставляя расстояние между собой и Защитником. Но замечает, как глаза того дергаются в понимании и теряют свой запал. Джисон бы чувствовал вину за это, если бы у него не было еще миллиона других причин во главе списка. — А ты что тут делаешь? — вдруг слышит он и поворачивает голову туда, куда уставился взгляд Минхо. К ним, будто в любой привычный четверг групповых тренировок второго ранга, подходила Рюджин. В растянутой майке, с заколотыми волосами, тренировочным ножом в руках, упирая те в бедра, и с гордой ухмылкой на губах. — Меня повысили. Наверное, поняли наконец что трое суток им в лабораториях кто угодно не отсидит. А что, тебе не сообщили? Досадно, — толкает она Минхо в плечо, и перехватывает Джисона за локоть чтобы увести его к противоположной стене. Она явно планировала эту сцену со вчерашнего вечера. Джисон, во всяком случае, видит чего Рюджин стоит не повернуться чтобы посмотреть на выражение лица Минхо. — Не удивлен? — поднимает она бровь, ступая перед Джисоном и забивая его сегодня в свои партнеры, оставляя Минхо довольствоваться кем-либо другим из присутствующих. — Нет, если честно, — дергает плечами Джисон буднично, будто и не получал никаких новостей, — Давно пора. Он ухмыляется в пол, а Рюджин ухмыляется ему и принимает устойчивую позицию, закрывая тему (не дай бог услышит что-то близкое к поздравлениям…). И без предупреждения делает выпад. Минхо, может, и знал все его движения. Но Рюджин двигалась быстрее, чем глаза успевали зафиксировать. Джисон успевает блокировать ее удар каким-то чудом и усердно отработанной в этом самом зале реакцией. — Скажи спасибо Паку за мое повышение. А то вы двое так бы и страдали хуйней. Джисон хмурится возмущенно, но что сказать на это не находит. Рюджин только убирает руки от блока Джисона и слегка кивает головой туда, где Минхо сверлил его взглядом с противоположной стороны комнаты. Он задерживает его лишь на секунду, стоит Джисону пересечься с ним, и возвращает внимание к своему оппоненту. Минхо не выражал совершенно ничего, и так бы подумал любой, кто наблюдал бы за ним со стороны. Но от Джисона он свои собственнические мысли не скрывал, и у того уже от доли секунды чужого взгляда бежали мурашки по спине, и концентрация выходила за дверь. Если бы Рюджин решила напасть сейчас, он не смог бы ничего с этим поделать. Он не умел так же, как Минхо. Он не умел скрывать свои мысли за пятью слоями непробиваемого камня на лице. Мысли, которые видны были Джисону, отражались у него прямо в прилившей к ушам и к щекам крови, в сбитом на секунду дыхании. Он не мог как Минхо, и тот это знал. Все же, Рюджин была права. Их давно пора было разделить. — Он что, только обороняться тебя учил? Серьезно… — раздраженно выдыхает она, решая все же умолчать о том, что висело в воздухе, — Всегда мне приходится все за него делать… *** — Ну и что она тебе втирала? Минхо, как Джисон уже понял, не любил делиться. Но почему-то он хотел напоминать о своих правах на что-то только когда на это даже никто не зарился. Его ревностный взгляд он чувствовал на своей спине все часы тренировки. Он не чувствовал эту ревность раньше, может, просто потому что не осознавал ее, или потому что не назначал этому имени. Но испытать это на собственной шкуре так внезапно было для Джисона в новинку, и оставалось на коже следом от крепкой хватки, когда старший выводил его из зала. — Эй, — зовет Джисон вместо ответа как только дверь комнаты Минхо захлопывается за ними. Он тянется к чужой вымокшей футболке, но тут же забывает все что хотел сказать когда внезапно оказывается прижат к двери. Минхо поднимет его с пола и заставляет полностью положиться на себя, запирая между стеной и своим телом, чтобы у Джисона не осталось даже воздуха личного пространства. Он тянет его губы зубами, тянет на себя, и тот бы поспорил, что все дело было лишь в выведшей его из себя Рюджин, если бы не видел этого за чужими глазами уже за несколько часов до этого. Выдержка Минхо была хоть и железной, в закрытых комнатах с Джисоном не привыкла давать о себе знать. Джисон мычит и не может посметь отстраниться, хоть вся голова и была занята мыслями о том, как он, должно быть, сейчас пах и выглядел. — Мне нужно в душ, — оправдывается он, но к губам все равно предательски тянется, и вжимается ногами в талию крепче. Ему не нравилось врать, что он не думал о том же, о чем думал Минхо, и не хотел того же и в то же время, что и он. Они хотели есть одновременно, они ходили в общую ванную на этаже друг за другом, и ночью знали когда ждать стука в свою дверь. Джисон мычит в неаккуратный, мокрый поцелуй и снова принимает попытку поднять голову. — Поверь мне, тебе лучше отправить меня в душ. Меня несколько часов валяли по полу. — Не недооценивай меня, я пережил пубертат в этих условиях, — улыбается Минхо, многозначительно опуская ладонь между ногами Джисона и заставляя того дернуться в смехе, — Ты можешь идти. Но через пятнадцать минут я пойду в душ тоже, если не успеешь, пеняй на себя. — Вот пидор, — смеется Джисон, отталкивая Минхо с его рукой от себя, и соскакивая на пол, — Тебе только шанс дай, ты главе Совета наши переписки сольешь. По улыбке Минхо легко можно было вычитать, что от этого его мало что держало. Разве что отсутствие интимных фото в переписках. — И все же, повтори мне что за прием Рю тебе показала. — А что, писька уже не чешется? — язвит Джисон, послушно, тем не менее, вынимая тренировочный нож из клапана. Когда Минхо просил спокойно, ему тяжело было отказать. У Джисона не возникало и мысли. Он привык слушаться. Ему нравилось делась что говорят, когда это говорит Минхо. Он слышит привычный тон, и нейроны посылают команду принять выученную стойку и напасть так, как еще часом назад ему демонстрировала Рюджин. Минхо реагирует даже без предупреждения. Не достав даже оружия, он легко ведет головой и отбивает ладонью первую атаку, блокирует ногу, успевает перехватить летящую в него руку с ножом. Только не успевает поменять неудобную хватку когда Джисон перекидывает нож в другую ладонь и резко останавливает лезвие прямо у чужой шеи. Минхо остается только выдохнуть, сдувая с глаз волосы. — Хорошо, только… Что я тебе говорил? Нога его мчится вперед, выбивая землю ты под ног Джисона, перехватывает его руку и чуть не валит, заставляя инстинкты того быстро схватиться за единственную возможность победы. — …добивай. Джисон притягивает нож несанкционированным заклятием, которое вряд ли заработает ему выговор на рассмотрении его ведовской активности, но точно обеспечит возможность успеть оттолкнуться от пола, поменять позицию, и взмахнуть ладонью, направляя клинок прямо в гортань. Он плывет в бок лишь в последнюю секунду, вместо необходимых для жизни артерий задевая всего лишь верхний слой кожи Защитника. Для Минхо эта царапина всего лишь повод для улыбки. Для Джисона это почему-то ощущается землетрясением. Все его тело рушится как лавина, ломается словно в костях, а голова трещит вместе с сердцем. Нож быстро падает из рук и Джисон даже не борется с желанием откинуть его ногой куда-то под кровать, а руку, держащую рукоятку еще секунду назад, перехватить второй, будто она действовала сама по себе. Будто это не Джисон наносил удар. Он чувствует это всего лишь мгновение, но последствия заставляют замереть на месте пока голова или дыхание не придут в норму. — Сон? Ты что… — слышит он. И чувствуют теплую, заботливую ладонь на щеке. Отвергает ее тут же, дергая головой и пряча полные стыда глаза за веками. Он не мог признаться, что видел в эту секунду то, как его лезвие продирало демоническую плоть Донхека, как черные глаза того плыли прежде чем удивление в них сгорало в ихорном пепле. Он не хотел открыть глаза и на том месте перед собой увидеть Минхо. Он не хотел видеть его на его месте снова. — Ты мне ничего не сделаешь, — напоминает тот тихо, ладонью притягивая голову Джисона к себе под подбородок, тут же чувствуя, как в него доверительно вжимаются в ответ. Джисон это помнит. Но постоянно доказывает себе обратное. — Ты думаешь, когда-нибудь это будет нормально? Минхо отодвигает его чтобы взглянуть на опущенное лицо. Придвигает его к себе, опуская на губы поцелуй, и чувствуя неуверенный ответ. Он думает, это никогда не будет нормальным. Он думает, они были благословлены каким-то проклятием, и как им с ним повезло. Что именно оно заставляет Джисона поддаваться ему каждый раз, несмотря ни на что, позволять Минхо подмять его под себя. Именно это заставляло Джисона становиться в его руках мягким и гибким, почти жалким пластилином. Поворачиваться к нему спиной каждый раз и ожидать, что Минхо не будет разницы как его брать и что от него слышать. Джисон все еще видел его на его месте. И тогда Минхо каждый раз разворачивал его к себе лицом, улыбаясь широко и до неестественного искренне, целовал в губы, гладил подранную щеку и, не игнорируя разочарование в чужих глазах, пытался отпустить. *** Все, чего Джисон хотел, это перестать видеть его на его месте. По крайней мере, это его все еще волновало каждый день, проведенный в Лагере, просыпаясь с ним, или встречая его на завтраке, провожая его на учения, или видя его ожидающим в коридоре, выходя из лабораторий. Перед ним Донхек никогда не переставал рассыпаться в пепел. Перед его глазами все еще плясала мясистая живность, ударяющаяся о стены банки. Она была там, между его руками, пока он складывает их в нужную для сбора энергии позицию, и она была на блокноте, в котором он сверялся с записями. Он должен был быть в той банке. — Где-то у тебя тут проебик, — продирается к его ушам голос Рюджин. Она двигается ближе, но не слезает с не заправленной бесхозной кровати, которая так и стояла второй в комнате Джисона, хоть соседа ему так и не подселили, — Ага. Ты зачем Пространственное закрываешь Двадцатым блоком? Конечно, оно не сработает… — Это твои вычисления вообще! — обижается Джисон, тут же опуская руки и прерывая работу. — Эту хуйню я сюда не вписывала, — Рюджин тыкает пальцем в неуместно вставленную формулу блока в тетрадке Джисона и тот дуется еще больше от принятия того факта, что его туда вставил действительно он. Джисон стирает все и пробует заново. Это было единственное развлечение, которое они могли себе позволить когда молча пить вместе перестало быть весело. Джисон и Рюджин были как два диких ворона, не предназначенных для клетки, но почему-то в ней оказавшихся. Все, что им остается, это занимать себя иллюзиями свободы. Запираться в комнате и играться с созданием заклятий. Достаточно, чтобы не сойти с ума. Недостаточно, чтобы выплески энергии от попыток Джисона регестрировались как полноценное заклятие и поднимало бы вопросы у руководства. Джисон в Лагере ведает с завязанными руками. И сам кулон будто протестует, отказываясь идти навстречу. Само тело начинает протестовать. Спустя все это время, начинают протестовать и взгляды Рюджин и Минхо. Оба видели Джисона, там, где никогда не хотели: на месте себя. Один долгий стук и два коротких вырывают Рюджин из своих мыслей и наконец отрывают от Джисона взгляд, из-за которого он не мог поднять свой. Минхо входит спустя секунду, не сказав ни слова, и не ожидая приглашения. Его волосы влажные после душа, а глаза уставшие после долгого вызова на чистку полудемонов, которых становилось все больше и больше. Он не удивляется Рюджин и не удостаивает ее даже приветствием, сразу плюхаясь в кровать по левую сторону от Джисона, и без стыда заглядывает в чужую тетрадь. — Опять стянула нерабочее заклятие у каких-то студентов? — мычит он, пробегаясь глазами по листу, — Чем эти каракули вообще должны быть? — Рот помой, это Джихе мне дала! И это щит… В Минхо летит подушка, легко перехваченная и тут же подложенная под спину. — Значит, стянула у Джихе, — ухмыляется тот, — А почему не использовали теорему Кройля? Если его расширить, то как раз стабилизируется… В комнате повисает секундное молчание, после которого Рюджин с ревом утыкается лицом в матрас, а Джисон не может скрыть свой пораженный вид. Он боялся смотреть на Минхо так прямо в Лагере, особенно при посторонних. Особенно когда тот сидел от него на расстоянии вытянутой руки, если не ближе. Но деться никуда не мог. — Ты что… — спрашивает он тихо, запирая себя снова, теперь в чужих улыбающихся глазах, — …умный? Минхо смеется, а Рюджин в добавок к вою начинает дубасить матрас ногами. Конечно, сказано это было в шутку. Но поражение ведуна было ни капли не шуточным. Он не мог раскрошить череп Минхо и заглянуть ему в мозг, чтобы увидеть, какие вещи еще скрываются там, по его выбору, или же по невежеству Джисона. Но иногда он загадывал это как одно из своих глупых желаний. — Но без шуток. Я и небольшой блок в воздухе не могу удержать долго, по Кройлю так вообще слишком… — Конфигурация в ядре заклятия слишком специфичная. Может, оно и предполагало, чтобы использовать для блока сразу большого пространства? Этого хватит на два или три человека… — Все, меня тошнит, — заявляет Рюджин после раздраженного рычания и двигается в кровати, вставая с места, — Я к автоматам за едой. — Позор не заешь! — кричит ей Минхо а ответ, но та не слушает. Поверх чужого крика тихо спрашивает, захватить ли им что-то, и не ждет ответа. Просто выходит из комнаты. Джисон чувствует, что тянется вбок как только дверь закрывается, и, поворачивая лицо, губами встречается с Минхо. Он не мог привыкнуть думать о Минхо так, и не смог бы привыкнуть говорить о Минхо так. Но так встречать его после каждого возвращения, за каждой закрытой дверью, он привык. Они почти никогда ничего не говорят, ничего не обсуждают. Только тянутся навстречу и запирают себя в друг в друге пока им не надоест, или появятся другие дела. Вторая причина пока преобладала. Джисон не знал, устанет ли когда-нибудь от этого. Ему казалось, он уже знает Минхо наизусть, и с каждым движением челюсти или языка Защитника ему казалось, не осталось ничего, что тот еще не знал о нем. Но каждый раз он целует словно кого-то нового. Каждый раз он замирает в груди, запирается в горле, не дышит до упора, и все тянется, тянется. Одним поцелуем чувствует его будто всем телом, и остановится уже не может. Хотя отрывается на удивление легко когда одно лишь колебание в воздухе в перемешку с чистым инстинктом заставляют его отринуть ровно за секунду до того, когда Рюджин заявляется в комнате и кидает в них, сидящих в жалких сантиметрах друг от друга, пачку сушеных овощных чипсов, которые Минхо так любил. Она стоит перед ним еще пару секунд, молча глядя. Если бы Джисон не знал ее так хорошо, он решил бы, что она ждала «спасибо». Но она не получает ничего, и наконец бросает что-то о ранней смене в лабораториях, и исчезает за дверью, в этот раз на всю ночь. Джисон не замечает в какую секунду оказывается на Минхо. Он слабо ведет руками, запирая замок двери на расстоянии, пока Минхо держит его обеими ладонями за щеки и тянет на себя вниз, высасывая губу Джисона между своими. Джисон не чувствовал бы себя так и у себя дома. Минхо стал презирать это место, которое было для него всем. Но Джисон не оставил им выбора, повернул защелку, и потихоньку делает эту неуютную комнату общежития своей. Он ходит на ежедневные осмотры в лабораторию, выполняет их задания и терпеливо ждет завершения записей, отправляется на работу, сидит на факультативных курсах и тренировках, застает Минхо на обедах, если их не забирали на разные поручения, коротает время с Рюджин на ее посту. Потом открывает Минхо свою дверь, или стучится в его. Каждый день он ждет только звука щелчка замка. Минхо обнимает его за бедра, скользит языком по губам, и придерживает его челюсть одной рукой. Джисон не собирается никуда исчезать, но Минхо нравилось убеждаться в этом лишний раз. Он любит держаться за шлевки на его джинсах, любит непринужденно держать руку в низу его спины, забираясь лишь одним пальцем под футболку, чувствовать его кожей, когда они были на людях. Любит подпирать его плечом, и задевать его коленом, сидя рядом. Наедине он любит забираться ладонями под пояс штанов, или держать руку на его бедре, изредка мычать в высокой тональности, которую Джисон слышит только в такие моменты, и из-за которой пах его инстинктивно дергается навстречу чужому. Для Джисона это было впервые. Он никогда не был с кем-то близок осознанно. Он никогда не выбирал этого сам. Ему хотелось отдать этот выбор другому. И каждый раз он упрямо выбирает Минхо. Чтобы не видеть его, на его месте. Поэтому как только пальцы Минхо впиваются чуть более жадно, как только звуки перестают сдерживаться в его горле, как только внизу начинает тянуть на уровне невыносимого, он отворачивает себя, чтобы не видеть. Он ложится на живот и чувствует руки Минхо, аккуратно двигающие его в центр кровати, давящие ему на плечи. Он чувствует Минхо сзади и нетерпеливо приподнимет таз с тихим мычанием только чтобы тот обцеловал его плечо и повернул лицо к себе за подбородок, вновь углубляя в поцелуй. Джисон уже выучил этот поцелуй. Он знает, что следом Минхо аккуратно развернет к себе все его тело обратно и мягко оттолкнет его на спину, отрывая от себя с той самой своей извиняющеся улыбкой, сводящей десна Джисона. — Не хочешь меня? — не выдерживает Джисон, толкая кулаком грудь над собой от обиды. Минхо не удивляется, и уже от этого Джисон горит только пуще. — Ты ведь все, чего я хотел, — шепчет Минхо слишком будничным тоном, и будто в догонку своим словам, пальцем гладит его от бровей к краю рта, сведенного в недовольной гримасе. — Но не так? Джисон лукавит. Он знает точно, как и насколько Минхо чего хочет. Он чувствует, тем не менее, только чем-то внутренним, будь то сердцем, или любым из душевных органов, которые они повязали в Обрядной. — Не так, — кивает Минхо тихо, опираясь локтем в матрас над головой Джисона и спускаясь к его губам, приподнимая его второй рукой за шею, — Мне надо чтобы ты знал, что это я. Он целует всем телом, со сдавленным звуком, потерянным где-то между губами. Двигает тазом в такт своему языку, и Джисон внезапно плавится, хватая его за бедра и вжимая в себя. Он все еще нуждался в нем. И каждый раз пытался обмануть себя. Пока тот не напоминал, кому на самом деле Джисон отдал себя в машине. Он целует Минхо, и держит в руках Минхо. Его он гладит, и для него тихо мычит. Его голову он несильно давит вниз, позволяя упасть чужому лицу к его паху, целовать дорожку от пупка пока джинсы вместе с трусами стягиваются вниз. Его язык он чувствует толкающимся в себя без особого терпения, и напоминает себе об этом его именем на губах. Ему нравится слышать это, кажется, даже больше, чем самому Защитнику. Тот поощряет и подначивает, с каждым разом двигая языком словно заведенным простой командой. Джисон дергает за волосы, тянет, просит, но Минхо был неуправляем, и делает по-своему. И он плачет с руганью от удовольствия в ответ на каждое движение. — Тебе действительно стоит научиться быть тише… — тянет тот задумчиво, поднимая лицо. Джисон опускает взгляд вовремя чтобы увидеть как тот быстро облизывает распухшие губы, все еще глядя куда-то вниз, и с недовольным звуком, со всей ревностной злобой тянет их к своим. — Я выучу Шумоподавляющее, и наложу на свой язык, — говорит он будто угрозу, неаккуратно хватая его рот своим. — У меня были другие идеи, — ухмыляется Минхо, дергаясь в поспешных попытках стянуть свои брюки вниз и освободить Джисона от футболки. Он снова ведет руку вниз и обхватывает его одной ладонью, опускаясь губами к ребрам, целуя между словами, — Мы уйдем. И купим один из этих домов в заброшенных деревнях у океана, в которых никогда никто не живет. Будем ездить в город раз в неделю, за продуктами, — кладет поцелуй на ложбинку между ключицами, — Заниматься сексом так громко как хотим, — целует он над сердцем, — Пока не состаримся и умрем. У Джисона тянет везде, где только что лежали губы Минхо. — Собрался заебать меня до смерти? Минхо улыбается ему в кожу и двигает рукой быстрее, выбивая из головы Джисона все дурацкие шутки. Джисон думает об этом сразу после того, как кончает первый раз ему в руку, и думает пока смотрит как Минхо растягивает его пальцами. Иногда когда Минхо говорит такие вещи, Джисон хочет вторить своими вопросами. Спросить, думает ли Минхо о детях? О семье? Хотел бы? Никогда не спрашивает. Думает, это будет немного слишком жестоко, задать этот вопрос. И услышать любой из ответов тоже. Он никогда не будет достаточно живым для этого. Но он чувствует себя ближе всего когда стонет его имя в кожу, слышит выбитые из себя с каждым толчком вздохи, прижимает к себе за шею, двигаясь к той точке, когда на секунду голова потеряет память о том, кто он, и кто Минхо тоже. Целую минуту для него не будет ничего. Целую минуту он будет на земле, с ним. Живой, и ощутимый. Такой, каким Минхо его чувствовал. — Сон-и… — слышит он свое имя. Джисон приоткрывает одно веко, глядя на висящего над ним Минхо с поднятыми бровями, будто неуверенно. Это было его имя. И не было. — «Сон-и»? — переспрашивает он, получая в ответ почти не заметную улыбку, с горящими красными ушами. — Я решил звать тебя так когда я счастлив. Что-то в Джисона рвется и возвращает его в свое тело грубее, чем следовало бы. — Ты раньше так меня не называл. — Это для меня в новинку, — жмет тот плечами, глядя в упор, и говоря глазами что-то иное. Джисон это читает, и поднимает руку, заправляя чужие взмокшие волосы за ухо. — Для меня тоже, — шепчет он словно признание, — Это… Это нормально? — Мы? — фырчит Минхо, слыша это не в первый раз. Только в этот раз Джисон задавался иным вопросом. — Это. Кажется, я счастливее всего в самое неподходящее время… Глаза Минхо никнут вниз, задумчиво обводя взглядом чужое лицо и губы. Он кусает свои, уже придя к ответу, но озвучивая его только шепотом. — Думаю, мы не в том положении, чтобы выбирать время. — Тупой ответ, — улыбается он, прикрывая глаза. — Тогда не задавай тупых вопросов. Джисон чувствует, что смеется. Чувствует трясущейся грудной клеткой, но в закрытых глазах крепко держит не выпущеные слезы, и с ними притягивает Минхо к себе, целуя того на ночь. — Ты останешься? — уточняет он немного сбито, чуть не выдавая себя с потрохами. Все еще боится открыть глаза и увидеть взгляд, прожигающий в нем дыру не высказанными признаниями. Вместо них слышит раздраженный щелчок языком. — Сказал же… — ругается Минхо, укладываясь по правую сторону и притягивая чужое тело к своей груди, вжимаясь в спину. В эту ночь он прижимает его ближе, чем обычно. Он знает, что завтра утром у Джисона прием в лаборатории. Он знает, что для него подготовили процедуру, и что завтра он не сможет держать его так же. Он знает, что все моменты, ведущие их к этой секунде, были построены неправильно. Были построены лишь потому что Джисон был болен, и Минхо был болен с ним. У этого был свой лимит. Поэтому он прижимает Джисона к себе, и не отпускает даже когда дыхание того выравнивается. Он лежит к нему кожа к коже. Тот открыт полностью. Он может увидеть любой закоулок чужого сознания, в который его так охотно впустили, может увидеть, что тот сейчас видел в своем сне. Он, закрывая глаза, чувствует лишь то единственное, о чем всегда так постыдно мечтал. Чувствует это в своих руках, полученное всеми нечестными способами. Чувствует Джисона ближе, чем когда-либо. И снова не может уговорить себя отпустить. *** Джисон много раз говорил, что кулон бьется в нем вместо сердца. Он заразил орган синими нитями и насильно заставлял биться изо дня в день. На самом же деле, нити эти распространились куда глубже. Сердце было всего лишь отвлекающим маневром. Страшнее всего было когда Джисон чувствовал их в своем сознании. Когда посреди занятого дня он внезапно думает, что если сейчас убьет своего партнера по спаррингу, никто не будет по нему плакать. Или что если он убьет экспоната в лаборатории, никто не будет по нему скучать. И что все это говорила ему Бэ. Он пугался ее жестокости, но в моменте не считал ее необоснованной. Его близкие уже теряли его один раз, и теперь Джисон боялся потерять себя сам. Поэтому хватался за Минхо каждый раз, что мог себе позволить. Он слышал голос Бэ в своей голове и тем утром, сидя на бледно-зеленом кресле в идеально чистой лаборатории Лагеря, пока Рюджин сонно возилась с оборудованием и подготавливала приборы, а Минхо отвлекал его лазерной указкой, которой еще час назад игрался с Суни. Надо было оставить его тогда в подвале истечь энергией до конца. Джисон смеется Минхо и отмахивается, надеясь, что смех перекроет мысли. Ему объяснили это: кулон связан с сознанием так же, как и с телом, если не больше, питаясь одним, пока дает силы другому. Поэтому главной задачей нужно было найти место куда денется сознание Джисона, чтобы тело дало работать с ним. — И куда же вы меня решили сунуть? — уточняет Джисон буднично, будто не собирался лишиться своего тела с сомнительными процентами на успех. — Туда, где свет не горит, — ворчит Рюджин, но кивает в сторону Защитника. Тот либо делает вид что удивлен, либо искренне дергает бровями. — А ты думал, тебя позвали его за ручку держать в качестве моральной поддержки! — фырчит девушка, — Только у тебя в голове хватит места для еще одного мозга. — Этому места много не надо, — обещает он, ухмыляясь Джисону, и сразу же уворачивается от чужих кулаков со смехом, — Ты все более предсказуемый. — Ты все ближе к тому, чтобы пойти нахуй. Рюджин прерывает кривляния Минхо грубой хваткой за запястье и шприцом в вену, не дав ему даже опомниться. Тот кричит только лишь от возмущения, и хмуро смотрит, как в него вливают желтоватую жидкость. — Садись рядом, — инструктирует она, толкая второе кресло ногой, чтобы подвинуть его ближе, — Твои молитвы были услышаны, будешь его за руку держать. — Ура, — морщится он пока Рюджин проделывает с Джисоном ту же процедуру, только в несколько раз аккуратнее, — А я могу потребовать другого работника? Накатаю на тебя жалобу. — Поверь, — тихо говорит она, даже не глядя на собеседника, — Ты рад, что я вызвалась… Это заставляет Минхо только немного нахмуриться, но не задевает настолько, чтобы задуматься всерьез. Рюджин всегда действует быстро и точно. Джисон не успевает даже зарегистрировать в голове движение ее рук, а она уже поднимает его ладонь и размазывает на ней что-то порошком, затем делает то же самое с рукой Минхо и приказывает соединить ладони, метками друг к другу. Как только те касаются, порошок оживает словно червь и врастает в кожу Джисона, проникает между его клетками кожи, отзывается в органах, и растет к чужой коже, заставляя Джисона дернуться в кресле от резкого ощущения инородного предмета в своем теле. Он чувствовал это словно новую конечность, тянущуюся к чужому телу чтобы соединить себя с ней. В конце концов она добирается до своей сестры, выросшей по такому же подобию из Минхо, и плотно врастает, образуя небольшой единый мышечный канат. — Это твое понятие «держаться за руки»? — сглатывает Джисон, глядя на новообразование, соединяющее его с Минхо без особого отвращения, но и без доверия. — У меня появится пупок в ладони? — задает Минхо более насущный вопрос, и поднимает к девушке глаза как раз вовремя чтобы застать как та поднимает к его лицу вымоченный в чем-то платок, и веки Минхо тут же тяжелеют. Джисон только успевает заметить, как закатываются чужие глаза прежде чем тот теряет сознание. — Всю жизнь об этом мечтала, — признается Рюджин ему с улыбкой, — Только ради этого сегодня с кровати встала, честно скажу… Теперь ты. Джисону внезапно страшно. Ему не было до этого момента. Он не думал, что ему грозила опасность, но глядя на сидящего рядом без сознания Минхо, зная, что это сознание через секунду займет он, ему грозило что-то другое. Он кивает Рюджин, дав ей добро, и последнее, что помнит, это как паника внезапно стискивает грудную клетку, и как он борется с желанием переплести свои пальцы с чужими, даже если те не сожмут в ответ. *** У Минхо холодно. И темно. Джисон долго приходит в себя, и так же долго пытается рассмотреть обстановку. Он слышит щелчки телевизора, слышит чьи-то ноги, бегающие по скрипучим половицам, и слышит свист чайника, на который почему-то никто не обращал внимания. Он поднимается снять его с плиты и тут же ударяется о чье-то маленькое тело, чуть не сбиваясь с ног. Мальчик на него даже не смотрит. Поднимает вылетевшую из рук игрушку, и продолжает бегать по комнате дальше. У Джисона проясняется во взгляде только когда назойливый чайник перестает шуметь. Он видит спинку кресла, из-за которой торчит чья-то голова и ноги. Телевизор ничего кроме шума не показывает, или так это запомнилось Минхо. В небольшой, полностью деревянной комнате было сыро и неуютно. Здесь стояла железная кровать, грязная плита, кучи старой посуды и пыльный ковер. Облачка пыли поднимались каждый раз, когда мальчик пробегал по нему. И тогда Джисон замечает, что в руках вместо самолетика тот держал вовсе не игрушку. — Эй! — останавливает он его, выдирая из рук клинок, — Так же пораниться можно, или что хуже! Где твои родители?.. Он не договаривает, все еще удерживая мальчика на месте, и поворачиваясь к мужской фигуре в кресле. Та не двигалась и не подавала признаков жизни. Или так это запомнилось Минхо. Джисон заглядывает в его глаза, сидя на корточках. Тот еще совсем мал. Он прожил на этой земле всего только несколько лет. Волосы торчат в разные стороны, а глаза горят отблесками янтаря и бунтом. У него родинка на носу, которым он шмыгает, глядя на Джисона с презрением и ничем хорошим, прежде чем вырваться из рук и выбежать за дверь. — Стой! — кричит Джисон, кидаясь сломя голову в догонку. Он не особо думает, что должен делать. Может, ему следовало остаться в доме и не дергаться пока Рюджин не закончит процесс переноса энергии в другой сосуд. Но у маленького Минхо явно отсутствовал инстинкт самосохранения, да и ответственный опекун рядом тоже. Так что Джисон не задумывается, выбегая за ним из этого однокомнатного домика прямиком в лес. Небо играло не своими красками. Деревья в нем тоже росли неправильно. Джисон пытается найти хоть одну тропинку, но ничего не находит, как и домика за своей спиной, как и Минхо. Он видит одно и то же. Он идет вперед, не двигаясь с места, и не слыша ничего, кроме шороха веток, будто смеющихся над ним. Смех постепенно перерастает в настоящий. Детский и звонкий. Джисон бежит на него, только запоздало понимая, что это больше никакой не смех. Это откровенный рев. Что-то в Джисоне кричит совершенно так же, заставляя голову идти кругом от страха. Его ладонь, та, на которой Рюджин только что рисовала порошком, чесалась и зудела, пока Джисон пытался найти своего будущего Защитника под любым камнем, с каждым разом действуя все хаотичнее, все бездумнее, пока рев перекрывал все мысли. В какой-то момент он начинает искать за блеклыми шторами. За скрипучими дверками темных шкафов. За пыльными книжными шкафами и в затянутых паутиной ящиках. Стены этого дома слишком высокие, а коридоры слишком длинные. Он весь тянется в разные стороны, но никогда не заканчивается. Он нависает своими размерами над тобой как одиночество и ужас. Или так это запомнилось Минхо. Минхо стоит посреди главной комнаты, прямо в центре ковра. Его одежда серая и мятая, а на щеке красуется ссадина, которая зарастает уже к моменту когда Джисон добегает до него. Он смотрит своими юными, обиженными глазами. Будто это Джисон оставил его. Будто это он бросил его здесь. Джисон чувствует себя именно так. Минхо молчит. Его рот закрыт, но рев в голове Джисона не затихает. Семилетний Минхо плачет, терзает себя, и боится до смерти. Но никто это не слышит. Кроме Джисона, никто. — Смотри, — дрожащим голосом говорит Джисон, присаживаясь на корточки, — Смотри, что у меня есть. Он поднимает руку, между пальцами которой бегут синие нити. Они тянутся и вырастают в небольшой блестящий огонек, отражающихся в черных глазах мальчика. Тот замирает, и рев в голове замирает тоже. — Тебе нельзя это трогать, — предупреждает Джисон, как только руки тянутся к заворожившей Минхо энергии, — Нравится? — Он теплый, — шепчет Минхо, поднимая руки, но послушно не касаясь. Минхо тихий. Такой, каким его было видеть неправильно и непривычно. В нем почти навсегда было затоптано то, что делало его Минхо. Но в глазах его теперь это отражалось. Хотя бы на жалкую долю. — Тогда он твой, — обещает Джисон, выпуская огонек из рук и пуская его в пляс вокруг мальчика. Минхо ухмыляется уголком губ. И Джисон не замечает как улыбается сам. Он оглядывается вокруг с единственной мыслью, вытащить из этого места Минхо. Он хочет забрать его и идти по коридорам, лесам, по чему угодно пока не найдет место, где Минхо всегда выглядит так, как когда синий огонек пляшет у него перед глазами. Только он совершенно не представляет куда идти. Он берет Минхо за руку и открывает каждую дверь, не видя выхода. Он видит квартиры, одну за другой. Большие семьи, не ухоженные дети, темные кабинеты. Видит большие комнаты, с многочисленными железными кроватями. Слышит ругань, каждый раз, чувствует, как плечи Минхо поджимаются от стыда, а лицо прячется в пол. Джисон продолжает идти, не отпуская руки, и от чего-то обливаясь кровью в сердце, открывая дверь за дверью. За одной, одинокий стол с единственной горящей лампой, молодая пара с ребенком на руках. За другой, темный бордовый ковролин, звуки схватки и крики инструкторов. За третьей, знакомые очертания кабинета в Лагере, в котором они вдвоем сидели множество раз, правда, Пак за столом лет на десять моложе, а комната в десять раз темнее. За четвертой внезапно бьет солнце. Он слышит детский крик, на этот раз не отчаянный.Слышит птиц и чей-то смех. Его бьет в глаза от внезапно светлой картинки, и сквозь ослепленную пелену медленно вырисовываются силуэты. Четверо мальчишек в школьной спортивной одежде. Он не видит тех, кто рядом, и не может разобрать ни единого лица кроме одного, мальчика, висящего на турнике, и упорно хватающегося за него раз за разом в попытке не упасть. Он не сразу узнает в нем себя. И, обернувшись, видит Минхо снова. Тот смотрит туда же, куда Джисон секунду назад смотрел сам, и глаз не отрывает. Минхо рядом с ним стоял теперь на две головы выше, в кожанке не по размеру, и не спускал глаз с мальчика. Это был Минхо, которого Джисон знал. Огонек ему был больше не нужен. Джисон почему-то пугается, глядя в чужие глаза. Он запирает эту яркую, счастливую дверь так, будто за ней скрывалось самое страшное чудовище, и в спешке открывает следующую. Коридоры Лагеря все те же, только теперь в них горел свет. Теперь шум в них стоял воодушевленный, а дети бежали мимо чем-то занятые и веселые. Здесь, в отличии от предыдущих, была жизнь. Джисон решает идти дальше. Ладонь Минхо куда-то пропадает из его руки. Джисон находит его только двумя знакомыми коридорами дальше, быстро прорывающегося сквозь толпу в студенческой форме Защитников, крепко держа в руках какую-то папку. Он уже подросший, весь красный, злой, слегка опухший, останавливается только у двери с табличкой «Директор», и без предупреждения начинает бить в нее прямо ногами. — Тебе что, трех ночных постов подряд мало? — орет знакомый голос, и из-за двери высовывается голова Рюджин, еле узнаваемая от короткой стрижки и яркой помады, — Ты ему вчера все настроение нахуй испортил. Я тебя обоссу если ты сейчас не свалишь… Минхо только толкает ее плечом и вбегает, игнорируя крики благого мата, и Джисон кидается следом, но попадает не в кабинет. Он попадает в пустые, заваленные исписанными тетрадями и учебниками комнаты. Попадает в пустые тренировочные залы, в еще не обжитую комнату с синими обоями, в которой кроме кровати стоял лишь стол с одной единственной папкой на нем. Он не видит Минхо нигде, но больше не переживает. Он точно знает, где Минхо. Теперь чтобы найти его нужно было всего лишь поискать себя. Он пожалел, что открывает дверь из комнаты, и застывает на пороге, не в силах пройти внутрь. Он в своем доме. В котором рос всю свою жизнь. На пороге стоят грязные ботинки отца, но в ключнице не висят его ключи. Под лестницей обои выдраны где-то вместе со штукатуркой, и из стены торчит обклеенная обоями дверь, открытая нараспашку. Свет в доме не горит, и ничего не слышно, кроме тихого дыхания, доносившегося из зала. Джисон с ужасом делает шаг, заглядывая внутрь. Он смотрит, как сам лежит в какой-то неудобной позе, усевшись на полу около дивана и уронив на него голову. Он спит крепко и без сновидений после нескольких суток в попытке найти пропавшего Минхо, найденного в собственном подвале. Он обещал, что посидит с ним и проследит чтобы старший уснул. Но Джисон спит, а Защитник его лежит на диване, сна ни в одном глазу. Вместо него он видит что-то другое. Джисон рад, что Минхо никогда не говорил ему этого. Никогда не говорил и старался не показывать то, что Джисон видит в нем сейчас. Он надежно это прятал во благо своего ведуна, и тот отчего-то благодарен. Он не хотел бы тогда этого видеть. Не хотел и сейчас. Но Минхо смотрит на его спящего ведуна и в темной комнате, в великой тайне, с замиранием сердца держит свое лицо в сантиметрах от чужого, и не смеет даже сделать вдох. И он как никогда человечен. Взгляд Джисона становится мутный и поплывший, а где-то наверху он слышит возню. Слышит сначала плач, потом строгие крики, потом небольшую тишину, и снова шорох. Он не может разобрать собственный голос, но слышит четкое «Не говори это так!» и замирает у лестницы. Кто-то проносится мимо. Минхо, снова совсем маленький, в своей старой кожанке, пробегает словно ветер и скрывается в двери под лестницей. Почему-то Джисону страшно идти. Он слышит чей-то неугомонный плач. Он знает, кому единственному он мог принадлежать, но все еще не может поверить, что это его голос. Он идет к подвалу мимо ванной, из под двери которой просачивается красная вода. Он видит через щель, как ванная бьет через края, как чистая струя воды все льется и льется, но через борта выливается алая. Он видит Минхо, сидящим там прямо в одежде, рыдающий, держащий чью-то еле болтающуюся на плечах голову, держащуюся на каких-то нитях, придерживает ее бережно, но не может сделать больше ничего. Вся комната была в крови. Весь пол был усыпан кусками чего-то черного и липкого. Кусками Джисона. Или так это запомнилось Минхо. Джисон не хочет идти дальше. Он хочет развернуться, закрыть глаза, кричать пока Рюджин не услышит и вытащит его отсюда. Он не хочет идти потому что знает куда идет. Но ноги все равно спускаются по лестнице вниз. Он хочет закрыть уши, но все равно слышит крики. Что ты натворил? Что ты сделал? Он хочет закрыть глаза. Он крепко зажмуривается, но все равно видит комнату, почему-то залитую светом, несмотря на то, что в ней было абсолютно темно. Она была разворошена в клочья, как и тело в самом его центре, очертания которого пробивались сквозь яркий свет. Над ним нависает разрезанная картина, а около него дергается в непонятных движениях другое тело. Целое, только в том смысле, что было соединено во всех конечностях. Но двигались они непонятно и рвано. Минхо дергался, не зная, куда себя деть, и за что ухватиться. Его лицо скачет, будто за каждую клеточку кожи тянули разные ниточки. Он издает мало похожие на человека звуки. Он пытается загрести ладонями смеси красного и черного, сбить это в одну кучу, так глупо и безуспешно пока вымоченные в крови ладони не натыкаются на яркое серебряное украшение. Почему-то чистое, несмотря на то, что лежало погребенное под чужими останками. Минхо резко останавливается в движениях ровно на секунду. Останавливается в жизни ровно на секунду. Потом кричит вне себя от боли, поднимая кулон с пола и покрываясь агрессивными волдырями в каждом месте, где касался его. Боль, тем не менее не останавливает его от того, чтобы поднести кулон к чужой шее. — Не смотри! — испуганно кричит детский голос, и чья-то маленькая рука дергает Джисона за футболку. Но тот не реагирует. Он закричал бы себе это сам. Он кричал бы себе хоть годами без остановки, если бы это значило, что он себя услышит. Но он смотрит, и земля его уходит из-под ног, а тело лишается чего-то важного. Чего-то обретенного им только секунду назад. — Вытащи меня отсюда, — хрипит он, не чувствуя ничего. И когда ничего не происходит, кричит. Он слышит только писк какой-то машины, и видит еще меньше. Но этого хватает чтобы схватить скальпель со стола. Он хочет вырезать себе глаза за то, что увидел, или сердце за то, что почувствовал, но делает нечто намного хуже, и лезвием продирает плоть канатика, соединяющего его ладонь с чужой. Пока никто, включая его самого, не успел его остановить. — Мы перенесли только десять процентов, нам еще… Джисон не обращает внимания на слова Рюджин. Он встает с кресла и не видящим больше ничего взглядом смотрит на чужие черные с янтарным глаза, смотрящие на него в полном сознании и бодрствовании. Минхо даже не оправдывается. Он не видел то, что видел Джисон. Но он видит все по его глазам. — Мы не закончили… — снова пытается Рюджин, кладя на его плечо ладонь в попытке направить обратно к креслу. Но Джисон вырывает плечо и смотрит на Минхо, видя совершенно незнакомого, не имеющего к нему никакого отношения, человека. — Закончили, — ставит Джисон точку, трогаясь с места. Его не останавливают. Ничего, что Минхо скажет, не сможет сделать это нормальным. Ничего, что он сделает, не вернет все обратно. Не вернет ему обратно Джисона. И ведун выходит за эти двери совершенно один.